Розы после дождя

Ты помнишь: поникшие ивы

Качались над спящим прудом;

Томимы тоской, молчаливы,

С тобой мы сидели вдвоем.

В открытые окна глядели

К нам звезды с высоких небес;

Вдали соловьиные трели

Поля оглашали и лес.

Ты помнишь – тебе я сказала:

Мы много любили с тобой,

Но светлых часов было мало

Дано нам суровой судьбой.

Узнали мы иго неволи,

Всю тяжесть житейских цепей,

Изныло в нас сердце от боли;

Но скрыли мы боль от людей.

В святилище наших страданий

Не дали вломиться толпе, –

И молча, без слез и рыданий,

Мы шли по тернистой тропе.

Ты помнишь минуту разлуки?

О, кто из нас думал тогда,

Что сердца забудутся муки,

Что рану излечат года,

Что страсти былые тревоги,

Все бури поры прожитой,

Мы, встретясь на новой дороге,

Помянем насмешкою злой!

А. Плещеев

Глава 1

– Пап, но ты же говорил, что мне сперва нужно окончить институт, а там уже решим со свадьбой?

– Викусь, ну какая разница! Годом раньше годом позже, – вмешалась Лариса, сидевшая на диване. На ней был короткий бежевый жакет и прямая черная юбка, которая едва прикрывала колени. На груди висели очки на золотистой цепочке, а каштановые с рыжим отливом волосы были присобраны сзади в строгий высокий пучок, впрочем, как всегда. Лара себе не изменяет.

– Вик, если ты не хочешь и сомневаешься…

– А с чего бы ей сомневаться? – снова перебила папу Лариса и, соскочив с дивана, продолжила. – Любая девушка была бы рада оказаться на ее месте. Стас – образованный, обеспеченный, ты ни в чем не будешь нуждаться.

Я уже собиралась возразить, но папа меня опередил:

– Лар, погоди. Оставь нас.

– Ну, хорошо-хорошо, – отозвалась она и, всплеснув руками, торопливо покинула кабинет, в дверях, добавив. – Только не засиживайтесь, через двадцать минут будем ужинать.

– Вик, ещё раз повторюсь, если ты не хочешь…

– Не то чтобы не хочу… Это немного неожиданно и поспешно. Мы же со Стасом толком друг друга не знаем. Да и виделись всего-то пару раз.

– Ну, теперь-то вы будете встречаться чаще. Да и с Маргаритой вы давно дружите.

– Дружим…

– Ну вот, – и папа похлопал меня по плечу. – Значит, ты согласна?

Я подняла глаза и взглянула на него: он был настроен добродушно и смотрел с нежностью и пониманием. Но меня раздирали сомнения, а на языке вертелись слова: «Не делай этого! Не делай!» Да и папа дал понять, что я могу и не соглашаться, но я почему-то утвердительно кивнула в ответ.

– Вот и славно! – и папа, не скрывая радости, обнял меня. – А теперь пойдём ужинать, не то Лара нас заждётся.

Я снова кивнула в ответ, и мы с ним направились в столовую, где уже вовсю хозяйничала Лариса. Увидев папу, она с ним переглянулась, и мгновенно её лицо расплылось в улыбке. «И зачем я согласилась, – корила себя. – Я же не люблю Стаса. Во время тех нескольких коротких встреч, что мы провели вместе, он ни разу не дал понять, что я ему хоть немного нравлюсь, он был холоден, как лёд. Хотя… может, я преувеличиваю. Нет, но и он не вызывает во мне ни капли интереса. Да, он красив, по-своему умён, мечта любой девушки. Хотя… может, папа и прав, может, мои выводы преждевременны, возможно, если мы узнаем друг друга получше…»

– А почему я об этом ничего не знала? – и Августа толкнула меня плечом.

– Я тоже об этом узнала только перед ужином, – растерянно ответила я, но Августа, ничего не заметив, весело продолжала:

– И когда свадьба?

– Скорее всего, в августе или в сентябре, – отозвался папа.

– Тут-то осталось всего четыре месяца! – удивилась Августа.

– Именно, поэтому нам нужно будет поторопиться с приготовлениями, – произнесла Лара.

– Кстати, о праздниках. Демьяновы годовщину свадьбы всё-таки решили отмечать за городом.

– За городом? – удивлённо переспросила Лариса. – Они же хотели в городе.

– Хотели, но передумали.

Лицо Ларисы искривилось от недовольства. «Как же она не любит дачу! А вот маме всегда была больше по душе загородная жизнь, она мечтала, что на старости лет поселится на даче, будет выращивать цветы и нянчиться с внуками». А Лариса тем временем продолжала причитать и жаловаться на то, сколько неудобств это создаст. Зато я обрадовалась: это замечательная возможность пописать и навестить бабушку.

***

Ранним субботним утром мы выехали на дачу. Погода благоволила: утро выдалось ясное, воздух был наполнен свежестью и ароматом цветущих садов, а молодая трава отдавала ярко-изумрудными переливами. Повсюду слышалось чириканье воробьев. Вид оживающей природы после зимней спячки не мог не радовать. Хотя на душе все равно было тоскливо. Впрочем, чему я удивляюсь, со мной всегда так: когда я вспоминаю о маме. Она очень любила наш загородный дом, и он словно любил ее. Небольшой кирпичный дом с мансардой с маленьким огородиком и садом, который разбили мама с бабушкой и который уходил вглубь и сливался с парком. Последние месяцы жизни мама провела там, похоронить ее, она попросила тоже там…

Дорога заняла минут сорок и пролегала через несколько деревень, и чем дальше мы отдалялись от города, тем чаще моему взору попадались цветущие яблони и груши. В голове я уже рисовала цветущую яблоню в нашем саду, которую мы посадили вместе с бабушкой. «Бабушка!.. – резко подумалось о ней. – Как она там? По словам Вари, ее состояние стабильное без изменений».

По приезду я быстро поднялась в свою комнату. В ней как всегда царили чистота и порядок, а на подоконнике красовался букет из свежесрезанных тюльпанов и нарциссов. «Ах!.. – невольно вырвалось у меня, и я вдохнула их аромат. – Надо будет обязательно поблагодарить Варю. Она никогда не забывает порадовать меня свежесрезанным букетиком». Не теряя времени, я быстро присела на кровать и, достав блокнот, сделала небольшой набросок. «Хорошо получилось!» – и довольная вышла из комнаты, чтобы, наконец, проведать бабушку.

Дверь в ее спальню была плотно заперта. Я осторожно надавила на ручку и тихо вошла. В нос сразу ударил запах лекарств и камфары. Окна были пришторены, и в комнате царил полумрак. Бабушка спала. Я присела на стул, который стоял у изголовья ее кровати, и взяла за руку. Невольно из глаз покатились слезы: трудно видеть её в таком состоянии, особенно после долгой разлуки. Она похудела, лицо осунулось, а морщины изрешетили кожу на лбу и щеках. Когда слёзы закончились, я склонила голову к ней на подушку и принялась рассказывать обо всём, что со мной произошло с тех пор, как мы не виделись. Когда и слов не осталось, я ещё немного посидела с ней, невольно наблюдая за ее дыханием. Дышала она еле заметно, тихо-тихо. Из коридора время от времени доносились скрип то открывающейся, то закрывающейся двери и громкие возгласы Ларисы: она была чем-то недовольна, но и им было не под силу потревожить бабушкин сон. Поцеловав ее на прощание, я ушла к себе. Достала мольберт, разложила краски и, присев на то место, где сидела прежде, принялась за работу. Три часа, и картина готова. Раздался стук, и в дверном проёме, не дожидаясь ответа, показалась Августа.

– Ты уже здесь! А то я заходила, но тебя не было. Подумала, что ты куда-то ушла.

– Нет, я была у бабушки, потом писала, – и, повернув холст к Августе, спросила. – Ну как?

Она бегло скользнула взглядом по картине и также бегло ответила:

– Норм. Мама сказала, чтобы в шесть тридцать были готовы.

– Хорошо… – отозвалась я, а про себя добавила: «Не хочу туда ехать!.. Для чего? Лучше бы я осталась дома, прогулялась по парку, сделала несколько набросков. А так придется бессмысленно торчать там весь вечер. Но выбора у меня нет. Увы, нужно собираться…»

Когда мы подъезжали к дому Демьяновых, начало смеркаться. За воротами были слышны звуки классической музыка, а калитку и дорожку, ведущую к входу, украшали букетики из белых и розовых роз и разноцветные лампочки. В полумраке двухэтажный выложенный из красного кирпича коттедж возвышался высокой зловещей громадиной. Не знаю, почему, но именно такие ассоциации он у меня вызвал. Хотя внутри было светло и чинно. Организаторы постарались на славу. Холл утопал в цветочных композициях из розовых и белых роз. Гостей пока было мало. Мы приехали одними из первых, и все благодаря стараниям Ларисы. По холлу ещё бегали официанты, заканчивая последние приготовления. В столовой сверкал стол, покрытый белоснежной скатертью и уставленный фарфором и хрусталем. «Неужели, я скоро стану частью всего этого?» – невольно думалось мне, а Августа, словно прочитав мои мысли, произнесла:

– Ты только представь! Ты скоро станешь частью всего этого!

На ее лице читалось искреннее восхищение.

– Честно, не представляю. Я ещё не свыклась с этой мыслью.

Августа по-прежнему с неподдельным любопытством разглядывала убранство холла и то и дело отзывалась о новой подмеченной мелочи.

Незаметно холл оживлялся. Со всех сторон зазвучали мужские голоса, и заискрился женский смех. К восьми часам, наконец, показались виновники торжества – родители Стаса: Павел Олегович и Людмила Петровна. В их адрес посыпались поздравления и волнительные речи. Они старались выглядеть довольными и счастливыми, но по лицу Людмилы Петровны читалось абсолютное безразличие ко всему происходящему и не доставляющее ей ни малейшего удовольствия, будто это делалось для галочки, только Павел Олегович дружелюбно улыбался и жал всем руку.

Спустя час пламенных речей и поздравлений объявили небольшой перерыв. Собравшиеся, наконец, расслабились и разошлись по холлу. Многие вышли во внутренний двор, где играл музыку специально приглашённый оркестр, некоторые стали танцевать. На улице совсем потемнело, и весь двор очаровательно утопал в свете ночных фонарей и гирлянд. А я воспользовалась перерывом и подошла к Соне, которую давно заприметила в другой стороне холла. Мы успели лишь обменяться фразами приветствия, как неожиданно меня за плечо кто-то одернул. Я обернулась и хотела произнести «Привет!», но опешила. Мне показалось, что это Стас, но присмотревшись, поняла, что ошиблась. Он был очень похож на него. Пока я мешкалась, он протянул мне руку и пригласил на танец. Не знаю почему, но я ответила на его приглашение. Теперь, когда мы находились друг напротив друга и двигались в ритме танца, я, получше к нему присмотрелась, поняла, что он мне напоминает кого-то другого, словно я его где-то уже видела: черты лица, взгляд, улыбка – весь его облик. Он был не дурен собой, высокий, лёгкая небритость придавала ему особое обаяние. Он весь танец молчал, лишь изредка посматривал на меня и ухмылялся. Похоже, он заметил, что я пристально разглядывала его, но мне было все равно, не выдержав, я, наконец, спросила:

– Кто вы? Вы здесь впервые?

– Да, но ты должна меня знать, – ответил он и испытывающе посмотрел на меня.

– Не думаю. Я бы запомнила. Кто вы?

Он немного наклонился ко мне и заговорщическим голосом сказал:

– Тогда называй меня незнакомцем.

– А имени у вас нет?

– Есть, Вик, но ты его узнаешь, если пообещаешь еще один танец!

– Вы знаете мое имя? – удивилась я.

– Знаю, – ответил он, после чего выпустил мою руку и направился к дому. Я тоже последовала за ним, не переставая думать о том, кто же это может быть. «А ведь он прав, что-то мне подсказывает, что я его знаю, но откуда? Случайный знакомый? Нет!.. Я не завожу случайных связей. Тогда кто? Очень странно…»

В холле снова зазвучали поздравительные речи. Время близилось к половине десятого. Вскоре Павел Олегович взял микрофон и, в очередной раз, поблагодарив всех собравшихся, попросил минуту внимания:

– Мне не хочется упускать такую возможность, когда близкие и дорогие нам люди собрались все вместе. Поэтому хочу поделиться радостной новостью. Стас, Вика, подойдите ко мне!

Когда я услышала свое имя, опешила и несколько секунд стояла в замешательстве. Но меня подогнал Стас, откуда он только взялся, до этого я его нигде не видела, и мы вместе подошли к его отцу.

– У тебя слишком серьезное выражение лица для такого случая, – шепнул мне на ухо Стас. – Улыбнись, на нас все смотрят.

– А может, нужно было заранее предупредить?

– Хватит!.. – отдернул он меня и, приподняв подбородок и поправив костюм, стал смотреть в зал. «Ему бы тоже не помешало улыбнуться, – подумалось мне. – А-то состряпал не улыбку, а кривую гримасу. Еще учит меня!»

Но я все же сделала над собой усилие и улыбнулась, а Павел Олегович, окинув нас доброжелательным взглядом, продолжил:

– В нашей семье радостное событие этой осенью мой сын Станислав и дочь Дмитрия Березина Виктория соединят свои судьбы и заключат брак. Это решение было принято так поспешно буквально на днях. И сегодняшний вечер позвольте считать официальной помолвкой.

И он захлопал. Вслед за ним, как по цепной реакции, раздались аплодисменты всех собравшихся и буря оваций в наш адрес. Напоследок, Павел Олегович попросил нас станцевать и отошёл к Людмиле Петровне. Стас протянул мне руку, и мы спустились с ним в зону, отведенную для танцев.

Когда танец закончился, Стас поцеловал меня в щеку и, постояв рядом несколько минут, скрылся. Больше я его в этот вечер не видела. «Наверное, не так должен вести себя новоиспеченный жених». Зато ко мне подошли Лариса и Людмила Петровна, радостные и довольные, они увлеченно говорили о предстоящей свадьбе, обо всех тех приготовлениях, которые нужно будет сделать. Я только поддакивала им в ответ, но внутри ощущала грусть и пустоту. «Наверное, не так должна чувствовать себя новоиспечённая невеста? Почему папа не предупредил меня, что о помолвке будет объявлено уже сегодня! Я же выглядела по-идиотски». Когда Лара и Людмила Петровна, наконец, отошли, за спиной раздался знакомый голос, я обернулась и увидела незнакомца. Он стоял с вытянутой рукой и ждал моего согласия на танец.

– Вы выбрали неудачный момент, – промолвила я.

– Я жду, – настаивал он.

Я вздохнула и подала ему руку. Начали мы медленно, потом стали двигаться быстрее. Мы крутились, и все крутилось вокруг нас, словно диск на оси. Я чувствовала, что он пристально смотрел на меня, но я больше не отвечала ему взаимностью и даже не разглядывала его, как в первый раз. Теперь это не имело никакого значения. Ничего теперь не имело значения. Вдруг на мгновение на меня нашел столбняк. Я остановилась и хотела уйти, но он не позволил. Наоборот, прижал к себе ещё крепче.

– Что вы делаете? – возмутилась я. – На нас же все смотрят!

Но он лишь ухмыльнулся. «Опять эта улыбка. Всё-таки откуда я его знаю?» Пока я размышляла, музыка закончилась, он бросил на прощание: «Еще увидимся» и направился к дому. Я тоже хотела войти, но прямо перед входом мне преградила путь Соня:

– Так! Куда это мы собрались? – произнесла она, подперев бока руками.

Я улыбнулась и, взяв ее под локоть, мы вместе пошли по садовой дорожке, ускользающей вглубь сада.

– Да уж! Я от тебя такого не ожидала. Вообще-то с лучшими подругами такими новостями в первую очередь делятся, ты не считаешь?

– Кто бы ещё со мной поделился.

– Да, я видела выражение твоего лица, – усмехнулась Соня.

– Неужели это было так заметно?

– Не знаю, может, кто-то и не обратил на это внимание, но я-то хорошо тебя знаю. Ты и вправду ничего не знала?

– Нет. Папа сказал мне о свадьбе буквально вчера, но о том, что о помолвке будет объявлено уже сегодня, не удосужился.

– И Стас тоже?

– Нет. Самое смешное, что я его увидела, когда Павел Олегович подозвал нас к себе.

– Я вот иногда думаю, он вообще нормальный?

– Сонь, тише, вдруг нас кто-нибудь услышит.

– Ты права!

И мы с Соней сменили тему. Она заговорила о предстоящем Сиреневом фестивале, до которого осталась всего одна неделя и о тех приготовлениях, которые нужно будет успеть сделать.

***

Домой мы вернулись поздно. Лара всю дорогу тараторила о свадьбе. Мне хотелось поскорее лечь спать, а утром проснуться и это все оказалось дурным сном. Но не тут-то было! За завтраком Лара снова завела ту же самую песню о свадьбе, как будто другие темы для разговоров иссякли. Под конец завтрака даже папа не выдержал и упрекнул её, что она слишком форсирует события и времени предостаточно.

– Нет, Дим, ты не прав! – и она последовала за папой в кабинет. – Ты не представляешь, сколько всего нам надо успеть сделать. Мы с Людой встретимся на следующей неделе и все обсудим. Ещё нужно будет договориться об официальном ужине у нас, заодно и с датой определиться. Без нее мы как без рук. Тем более скоро лето, и все нормальные рестораны будут заняты…

Когда их голоса стихли, мы невольно переглянулись с Августой.

– Боже, и это только первый день! Я этого не вынесу, – отозвалась я.

– Вынесешь! Лучше смотри, что у меня есть.

И Августа, подсев ближе, протянула мне небольшой бумажный конверт. Я удивленно посмотрела на него, потом на нее.

– Бери быстрей, пока никто не увидел.

Я торопливо схватила конверт и, оглянувшись по сторонам, распечатала его. В нем лежала короткая записка: «Жду тебя сегодня в парке возле большого фонтана в три часа. Незнакомец».

– Кто же он? – вслух вырвалось у меня, и я невольно встретилась глазами с Августой. – Не смотри так! Я сама ничего не знаю.

– Конечно!..

– Гузь, честно. Откуда он у тебя?

– Мне дала его Варя, а ей какой-то мальчик. Он спозаранку тёрся под нашими окнами и, когда Варя выглянула, чтобы его прогнать, он отдал ей конверт и убежал.

– Ясно… – произнесла я и снова посмотрела на записку.

– Ну? Или я и дальше буду сгорать от любопытства.

– Да, нечего рассказывать. Вчера у Стаса мы танцевали с ним пару раз. Он не пожелал представляться, сказал, что я должна его знать. А теперь хочет встретиться в три часа в парке у фонтана.

– И ты пойдешь?

– Не знаю, но мне интересно узнать кто это.

– Тебя прикрыть? – произнесла Августа, и мы рассмеялись.

***

До обеда писала в саду яблоню, о которой думала пока мы ехали сюда. «Немного переборщила с зеленью, после подправлю. А сейчас нужно собираться на встречу». Я быстро переоделась в джинсы и белый топ на бретелях, поверх которого накинула теплую клетчатую рубашку. Подкрутила и присобрала в пучок светло-русые волосы, подтемнила тенями и подчеркнула черным карандашом серо-зеленые глаза, накрасила блеском губы, и в половине третьего вышла со двора и направилась в сторону парка. Брела я не спеша. Весеннее солнце пригревало спину. Повсюду зеленела трава, бойко пробивающаяся сквозь землю. В палисадниках отцветали поздние сорта тюльпанов. Я увидела его издалека. Он стоял вблизи фонтана с задумчивым видом. При дневном свете он совсем не был похож на Стаса. И почему мне вчера так показалось? Ничего общего. Если только рост и темный цвет волос. Он был одет в обычные синие джинсы и футболку, лицо гладко выбрито – совсем другой человек. «А может, я обозналась?» И огляделась по сторонам. Но нет, увидев меня, он сразу оживился. Это он.

– Ты сегодня прелестна, как и вчера. – На его лице сияла улыбка, такая до боли знакомая, серые глаза блестели. – Прогуляемся? – спросил он и выставил свою руку. Я не стала брать его под локоть, а направилась вперёд по мощеной аллее, делящей парк на две части. Он последовал за мной. Лучи весеннего солнце пробивались сквозь редкую молодую листву и играли на наших лицах в игру света и тени.

– Ты меня совсем не помнишь? – отозвался он, наконец.

Я отрицательно покачала головой.

– Я так сильно изменился?

– Наверное…

Он хмыкнул и произнес:

– А Сонька, молодец, не проболталась, хотя рьяно отнекивался, что не будет во всем этом участвовать.

– Соня?! – удивлённо переспросила я и, резко взглянув на него, меня осенило: «Это же Костя, брат Сони. Точно! Те же черты лица, глаза, улыбка… Как я могла сразу не догадаться?!» – Костя!.. – произнесла, наконец, я вслух и улыбнулась. Его лицо тоже расплылось в довольной улыбке. – Но ты сильно изменился.

– От тебя тоже глаз не отвести, ты так похорошела, повзрослела. Я помнил тебя еще совсем девочкой, – Я улыбнулась. – Если бы Соня не показала мне тебя вчера на приеме, то я бы ни за что на свете не догадался. Куда подевались твои оттопыренные ушки и курносый весь в веснушках носик?

– Когда ты вернулся?

– На днях. Все равно не понимаю, как ты могла меня забыть. Мы же вместе столько проказничали в детстве, точнее вы с Сонькой проказничали, а все шишки летели на меня.

– Ты был так добр к нам, помогал делать паски из песка, наливал нам лейку, катал на качелях, брал с собой на рыбалку.

Костя усмехнулся:

– А ещё обливал водой и измазывал золой.

Я невольно хохотнула:

– И такое было.

– А помнишь, ваше с Соней излюбленное место, куда вы частенько сбегали ото всех.

– Ещё бы! Конечно, помню. Кстати, после вон той скамейки как раз должна быть узкая дорожка, ведущая к нему.

– Пойдем по ней? – Я радостно кивнула в ответ, и мы свернули на тропинку, уводящую вглубь парка.

– Кажется, с тех пор деревья непомерно разрослись, – отозвался Костя, в очередной раз, раздвигая ветви, заслонявшие нам путь. – А вот и эта полянка! Как вы ее только нашли?

– Не знаю, мне показала ее Соня.

Перед нашими взорами раскинулась широкая поляна, окружённая кленами, ясенями и липами и сплошь покрытая молодой зелёной травой.

– Как здесь все изменилось! – удивленно произнесла я. – Раньше она казалась гораздо больше.

– Ты права, но деревья выросли, да и мы. А вот и дуб. – И Костя показал на высокий раскидистый дуб, находящийся справа от нас. – Не замёрз, красавец! Помнишь?

– Помню.

– И чего тебе тогда дома не сиделось?

– Я всего лишь хотела до отъезда успеть насобирать цветов для мамы.

– А я тебя спалил!

Я засмеялась.

– Да, но внезапно начавшаяся гроза расстроила все мои планы.

– И нам пришлось укрыться под этим дубом.

– Да…

– Ты так боялась раскатов грома, что крепко прижималась ко мне…

– Я не боялась грома, просто было очень холодно.

Костя хмыкнул:

– Нас потом ещё нашел ваш пес Черныш. Что с ним стало?

– Утонул, бедняжка!

Наступило недолгое молчание, которое нарушил Костя:

– А пойдём к нам?

Я сначала хотела отказаться, но потом передумала. Встреча с Костей оживила в памяти столько приятных детских воспоминаний, что пусть эти ощущения продлятся ещё немного. Раньше мы часто ходили друг к другу в гости, – мама Кости и Сони Тамара Максимовна и моя мама в детстве были соседями, вместе учились в одной школе и дружили, но потом их дорожки разошлись. Встретились они вновь, когда мои родители купили тут дачу, а мама в первый же год случайно встретила Тамару Максимовну, так они и стали общаться, заодно и подружили нас с Соней. Дом у них был небольшой, одноэтажный, немного старомодный с козырьком над дверью и перилами из кованого железа. Соню мы нашли в гостиной, она сидела на диване и листала какой-то глянцевый журнал, а, услышав наши голоса, оглянулась с удивлённым видом.

– Привет! – отозвалась я первой и, присев к ней на диван, обняла.

– Привет… – растерянно произнесла она и, снова обернулась к Косте и хотела ему что-то сказать, но он ее опередил:

– Все, ты мне проспорила! Она меня не узнала!

Соня ахнула и, поджав нижнюю губу, посмотрела на меня:

– Вик! Я совсем забыла тебе сказать, – и прикрыла рот рукой. – Что этот, прохвост, успел сделать?

– Ничего… – улыбаясь, ответила я.

– Как же я могла забыть?!

Костя присел на спинку дивана и, похлопав ее по плечу, ехидно произнес:

– Все! С тебя теперь должок!

– Ага, конечно! Помечтай!

– О, вы все здесь! – раздался голос Тамары Максимовны, и через мгновение она вошла в гостиную в широком платье-разлетайке. В руках она держала кухонное полотенце и вытирала им руки. Темно-русые волосы были заколоты на затылке в короткий хвост.

– Здравствуйте! – поприветствовала я ее.

– О, Вик! Здравствуй! – и Тамара Максимовна, поправив челку и убрав за ухо короткую прядь, спросила:

– Как дела?

– Хорошо.

– Как бабушка?

– По-прежнему.

Она, участливо кивнув в ответ, добавила:

– Через полчаса будем ужинать. Ты с нами?

– Конечно! – отозвался Костя, удаляясь из гостиной. – Ты думаешь, эти трещотки наговорятся за полчаса?!

Мы с Соней бросили ему вслед косые взгляды, но, тем не менее, он оказался прав. За полчаса мы не наговорились, и боюсь, что никогда не наговоримся. Ужин прошел в приятной теплой семейной атмосфере, и оживил в памяти ворох воспоминаний, что домой я вернулась с единственной мыслью, поскорее отыскать свою «коробочку с сокровищами»: обычная картонная коробка из-под обуви, в которой я в детстве хранила всякие безделушки. Она стояла у меня под кроватью и, когда было грустно, доставала ее, высыпала все содержимое себе на колени и, складывая обратно каждую вещицу, припоминала историю, которая была связана с ней. Теперь за ненадобностью она пылилась на верхней полке шкафа. Я пододвинула стул, достала коробку и, смахнув слой пыли, открыла крышку. Как прежде, высыпала все содержимое себе на колени. Чего здесь только не было! И огромная еловая шишка, и ракушки, которые достал мне со дна реки Костя, и его носовой платок, которым он обвязал мне палец, когда я умудрилась вонзить в него рыболовный крючок, и который я ему так и не отдала. Я раздвинула все безделушки и нашла тот самый крючок! Что тут ещё есть?! Несколько камешков причудливой расцветки. Вот и мой самый любимый: черный с серебристыми вкраплениями. Засохший цветок чайной розы, который мы с Соней украдкой сорвали с соседской дачи. Ещё Костина записка: «Завтра в пять тридцать», что значило, что к этому времени нужно было быть готовой, чтобы успеть улизнуть с ним на рыбалку. Я улыбнулась.

Соня редко с нами ходила: она терпеть не могла ранние подъёмы, а если и шла, то всю дорогу ныла, надоедая и мне, и Косте. В этом я ее никогда не понимала, ведь на речке было столько всего интересного, как можно было не хотеть туда пойти. Когда клёв не удавался, мы бродили с Костей по окрестностям, в поисках какой-нибудь живности, например, улиток или катушек, чтобы наловить свежую партию, потому что прежнюю из-за своей безалаберности я оставляла на солнце, и они от перегрева погибали.

Всё-таки странно, и какой смысл был ему возиться с маленькими восьмилетними девочками, ведь Косте тогда было уже лет тринадцать или четырнадцать? Или его просто вынуждали родители, что вернее всего. Но как бы там ни было, только он мог утолить мое любопытство и жажду приключений. Ведь в глазах родных я должна была быть прилежной девочкой, сидеть в красивом платьице в беседке и читать с умным видом книжки. А меня, наоборот, интересовало всё, что было за ее пределами. Страх был мне нипочём. Собственно в первый раз мы с Соней и пошли на рыбалку, потому что Костя раздразнил нас трусихами, что мы побоимся сбежать из дома в такую рань. Не знаю, как Соню, но меня эти слова сильно задели. Я была готова на всё, лишь бы не прослыть трусихой.

И вот в шесть часов, я как штык, сидела на подоконнике в ожидании Костиного свиста. Условный позывной: когда он приближался к нашему дому, начинал насвистывать какую-нибудь песенку. Услышав ее, я выбиралась из комнаты и на корточках проползала под всеми окнами. Это было сделать не трудно. Но оставалось самое опасное: окно на веранде. Оно не было завешено шторами, да и рамы почти всегда были открыты настежь, вдобавок там с утра обязательно хозяйничали мама или бабушка, или еще хуже, если они были вдвоем. Поэтому требовалось незаметно проползти под окном, быстро сигануть за виноград, снова проползти за кустами смородины и нырнуть в щель в заборе, о которой никто не догадывался, к моей превеликой радости.

Раздался стук и отвлек меня от воспоминаний. Не дожидаясь ответа, в дверном проёме показалась Августа.

– Куда ты запропастилась? Я тебя устала ждать?

– Была у Сони, – произнесла я и принялась складывать оставшиеся безделушки в коробку.

– А как же встреча? Ты не пошла? – И Августа с озадаченным видом присела на кровать.

– Почему же, пошла…

– И?.. Вик! Ну, рассказывай уже! Я и так весь день сгорала от любопытства.

– Гузь, да нечего рассказывать. Незнакомцем оказался брат Сони. Он последние несколько лет был за границей и на днях вернулся. Вот и решил меня разыграть.

– Ну, так не интересно. Я уже себе целую историю нафантазировала.

***

Эту ночь мы провели на даче, а утром вернулись в город. Всю неделю читала книги и писала конспекты, готовясь к предстоящей сессии, и только в пятницу удалось вырваться и встретиться с Соней, чтобы обсудить культурную программу завтрашнего фестиваля. Жаль, в этом году у меня не было возможности помогать ей. Но ничего, приехала Марго – сестра Стаса, они вместе с Соней учатся на искусствоведов, – и вместе они быстро все устроили. Уж так повелось, что ни один год учебы в художественной школе, не обходился без посещения «Сиреневого фестиваля», который каждый год проводится в пору цветения сирени в старинной усадьбе, расположенной в окрестностях города, где жил и трудился художник А.Белов. Тогда мы сами принимали непосредственное участие, играя в сценках и мастер-классах, а сейчас готовили ребят к выступлению и участвовали в конкурсе-пленэре для молодых художников. Ну, а еще это всегда отличная возможность насладиться атмосферой девятнадцатого века, которая накладывает неизгладимые впечатления. Помню, когда я впервые попала на фестиваль, то после него, наверное, еще с неделю отходила от испытанных ощущений.

Вот и суббота. На часах восемь тридцать. Пора выезжать, чтобы успеть, все сделать. Я уже полностью собралась и ждала только звонка Сони. Раздалась мелодия. Торопливо накинула клетчатую рубашку, схватила этюдник и, повесив его на плечо, на ходу ответила Соне:

– Уже выхожу! – и вышла из спальни.

– Вик, мы с Валерой не сможем за тобой заехать, не успеваем, – раздался голос Сони.

– Вообще-то о таком предупреждают заранее, – возмутилась я.

– Подожди, но я попросила Костю.

– Зачем? Вечно ты всё перевернёшь с ног на голову. Я могла и на такси добраться.

– Поздно, Костя уже там.

– Сонь…

– Ладно, встретимся на фестивале.

И она сбросила звонок, а я выглянула на улицу. Костина машина стояла возле наших ворот. Увидев меня, он вышел из нее и, облокотившись на дверь, махнул мне рукой.

– Машина подана! – пошутил он, когда я приблизилась. Я шла с твердым намерением отказаться, но в последний момент замешкалась. – Мне тебя долго ждать?!

Я нехотя открыла дверь и села на заднее сиденье.

– Костя, это все Соня! Я могу и на такси поехать…

– Поздно, только сначала заедем в офис буквально на несколько минут. Я закину документы.

Я молча кивнула и отвернулась к окну, не переставая думать о поступке Сони. Мало того, что меня не предупредила, так ещё и Костю оторвала от дел. Доехали мы быстро. Мне не захотелось оставаться в машине, и я пошла вместе с Костей. Мы поднялись на лифте почти до самого верха небоскреба. Рабочий день только начинался, и, не смотря на субботу, в коридоре суетились офисные служащие. Со всех сторон доносилось «Доброе утро!» Костя отвечал всем сдержанно, но вежливо, кому-то пожимал руку. Наконец, мы зашли в его кабинет.