Loe raamatut: «Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили», lehekülg 5

Дом Безобразовых (1882, Яфа)
Фонтанки р. наб., 24

«На прощанье Яков Петрович радушно пригласил меня к себе и сказал адрес:

– Тут же, на Фонтанке, только подальше, туда, к Цепному мосту, дом Безобразова. А по пятницам у меня собираются. Вероятно, встретите и знакомых, а одного наверное. Это Федор Михайлович Достоевский. Впрочем, он бывает редко… <…>

Прошло несколько дней, и я отправился к Якову Петровичу. Квартира его помещалась во дворе довольно большого каменного дома Безобразова на Фонтанке, не вспомню теперь, в котором этаже: во втором или третьем, но это, право, не важно. Меня провели в кабинет поэта, небольшую комнату с дешевыми обоями на стенах и обставленную довольно скудно старой мебелью. У небольшого письменного стола в креслах сидел Яков Петрович. На столе, заваленном книгами и бумагами, не было порядка, все как-то громоздилось одно на другое. Простой письменный прибор, стаканчик с перьями и карандашами и другой, с торчащими в нем любимыми сигарами Я. П., – вот и все, что здесь было. Яков Петрович приподнялся мне навстречу и радушно меня приветствовал. В незатворенную дверь кабинета долетали откуда-то детские голоса»⁴⁸.

Набережная реки Фонтанки, 24

Здесь, в доме у Цепного моста (ныне Пантелеймоновский мост), в конце XIX века в течение четырех лет жил поэт Яков Полонский, при первом же знакомстве пригласивший к себе 22-летнего журналиста и начинающего писателя Евгения Опочинина. Открытый к новым знакомствам и доброжелательный 60-летний литератор разговорился с молодым человеком, работавшим в то время в Шереметевском дворце на разборе старого архива, когда тот отвлек его от занятия живописью в дворцовом саду, приняв за художника. Сконфуженный юноша тут же узнал известного поэта, но никак не мог ожидать, что признанный литературный гигант проявит интерес к нарушившему его уединение хранителю библиотеки и тут же пригласит Евгения в свой знаменитый дом, где каждую пятницу собирались выдающиеся люди своего времени, кумиры молодого человека – Достоевский, Тургенев, Лесков, Рубинштейн, Гончаров, Айвазовский и другие.

Яков Петрович жил в этом доме со своей красавицей женой Жозефиной, почти в 2 раза младше его, и тремя детьми, младшему из которых было в это время всего 5 лет.

Опочинин посещал здесь Полонского несколько раз, так и не побывав на знаменитых пятницах (эти собрания ждут молодого литератора позже – когда Полонский переедет в другую квартиру). В этих же стенах Евгений увидит повседневный быт добросердечного и гостеприимного поэта, к которому и помимо «пятниц» можно было зайти по пути на скучную работу, чтобы обсудить только что вышедших «Братьев Карамазовых» Достоевского, случайно встретить примостившегося в огромном кресле в кабинете своего друга надменного Тургенева, вяло протягивающего пухлую ручку для приветствия, подивиться новым рисункам и акварелям пожилого хозяина дома, находившего вдохновение в месте своего жительства – здесь, на Фонтанке.

Яков Полонский съехал с полюбившейся квартиры в этом доме в 1883 году, но творческая атмосфера в этих стенах не исчезла. Литературный дух сменился музыкальным – в конце 1880-х здесь в течение пяти лет подолгу жил и работал останавливавшийся на квартире брата Модеста Петр Ильич Чайковский.

Одним из самых волнительных событий, к которым готовился здесь уже великий к тому времени 48-летний композитор, был концерт, посвященный 50-летию деятельности его учителя – Антона Рубинштейна. Несколько месяцев Чайковский возвращался в этот дом, вымотанный бесконечными репетициями сложнейшего материала, заседаниями комитета, организующего юбилей мэтра, дирижированием громадного хора из 700 человек. Каждый вечер Модест Ильич встречал брата, который «возвращался домой совершенно больной и мог прийти в себя, только пролежав несколько часов в полной тьме и тишине без сна»⁴⁹. Когда же юбилейный концерт, наконец, завершился грандиозными овациями, юбиляр Рубинштейн, казалось, не оценил по достоинству старания своего ученика, пережившего перед выходом на сцену нервный припадок: «Скажу только, что с 1 ноября по 19-е был я настоящим мучеником и теперь удивляюсь, что мог все это перенести»⁵⁰.

Через несколько месяцев Петр Ильич снова вернется в этот дом на Фонтанке. На этот раз – писать музыку к опере «Пиковая дама», либретто к которой написал Модест. Братья часами будут обсуждать детали и спорить, каким сделать финал: Петр настаивал на смерти Германна и Лизы, Модест – на благополучном исходе. История, к которой композитор долго не хотел подступаться, так захватила его, что он решил покинуть Петербург, отвлекающий его от работы, и писать музыку в Италии. У этого парадного входа взволнованного и вдохновленного Чайковского провожали в путешествие друзья и брат, который останется в доме на Фонтанке дописывать либретто, регулярно вызывая сюда посыльного для отправки текстов Петру. Старший брат выиграл спор о настроении финала – в конце оперы Германн умирает, глубоко растрогав и самого композитора, привязавшегося к герою: «„Пиковую даму“ я писал именно с любовью. Боже, как я вчера плакал, когда отпевали моего бедного Германа!»⁵¹

«Герман (открывая карту)

Мой туз!

Князь

Нет! Ваша дама бита!

Герман

Какая дама?

Князь

Та, что у вас в руках – дама пик!

(Показывается призрак графини. Все отступают от Германа.)

Герман (в ужасе)

Старуха!.. Ты! Ты здесь!

Чего смеешься?

Ты меня с ума свела.

Проклятая! Что,

Что надобно тебе?

Жизнь, жизнь моя?

Возьми ее, возьми ее!

(Закалывается…)»⁵²

Список источников

1. [Чайковский М. И., Чайковский П. И., Шиловский К. С.] «Пиковая дама» П. И. Чайковского: [либретто оперы] / Ред. и вст. ст. О. Меликян. – М.: Музгиз, 1956. – 94 c.

2. Айзенштадт, В., Айзенштадт, М. По Фонтанке. Страницы истории петербургской культуры. – М.: Центрополиграф, 2007.

3. Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX – начала XX века. Под общ. ред. Б. М. Кирикова. – СПб. Пилигрим, 1996.

4. Вл. Соловьев. Полонский Яков Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). – СПб., 1898. – Т. XXIV. – С. 361–363.

5. Конисская Л. М. Чайковский в Петербурге // Лениздат, 1974.

6. Опочинин Е. Н. Яков Петрович Полонский и его пятницы / публ. М. Одесской // Вопросы литературы. – 1992. – Вып. 3.

7. П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений. Литературные произведения и переписка. Т. XVБ [Письма за 1890 год] / Подгот. тома К. Ю. Давыдовой и Г. И. Лабутиной. М.: Музыка, 1977.

8. Пиковая дама: Опера в 3 д. и 7 карт. (на сюжет А. С. Пушкина) / Музыка П. И. Чайковского; Текст М. И. Чайковского. – М.: П. Юргенсон, 1890.

9. Письмо от 3 марта 1890 года к М. И. Чайковскому. Цит. по: П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений. Литературные произведения и переписка. Т. XVБ [Письма за 1890 год] / Подгот. тома К. Ю. Давыдовой и Г. И. Лабутиной. М.: Музыка, 1977. – С. 87–88.

10. Чайковский М. И. Жизнь Петра Ильича Чайковского: 1885–1893 // Алгоритм, 1997.

11. Чайковский П. И. Дневники. 1873–1891 / Подгот. к печати Ип. И. Чайковским. М. – Пг.: Музгиз, 1923.

12. Чайковский П. И., фон Мекк Н. Ф., Вайдман П. Е. П. И. Чайковский— Н. Ф. фон Мекк: переписка: в 4 т., 1876–1890 (Т. 1) // Мусик Продуктион Интернатионал, 2007.

12. Яков Петрович Полонский (некролог) // Исторический вестник. – Т. LXXIV. – СПб., 1898. – С. 722–733.

Дома князя Горчакова(1903 и 1910, Гавеман)
Большая монетная ул., 17–19

«Прошу Вас принять меры для улучшения освещения на Большой Монетной улице. Я имею там дом, в котором имею счастье принимать высочайших особ, что при таком скудном освещении крайне неудобно»⁵³.

С таким прошением в 1911 году обратился в Думу светлейший князь Константин Горчаков, живший в собственном изысканном особняке во французском стиле в «глуши», которой горожане в то время считали район Большой Монетной улицы.

Князю было уже за семьдесят, он имел чин шталмейстера двора и большое влияние. К тому же он был сыном последнего канцлера Российской империи князя Александра Горчакова, знаменитого главным образом тем, что подсказал Александру II продать Аляску, а также тем, что был лицейским другом Пушкина, посвятившего ему несколько стихотворений.

Несмотря на преклонный возраст, неизменно восхищавший окружающих своей статной и привлекательной наружностью Константин Александрович был полон энергии для того, чтобы изысканно и со вкусом обустроить собственный дом, давая лишь указания архитектору Адольфу Гавеману, а также, несмотря на удаленность местности от центра города, не отстать от светской жизни, принимая в этих стенах своих высокопоставленных друзей.

Большая Монетная улица, 17–19

Еще 13 лет назад князь приобрел огромный участок с каменным домом (№ 17), хозяйственными постройками, конюшней на 6 стойл, 40 оранжереями и прекрасным садом. На участке был построен новый дом (№ 19), а существующий был расширен и реконструирован для старшей дочери князя Марии и ее семьи. Сам участок также был переоборудован под нужды и вкусы нового владельца – были устроены гаражи для автомобилей, проведено электричество, а сад, объединявший два домохозяйства – Марии и ее отца – стал жемчужиной проекта. Более чем за сотней деревьев и кустарников ежедневно ухаживали садовники – ароматы жасмина, черемухи, сирени, цветущих яблонь, тень от кленов, дубов, каштанов и лип услаждали прогулки Горчаковых и их гостей по благоустроенным дорожкам собственных угодий.

Прошение князя об установке фонарей, конечно же, тут же возымело силу. Дума выделила средства на установку 12 фонарей от Каменноостровского проспекта до особняка, причем два из них были установлены прямо у подъезда к зданию. Для удобства передвижения дорога по Большой Монетной улице также была вымощена булыжным камнем.

В том же году, когда по просьбе аристократа устанавливали фонари, превращая «глушь» Большой Монетной в привлекательное для жизни место, в доме напротив жил 21-летний поэт Александр Блок, который с балкона с любовью наблюдал за породистыми горчаковскими псами, игравшими в саду пышного особняка (вот уж не думал князь, что его зеленый оазис открыт еще для чьих-то глаз, а также то, что наслаждаться им благородной семье осталось всего 6 лет), и писал поэму «Возмездие».

 
<…>
Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла)⁵⁴.
<…>
 

Список источников

1. Александр Блок. Стихотворения. Поэмы. Воспоминания современников. – Москва: Правда, 1989.

2. Бекетова М. А. Воспоминания об Александре Блоке. Москва, издательство «Правда», 1990.

3. Весь Петроград на 1917 год, адресная и справочная книга г. Петрограда. – Петроград: Товарищество А. С. Суворина – «Новое время», 1917.

4. Памятники архитектуры и истории Санкт-Петербурга. Петроградский район. – Изд. дом «Коло», Санкт-Петербург: 2007.

5. Памятники архитектуры Ленинграда. – Лениздат, 1975.

6. Привалов В. Д. Улицы Петроградской стороны. Дома и люди // Центрполиграф, 2015.

7. Слонимский Л. З. Горчаков, Александр Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). – СПб., 1890–1907.

8. Сукновалов А. Е. Петроградская сторона // Лениздат, 1960.

Доходный дом Бака (1905, Гиршович)
Кирочная ул., 24

«Шла финская война. По улицам Ленинграда люди ходили ссутулившись, как во время сильного дождя. С вечера город погружался в раздражающий мрак.

– К тебе можно, папа?

– Конечно.

Кирка входит, целует меня в затылок, берет газету, берет со стола папиросу, закуривает и садится на низкую скамейку возле потрескивающего камина. Это теперь его любимое место.

– Что скажешь. Кирка?

– Да все то же, папа.

– А именно?

– Война.

– Ну?

– Она, папа, действует мне на нервы. Словно кто-то омерзительно скребет ногтем по стеклу. Так бы и дал в морду: не воюй!

<…>

Кирка глубоко затягивается:

– Валя мне не звонила по телефону?

– Нет.

Он бросает окурок в камин:

– Может быть, Шура подходила к телефону?

И кричит:

– Шура-а-а!.. Валечка мне не звонила?

– Не-е-ет!

Кирочная улица, 24

Между его бровей ложится тоненькая морщинка.

– Тебя, Кирюха, это волнует?

– Как будто.

– Тогда позвони ты Валечке.

– Не желаю.

Со двора раздается резкий дребезжащий свисток.

– Это, пожалуй, нам свистят, – говорит он. – Шторы плохо задернуты. В наш век мир предпочитает темноту.

И, задернув поплотней шторы, он добавляет:

– Мы потерянное поколение, папа.

– А уж это литературщина. Терпеть ее не могу.

И добавляю:

– Бодрей, Кирюха, бодрей. Держи хвост пистолетом»⁵⁵.

В этом доме в квартире № 37 в течение почти десяти предвоенных лет жил со своими домочадцами писатель и поэт им же созданного направления – имажинизма – Анатолий Мариенгоф. Дружная и веселая семья – жена Анна Никритина, актриса, которую Анатолий любя называл мартышкой, и сын Кирилл, не по годам мудрый и развитый мальчик.

40-летние интеллигенты любили этот район и друг друга. Когда у матери не было спектаклей, супруги прогуливались по Кирочной, приглашали на обед своих творческих коллег, ходили в театр и на дружеские вечера. Самостоятельный Кира тоже не сидел без дела. Родители удивлялись, как их 16-летний сын успевает и заниматься (помимо школы, на дом к юноше ходили немка, англичанка и француженка, учившие его языкам по 2–3 часа), и отдыхать (Кира играл в теннис, ходил в кино и театр, а вечерами приглашал к себе на Кирочную ватагу шумных друзей).

Счастливыми были дни, когда Мариенгофы договаривались остаться дома, отказавшись от всех планов и приглашений, и втроем посидеть за накрытым к чаепитию столом. Вспоминали покойного Сергея Есенина, несостоявшегося крестного отца Киры и большого друга Анатолия, с которым провел он свою молодость, неразлучно живя и путешествуя в течение нескольких лет, разговаривали о литературе, философии, искусстве. На ночь папа и мама приходили в спальню Кирилла пожелать ему спокойного сна – Анатолий целовал сына в лоб, а Анна – в щеки и губы, долго глядя в лицо ненаглядного сына.

Кирилл, казалось, доверял родителям, особенно отцу, часто приходя к нему в кабинет, чтобы покурить у камина и поделиться новостями (о том, как он прогулял школу, чтобы четыре часа бродить по Эрмитажу) и сокровенными мыслями (о войне, о любви, о смысле жизни). Анатолий с детства относился к сыну как ко взрослому. Помня собственного, всегда поддерживавшего его и здравомыслящего отца, он старался быть таким и для своего ребенка – общался на равных, уважал его мнение и личное пространство. Не позволял себе без стука войти в комнату Киры, не читал его дневники, даже если те лежали открытыми. Скоро за эту «идиотскую, слюнявую интеллигентность»⁵⁶ Анатолий не сможет себя простить.

«4 марта Кира сделал то же, что Есенин, его неудавшийся крестный.

Родился Кира 10 июля 23-го года.

В 40-м, когда это случилось, он был в девятом классе.

На его письменном столе, среди блокнотов и записных книжек, я нашел посмертное письмецо:

Дорогие папка и мамка!

Я думал сделать это давно

Целую.

Кира

<…>

Перед тем как это сделать, Кира позвонил ей по телефону.

Они встретились на Кирочной, где мы жили, и долго ходили по затемненной улице туда и обратно. И он сказал ей, что сейчас это сделает. А она, поверив, отпустила его одного. Только позвонила к его другу – к Рокфеллеру. Тот сразу прибежал. Но было уже поздно.

Домработница Шура в это время собирала к ужину. А мы отправились „прошвырнуться“.

„Прошвырнулись“ до Невского. Думали повернуть обратно, но потом захотелось „еще квартальчик“.

Была звездная безветренная ночь. Мороз не сильный.

Этот „квартальчик“ все и решил. Мы тоже опоздали. Всего на несколько минут»⁵⁷.

Смерть 16-летнего Киры в стенах этого дома открыла убитым горем родителям скрытую от них внутреннюю жизнь сына. Несчастная первая любовь вовсе не была главной причиной рокового шага – девушку Валю никто не винил («Я сижу один, и мне хочется, чтобы кто-нибудь позвонил… <…> Именно, чтобы она позвонила и сказала…: „Киру можно?“ В эту минуту я слышу телефонный звонок. Я бегу, перескакиваю через тахту и хватаю трубку. „Алло!.. Это я… Кира!“ – „Не Киру, а Шуру…“. Шура – наша домработница»⁵⁸).

В ящиках письменного стола сына Анатолий, наконец-то решившийся прочесть неприкосновенные личные дневники, которые, впрочем, часто лежали ни от кого не скрытые, нашел десятки рассказов, стихов, начатый роман и самое страшное – подробную, философски-обоснованную новеллу о том, что собирается сделать его стремящийся походить на Байрона сын.

После постигшей Мариенгофов трагедии и начала войны супруги вместе с Большим драматическим театром были эвакуированы и покинули этот огромный дом, в проходных дворах которого совсем недавно бродил их Кира:

«Поздно вечером я возвращался домой. На дворе, прислонившись к стене, стоял пьяный. <…> Рядом в грязи валялась его шапка. Пьяный стоял и плакал. К нему подошел мальчишка и ударил его по лицу. За что? Так. Пьяный плакал. Он чувствовал, что его жизнь горька, как дешевая папироса. Он побежал за мальчишкой. Другой мальчишка дал пьяному подножку и тоже ударил его. Пьяный упал в лужу. Стукнулся головой об асфальт.

Мне показалось, что люди все-таки очень жестоки»⁵⁹.

Список источников

1. Жерихина Е. Литейная часть. От Невы до Кирочной. 1710–1918. – Москва, ЗАО «Центрполиграф», 2006.

2. Мариенгоф А. Б. Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги. М. 1990.

3. Мариенгоф А. Б. Роман без вранья. Циники. Мой век, моя молодость мои друзья и подруги. – Л., 1988.

4. Мариенгоф А. Б. Это вам, потомки! Записки сорокалетнего мужчины. Екатерина. – СПб.: Петро-РИФ, 1994.

5. Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга: путеводитель // Лики России, 2007.

Доходный дом (1842, Пель)
2-я линия ВО, 7 / Репина ул.,  8

«18 ноября, вечером, разыгралась кровавая драма в д. № 7 по 2-й линии Васильевского острова, в квартире г-жи N. Вечером к ней пришел в гости ее хороший знакомый доктор медицины А. Д. Нюренберг. Около 9 час. веч. на квартиру доктора Нюренберга позвонило неизвестное лицо и у прислуги узнало, что доктор находится у г-жи N. В 10 ч. веч. в квартире г-жи N. раздался звонок. Открыть дверь пошел сам г. Нюренберг. Вновь пришедшим оказался приват-доцент петроградского университета, литератор Леонид Габрилович, также хороший знакомый г-жи N. Едва только г. Габрилович перешагнул порог двери, как стал стрелять из револьвера в г. Нюренберга. Габриловичем было выпущено в г. N. пять пуль. Обливаясь кровью, Нюренберг все-таки нашел в себе силы выскочить на улицу, вскочить на извозчика и поехать, но по пути потерял сознание.

Во вбежавшую в переднюю г-жу N г. Габрилович также пытался выстрелить, но промахнулся. После этого г. Габрилович отправился в участок Литейной части, где и заявил о случившемся и просил его арестовать. Истекавшего кровью Нюренберга в бессознательном состоянии отправили в больницу св. Марии Магдалины, где врачами положение его было признано безнадежным. Г. Габрилович на допросе заявил, что предупреждал неоднократно Нюренберга оставить г-жу N. и не нарушать его покоя»⁶⁰.

В.О., 2-я линия, 7 / улица Репина, 8

Эту заметку о происшествии, случившемся в этом самом доме, прочитал в утренней газете 20 ноября 1914 года поэт Александр Блок, сделав запись в своем дневнике: «Габрилович, заступаясь за честь женщины, выстрелил в доктора Нюренберга»⁶¹. Блок сразу понял, что за роковая женщина скрывается под именем «Г-жа N» – весь литературный Петербург знал, что в доме № 7 на 2-й линии проживает писательница Надежда Лохвицкая-Бучинская, более известная как Тэффи.

Сейчас, в 1914 году, Тэффи – самый популярный в России мастер коротких рассказов, королева сатиры и философского юмора, «Чехов в юбке». Ее юмористическая проза имеет оглушительный успех, сам Николай II – поклонник ее таланта. Впрочем, Владимир Ленин тоже. Ее именем названы духи и конфеты: «Я почувствовала себя всероссийской знаменитостью в тот день, когда посыльный принес мне большую коробку… <…> Она была полна конфетами, завернутыми в пестрые бумажки. И на этих бумажках мой портрет в красках и подпись: „Тэффи“! <…> Я опомнилась, только когда опустошила… трехфунтовую коробку. <…> Я объелась своей славой до тошноты и сразу узнала обратную сторону ее медали»⁶².

Жизнь Тэффи была окутана мифами, которые она сама активно создавала. На самые простые вопросы, вроде ее возраста, внешности или количества детей (и даже сестер), тысячи поклонников писательницы ответили бы десятками версий. Во время стрельбы в этом доме Тэффи было 42 года, но считалось, что ей около 30 (позже она даже справит себе паспорт с уменьшенным на 13 лет годом рождения). Неясно было, замужем ли она и какую ее фамилию считать верной (после несчастливого брака с польским аристократом Бучинским Надежда Лохвицкая-Бучинская была вынуждена оставить ему троих детей, чтобы уехать в Петербург и начать жизнь с чистого листа). О разбитых сердцах бесчисленных ухажеров таинственной писательницы (среди них значился даже Григорий Распутин) ходили легенды, но кто же эти двое мужчин, чья ссора из-за Тэффи в этом доме на 2-й линии чуть не закончилась тройным убийством?

37-летний Аарон Давидович Нюренберг был доктором медицины, вхожим в литературные круги. Писатель Ремизов даже использовал его образ в одной из повестей: «и красив, и ловок, да и брови без перерыва, словно углем намазаны…лечит по косметической части, сбавляет вес и выводит усики, приемная ломится от дам, но жениться, как кажется, не собирается…»⁶³. Тэффи посвятила доктору один из рассказов, впрочем, больше про их отношения ничего неизвестно.

35-летний Леонид Габрилович, ворвавшийся в этот дом с пистолетом, был физиком, работавшим в Петербургском университете приват-доцентом (внештатным преподавателем), и также был не чужд литературы – писал стихи под псевдонимом Галич и уже лет 10 ухаживал за Тэффи (он был ее спутником на вечерах еще в 1906 г.). На допросе Габрилович представил револьвер, из которого оказалось выпущено 6, а не 5 пуль – шестую он будто бы направил в себя, но промахнулся.

История происшествия в квартире № 3 этого дома так и осталась еще одной тайной жизни Тэффи. Доктор, раненый в левую часть шеи, в предплечье и руку, выжил (он умрет через 3 года от других причин), Габрилович был освобожден, возглавил радиотелеграфную компанию, стал масоном, женился. А о том, кто в этой истории «госпожа N», большинство так и не догадались. В своей автобиографии Тэффи, конечно же, не упомянула злополучный дом на 2-й линии, где она прожила 2 года.

Список источников

1. Азадовский К. Серебряный век: Имена и события // Нестор-История, ЛитСовет, Dialar Navigator B. V., 2017.

2. Блок А. А. Записные книжки, 1901–1920 // Издательство «Художественная литература», 1965.

3. Кровавая драма / Газета-копейка. 1914, № 2281 (20 нояб. (3 дек.))

4. Нюренберг, Аарон Давидович // Большая биографическая энциклопедия. 2009.

5. Одоевцева И. На берегах Невы. На берегах Сены // ИГ «Лениздат», 2016.

6. Ремизов А. М., Грачева А. М. Собрание сочинений. Т. 3: Оказион // Русская книга, 2000.

7. Сетевой биографический словарь профессоров и преподавателей Санкт-Петербургского университета (1819–1917). СПб., 2012. https://bioslovhist.spbu.ru

8. ЦГИА СПб, ф. 14, оп. 1, д. 10272 (Габрилович Л. Е. О допущении его к чтению лекций в звании приват-доцента).

9. Шумихин С. В. Из комментария к «Записным книжкам» А. А. Блока // Новое литературное обозрение № 2, 1993.