Дочь серийного убийцы

Глава 15
Губитель репейниц

Закоулки сознания серийного убийцы

Пола Слейтера: взгляд изнутри

Ныне уже 65-летний Пол Слейтер по-прежнему отбывает пожизненное заключение за похищения и убийства пяти женщин, совершенные в период с 1975 по 1987 год. И все двенадцать лет, в ходе которых он сеял смерть и ужас среди мирных обывателей, Слейтер успешно поддерживал нормальные повседневные отношения с обитателями городка Барнсли на севере Англии и казался всем, кто знал его, хорошим крепким семьянином – женатый человек с маленькой дочерью, которую он буквально боготворил. То, как он умудрялся жить бок о бок с ними, все это время охотясь на беззащитных женщин – и не вызывая при этом никаких подозрений, – стало для всех настоящим потрясением.

Как такое чудовище могло свободно разгуливать среди нас? И так долго оставаться незамеченным?

Это лишь часть вопросов, которые задавали многие и на которые средства массовой информации безуспешно пытались найти ответы, посвящая сотни дюймов газетных колонок различным теориям и домыслам. За последние тридцать лет кто только не пытался разгадать эту загадку – с привлечением психологов, психиатров, детективов, знакомых и даже членов семьи убийцы, но никто так и не обратился к единственному человеку, способному дать ответ на все эти вопросы, – к самому Полу Слейтеру.

До недавних пор.

Глава 16
Марк

В последний четверг каждого месяца Джен обычно приезжает домой пораньше – после этих своих ветеринарных посиделок на работу уже не возвращается, – но в доме тихо, когда мы с Бреттом проходим в дверь и двигаем прямиком на кухню. Он усаживается за стол, а я ставлю чайник. Наверное, Джен избегает необходимости вступать в разговор с Бреттом. А может, избегает меня. С тех самых пор, как она узнала про Оливию, между нами сохраняется определенная неловкость. Джен знает, что лучше не поминать прошлое – никто из нас не хочет возвращаться к тем мрачным временам, – но иногда мне все-таки хочется поговорить с ней об этом. Я убежден, что наши тревоги и вопросы так и будут разъедать нас изнутри, если мы оставим их под спудом. Словно яд, ожидающий своей жертвы.

До недавнего времени я всегда принимал все эти «неизвестности» касательно Дженни как данность. Они не имели абсолютно никакого значения, когда в тот снежный студеный мартовский день слепой случай впервые свел нас вместе. Слепой случай, который я до сих пор считаю судьбой. Тогда мне едва стукнул тридцатник. Ее машина застряла в сугробе по дороге в Колтон-Кум. По словам Джен, узенькие сельские переулочки застали ее врасплох. «Я до сих пор ездила только по нормальным шоссе – просто не могу поверить, что тут может быть двустороннее движение!» Она махнула на улочку, на обочине которой застряла ее машина, и я едва сдержал смех. Джен была бледна, а глаза ее потрясенно расширились, когда она стала рассказывать мне, как какой-то кретин практически столкнул ее с дороги. «Вот же хам! Он явно думал, что вся дорога принадлежит ему – ехал по самой середине!»

Я улыбнулся и предложил вызвонить одного своего приятеля, чтобы тот помог выдернуть ее черный «Фиат» и отбуксировал его в автомастерскую. «Хотя вам следует знать – если вы, конечно, и дальше собираетесь ездить по этим проулкам, – что все тут, как правило, едут ровно посередине, потому что проезжая часть недостаточно широка, чтобы разъехаться. Если вдруг встретите встречную машину, просто остановитесь и сдавайте назад». Мои слова, похоже, ее не очень обрадовали. «Вы ведь умеете ездить задним ходом?» – с ухмылкой добавил я.

Она бросила на меня стыдливый взгляд, который ясно сказал мне, что нет, ни фига не умеет, и с красным лицом пробормотала: «Я сворачивала задом за угол на экзамене по вождению».

И с этого момента мы с Джен были уже неразлучны. Она сказала мне, что переезжает на жительство в нашу деревню, так что да, ей теперь все-таки придется ездить по этим дорогам. Я взялся растолковать ей местные особенности дорожного движения в наших краях, а в частности обучить тому, как двигаться задним ходом более-менее по прямой, а не диким зигзагом, задевая живые изгороди по обе стороны дороги – маневр, хорошо знакомый мне по всяким понаехавшим из столиц, которых невесть как занесло в нашу лесную глушь.

Эти «неизвестности» не имели никакого значения и после нашего бурного романа с головокружением от любви, завладевшей всеми моими чувствами. Моя мама настолько влюбилась в Дженни, была настолько уверена, что я нашел Ту Единственную, что нежелание Джен упоминать о своих родителях не вызывало у меня абсолютно никаких вопросов – по ее словам, мои родители оказались настолько славными людьми, что она уже думала о них как о своих собственных. Мама так увлеклась, помогая Дженни со свадебными планами, что даже не стала высказывать своих опасений, когда Джен сказала, что своих родителей на свадьбу не пригласит. Они ведь так хотели сделать все правильно – мой отец был непреклонен в том, что я должен обязательно попросить благословения у отца Джен. Но свадьба прошла без них, и с каждым днем ее родители все больше забывались. Пока Джен не забеременела. Рождение Эллы стало вишенкой на торте. Мои мама и папа были в таком восторге, впервые взяв на руки нашу драгоценную дочурку, что никак не могли понять, почему родители Джен не могут разделить их радость.

Я вот даже представить себе не могу, как это можно существовать отдельно от Эллы и Элфи. Я бы пошел буквально на все, чтобы защитить своих детей. Как же могло случиться, что Дженни не чувствовала того же самого со стороны ее собственных родителей? Однако, по ее словам, они не хотели иметь с ней ничего общего. Интересно, сколько из этого соответствует действительности…

Когда я думаю о воспитании наших детей, то мои мысли всегда так или иначе возвращаются к Оливии. К тому, через что сейчас могут проходить ее бедные родители. Наверняка это сущий ад. Вряд ли я когда-нибудь захочу знать, каково это. С того момента как я взял крошечную ручку Эллы в свою, то был и сражен наповал, и переполнен чувствами. Она была такой совершенной, такой уязвимой… С того дня моим долгом было заботиться о том, чтобы ей никогда не причинили вреда. Разве это не обязанность каждого родителя? Не то, к чему они стремятся? Каково это, когда они подводят своего ребенка? А ведь именно так Джен всегда и говорила о своих родителях – в тех редких случаях, когда все-таки заходил такой разговор. Они подвели ее. Всерьез подвели. Я никогда не буду таким.

Элла и Элфи для меня – на первом месте.

Они – это главная причина, по которой я вел себя тише воды ниже травы, когда Джен обвинила меня в романе с Оливией. Изо всех сил старался спрятать голову в песок, избежать ужасных последствий. Могу назвать и другую причину, по которой я так усердно просил у нее прощения и солгал, что это был всего лишь разовый перепихон, хотя на деле таких случаев было больше, – я не мог позволить себе сидеть на двух стульях одновременно. Я не хотел, чтобы наши дети хоть как-то пострадали. Наши супружеские проблемы никак не должны были сказываться на них – это было бы несправедливо. Они нуждаются в нас обоих одновременно.

– О чем так задумался? – говорит Бретт, и, повернувшись, я вижу, как он вопросительно смотрит на меня. – Что бы это ни было, старина, вряд ли ты найдешь ответ, гадая на чайных листьях.

– Да ничего особенного, – говорю я, быстро приходя в себя и с поспешной улыбкой протягивая ему кружку. Нельзя думать обо всем этом сейчас – нужно сосредоточиться на настоящем. Отвечаю ему, что просто обдумываю наш предстоящий разговор. Непохоже, что я мог бы поделиться с ним тем, что на самом деле у меня на уме. Да и вообще хоть с кем-то. Стоит об этом подумать, довольно странно, что у меня нет близких друзей здесь, в Колтон-Кум. Никого, кому я мог бы доверить что-либо значимое. Вообще-то я никогда не тяготел к «истинно мужской компании» – даже в школе, колледже и универе больше общался с девчонками, и меня чаще можно было застать тусующимся с ними, чем играющим в футбол или ведущим мужские разговоры с парнями. Даже Бретт всегда был для меня скорее просто хорошим знакомым, чем другом, на самом-то деле. Вероятно, все это объяснялось тем, что у меня целых три сестры – и, естественно, мне с детства было комфортней в окружении женского пола. Конечно, я не хочу сказать, что был таким уж бабником, но недостатка в девушках никогда не испытывал. Общаться с женщинами мне комфортно, и женитьба этому ничуть не помешала. Поначалу Джен вроде как не возражала против этого, но в течение последнего года это стало серьезной проблемой.

И еще более серьезной после того, что случилось с Оливией.

Слушаю Бретта несколько минут, на самом деле не слыша его, а потом он встает и отставляет свою кружку в сторону. Потирает руки так, как делал это в студенческие времена – как будто готовясь, настраиваясь на то, чтобы как следует «оттянуться». Замираю, припомнив те пьяные разгульные ночи, слишком многие из которых оставляли за собой след каких-либо разрушений или чего похуже.

«Ханна…»

Непроизвольно делаю редкий вдох. Ради самосохранения это имя хранится прочно запертым в темных уголках моего сознания, но в эту долю секунды, при виде Бретта, оно вновь приходит ко мне, и я мотаю головой. Жаль, что я не поступил тогда по-другому.

– Да ладно тебе, Марки, старина, – расслабься. Я-то думал, мы собирались немного развлечься…

– Да, – отзываюсь я, а затем, услышав отсутствие энтузиазма в своем тоне, более уверенно продолжаю: – Давай так и поступим.

Пока быстро переодеваюсь, мне приходит в голову, что Бретт, скорее всего, здесь вовсе не для того, чтобы сидеть и спокойно обсуждать деловые вопросы – я, как всегда, иду той дорогой, которой он меня ведет. Но теперь уже слишком поздно менять планы, так что мы выходим за дверь и направляемся в паб. И лишь тогда мне приходит в голову, что тот может и не работать. Могла ли полиция закрыть его? Я как-то не подумал о такой вероятности… Пожалуй, было бы лучше, если б это оказалось и вправду так. Можно будет просто купить несколько банок пива в магазине и принести их домой. Я уверен, что Джен не будет возражать – она всегда может пойти в комнату отдыха и почитать или подобрать очередные детальки к пазлу. Все это помогает ей расслабиться, и бог свидетель, как мы оба в этом нуждаемся.

На ходу пишу ей эсэмэску, дабы убедиться, что она сможет забрать детей с продленки – эти ее ветеринарные посиделки могут закончиться и позже намеченного срока. Однако я уже рассказал ей о своих планах, так что в таком случае она обязательно позвонила бы. Ей бы не хотелось заставлять Эллу и Элфи стоять в ожидании у школьных ворот. Особенно учитывая все, что сейчас происходит.

– Ну что, готов? – спрашивает Бретт, когда мы заходим за угол и в поле зрения появляется вывеска «Юниона». – Потому как я не забыл, что раньше ты был слабаком.

Это было более двадцати лет назад, и он все еще вспоминает об этом. Невольно стискиваю зубы. Очень хочу поправить его – сказать, что ничего подобного, – но не хочу опять ворошить эту историю. Это та часть моего прошлого, которую я предпочел бы не вытаскивать на поверхность. По-моему, и Бретт тоже, так что я удивлен, что ему этого захотелось.

– Готов целиком и полностью, – отзываюсь я, ускоряя шаг и демонстративно игнорируя его последние слова.

Машины въезжают на парковку и выезжают с нее, так что паб явно открыт. Полагаю, он не рассматривается как место преступления – не из него ведь похитили Оливию.

– Жду не дождусь услышать, как ты собираешься зарабатывать мне деньги, – со смехом добавляю я, скрывая за легкомысленным тоном чувство вины. Ну как я могу и дальше вести нормальную жизнь, как будто ничего и не случилось? Родне Оливии это, конечно, никак не светит.

Когда спускаемся по склону, ведущему ко входу в «Юнион», я замечаю полицейскую машину, припаркованную на соседней улочке, и у меня подкашиваются ноги. Быстро восстанавливаю равновесие, делая вид, что все в порядке. Бретт бросает на меня любопытный взгляд. Но, переступая вслед за ним через порог заведения, я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть полицейского, стучащего в чью-то дверь. Еще один стоит на улице и беседует с кем-то из соседей. Кровь стынет у меня в жилах.

Скоро ли полиция постучится и в нашу дверь?

Глава 17

Дорогая моя, я никогда не прощу ее за то, что она сделала! Я хочу, чтобы ты знала, что это была не твоя вина. Ни в чем из этого нет твоей вины.

«Вообще-то не похоже на то».

Мой отец, упокой Господь его дерьмовую душу, всегда любил повторять: «Гнилое яблоко никогда не падает далеко от яблони». Хотя я ненавидел его за то, что он это говорил, – поскольку то, как он тихо, угрожающе снова и снова произносил эти слова мне на ухо, означало, что он уже отказался от меня – я уже начинал и сам в это верить.

«Очень надеюсь, что он ошибался. И что ты тоже ошибаешься».

Наверное, у этой семьи никогда не было шанса.

«До чего же пораженчески это звучит!»

Хочу, чтобы ты знала: я никогда не отказался бы от тебя. Несмотря на все, что она могла тебе сказать, я все-таки хотел участвовать в твоей жизни, но она запретила мне это. Она не хотела, чтобы тебя запятнало мое прошлое. Хотя, похоже, она удачно забыла о своем собственном.

«Пожалуй, это вполне ее характеризует».

Убийство у нас в крови, сказала она. Вероятно, в этом она была права. Но это отнюдь не неизбежно, моя принцесса. Будущее еще не написано. Не забывай об этом, хорошо?

«Постараюсь не забывать, папа.

Хотя, может, это и вправду у нас в крови».

Глава 18
Дженни

Хрустит гравий, когда я сворачиваю к задней части ветклиники «Уэлл-Кум», стараясь не парковаться в поле зрения камеры наблюдения.

– Мы идем посмотреть на животных? – взволнованно спрашивает Элфи.

– Боюсь, что не сегодня. Сейчас все закрыто. В другой раз, детка. – Мой голос напряжен, а еще больше желудок. Объясняю, что мне нужно кое-что туда забросить, и прошу детей тихо посидеть в машине.

Вылезая из-за руля, замечаю, что в полях слева все еще происходит какая-то деятельность, но, по крайней мере, вертолет над лесом уже не висит. Не знаю, хороший это знак или плохой. Будучи оптимисткой, предпочитаю думать, что Оливию уже нашли. Или ее тело. Поеживаюсь и отвожу взгляд от полей.

Открываю багажник, потихоньку достаю черный мешок со всеми «подарками» и подхожу к задней двери. Понимаю, что камера наблюдения засечет меня за этим занятием, так что и вправду не пойму, зачем потрудилась поставить машину в слепой зоне. И чего мне вообще волноваться из-за камеры? Мне нечего скрывать. Однако, проходя мимо, украдкой бросаю на нее взгляд – и слишком поздно сознаю, что вид у меня при этом наверняка виноватый. Примерно как тогда, когда позади меня едет полицейская машина, и я машинально начинаю вести себя по-другому, хоть и знаю, что полностью соблюдаю скоростной режим, а документы на машину в полном порядке. И вот теперь, когда останки животных тяжело оттягивают руки, веду себя столь же подозрительно. Нужно расслабиться. Я ведь не пытаюсь сдать на утилизацию части человеческого тела, пытаясь выдать их за отходы животного происхождения…

Оказавшись внутри, проверяю, все ли чисто – снаружи не стоит ни одной машины, но надо все-таки окончательно убедиться, – и направляюсь в помещение для биологических отходов. Налепляю на мешок наклейку «Токсично!» и оставляю его в специальном контейнере для сжигания. И тут вдруг внезапное ощущение дежавю охватывает меня с такой силой, что я замираю, изо всех сил пытаясь ухватиться за некое воспоминание. Но оно, как жидкость, быстро утекает от меня, прежде чем успеваю его поймать. Я регулярно прихожу сюда, чтобы убрать в контейнер какие-то биологические отходы, это совершенно повседневное дело, и просто не могу себе представить, почему именно это конкретное действие вызвало подобное чувство. А если не оно, то что же? Смотрю на часы: отходы должны забрать ровно через десять минут – я успела как раз вовремя. Нужно поскорей убраться отсюда, пока не пришел сторож, чтобы открыть дверь работникам транспортной компании.

Когда сажусь обратно в машину, у меня шумно вырывается долгий, протяжный вздох облегчения. Молча молюсь, чтобы мне больше никогда не пришлось этого проделывать.

– Что-то случилось, мам? – Глаза Элфи ищут мои в зеркале заднего вида.

– Ничего, лапочка. Просто немного устала.

– Это все потому, что ты постоянно встаешь по ночам! – Элла пристально смотрит на меня, насупив брови.

Струйка пота стекает у меня по спине, заставив содрогнуться. Что она имеет в виду, говоря, что я «постоянно встаю по ночам»? Открываю было рот, чтобы спросить ее, но звонит мой телефон, и я быстро хватаю его с приборной панели. Неизвестный номер. Наверняка мошенники. Бросаю мобильник обратно – в раздражении, что это не Марк. Я ответила на его предыдущую эсэмэску, сообщив, что я в полном порядке и что заберу детей с продленки, а заодно спросив, во сколько, по его мнению, он будет дома, но ответа так и не получила. Наверное, он слишком увлекся студенческими воспоминаниями с Бреттом. Завожу машину, прибавив газу чуть больше, чем требуется. Я и вправду надеюсь, что он и его дружбан будут отсутствовать весь вечер – хочу уже лежать в постели, когда они вернутся. Встречаться с Бреттом и поддерживать с ним светскую беседу в мои намерения не входит. Это было бы серьезным испытанием и в лучшие времена, но сейчас я и вовсе не в настроении – от одной только мысли о любом разговоре чувствую тяжесть в животе.

Появление Бретта вновь вызвало тревожные звоночки. Вплоть до его появления прошлой ночью я напрочь выкинула его из головы. И чем больше я об этом сейчас думаю, тем более странным представляется то, что у Марка здесь нет ни одного приятеля, заслуживающего упоминания. Он живет в Колтон-Кум уже почти двадцать лет, но так ни с кем и не сблизился. Марк сказал, что переехал сюда, потому что здесь поселилась одна из его сестер со своей семьей. Но вскоре после того, как мы познакомились, она купила дом где-то на севере Девона – по ее словам, из-за школ.

Честно говоря, мне представляется, что в общем и целом мы с Марком всегда были вполне самодостаточны. Когда мы только поженились, то настолько витали в облаках, что ни в ком не нуждались и не хотели, чтобы кто-то посягал на наше идеальное супружеское счастье. Но после того как у меня появилась Элла, я поняла, что мне все-таки нужны друзья – подруги, которые соответствовали бы моей изменившейся роли. С Ройшин я познакомилась в группе матери и ребенка, хоть это и не она была там с ребенком. Она пришла поддержать свою сестру, но мы сразу же поладили, и наша дружба завязалась на обсуждении ее домашней кошки. Ее «ребенка». Других у нее не будет, увольте, сказала она тогда, картинно закатив глаза в сторону орущего Тобиаса, своего племянника. «Возня с детьми слишком похожа на тяжелую работу», – прошептала она мне на ухо.

– А можно нам чего-нибудь сладенького на «вечер кино»? – спрашивает Элла, как только выезжаем обратно на дорогу.

– Конечно. Я заскочу в магазин на углу по дороге домой.

Я сказала им, что они могут выбрать любой фильм – главное, соответствующий по возрастному ограничению – и выпить чаю на полу в гостиной, типа как на пикнике. Сама же посмотрю то, что мне приглянется, по телевизору в спальне, когда они лягут спать. Предложенные Ванессой «Ночные игры»^[6] с Джейсоном Бейтманом – моим подростковым увлечением – кажутся неплохим выбором. Ничего слишком утомительного, ничего серьезного – мой разум не будет сосредотачиваться на деталях или замирать от чего-то мрачного.

Ограничение скорости в двадцать миль в час в деревне дает мне возможность сбросить скорость настолько, чтобы незаметно глянуть на дом Оливии, когда я проезжаю мимо. Все шторы задернуты – не вижу никакого движения. Вздрагиваю, снова тычу ногой в педаль газа – а затем резко нажимаю на тормоза, когда кто-то вдруг появляется прямо перед машиной.

– Господи!

– Вот же дурак, правда, ма? – говорит Элфи с заднего сиденья.

– Хорошо, что мы ехали медленно, точно? – отзываюсь я, свирепо глядя на мужчину, который все еще стоит перед капотом. Яростно вскидываю руки – мол, че ты творишь? – но он просто смотрит прямо на меня. И тут я узнаю его. Это Джордж – или же Драгоценный Джордж, как прозвала его Ниша. Всю кожу начинает покалывать. Почему он так на меня пялится? Прогазовываю движок, и он наконец выходит на тротуар, не сводя с меня глаз, когда я проезжаю мимо и паркуюсь возле магазина. Я собиралась оставить детей в машине, а сама заскочить за сладостями, но теперь, когда нервы у меня на пределе, тащу их с собой.

* * *

Уже почти полночь, когда я наконец слышу, как возвращаются мужчины, – тихий дом наполняется их баритонами, когда они входят в прихожую. Они не пьяны в стельку, но определенно поддатые. Их разговоры отдаются глубоким гулким эхом, из-за чего трудно разобрать слова, но я вроде улавливаю одно имя.

Выползаю из кровати и нависаю над перилами на верхней площадке лестницы, чтобы лучше слышать. Ну конечно. Они говорят об Оливии.

Марк шикает на Бретта, и мой интерес сразу же возрастает.

– Так, думаешь, она знает больше, чем говорит?

Предполагаю, что под «она» Бретт подразумевает меня.

– Не знаю… Слушай, мне жаль, что я вообще упомянул об этом. Не хочу обсуждать эту тему. Давай просто немного поспим.

Отступаю на шаг – на случай, если они поднимутся по лестнице и застукают меня за подслушиванием. Но затем, по мере того как они приближаются к кухне, голоса становятся тише. Очевидно, Марк все-таки хочет поговорить об этом. Отваживаюсь наклониться еще ниже, чтобы все еще слышать их.

– Правда, старина, – я здесь ради тебя. Не держи все в себе – это не лучшая мысль. Когда делишься какой-то проблемой…

– Есть всего пара вещей – вроде той непонятной фигни, о которой ты уже знаешь, – из ее прошлого, о которых она никогда не будет говорить. И я понимаю, что иногда накручиваю себя, пытаясь раздуть что-то из ничего, но…

– Но что?

– В ту ночь, когда похитили Оливию, она… Джен… у нее был провал в памяти.

Моя рука взлетает ко рту. Что? Марк доверился Бретту насчет Оливии и моих отключек? То, что он рассказал об этом какому-то мужику, с которым не общался больше десяти лет, кажется предательством.

– Да. Это не значит, что она и вправду что-то сделала – в смысле, она определенно не могла каким-то образом похитить Оливию. Это безумие – даже просто предполагать такое. – Марк неловко смеется. Мои руки покрываются гусиной кожей.

– Я чувствую тут какое-то «но».

Наступает продолжительная тишина: гулкие удары моего собственного сердца – вот и все, что я сейчас слышу. Не хочу пропустить то, что будет дальше, – нужно подойти ближе. Затаив дыхание, на цыпочках спускаюсь по лестнице и пересекаю прихожую. Если они внезапно выйдут из кухни, просто придется сказать, что я спустилась за стаканом воды. У меня покалывает кожу головы, когда я слышу голос Марка, низкий и мрачный. Едва узнаваемый.

– Я праздновал – выпил бутылку вина после нашего с тобой разговора. И тоже мало что помню о той ночи. Но утром она надолго заперлась в ванной, а позже я нашел ее грязную одежду в корзине для белья.

Желудок у меня сжимается. Блин… Так вот почему он вел себя как-то странно в моем присутствии. Почему не мог посмотреть мне в глаза.

– Так, по-твоему, она выходила из дома?

– Да. У меня ужасное, мучительное чувство, будто она что-то видела. Или даже имела какое-то отношение к тому, что произошло.

– Ни хрена себе… Это уже серьезно, старина.

Какого черта? Как Марк мог даже предположить такое? Все мышцы у меня подергиваются. Хочу ворваться к ним и ударить его.

– Я знаю. И, скорее всего, ошибаюсь. Как уже было сказано, я слишком много себя накручиваю. Если б не было проблемы с тем, что она обвинила меня и Оливию в интрижке, я бы даже и не рассматривал такую возможность.

О господи… Прикусываю нижнюю губу. «Он что, обвиняет меня в чем-то?» Просто не могу поверить, что Марк раскрывает мои секреты, но явно пытается замести под ковер свои собственные, делая вид, что у них с Оливией ничего не было.

– Хотя я всегда говорил, что у тебя есть шестое чувство. После той истории с…

– Даже не произноси это имя!

Это еще что? Явно улавливаю резкие нотки в голосе Марка. И о чем это Бретт?

– И все-таки… Если ты чувствуешь, что что-то не так, то я поспорил бы, что ты прав.

– Я не хочу оказаться правым, Бретт. Но если это была не она, я и вправду боюсь, что…

Тишина. Марк замолкает или говорит шепотом, и я больше их не слышу. Да и все равно не могу больше слушать. Грудь у меня сдавлена, дыхание поверхностное. Чувствую себя так, словно мне вонзили нож в сердце. Похоже, не у меня одной проблемы с доверием. Мой собственный муж считает, что я способна на что-то плохое. И одному богу известно, что бы он подумал или сделал, если б узнал, что в моих жилах течет кровь убийцы.