– Кажется, наш Джек боится! – сказал он в зал. Там захихикали. Молли чуть покраснела, стала еще красивей.
– Ну что же, – с сожалением заметил Гриман. – Видимо, кому-то придется заменить Джека.
– Лезь в пушку, трус!! – восторженно орали на галерке. – Спрячь в ней свой мокрый зад!
– Может быть, сегодня несравненная Молли выберет пушку? – он подмигнул ей. "Что происходит?" – спросила она одними губами; он поправил бабочку: условный знак, означающий, что все в порядке. Джек увидел, высоко подпрыгнул, сделал сальто.
Гриман начал хлопать, через большие, равные промежутки. Публика подхватила, оживилась.
– Давай Джек! – неслось из всех углов.
Ободренный, тот привычно начал подниматься; как всегда, подтянулся в конце, сделал стойку на руках и опустил свое тело в пушку, как в ножны. Все. Птичка сидела в клетке.
Гриман сделал жест, – оркестр тоскливо грянул похоронный марш. Зал грохнул, галерка слегла вповалку. Опять жест – воцарилась тишина.
– А теперь – Молли! – сказал он, но не тут-то было. Под резак на эту скамью лег бы только самоубийца. Зал начал скандировать: "Молли, Молли!" – ясное дело, без толку.
– Ложись! – орали на галерке, добавляли нецензурщину, и свистели.
Он взмахнул руками, окружив себя черным облаком, подошел к ней, поднял на руки, отнес, положил на скамью: – Не бойся, милая…