Loe raamatut: «Свет между нами»
Emma Scott
RUSH
Copyright © 2015 by Emma Scott
Дизайн переплета, макет Юрия Щербакова
© Павлива Н., перевод на русский язык, 2020
© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательство «Эксмо», 2023
* * *
Благодарности
Огромное спасибо моим доблестным и вдумчивым читателям, которым пришлось читать неотредактированный текст, чтобы высказать мне свое честное мнение: Доне Дешазо Геринг, Нике Кроуфорд, Эрин Томассон Кэннон, Дженнифер Шарп, Саре Фэй Муллинс и Шерри Фрай.
Особую благодарность выражаю Кэт Эллиот за ее душевную и безусловную поддержку; Кэтлин Рипли за ее корректуру (любые оставшиеся в тексте ошибки – мои); Джанин Хелл за ее рекомендации и советы относительно музыкальной составляющей книги; моему мужу за его безграничные поддержку и ободрение; Национальной федерации слепых США и Американскому совету слепых за их бесценные ресурсы и услуги.
От души благодарю Эрику Хаджинс, неустанная поддержка, потрясающее великодушие и самоотдача которой согревали мне сердце.
Словами не передать, как я благодарна книжным блогерам и моим фанатам, которые поддерживали меня, как могли. Спасибо, что не жалели своего времени, распространяли информацию о моих книгах и помогали мне держаться на плаву, хотя порой мне казалось, что я вот-вот утону. Спасибо, спасибо, спасибо!
Эта история – художественный вымысел. Все имена, персонажи, места и события либо являются плодом авторского воображения, либо использованы в художественной манере. Любые совпадения с подлинными событиями и реальными личностями, как ныне живущими, так и покойными, совершенно случайны. Ради этой истории я позволила себе немного лишнего: в том, что касается конкретного банкетного зала в общеизвестном месте. Во всем остальном я постаралась изобразить Нью-Йорк настолько реалистично, насколько он хранится в моих воспоминаниях. Хотя, чтобы показать этот город во всей его уникальной красоте, требуется писательский талант куда лучше моего.
Посвящается
Эрин Томассон Кэннон, без поддержки, дружбы и советов которой в бесчисленные трудные часы эта книга, наверное, так бы и осталась пылиться на жестком диске. Благодарю тебя от всего сердца!
Предлагается к прослушиванию:
Вольфганг Амадей Моцарт
«КОНЦЕРТ № 5 ДЛЯ СКРИПКИ С ОРКЕСТРОМ»
Green Day
Сингл «GOOD RIDDANCE (TIME OF YOUR LIFE)»
(Нью-Йорк) проникает в самое нутро человека: он пьянит восторгом, будоражит кровь, молодит душу и дарит ощущение вечной жизни.
Уолт Уитмен
Быть слепым – не страшно, страшно не вынести собственной слепоты.
Джон Мильтон
Акт I
Адажио
Пролог
Ной
Я несусь на лыжах по склону Гранд Кулуар в Куршевеле, во Франции. По щекам хлещет ледяной ветер. Я скольжу зигзагом, петляя между выступами острых камней, взметая снег, все быстрее, все ниже, почти вертикально. Сердце колотится в груди, звук дыхания под лыжной маской напоминает рев атакующего кабана. По венам бежит не кровь, а чистейший адреналин.
Трасса изгибается вверх. Утес, но я не сворачиваю. Наклоняюсь, чтобы ускориться, и под лыжами больше нет отпоры, я лечу…
…Я лечу, планирую. Надо мной нейлоновые паруса, и я крепко сжимаю регулировочную планку. Воздух теплый, небо отливает синевой и золотом – на Кахулуи опустились сумерки. Мой дельтаплан то ныряет вниз, то воспаряет вверх. Ветер меняется, и я лечу в его потоке, все выше и выше, пока острова подо мной не начинают казаться лужицами песка в зеленой огранке.
Я устремляюсь вниз, затем взлетаю по дуге, почти делаю сальто. Из горла вырывается победный крик, и я мчусь ввысь, поймав воздушный поток. Я почти касаюсь солнца, как Икар, только крылья моего дельтаплана не горят. Я парю.
Поднявшись достаточно высоко, я резко пикирую вниз. Тросовые растяжки натягиваются и лопаются, каркас ломается и на парусах рвется нейлон. Я остаюсь один на один с океаном. Струшу? Нет! Я несусь головой вниз, приготовившись взрезать руками воду. И ныряю…
…Ныряю с крутого утеса Ла Куебрада в Акапулько, со 136-футовой высоты. У меня всего пять секунд перед тем, как волны снова отступят и прыгать станет небезопасно. От возбуждения и страха я весь словно сплошной комок нервов. Кровь бурлит в жилах; это чувство на грани оргазма, почти невыносимо. Я прыгаю вниз с победным криком, ведь я неуязвим.
Вода спешит принять меня, и я стрелой пронзаю ее холодную зеленовато-синюю гладь. Вниз, еще ниже, туда, где в изумрудной глубине танцуют золотые песчинки. Я не останавливаюсь, даже не замедляюсь – не могу. На глубине победа над стихией начинает душить меня. Легкие горят огнем, барабанные перепонки лопаются, но я продолжаю погружение. Вода теперь темно-зеленого цвета, потом просто темного, затем черного. Я не могу вздохнуть и ничего не вижу. Ударяюсь головой о каменные зубцы, и все затмевает боль…
Из горла вырывается крик, наверное, мой последний, и я тону в черной бездне. Но нет, я могу кричать, значит, могу и дышать. Я не под водой и не затерялся в глубине. Я лежу в своей кровати в Нью-Йорке, весь в поту, вцепившись пальцами в простыни.
Волна облегчения накрывает меня, подобно адреналину несколько минут назад, и я открываю глаза. Мои веки уже открыты. Я уже не в черной бездне, но перед глазами по-прежнему тьма. Я ничего не вижу.
Я слеп.
Глава 1. Прошлое
Шарлотта
Кит, как обычно, был нежен. Мне хотелось сказать ему, чтобы он не сдерживал себя, что все хорошо. После восьмого раза – да, я продолжала считать, – мне уже давно не было больно. «Он просто чуткий», – говорила я себе. Чуткий, но страстный, даже чересчур. Поэтому все вновь закончилось прежде, чем раскачалась я сама, и спустя несколько минут Кит уже расслабленно рухнул на меня. Он поднял голову с моего плеча, и его усталая удовлетворенная улыбка согрела мое сердце, хотя тело изнывало от неутоленного желания.
Секс был для меня в новинку, но нравился мне, и очень сильно. И это учитывая то, что я ни разу не достигла наивысшей точки наслаждения. В свой двадцать один год я была крайне неопытна. Казалось, немного практики – и все получится, и я была более чем готова заняться ею со своим парнем. Моим первым парнем. Моей первой любовью.
Я потянулась к Киту, но он перевернулся на спину и поцеловал мою руку.
– У меня занятия, – сказал он, – а у тебя, солнце мое, сегодня прослушивание. Самое важное в твоей жизни.
– На данный момент, – улыбнулась я. – Окончу Джульярд1 и поеду в Филадельфию. Или в Бостон.
И старший брат будет мной гордиться.
В голове эхом отдались прощальные слова Криса, сказанные им перед моим отъездом в институт музыкального искусства: «Сначала Джульярд, потом филармония!» Я повторяла их словно молитву, поклявшись самой себе претворить его слова в жизнь. Место в квартете «Струны весны», ведущем проекте Кита, станет первым шагом в этом направлении и «галочкой» в резюме.
В голову пришла мысль, от которой улыбка слегка померкла. Я повернулась к Киту.
– Если я сегодня получу место в оркестре, не подумают ли, что мне его отдали из-за тебя?
Кит натянул джинсы. Он стоял спиной ко мне, и его светлые волосы поблескивали в свете, льющемся из крохотного окошка.
– Возможно, подумают, – ответил Кит. Он повернулся, наклонился над кроватью и нежно меня поцеловал. Когда он отстранился, на его губах играла та очаровательная улыбка, от которой все еще, спустя месяц, сердце в груди трепетало, точно птичка в клетке. – Так что лучше постарайся убедить их в обратном.
Без двадцати шесть я шла по Бродвею со скрипичным футляром в руке. Белая блузка, черные юбка-трапеция и пиджак мало подходили для сегодняшней погоды, но легкий ветерок помогал справиться с этой дневной жарой. Стоял как никогда потрясающий весенний день. Если бы на Нью-Йорк налетел ураган, я бы и бровью не повела. Я чувствовала себя непобедимой.
Я точно знала, что получу желанное место в квартете, и самомнение тут ни при чем. Я поступила в Джульярд три года назад, и с того времени музыка, жившая в моем сердце, расцвела, как мне и не снилось. Я не просто мастерски исполняла музыкальные композиции, а создавала совершенную гармонию, наполняя их своей любовью. Любовью к музыке и к жизни.
А теперь и любовью к Киту. Из всех женщин, стайками вившихся вокруг него, точно голуби вокруг статуи, он выбрал меня. Казалось, сердце разорвется от переполнявших его чувств. Однако место в квартете я заработаю честно, поскольку отдам игре всю себя.
Конечно, я сыграю Моцарта, произведение своего духовного наставника, взывающего ко мне сквозь века совершенной, по моей оценке, музыкой. Я чувствую ее каждой клеточкой своего тела, всей душой, и хотя я всегда играю с открытым сердцем, с Моцартом я раскрываю свою истинную сущность.
Первые три ряда концертного зала имени Элис Тулли занимали подающие надежды музыканты. Одни бормотали себе что-то под нос, другие бросали на меня уничижительные взгляды. Все знали, что я встречаюсь с Китом, но это не имело значения. Во мне жила музыка, и я собиралась выпустить ее на волю.
Я исполнила для Кита и двух взиравших на меня с сомнением руководительниц-студенток, как и он учащихся на последнем курсе, великолепную каденцию к концерту Моцарта № 5 для скрипки с оркестром. Я настолько ушла в музыку, что не видела, как выражения их лиц смягчаются, а сомнения сменяются потрясением и восторженной радостью. Настолько погрузившись в нее, я не замечала, как, слушая мою игру, перестают хмуриться мои соперники-музыканты. Я жила музыкой до самого конца и очнулась от аплодисментов – тихих для почти пустого зала, но оглушительных для выступающего. Они словно пробудили меня от сладкого сна.
Меня обступили со всех сторон, осыпая комплиментами и поздравляя, хотя не прошло даже половины выступлений. Одни вытирали с глаз слезы, другие качали головой.
– Потрясающе. Пробрало до глубины души.
– Безумно завидую тебе, но в хорошем смысле, клянусь!
– А я-то считал тебя просто новой пассией Кита…
Это фраза меня зацепила:
– Новой пассией?..
Однако меня тут же подхватил и закружил в воздухе Кит.
– Мы отхватили себе суперзвезду? – смеялся он. И чмокнув, прошептал на ухо: – По-моему, я люблю тебя, Шарлотта.
Глаза защипало от слез. Мое сердце точно не выдержит и взорвется от счастья. Я поцеловала его, вложив в поцелуй все свои чувства.
– Я тоже тебя люблю.
До премьеры концерта оставалась неделя.
Я отдыхала в своей комнате студенческого общежития вместе с Мелани Паркер. Она выиграла в «Струнах весны» завидное место виолончелистки, и к концу первой сыгровки, прошедшей месяц назад, мы уже стали с ней лучшими подругами. Своим прагматизмом и стрижкой «паж» на темных волосах она напоминала мне Велму из старых мультфильмов, которые мы с Крисом смотрели в детстве. Я читала в интернете глупые шутки, и мы с Мелани смеялись над ними.
– О, подожди, вот хорошая. В чем разница между пианистом и богом?
– Ты это серьезно?
– Бог не считает себя пианистом, – я игриво поиграла бровями.
– Да ну тебя. Как может такой талантливый человек, как ты, быть такой легкомысленной хохотушкой? Это выше моего понимания.
Я со смехом пожала плечами.
– А почему все музыканты обязательно должны быть скучными и серьезными?
– Очередная шуточка?
– Хотя нет, не все музыканты такие, – задумчиво протянула я. – Моцарт в своих письмах никогда не брезговал сортирным юмором.
– Только ты находишь это очаровательным, – Мелани бросила взгляд на часы сквозь очки в форме кошачьих глаз. – Черт, мы опаздываем.
Мы собрались и уже пошли на выход, когда оставленный мной на столе мобильный зазвонил.
– Тик-так. Время идет, – заметила Мелани у двери, подняв футляр с виолончелью.
– Дай мне минутку, – я спешно вернулась к столу и взглянула на дисплей телефона. – Это бозменский номер. Звонят из моего родного города, – не родители и не Крис, их номера определились бы.
– Ты знаешь, как я «люблю» опаздывать, – нетерпеливо постучала ногой по полу Мелани.
Лучше бы я послушала ее и не ответила на звонок. Лучше бы оставила мобильный на столе и пошла на репетицию. У меня было бы еще несколько часов блаженного неведения, прежде чем случившееся, точно нож гильотины, разделило мою жизнь на Прошлое и Настоящее. Прошлое было наполнено светом, любовью и музыкой. Настоящее – темнотой, холодом и тишиной.
– Алло?
– Шарлотта? – спросил мужской голос, подрагивающий и задыхающийся от слез.
– Дядя Стэн?
– Привет, милая, – судорожный вздох, на грани рыдания. – У меня плохие новости. Тебе лучше присесть.
Грудь сдавило, сердце пропустило удар, а после заколотилось как сумасшедшее. Я не двинулась с места. Я оцепенела.
– Что случилось?
– Это касается Криса. Мне жаль. Мне так жаль…
Дядя Стэн поведал мне о случившемся, но я воспринимала его рассказ отрывочно, кусками. В конце концов, важно было только одно – Криса больше нет.
Его нет.
Теперь есть только Прошлое и Настоящее.
– Ты не будешь участвовать в премьере? – глаза Кита, цвета неба в безоблачный летний день, сейчас были ледяными. – Шарлотта, до выступления всего неделя.
Я подняла на него покрасневшие, опухшие, обведенные темными кругами глаза и еле слышно ответила:
– Через четыре дня похороны, – на большее не хватило сил.
– Да, я знаю, знаю, – Кит вздохнул, подошел и потрепал меня за плечо. – Боже, ну и дела. Бедняжка.
Раньше он никогда меня так не называл.
– Я что-нибудь придумаю, – продолжил Кит, – но твое место в квартете… займет другой человек. Ты ведь понимаешь это, Шарлотта?
Кивнув, я вытерла нос обрывком старой салфетки, которую все утро сжимала в руке.
– Понимаю, – я лишь слегка удивилась, как мало меня это беспокоило. На самом деле я не осознавала его слова в полной мере. Они словно доносились до меня откуда-то издалека, преодолевая космическое пространство.
Кит обнял меня одной рукой, продолжая стоять. Мою щеку царапала жесткая ткань бокового кармана его джинсов.
– У тебя все будет хорошо. Езжай и побудь со своей семьей. Мне хотелось бы поехать с тобой.
– Правда? – вскинула я на него глаза. В сгустившейся вокруг меня тьме забрезжил слабый огонек.
– Разумеется, это невозможно.
Мои плечи поникли.
– Сейчас мне нельзя никуда уезжать, но у тебя, малыш, все будет хорошо, – Кит легонько толкнул меня в плечо, будто он тренер, а я бейсболист младшей лиги, благодаря которому команда выиграла игру. – Вот увидишь.
Бозмен, Монтана. До моей поездки домой мне чудилось, что на земле нет места прекрасней этого. Я прилетела в полдень, но Галлатинская долина казалась темной и мрачной, как человек с похмелья после долгой и бессонной ночи.
Полет прошел как в тумане, поездка из аэропорта в компании дяди Стэна – словно в кошмаре. Он боялся со мной заговорить, словно хватило бы малейшего звука, чтобы я расплакалась. В его блестящем внедорожнике я ощущала себя заключенным в камере смертников. Однако приговорена к смерти была не я, а Крис. Это Крис мертв.
Крис умер.
Эта мысль в разных вариациях кружила в моей голове подобно танцующим скелетам, которых я видела как-то осенью в День мертвых2. Однако постичь всю ее чудовищность я пока не могла: ни в Нью-Йорке, ни в самолете, ни в машине дяди Стэна. Но дома все могло измениться. Я никогда еще так не боялась встречи с родителями.
Прощание с покойным началось с момента «происшествия» и не прекращалось до сих пор. Я вошла в гостиную, обшитую кленовыми панелями, украшенную гобеленами с коренными американцами и благоухающую разнообразными ароматами, доносящимися с кухни.
Меня тут же окружили старые друзья и дальние родственники. Пришлось пробираться через лес натянутых печальных улыбок и утешительных слов, чтобы добраться до мамы. До Элейн Конрой, учительницы начальных классов. Она бродила по гостиной с зажатой в руке салфеткой и паникой в глазах, словно потеряла что-то и не может найти. Она и правда кое-чего лишилась – своего сына. И никогда его не вернет.
Она обняла меня и крепко сжала несколько раз, будто хотела убедиться, что я реальна и не выскользну дымкой из ее рук.
Джералд Конрой, мой папа, профессор математики, застыл молчаливой статуей. С его лица не сходило хмурое выражение. Он словно пытался решить ужасно сложную задачу, не имевшую решения.
Лошадь встала на дыбы и сбросила Криса. Он упал настолько неудачно, насколько это было возможно. Это никак нельзя разрешить, из-за этих простых и очевидных фактов в наших жизнях разверзлась зияющая черная пропасть.
Два дня спустя я стояла в пресвитерианской церкви, глядя на спящего в гробу брата. Он ведь просто спал, правда? Выглядел обычно. Высоко поднятый ворот рубашки скрывал месиво переломанных в районе шеи костей, в остальном же… Мой старший брат. Мой эталон. Мой лучший друг.
«Сначала Джульярд, потом филармония!»
Нет, Крис, сначала боль. А потом еще больше боли, пока мое будущее не утонет в слезах, которые всегда будут застилать глаза.
Я опустилась на колени, уткнулась лбом в темное дерево гроба и сидела так, пока церковь каким-то образом не трансформировалась в мою спальню дома.
Два дня я не вставала с постели, но потом родители, боясь за окончание моей учебы, торопливо отправили меня в Джульярд. Они уверяли, что за них не нужно переживать и что с ними все в порядке. Конечно же, они лгали. Никто из нас уже не будет в порядке, и мы все это понимали.
Я летела в Нью-Йорк с ощущением, будто голова погружена в ледяную воду. Я понимала, что не сохранила место в квартете «Струны весны», и мне было все равно. Я с трудом добралась до своей комнаты в общежитии. О какой игре могла идти речь?
Однако я думала, что любимый мужчина будет ждать меня и поможет пережить самую страшную стадию горя. Надеялась, что он будет рядом, когда я больше всего в нем нуждаюсь. Но Кит не ответил ни на один мой звонок, а когда я встретила его, он шел по Линкольн-центру в обнимку с Молли Киркпатрик – контрабасисткой квартета. Мое место отдали другой скрипачке, жизнь продолжалась.
Прошлое и Настоящее.
Радость, наслаждение, любовь… Они вознесли меня так высоко: выше, чем это возможно. Затем ветер изменил направление, и воздушный поток устремился вниз, отправив меня в свободное падение. И я беспомощно падала, глядя на приближающуюся землю.
Я вернулась в свое общежитие в Джульярде, положила скрипку в футляр и крепко закрыла.
Время не летит, оно плетется как черепаха, и я вместе с ним. Здесь, на земле, горизонт не такой уж и широкий, цвета не такие уж и яркие, и будущее со столь низкой точки обзора почти не просматривается. Но тут, внизу, намного безопаснее.
Глава 2. Настоящее
Шарлотта
Год спустя
Ну, началось…
Я прижала к лицу подушку, но это не помогло: из-за тонкой стены по-прежнему доносились сладострастные вскрики Реи и редкие, но выразительные стоны Коллина. Симфония плоти, частенько служившая мне будильником. Я бросила взгляд на часы из-под подушки. Полседьмого, мне следовало встать четверть часа назад. Спасибо соседям, что разбудили меня. Возможно, благодаря их неутолимому сексуальному аппетиту мне в кои-то веки удастся принять душ первой.
Сбросив покрывало, я поспешила к нашей единственной ванной в квартире, но обнаружила, что меня опередила Эмили. Она напевала под звук льющейся воды.
– Черт.
Я прошла по короткому коридору на кухню. Может, хотя бы получится в одиночестве насладиться чашечкой кофе? Какой там. Мой четвертый сосед по квартире, Форрест, уплетал кашу за стойкой. В линзах его очков отражался идущий от ноутбука свет. Он поднял на меня взгляд.
– Привет.
– Привет, – тихо ответила я, обрадовавшись уже сваренному кофе. – Эмили сегодня рановато встала, – я постаралась не показывать раздражения в голосе.
– Она ведет детей в зоопарк Центрального парка. У их матери официальный ланч или что-то в этом роде, и ей сегодня нужен пустой дом.
«Пустой дом». Что бы я только ни отдала за такое…
Эмили работала няней и вносила основную часть платы за съемную квартиру. По этой причине они с Форрестом занимали самую большую спальню, Рея и Коллин – среднюю, а мне, одиночке, досталась крошечная комнатка в задней части квартиры с потрясающим видом на кирпичную стену соседнего здания. Однако это означало и самую маленькую плату за съем, обходившуюся мне в тысячу двести долларов, которая и так серьезно ударяла по моему бюджету.
Мне приходилось напоминать себе, что все могло сложиться хуже. Гораздо хуже. Я могла жить в кишащей мышами квартире, расположенной в опасном районе, а не в Гринвич-Виллидже. Мне удалось устроиться на Манхэттене. Ладно, скорее не устроиться, а зацепиться за него. На самом деле я висела на волоске, но не где попало, а на Манхэттене. Это ведь что-то да значит?
Я так широко зевнула, что хрустнула челюстью, чем привлекла внимание Форреста.
– Не выспалась из-за спонтанного поэтического слэма Коллина? – Он кивнул в сторону гостиной, усеянной следами ночных посиделок соседа: переполненные окурками пепельницы, пустые бутылки и россыпи бумаги. В воздухе все еще висела тонкая дымовая завеса от сигарет.
– Мне это не впервой, – я налила себе чашечку кофе.
– Сыграла бы им, положила конец их страданиям, – ухмыльнулся Форрест. – Им, наверное, только плача одинокой скрипки и не хватало, чтобы дойти до края и упасть в черную бездну боли.
Я натянуто улыбнулась. В моей заявке на съем жилья говорилось лишь о том, что я окончила Джульярд со степенью бакалавра, однако я редко практиковалась и никогда не делала этого дома. Если им и было любопытно, почему я не хожу на прослушивания, они меня об этом не спрашивали.
Из ванной вышла Эмили. Она была в халате и с еще влажными светлыми волосами.
– Работаешь этим утром? – спросила она меня и чмокнула Форреста в щеку.
– Конечно, – ответила я, направившись в коридор. Мое расписание не менялось все последние девять месяцев, но, естественно, никому до этого дела не было.
Боже, перестань себя жалеть!
Недостаток сна в течение долгого времени превращал меня в нытика. Горячий душ и неспешная поездка на работу могли это исправить.
Однако дойдя до ванной, я наткнулась на запертую дверь, за которой лилась вода.
– Я опоздаю на работу! – постучалась я.
– Всего две минуты! – отозвалась Рея.
Я бы поверила ей, если бы не услышала за дверью тихий голос Коллина и ее ответный смех.
Прикрыв глаза, я прислонилась лбом к двери. Я завидовала Рее с Коллином так же сильно, как ненавидела их. Казалось, они настолько влюблены друг в друга, что не могут держать руки при себе. Возможно, это просто похоть. Иногда, как сейчас, мне хотелось, чтобы они просто испарились в облаке собственной страсти. Вместе с Эмили и Форрестом, и их безусловной преданностью друг другу – отношения этой парочки не были страстными и яркими, зато отличались надежностью и нежностью.
Глубокая рана в моей душе начинала саднить при любом напоминании о том, что у меня было и чего я лишилась. И сейчас в коридоре крохотной переполненной квартирки она снова ныла.
Удивительно, какой одинокой можно быть, когда вокруг столько людей.
Полчаса спустя, приняв душ и одевшись, я подхватила сумочку с кофтой и задержалась у входной двери, чтобы обуться. Мои соседи по квартире один за другим лениво подтягивались на кухню.
– Не забудь об оплате, – крикнула Эмили в качестве напутствия. – Деньги нужны в понедельник.
Мое напряжение усилилось. Я чуть не огрызнулась в ответ, что мне было бы неизмеримо легче зарабатывать на оплату жилья, если бы я не боялась потерять работу, но какой в этом смысл? Я бежала сквозь шум и суету Гринвич-Виллиджа, любуясь обрамленной деревьями улицей и красными кирпичными зданиями. Настроение слегка улучшилось… пока я не «помахала вслед» уходящему поезду.
Я поникла. Поднятый поездом ветер растрепал мне волосы и взметнул полы пальто. Его силы не хватило бы, чтобы столкнуть меня на рельсы, но я все равно торопливо попятилась. Грудь сильно сдавило.
Интересно, сколько я смогу выдерживать это давление, прежде чем оно сокрушит меня?
– Восемь пятнадцать, Шарлотта, – Максин, администратор ресторана, красноречиво постучала по своим кроваво-красным акриловым часам. Она так туго стянула в пучок свои волосы стального оттенка, что мне стало жаль ее бедную кожу головы.
– Прости, – ответила я ей, открыла шкафчик и достала фартук официантки. – Ты же знаешь, как бывает с поездами… – я прицепила бейджик к белой блузке, в спешке уколо́в большой палец.
Максин скрестила руки поверх черной водолазки.
– Поезда идут по расписанию. Это ты не отличаешься пунктуальностью.
Я завязала волосы в хвост.
– Обещаю, этого больше не повторится.
– Хм, – хмыкнула Максин и вышла.
В дверь заглянул Энтони Вашингтон – художник-оформитель и мой закадычный друг. За весь день я не видела ничего дружелюбнее и теплее взгляда его добрых и темных, как и его кожа, глаз.
– Там есть работа, – сказал он. – Столик на четверых в твоей секции. Хочешь, я пока предложу им напитки?
– Ты прелесть, что бы я без тебя делала, – ответила я, сунув в карман блокнот для заказов. – Спасибо, что прикрыл меня. Дальше я сама.
Энтони был выше меня, точнее, возвышался надо мной, как и все остальные: я едва дотягивала до ста шестидесяти сантиметров. Он поправил мой бледно-желтый галстук, который мы были обязаны носить.
– Неудачный день для опозданий, милая. Слышал от Скелетора, сегодня грядут неприятности.
Я оцепенела от страха. Однако болтать времени не было: помещение наполнялось посетителями.
В ресторане «Аннабель» подавали завтрак и ланч, и чаще всего здесь было спокойно. Он даже не открывался до восьми утра. Однако сегодня посетители были скорее нетерпеливы, чем неторопливы, и я всю смену металась от столика к столику, с усилием растягивая губы в улыбке. Максин (для Энтони Скелетор) пристально следила за мной. Малейшая жалоба на холодный шпинат по-флорентийски или недостаточно быстро поданный кофе, и она бы сделала из меня отбивную.
Я безропотно выдерживала натиск клиентов, но была не в лучшей форме. Рассчитаются со мной только в конце смены, но я уже и сама прикинула, сколько получу. Мне светил траурный марш, и если я хотела каким-то чудом заработать на оплату квартиры, то в выходные мне предстояло в буквальном смысле надрываться на своей второй работе барменом.
Я пригладила волосы и глубоко вздохнула, решительно настроившись за ланчем приложить больше усилий, чем за завтраком… но тут пришло спасение. Помощники официантов начали придвигать друг к другу столы в моей секции. В ресторан вошла группа элегантно одетых людей.
– Застолье! – возликовал Энтони, сжав мою руку. – Детка, да это же Нил Патрик Харрис3.
– Что?! Правда?..
Я пригляделась, и точно – в кругу друзей болтал и весело смеялся красивый актер.
Энтони тихонько пихнул меня и сверкнул ослепительной улыбкой.
– Твой рыцарь на белом коне.
– Лучше и не скажешь! – можно считать, месячная оплата квартиры у меня в кармане.
Я сделала глубокий успокаивающий вдох и приготовила блокнот. Не дай бог оплошать перед знаменитостью и его друзьями.
– Пошел в жопу этот придурок! – рявкнул кто-то позади меня, возле стойки регистрации.
Все присутствующие в ресторане обернулись посмотреть на молодого человека в надетой задом наперед бейсболке, со злостью печатавшего на мобильном. В «Аннабель» подобные всплески эмоций – явление необычное, и все же это Нью-Йорк. Спустя секунду посетители уже невозмутимо вернулись к своим разговорам.
Молодой человек всплеснул руками.
– Пусть этот говнюк сам идет за своей едой, – бросил он Максин и выскочил из ресторана, хлопнув дверью.
Буря улеглась, и я направилась к своему столику, но холодный и отрывистый голос Максин заставил меня застыть на месте.
– Шарлотта, будь добра, подойди ко мне.
Я поспешила к стойке.
– Да?
Максин подвинула ко мне пакет со стопкой коробок навынос.
– Ты должна доставить это клиенту.
У меня упало сердце.
– Но… у меня…
– Твои столики обслужит Энтони, – Максин дернула острым подбородком в его сторону. – Это важно.
Энтони замялся, и она нетерпеливо махнула ему рукой. Друг беспомощно взглянул на меня, беззвучно прошептал «прости» и пошел к моему столику, в мою секцию, обслужить моего Нила Патрика Харриса.
Максин поджала густо накрашенные губы.
– Это доставка мистеру Лейку. Понимаю, что он не звезда Бродвея, но ведь все наши клиенты одинаково важны, не так ли?
– Но застолье… в моей секции. Почему не отправить с доставкой Энтони? Или Клару?
Энтони позади нас что-то сказал, и за столиком НПХ раздался взрыв смеха. Максин красноречиво выгнула тонкую, как ниточка, бровь. Вздохнув, я кивнула. Энтони – душевный и обаятельный парень, который с легкостью рассмешит десяток людей, включая знаменитого актера. Я достойно выполняю работу, но, как говорят, слишком «зажата» и слегка «глуповата».
– Поторопись, – Максин дала мне бумагу с адресом. – Похоже, мистер Лейк потерял очередного помощника, но давай не потеряем его как клиента, м-м-м?
Я вяло кивнула. Мистер Лейк, кем бы он ни был, делал заказ не реже одного раза в неделю, и этот заказ забирал какой-нибудь угрюмый или кислолицый помощник – они у него постоянно менялись. Судя по вспышке гнева молодого человека, Лейк только что потерял еще одного.
Я взяла сумку с едой, бросила тоскливый взгляд на празднество Нила Патрика Харриса и вышла. Попробуем найти в случившемся нечто хорошее. Возможно, этот мистер Лейк дает фантастические чаевые.
Ага, мечтай.
Из того, что я о нем слышала, он – импульсивный затворник. Даже если я получу от него двадцатипроцентные чаевые, это никак не сравнится с вознаграждением за обслуживание столика большой компании. Мне оставалось надеяться лишь на то, что я быстро доставлю заказ и вернусь в ресторан до окончания застолья.
Мистер Лейк жил в таунхаусе в западной части, на семьдесят восьмой улице. Пешком идти десять минут, и я пошла быстрым шагом. Если этот парень заказал яйца, то они уже остыли, и последнее, что мне было нужно, – чтобы Лейк позвонил Максин с жалобой, что я слишком медлительна.
Я прошла по Амстердам-авеню и свернула направо. Стоял потрясающий весенний день. Воздух был теплым, но не влажным, как летом, когда одежда липнет к телу, и все вокруг заливал яркий солнечный свет. Семьдесят восьмая улица была чистой, усаженной деревьями, заставленной типичными нью-йоркскими зданиями, подпирающими друг дружку «плечами». Жильем мистера Лейка был трехэтажный дом из красного кирпича, втиснутый между двумя зданиями из бурого песчаника. Я поднялась по трехступенчатой лестнице к входной двери и нажала на звонок.
Никакого ответа.
Я позвонила снова и собиралась сделать это в третий раз, когда из домофона раздался резкий мужской голос, сочащийся сарказмом:
– Что, вернулся за рекомендациями?
Сын мистера Лейка?
Я откашлялась и нажала на кнопку.
– Это не ваш помощник. Он бросил работу… Наверное.
– Уверен в этом. А ты, черт возьми, кто такая?
Я нахмурилась. Меня лишили обслуживания столика Нила Патрика Харриса для того, чтобы я имела дело с грубым сыном грубияна-затворника?
