Грудь Луи заметно вздымалась и сжималась. Представляя себя самой настоящей бабёнкой, о которой говорил Роберт, в бурном порыве гнева Луи оттолкнул Роберта так, что тот приземлился на пол. Он слегка оторвался от стула, закричал изо всех сил, почти разрывая себе связки. Мигель раздвинул веки, словно дикий зверь, обнажив клыки, рычал в полуметре от его лица. Луи замахнулся и влепил, насколько позволяли силы и разыгравшийся гнев.
Испанец держался руками за края стола очень крепко. Настолько крепко, что он повалился на пол и утянул стол за собой, перевернув его на бок.
Сидевший на полу Роберт засмеялся, активно хлопая французу, который с одного удара снёс со стула грозного бойца, наводившего страх на весь бар.
Секунда тишины и безмолвие сменилось океаном рукоплесканий.
Луи всё также глубоко дышал, а через мгновение дёрнулся в сторону поверженного соперника, чтобы добить того, кто посмел…
Роберт навалился на него, обхватил руками вокруг груди и почти закричал:
– Тихо-тихо! Луи, это не чума, а Мигель! Это Мигель! – спустя пару секунд Роберт добавил, потирая разгневанного француза по спине: – Ты молодец. Молодец. Спокойно. Вот, на, выпей.
Стол вернули на место, как и Мигеля вместе со стулом. Затем ассистент турнира в лице неаполитанца Винченцо поставил на стол стакан с самогоном под названием «Чистая душа». Рядом поставили таз, в который с утра уже успели наблевать четырнадцать поверженных бойцов. Теперь настала очередь Мигеля, на счету которого было семьдесят четыре схватки и ни единого поражения. Что ж, всё когда-то бывает впервые.
Ему ещё не доводилось испытывать вкус этой отравы. Чтобы не растягивать свои мучения, испанец залпом осушил стакан. Не успел он опустить сосуд, как испытал отвратительное тошнотворное чувство, не поддающееся описанию. «Чистая душа» моментально начала очищать, вот только не душу, а желудок. Мигель наклонился к тазу, раздвинул челюсти максимально широко и специфичный самогон вылился наружу, как и абсент, который помогал до тех пор, пока за стол не сел этот психованный лягушатник.
11 день в баре.
– Плевать! – воскликнул Луи, сидя на ступеньках фасада с бокалом пива, когда они с Марко Бенини в полутрезвом уме разглагольствовали о глубинном смысле бытия.
Марко Бенини – римский монах, послушник католической церкви. В двадцать два года он уже замер в одной оболочке и тридцать лет, как его круглосуточное местопребывание не изменяется и повседневный смысл его бытия заключался в постоянной дегустации новых сортов вина, рома, коньяка и прочих прелестей жизни.
– Нет. Я серьёзно – сказал Марко. – Представь, что ты оказался в горах, степи или… какой-нибудь пустыне. В общем, не важно. Ты находишься в глуши, где безлюдно. Какой будет твоя цель в жизни, когда рядом никого нет? То есть твои труды никто не оценит, и никто в них не нуждается. Тебе некому помогать и не у кого просить помощи, если вдруг ты во что-нибудь вляпаешься. В таком случае в чём ты будешь искать жизненный смысл?
– Не знаю. Быть может, выживание.
Направив свой почти что стеклянный взгляд в землю на пару секунд, Марко ответил:
– Логично. Но теперь усложним задачу. Ты на необитаемом острове, где полно фруктов и диких зверей, пригодных для шашлыка. На острове есть пресная вода. Температура круглый год держится так, что ты не мёрзнешь и тебе не приходится изнывать от жары. Ты построил шалаш, в котором чувствуешь себя комфортно. Что тогда?
– Ты, случайно, не рай описал?
Марко вытер рукавом пену со рта.
– Хорошо. Неудачный пример. – Марко сильно задумался и тут же продолжил: – Придумал! Ты в тюрьме. В темнице. Тебя кормят, поят. У тебя есть где спать. Но у тебя нет свободы. – Дальше Марко развёл руками и торжествующе замер в ожидании ответа.
– Какой срок? – спросил Луи.
– Посмертно – резко вымолвил Марко.
Луи склонил голову на бок, поразмыслил и снова выпрямил, когда придумал ответ:
– Буду богохульствовать, буянить и оскорблять короля до тех пор, пока меня не отправят на гильотину.
– …
– А что? Смыслом моей жизни будет избежать томительного пребывания в камере на долгие десятилетия. Лучше уж казнь. Порой смерти тоже нужно добиться.
– Но неужели ты думаешь, что король или охрана будут настолько глупы, что клюнут на этот трюк? Тебя скорее попытаются перевоспитать. Плеть, кандалы, изоляция от света, отрезание ушей, вырывание зубов, ослепление. Я слышал, как один из трансильванских графов сажал людей на копья. Они продолжали сидеть на штырях до тех пор, пока наконечник не показывался через рот. Этого графа так и прозвали – «колосажатель». А ещё говорят, что в некоторых тюрьмах на востоке в Европе практикуют кастрацию.
Луи сдвинул ноги.
– Так что, твой план – худшее, что можно придумать. Можно просто просидеть в камере, а можно просидеть без глаз, ушей или конечностей. Гильотину и эшафот уже начали воспринимать как непозволительную роскошь для преступников.
– Ну, тогда я до конца своих дней буду молиться, чтобы Бог простил мне все мои грехи, которые я нажил с детства: от сквернословия до самой похоти.
Марко воскликнул, одновременно подняв бокал с пивом:
– Так выпьем же за то, чтоб Господь даровал нам достаточно сил и терпения, чтоб впредь мы смогли соблюсти каждую из священных заповедей.
19 день в баре.
Они сидели на углу барной стойки по разные стороны. Банкир из Амстердама Мемфис Стам заплатил четыре дня за виски, которым любезно угощал Луи. Ему было уже невмоготу пить в одиночестве. Ведь он ещё не скоро забудет то, как его кредитная организация стала банкротом из-за неоправданно рискованных вложений в судостроительную компанию, чьи корабли перестали пользоваться спросом. Теперь дорогие гулянки на широкую ногу и куртизанки отошли в небытие.
– Так что, дорогой Луи, – с тяжёлым вздохом продолжал рассказывать Мемфис, – оказываешься ты на вершине, взбираешься всё выше и выше, а потом даже не успеваешь заметить, с каким грохотом ты шлёпнулся о землю.
Приводя себя в пример, Мемфис подвёл итог:
– Вот так люди быстро садятся на жопу. И мораль всего мною пережитого такова: как бы высоко не находился трон, на котором ты восседаешь, никогда не стоит забывать о том, что ты такой же смертный, как и все те, на кого ты плюёшь свысока, потому что однажды трон может покоситься, а ты шлёпнешься в грязь и превратишься в такое же говно, как и все вокруг.
37 день в баре.
Ближе к обеду двери в заведение резко распахнулись, громко стукнувшись о стену. Почти вбежавший внутрь, Франсуа Банифель направился к барной стойке. Он ударил кулаком по стойке, крикнув в сторону бармена:
– Альберт! Что за на хрен там творится!? Я погасил долг! 1 518 дней! Уговор был такой! Вчера был последний!
– Секунду – сдержанно ответил Альберт. Он пробежал глазами по записям с заказами, которые совершал Банифель и сказал:
– Нет, Франсуа. Не 1 518, а 1 519 дней.
– Не гони пургу!
– На 1 289-й день ты взял бокал виски.
– Какой ещё к чёрту виски?
– «Жгучий таракан». Ты попросил что-нибудь, чтобы обработать порез на руке.
– Хорош заливать! Я не пил его, а взял для медицинских целей! – продолжал громко возмущаться Банифель.
Альберт ответил:
– Обязанность заведения – предоставить выпивку. Как распоряжаться покупкой – решает уже клиент.
Франсуа хлёстко шлёпнул себя ладонями о обеим щекам с небольшой бородой на подбородке.
Луи в этот момент сидел за столом и играл в нарды с непрактикующим ислам аравийцем по имени Насер.
– Насер, а чего он так убивается? – спросил Луи. – Он провёл здесь больше четырёх лет. Что для него один день?
Насер держал правой рукой бокал с ромом, одновременно зажимая между пальцами дымящуюся самокрутку с табаком, которые в баре выдавались бесплатно всем желающим, чей кредит перевалил за 1 000 дней.
– Последний год он начал дико скучать по домам терпимости. Вот его и тянет обратно.
Кто-то скучает по ароматным блюдам, по путешествиям, по отдыху на рыбалке, по охоте на диких зверей, а кого-то заботят исключительно плотские утехи.
Это напомнило Луи о том, как они в молодости с друзьями каждый день рвались на соседнюю улицу, где был амбар, в амбаре огромный сеновал, а на сеновале девица, которая не знала слова «нет». Он вспомнил о том, как его отец, узнавший о ночных развлечениях своего отпрыска, позвал его на разговор. В тот момент Луи испытывал дрожь по всему телу. В его сознании уже всплывали образы о том, как Андре Морель схватится за прут и начнёт вправлять ему мозги через заднее место. Его отец порой прибегал к таким методам воспитания, когда Луи совершал какую-нибудь непростительную пакость. Но он удивился, когда отец начал убедительно просить его только об одном – доставать свой опрыскиватель из щели перед тем, как заработает фонтан. «Гнилой урожай, да ещё и со вспаханного неизвестно кем огорода, мне не к месту» – скал ему отец.
45 день в баре.
– Я правильно понял, что большинство напитков стоит больше одного дня? – спросил Луи, сидя за барной стойкой с бокалом белого вина.
– Всё правильно, дорогой Луи – ответил Альберт, оценивая чистоту протёртого бокала под ярким свечением люстры.
– Но если каждый день ты выпиваешь напиток, который накидывает на кредит больше одного дня, то с каждым днём твой долг увеличивается. Перестать пить совсем и просто сидеть без дела так долго здесь никто не сможет. Тогда получается, что заставить долг сокращаться невозможно. Или…
– Нет Луи, – отвечал бармен, выстраивая бокалы в ровный ряд на полке, – можно. Как только кто-то из постояльцев принимает твёрдое решение покинуть заведение, он переходит на особые напитки. Они крайне низкого качества и с второсортным вкусом. В большинстве случаев постояльцы начинают отключаться после второго литра. Стоят такие напитки по одному дню за ящик. В одном ящике двенадцать литровых бутылок.
– И что, находятся такие, кто может вытерпеть подобное? – с подозрением спросил Луи.
– Да, Луи. Ещё и как находятся. Это, так сказать, проверка силы воли. Пройдя через такой длительный срок без качественного алкоголя, от которого тебя будет воротить и тошнить, человек доказывает, чего он стоит на самом деле и насколько ему дорога прошлая жизнь.
Луи сильно призадумался и в конце концов спросил:
– А можешь плеснуть немного?
– О, без проблем.
Альберт поставил на прилавок рюмку с прозрачной жидкостью лёгкого золотистого оттенка.
Тщательно всматриваясь в содержимое, Луи спросил:
– И что это?
– Это помесь самогона из абрикосов и вишни, сока перебродившего белого винограда и кое-чего ещё, о чём тебе лучше не знать.
Луи взял рюмку, робко принюхиваясь к запаху. После этого он долго и с подозрением смотрел на рюмку, будто в руках у него была бомба замедленного действия.
Наблюдая за этим со стороны, Альберт сказал:
– Лучше всего залпом.
Луи слепо последовал совету бармена. Он махом осушил рюмку. Во рту он почувствовал очень слабый привкус чего-то, напоминающего спирт со вкусом каких-то фруктов. Напиток оказался очень крепким, что подметил бармен.
– Какой-то вкус слабый – сказал Луи.
– Вкус почувствуешь, когда через пару часов захочешь проблеваться.
– А как называется?
– «Амнезия».
Сколько же терпения приходится набраться, чтобы закрыть долг перед баром – подумал Луи.
53 день в баре.
За столом сидели Джеймс Баггз – парень со шляпой на голове с Дикого Запада, за голову которого была объявлена награда $2 000 мёртвым и $3 000 живым; Мауро Кастелло – мелкий мошенник из пригорода Буэнос-Айреса, а также Юн Ли – мастер ушу из небольшой деревеньки на севере Китая. Все они были приблизительно одного возраста: не старше сорока и не моложе тридцати пяти.
Каждый увеличил ставки до сорока восьми. Играть в покер на кредит в заведении не запрещалось. Это был единственный способ покинуть бар раньше времени. И появился этот способ лишь пару месяцев назад, когда в баре поселился Джеймс Баггз. Он быстро научил многих клиентов играть в покер вместо тех второсортных игр, которые уже давно стали казаться убогим подобием азартной игры. Играть на долг – несомненно его идея. Правда, сыграла она против него. Теперь к тем тридцати пяти дням, которые он сам напил, прибавились ещё семьдесят два полученных за карточным столом. Разница от обычного покера заключалась в том, что банк забирал не тот, у кого самый сильный набор карт, а наоборот – обладатель самой слабой комбинации. Тот, кто заранее пасовал, забирал обратно то, что поставил на кон, плюс 50% от своего вклада; победитель раунда избавлялся от того, что поставил в банк, ну а тот, кто рискнул, пошёл до конца и проиграл – увеличивает свой долг перед заведением на то количество дней, которое ему любезно подарил соперник.
Настало время вскрываться. Юн Ли набрал стрит до 9. В этот момент за спиной у Баггза упал ирландец по имени Стэн. В момент падения разбилась бутылка светлого нефильтрованного. Баггз резко обернулся посмотреть на ирландца. Затем он развернулся обратно и посмотрел на Мауро, который открывал свои два вальта, в сочетании с которыми вышел фулл-хауз.
Рука Баггза потянулась к кобуре на его правом бедре. Лёгким и резким движением он достал револьвер, взвёл курок, нажал на спусковой крючок, привёл в действие механизм, после чего громкий и оглушительный хлопок сопроводил полёт пули сорок четвёртого калибра прямо в переносицу Мауро. Голова Аргентинца резким движением откинулась назад, потянув за собой всё тело, с грохотом рухнувшее на пол вместе со стулом. Затем Баггз повернулся и направил дуло на Стэна, который, испугавшись громкого звука, упал во второй раз, стоило только подняться на ноги.
– НЕТ!
Баггз был неумолим. Стэн получил пулю в правый глаз.
Как ни в чём не бывало Джеймс Баггз поднялся со стула и подошёл к трупу аргентинца, из рукава которого начал доставать спрятанные карты. Американский ковбой раскусил и то, что ирландец был в сговоре с Мауро.
Когда американец уселся обратно на своё место, к столу подошёл Альберт. Он поставил перед Баггзом стакан и распечатанную бутылку абсента.
– Это мне за талант грамотного стрелка? – с довольной улыбкой спросил Баггз, вынув изо рта сигару.
Весь бар в полном безмолвии медленно и робко собирался вокруг одного стола, где большинство из посетителей тихо наблюдало за происходящим, стоя за спиной бармена.
– Нет, Джеймс – спокойно ответил бармен. – Это то, что ты будешь обязан выпить до последней капли.
– Я?
– Да.
– Обязан?
– Именно.
– Дорогой Альберт, я большой любитель спиртного, особенно если речь заходит о бесплатной выпивке.
Он обнял горловину левой рукой, откинул крышку с бутылки большим пальцем и залпом прямо с горла влил в себя почти пол-литра абсента.
Бармен, одетый в чёрные брюки с жилеткой и белую рубашку с длинными рукавами, был абсолютно спокоен. Его лицо сохраняло беззаботный вид.
Американец громко рыгнул, стукнул дном бутылки о стол, после чего посмотрел на белый фартук Альберта, который тянулся от пояса до колен. Затем он обратил свой взор на лицо бармена и спросил:
– И чем же я обязан такой щедростью?
– Объём того, что ты только что выпил, является штрафом за совершённое преступление в стенах заведения. Цена того, что находилось в бутылке – остаток кредита Мауро Кастелло, остаток кредита Стэнли Стоуна, 3 000 дней за первое убийство, 6 000 дней за второе убийство. Итого, вместе с твоим собственным остатком, 11 381 день – сумма твоего долга перед заведением.
После недолгой паузы Баггз с улыбкой произнёс:
– Значит я буду вечность бухать и ни за что не платить. Чем не рай?
– Ты заблуждаешься, Джеймс – сдержанно сказал Альберт. – Совершение преступления в стенах заведения лишает права потреблять напитки. 9 000 по кредиту за два убийства ты проведёшь без права на получение выпивки. И этот пункт первичный. Срок начинается с этого момента.
Баггз медленно встал со стула, поправляя дулом краешек своей ковбойской шляпы. Между его лицом и лицом Альберта были считанные сантиметры. Гневный взгляд американца пугал всех вокруг. Колени тряслись у каждого, но только не у Альберта. Его ничуть не пугал этот взгляд.
– Ты чё, думаешь, можешь указывать мне, когда бухать? – недовольным тоном проронил Баггз. С каждой секундой он дышал всё глубже по мере того, как росло его недовольство. – Если ты бессмертный, то это ещё не значит, что ты можешь запрещать остальным всё, что захочется.
Баггз приблизился ещё немного. Край его шляпы прикоснулся к короткой стрижке бармена.
– Я не против задержаться в этом местечке на долгий срок. Но я буду жрать в этой забегаловке столько, сколько осилит моя печень. Тебе всё ясно?
– Боюсь, Джеймс, – сказал Альберт безо всякого сожаления, – правила в этом заведении устанавливаешь не ты.
– Это мы ещё посмотрим.
Баггз выхватил почти что полную бутылку пива из рук стоявшего рядом немца по имени Юрген. Он задрал бутылку к верху дном и жадно глотал пиво, не отрывая свой наглый взгляд от спокойного лица бармена. Он пил настолько спешно, что ручейки пива стекались через уголки рта и попадали на одежду. Когда бутылка опустела, он выпустил её и донышко с глухим звуком стукнулось о пол, но бутылка при этом осталась целой.
Теперь лицо Баггза выдавало одновременно злость и радость. Радость от того, что он уделал бармена, не позволив ему навязать свои правила.
Весь бар продолжал оцепенело глядеть на самоуверенного американца, который вёл себя как хозяин. Луи стоял в задних рядах и постоянно думал о том, что теперь в этом мирном заведении небезопасно. Новый клиент съехал с катушек. Он же в любой момент может всадить пулю кому-нибудь ещё. Он опасен для окружающих. А ведь это местечко только начало ему нравиться.
Баггз развёл руки, в одной из которых всё также лежал револьвер. Он улыбался и смотрел на Альберта с какой-то ненавистью к нему и радостью триумфа. Но вдруг что-то пошло не так. Американец выронил револьвер и обеими руками начал активно потирать горло. Он гирей рухнул на колени, а его руки оторвались от горла и примкнули к животу. Всё содержимое его желудка брызнуло на пол мощным фонтаном. Это не была рвота. Вырывая, продукт, скорее, вываливается наружу. А изо рта Баггза бил сильный прерывистый фонтан. Он упал на бок, скрючившись, как младенец в утробе матери и орал на весь бар от дикой боли, заполнившей его изнутри. Но его желание пить вопреки правилам бара не ограничилось рвотным фонтаном. Его горло и язык стали гореть, словно кто-то протолкнул ему в рот горящий факел, который теперь обжигал всё изнутри. Чувство сильного ожога уходило всё глубже, доходя до кишечника. Он чувствовал, как внутри закипает каждая частичка его тела. Вскоре Баггз снова начал блевать слабым фонтаном. На сей раз его нутро покидала кровь, которая вытекала из него точно так же, как и сама жизнь.
Альберт нагнулся и подобрал револьвер. Трупам оружие ни к чему. Бармен задержал ствол на несколько секунд в своих руках, после чего аккуратно положил на стол. Он развернулся и неторопливо отправился обратно.
Ганс Хербер подобрал револьвер. Он откинул барабан, проверяя количество патронов, но, как оказалось, этому револьверу патроны уже не годились. Гильзы словно расплавились и свинец внутри слился воедино с металлом самого револьвера, а пустые ячейки деформировались так, что ни одна гильза не поместится в барабан.
Ближе к вечеру бар наполовину опустел. Сидя за стойкой, Луи заговорил с барменом:
– Альберт?
– Да, Луи.
– Можно тебя спросить?
Альберт покивал головой, продолжая вытирать бокалы.
– Когда американец захотел выпить после твоих слов, почему ты его не остановил? Его ведь можно было спасти.
Не успел Альберт сказать, Луи добавил:
– Или это такое восстановление справедливости? Возмездие?
– Нет, Луи. Восстанавливать справедливость – работа жандармов. Здесь всё немного иначе. Во-первых, он совершил преступление. Правила запрещают убивать человека в стенах заведения. Во-вторых, я известил его о том, что ему запрещено получать напитки в баре. Правила придумали для того, чтобы их соблюдали все. И не важно, что я не упомянул о возможных последствиях. И главное – в этом заведении все равны. Никому не дозволено вести себя здесь как хозяин. Все посетители в этом баре – гости.
– Но ведь можно было бы просто прогнать его из бара. Я не знаю… сделать исключение.
– Луи-Луи… Это противоречит уставу заведения. Здешние законы превыше всего и никому не позволено идти в обход правил.
– Я тебя умоляю – негодуя сказал Луи. – Кто бы говорил? Ты останавливаешь время. И ты мне говоришь о правилах?
– Да? – Неожиданно для самого Луи, Альберт бросил полотенце в сторону, расставил руки по краям. На этот раз его голос звучал твёрдо. – И чьи же правила я нарушаю? Может быть скажешь?
Негодование в голосе Луи выросло:
– Законы природы. Ты устроил здесь собственную реальность, даруя людям вечное пьянство и веселье. Они уже забыли о том, кто они и кем были рождены. Это место… оно их искушает. Да. Они не против согласиться выпить за даром и не состариться через сто или двести лет. Люди создавались совсем не такими. Посмотри туда. Их уже ничего не волнует. Им нет дела до того, что творится в мире. Даже если там война или какая-нибудь чума убивает людей как мух – им плевать. Полный до краёв стакан и собутыльник – вот всё, что вызывает у них интерес. Весь мир для них отошёл на второй план, а скоро совсем исчезнет и никто из них даже и не вспомнит о том, что Земля – круглая. Они уже перестали бояться Бога.
– О-о-о-о – сардонически проронил Альберт. – Так значит ты у нас теперь уверовал в Бога. Ты хочешь знать, для чего это место?
– Да. Просвети меня.
– Вот ты. Вспомни, что было, когда ты переступил порог бара. Что было у тебя вот здесь – указывая пальцем на грудь. – Какое у тебя было представление об окружающем мире. Ты думал только о том, какой он жестокий, несправедливый и полный хаоса. Может быть сейчас ты об этом не подозреваешь, но ещё немного и ты оказался бы в полушаге от того, чтобы закинуть петлю на собственную шею. Но теперь ты стоишь передо мной и смело утверждаешь о существовании Бога.
– …
– А теперь задай себе вопрос, что бы ты сказал первому встречному об убийстве, если бы это произошло в твоей деревне? Не думаю, что ты бы начал разглагольствовать о каре небесной за грехи людские.
– Но убийство в ответ – не выход.
– Баггза никто не убивал. Я объяснил ему, какую ответственность он должен понести за совершённое преступление. Ему всего-то надо было провести в баре время без выпивки. Он счёл это недопустимым и плюнул на правила заведения. Такова сущность многих людей. Каждый лезет вон из кожи, лишь бы пойти в обход установленных правил. И чем дальше он заходит, тем хуже для него последствия. Это закономерность. Такова природа и человеку не стоит пытаться навязывать ей свои законы. Они всегда обречены на провал.
Луи продолжал указывать Альберту на лучшую альтернативу:
– Может тогда не стоило разрешать играть в покер на долги? Если бы они не играли, то не пришлось бы жульничать и всего бы этого не произошло.