Loe raamatut: «Расколотое королевство»

Эрин Уатт

Font:

Erin Watt

CRACKED KINGDOM

* * *

Лили, свету жизни.

Глава 1

Истон

Все кричат.

Если бы не мое состояние шока – и факт того, что я пьян в стельку, – то мне, наверное, удалось бы распознать голоса в этой мешанине, уловить, кому они принадлежат, понять смысл колких слов и злобных обвинений, доносящихся со всех сторон.

Но сейчас все это кажется мне одной бесконечной звуковой волной, симфонией из ненависти, тревоги и страха.

– …вина твоего сына!

– Черта с два его вина!

– …подам в суд…

– Истон.

Я сижу, обхватив лицо руками, и потираю глаза огрубевшими от мозолей ладонями.

– …здесь вообще? …вас нужно вывести отсюда в наручниках, сукин вы сын… агрессия…

– …с удовольствием посмотрю на твои попытки… я тебя не боюсь, Каллум Ройал. Я окружной прокурор…

– Помощник окружного прокурора.

– Истон.

Глаза сухие и чешутся. И ко всему прочему, уверен, налиты кровью. Они у меня всегда краснеют, когда я напиваюсь вдрызг.

– Истон.

Кто-то шлепает меня по плечу, и среди общего гула голосов выделяется один. Я вскидываю голову и вижу перед собой свою сводную сестру, в голубых глазах которой застыла тревога.

– Ты сидишь без движения уже три часа подряд. Поговори со мной, – мягким голосом просит Элла. – Дай знать, что с тобой все в порядке.

Все в порядке? Как я могу быть в порядке? Вашу мать, да посмотрите, что сейчас происходит! Мы сидим в частной комнате ожидания главной больницы Бэйвью – Ройалам не приходится ждать в общей приемной реанимации с какими-то там нищебродами. Где бы мы ни появились, к нам особое отношение. Даже в больницах. Когда в прошлом году Рида, моего старшего брата, пырнули ножом, его мигом отвезли в хирургическое отделение, словно он сам президент, и, естественно, он занял операционный стол вместо кого-то, кто, возможно, нуждался в операции больше него. Но имя Каллума Ройала творит чудеса в этом штате. Да что там в штате – черт, по всей стране! Все знают моего отца. Все боятся его.

– …привлечь твоего сына к уголовной ответственности…

– Твоя чертова дочь виновата в…

– Истон, – снова доносится до меня настойчивый голос Эллы.

Я игнорирую ее. Сейчас она для меня не существует никто из них: ни Элла, ни папа, ни Джон Райт, ни даже мой младший брат Сойер, которому позволили выйти к нам после того, как наложили ему на висок несколько швов. Тяжелая автомобильная авария, а Сойер отделался лишь царапинами.

В отличие от его брата-близнеца, который…

Который что?

Черт, если бы я сам знал! О состоянии Себастиана ничего не известно с тех самых пор, как мы приехали в больницу. Его окровавленное изломанное тело быстро увезли куда-то на каталке, а его семью загнали в эту комнату, ждать новостей о том, будет ли он жить или умрет.

– Если мой сын не выживет, твоя дочь за это заплатит.

– А ты уверен, что это твой сын?

– Чертов ублюдок!

– А что? Я считаю, всем твоим мальчишкам не помешает сдать тест на ДНК. Может, сейчас и сделаем? Мы как раз в больнице. Возьмем у всех кровь и выясним, кто из них Ройал, а кто – выродок О’Халлорана…

– Папа! ХВАТИТ!

Полный муки голос Хартли вонзается в меня, словно нож. Для меня сейчас не существует никого, кроме нее. Хартли сидит в уголке комнаты на протяжении трех часов. Как и я, она за все это время не произнесла ни слова. До этого мгновения. И вот она вскакивает на ноги и бросается к своему отцу с пронзительными обвинениями. Глаза полыхают от ярости.

Я не понимаю, что здесь делает Джон Райт. Он терпеть не может свою дочь. Сначала отправил ее в школу-пансион. Потом, когда она вернулась в Бэйвью, не разрешал ей жить дома. Сегодня вечером он кричал на нее, сказал, что она больше не член их семьи, и угрожал, что отошлет ее младшую сестренку.

Но когда машины скорой помощи забрали Хартли, близнецов и их девушку, мистер Райт был первым, кто отправился следом в больницу. Может, он хотел позаботиться о том, чтобы Хартли никому не рассказала, какая он сволочь.

– Зачем ты здесь? – крики Хартли ворвались в мои мысли. – Я не пострадала в аварии! Со мной все нормально! Ты мне не нужен, и я не хочу, чтобы ты оставался здесь!

Райт что-то кричит в ответ, но его слова пролетают мимо меня – я слишком занят тем, что наблюдаю за Хартли. С тех пор как ее машина врезалась в «рейндж ровер» близнецов рядом с особняком ее отца, она всем повторяет, что с ней все нормально. Хотя лично мне она этого, конечно, не говорила – Хартли даже ни разу не посмотрела в мою сторону. И мне не за что ее винить.

Это моих рук дело: сегодня я сломал ей жизнь. Из-за меня она села в машину в тот самый момент, когда из-за поворота вылетел автомобиль моих братьев. Не будь она так сильно расстроена, может, успела бы заметить их вовремя. И может, Себастиан не был бы… на грани жизни и смерти.

Черт побери! Ну почему никто ничего нам не говорит?

Пусть Хартли и настаивает на том, что не пострадала, да и врачи разделяют это мнение, раз позволили ей прийти в комнату ожидания после обследования, я считаю, у нее неважный вид. Ее слегка шатает. Она тяжело дышит и выглядит бледнее, чем белая стена за ее спиной, от чего ее кожа резко контрастирует с иссиня-черными волосами. На ней нет ни царапинки. Облегчение от осознания этого отнимает у меня оставшиеся силы, потому что Себастиан был весь в крови.

К горлу подступает тошнота, когда перед моими глазами вспыхивают картинки аварии. Осколки лобового стекла, усыпавшие тротуар. Тело Себастиана. Красная лужица. Вопли Лорен. Слава богу, Донованы уже забрали ее домой. Девчонка кричала не переставая с той самой секунды, как приехала в главную больницу Бэйвью, до тех пор, пока ее не увезли.

– Хартли, – раздается тихий голос Эллы, и я понимаю, что моя сводная сестра тоже заметила ее мертвенную бледность. – Присядь. Ты не очень хорошо выглядишь. Сойер, принеси Хартли воды.

Младший брат молча исчезает. С тех пор как увезли его близнеца, он напоминает зомби.

– Со мной все хорошо! – яростно возражает Хартли, скидывая со своей руки руку Эллы, и, снова пошатнувшись, разворачивается к своему отцу. – Себастиан Ройал пострадал из-за тебя!

У Райта отвисает челюсть.

– Да как ты смеешь намекать…

– Намекать? – со злостью перебивает его Хартли. – Я не намекаю! Я констатирую факты! Истон не приехал бы к нам домой, не угрожай ты, что отошлешь мою сестренку! А я бы не поехала за ним, не отправься он к тебе!

Мне хочется возразить, что это все моя вина, но я слишком слаб и труслив, чтобы сделать это. Но от правды не скрыться. Я – причина того, что случилось. Авария произошла из-за меня, а не из-за отца Хартли.

Хартли снова пошатывается, и в этот раз Элла не церемонится – хватает Хартли за руку и заставляет ее опуститься на стул.

– Сядь, – приказывает ей моя сводная сестра.

В это же время мой папа и отец Хартли снова схлестываются взглядами. Я еще никогда не видел старика таким взбешенным.

– Сейчас, Ройал, тебе ничем не откупиться.

– Это твоя дочь была за рулем, Райт. Ей повезет, если свой следующий день рождения она не встретит в тюрьме.

– Если кого-то и отправлять в тюрьму, так это твоего сынка. Да всем твоим сыновьям там самое место!

– Не смей мне угрожать, Райт. Я могу сделать так, что мэр приедет сюда через пять минут.

– Мэр? Думаешь, у этого жалкого ничтожества хватит смелости уволить меня? Я выиграл в этом богом забытом округе больше дел, чем любой другой окружной прокурор за всю историю Бэйвью. Жители города спустят с него три шкуры, а ты…

Впервые за эти три часа я решаюсь заговорить.

– Хартли, – хрипло зову я.

Мистер Райт останавливается на середине фразы, резко разворачивается ко мне, глазами метая в меня молнии.

– Не говори с моей дочерью! Слышишь, маленький ублюдок? Не говори ей ни слова!

Я не обращаю на него внимания. Мои глаза прикованы к бледному личику Хартли.

– Прости меня, – шепчу я ей. – Это все моя вина. Авария произошла из-за меня.

Ее глаза расширяются.

– Не говори с ней! – Удивительно, но это произносит мой собственный отец, а не отец Хартли.

– Каллум! – Элла, похоже, изумлена не меньше моего.

– Нет, – грохочет его голос, ройаловские голубые глаза смотрят прямо на меня. – Истон, больше ни единого слова. Речь идет об уголовном преследовании. А он… – папа бросает на Джона Райта такой взгляд, словно тот является носителем вируса Эболы, – …помощник окружного прокурора. Ни единого слова про аварию, если рядом нет наших юристов.

– Как это типично для Ройалов! – презрительно усмехается Райт. – Вы всегда прикрываете друг другу задницы.

– Твоя дочь врезалась в машину моего сына, – шипит в ответ папа. – Вся вина исключительно на ней.

Хартли тихонько поскуливает. Элла вздыхает и гладит ее по плечу.

– Ты ни в чем не виновата, – говорю я Хартли, ни на кого не обращая внимания. Как будто в этой комнате нас всего двое. Я и эта девчонка. Первая девчонка, с которой мне хотелось проводить время и при этом не раздеваться. Девчонка, которую я считаю другом. Девчонка, с которой я хотел не просто дружить.

И из-за меня сегодня ей пришлось столкнуться с яростью моего отца. Из-за меня ее мучает чувство вины за аварию, которая не произошла бы, не появись там я. Мой брат Рид когда-то называл себя Разрушителем, считая, что ломает жизни всех, кого любит.

Но он ошибался. Я единственный, кто все разрушает.

– Не беспокойтесь, мы уже уходим, – рычит Райт.

Я напрягаюсь, когда он сердито шагает к Хартли.

Словно пытаясь защитить, Элла обнимает ее одной рукой за плечи, но мой папа коротко качает головой.

– Пусть идут, – рявкает он. – Этот отморозок прав, им тут не место.

Паника сковывает мне горло. Я не хочу, чтобы Хартли уходила. Особенно, вместе со своим отцом. Кто знает, что он может с ней сделать, когда они останутся наедине?

Хартли, видимо, считает точно так же, потому что она уклоняется, когда отец пытается схватить ее. Но и руку Эллы она тоже с себя стряхивает.

– Я никуда с тобой не пойду!

– У тебя нет выбора, – отчеканивает он. – Я по-прежнему твой официальный опекун, нравится тебе это или нет.

– Нет! – Голос Хартли напоминает раскат грома. – Я никуда не пойду!

Она вдруг поворачивается к моему отцу.

– Послушайте, мой папа…

Но слова повисают в воздухе, потому что Хартли вдруг валится вперед и падает на пол. Звук, который раздается, когда ее голова ударяется о плитку, будет жить со мной до самой моей смерти.

К ней, кажется, тянутся сотни рук, но я оказываюсь рядом с ней быстрее всех.

– Хартли! – хватая ее за плечо, ору я. – Хартли!

– Не трогай ее, – рявкает мой отец и пытается отодвинуть меня в сторону.

Я вырываюсь, но отпускаю ее и ложусь на пол рядом с ней.

– Хартли. Харт. Это я. Открой глаза. Это я.

Но ее веки не шевелятся.

– Отойди от нее, подонок! – орет Райт.

– Истон. – Это Элла, и ее голос пронизан ужасом. Она показывает на голову Хартли, где сбоку сочится тоненькая струйка крови.

Меня начинает тошнить, и это не из-за алкоголя, по-прежнему присутствующего в моих венах.

– О боже! – выдыхает Элла. – Она сильно ударилась головой!

Я прогоняю страх.

– Все хорошо. Все будет хорошо. – Я поворачиваюсь к папе: – Найди доктора! Она ранена!

Кто-то хватает меня за плечо.

– Я сказал, отойди от моей дочери!

– Сам отойди от нее! – выплевываю я в ответ отцу Хартли.

За моей спиной начинается какая-то суета. Шаги. Снова крики. В этот раз я позволяю оттащить себя. Все повторяется, как с Себастианом. Хартли кладут на каталку, доктора и медсестры отдают друг другу приказы и увозят ее.

Я, совершенно подавленный, ошарашенно смотрю на пустой дверной проем.

Что сейчас было?

– О боже! – повторяет Элла.

Мои ноги больше не в силах удерживать вес тела. Я падаю на ближайший стул и хватаю ртом воздух. Что. Сейчас. Было?

Все это время Хартли чувствовала себя плохо, но не сознавалась? Или может, не понимала? Но санитары скорой помощи обследовали ее!

– Они сказали, что с ней все в порядке, – хрипло говорю я. – Они даже не стали ее госпитализировать.

– С ней все будет хорошо, – успокаивает меня Элла, но ее голос звучит не очень убедительно.

Мы оба видели кровь, наливающийся багровый синяк на ее виске, расслабленный рот.

Ох, черт, меня сейчас вырвет!

Стоит отдать Элле должное – она не отскакивает, когда я вдруг складываюсь пополам и блюю на ее туфли. Вместо этого она гладит меня по волосам и убирает их со лба.

– Все нормально, Ист, – шепчет Элла. – Каллум, принесите ему попить. Не знаю, куда запропастился Сойер, когда я отправила за водой его. А вы, – думаю, она обращается к мистеру Райту, – по-моему, вам пора. Можете подождать новостей о состоянии Хартли где-нибудь в другом месте.

– С радостью, – с отвращением отвечает отец Хартли.

Я понимаю, что он ушел, потому что атмосфера в комнате становится менее напряженной.

– С ней все будет хорошо, – снова говорит Элла. – И с Себастианом тоже. Со всеми все будет хорошо, Ист.

Но ей не удается убедить меня, и я снова блюю.

Я слышу, как Элла шепчет себе под нос:

– Господи, Рид, ну когда ты уже доберешься сюда?

И мы снова ждем. Я пью воду. Папа и Сойер молча сидят. Элла обнимает Рида, когда он наконец появляется. Ему пришлось ехать сюда прямиком из университета, и вид у него усталый. Но сейчас все-таки три часа ночи. Мы все устали.

Первыми нам сообщают новости о Себастиане. Наибольшие опасения вызывает его травма черепа. У него отек мозга, но врачи пока не знают, насколько это серьезно.

Мой самый старший брат, Гидеон, появляется почти сразу же вслед за Ридом, как раз вовремя, чтобы услышать про Себа. Гид блюет в мусорную корзину в углу комнаты, хотя, по-моему, в отличие от меня он не пьян.

Несколько часов спустя в дверном проеме появляется другой доктор, не тот, который оперировал Себа, и ему явно очень не по себе, когда он окидывает взглядом комнату ожидания.

Я неуверенно поднимаюсь со стула. Хартли. Он пришел, чтобы сообщить о Хартли.

Глава 2

Хартли

Я просыпаюсь от яркого света, бьющего в лицо. Сонно моргаю, чтобы разглядеть хоть что-то сквозь белые пятна перед глазами.

– Ну наконец-то! Спящая красавица проснулась. Как ты себя чувствуешь?

Снова вспышка света. Я поднимаю руку, чтобы закрыться от него, и чуть не теряю сознание от пронзившей меня боли.

– Ну хоть живая, а? – произносит тот же голос. – Давайте-ка введем ей тридцать миллиграммов торадола, но только проследите, чтобы не было кровотечения.

– Слушаюсь.

– Отлично.

Услышав металлический лязг, я мощусь, не понимая, откуда доносится звук.

Что со мной произошло? Почему мне так больно, что даже зубы ноют? Я попала в аварию?

– Осторожно. – Чья-то рука прижимает меня к чему-то мягкому… Видимо, матрасу. – Не вставай.

Раздается механическое жужжание, и часть кровати за моей спиной поднимается. Мне удается приоткрыть одно веко, и сквозь ресницы я вижу поручень, краешек белого халата и темное пятно.

– Что случилось? – охрипшим голосом спрашиваю я.

– Ты попала в аварию, – отвечает темное пятно рядом со мной. – Подушка безопасности раскрылась и сломала тебе пару ребер слева. Твоя барабанная перепонка лопнула. В результате нарушения вестибулярного баланса, а также диспноэ – это затрудненное дыхание – ты потеряла сознание и довольно сильно ударилась головой. У тебя сотрясение и небольшая травма головного мозга.

– Травма головного мозга?

Я поднимаю руку к груди, не переставая морщиться от боли, и прижимаю ладонь к сердцу: очень больно. Я медленно опускаю руку.

– Оно все еще бьется, если ты это хотела узнать, – говорит тот, первый, голос. Должно быть, доктор. – Таким невысоким девушкам, как ты, лучше сидеть подальше от руля. Сила сработавшей подушки безопасности сравнима с ударом однотонного грузовика.

Я вновь опускаю тяжелые веки и пытаюсь вспомнить, но безуспешно. Ощущение пустоты и одновременно наполненности.

– Ты можешь сказать мне, какой сейчас день недели?

День… Я мысленно перебираю их. Понедельник, вторник, среда… Какой из них правильный?

– Как… долго… я здесь? – удается вымолвить мне.

В горле пересохло, но я не понимаю, как на это могла повлиять авария.

– Вот, – произносит женский голос, подталкивая к моим губам соломинку. – Попей.

Вода кажется манной небесной, и я жадно глотаю ее до тех пор, пока соломинку не убирают.

– Пока хватит. Мы же не хотим, чтобы тебя начало тошнить.

Тошнить от воды? Я облизываю сухие губы, но у меня нет сил возразить. Остается лишь откинуться на подушки.

– Ты здесь уже три дня. Давай сыграем в игру, – предлагает доктор. – Можешь сказать мне, сколько тебе лет?

О, ну это просто!

– Четырнадцать.

– Хм.

Они с медсестрой обмениваются странными взглядами. Неужели мне дали слишком сильные для моего возраста лекарства?

– Как тебя зовут?

Я открываю рот, чтобы ответить, но в голове пусто. Я закрываю глаза и пробую еще раз. Ничего. ПУСТОТА. Я в панике смотрю на доктора.

– Не могу… – Я вздыхаю и лихорадочно трясу головой. – Это…

– Не переживай, – он непринужденно улыбается, как будто нет ничего особенного в том, что я не могу вспомнить собственное имя. – Дайте ей еще дозу морфина и бензо-коктейль¹ и позовите меня, когда она очнется.

– Хорошо, доктор.

– Подождите! – окликаю я, слыша, как его шаги начинают удаляться.

– Тихо. Все будет хорошо. Твоему телу нужен отдых, – удерживая меня рукой за плечо, говорит медсестра.

– Мне нужно знать… – начинаю я и тут же поправляю себя: – Мне нужно спросить.

– Никто никуда не уходит. Мы все будем здесь, когда ты проснешься. Обещаю.

Мне слишком больно шевелиться, и я позволяю уговорить себя, решив, что она права. Доктор будет здесь, потому что это больница, а доктора работают в больницах. Почему я здесь, как получила травмы – эти вопросы могут подождать. Морфин и бензо-коктейль – что бы это ни было – должны помочь. Я задам все свои вопросы, когда проснусь.

Но сплю я не очень хорошо: слышу шум и голоса – громкие и тихие, взволнованные и злые. Я хмурюсь и пытаюсь сказать взволнованному голосу, что со мной все будет в порядке. И еще все время Хартли, Хартли, Хартли… Это имя словно поставили на повтор.

– Она скоро поправится? – спрашивает глубокий мужской голос. Тот самый, что произносил имя Хартли. Меня так зовут?

Я тянусь на этот голос, как цветок к солнцу.

– Все указывает на это. Почему бы тебе не поспать, сынок? Если будешь продолжать в том же духе, то закончишь на кровати рядом.

– Было бы здорово, – хрипло отвечает первый голос.

Доктор смеется.

– Отличная позиция!

– Значит, мне можно остаться?

– Нет, вон отсюда!

«Не уходи», – мысленно умоляю я, но голоса не слушают меня, и вскоре я остаюсь одна в темной, удушающей тишине.

Глава 3

Истон

Крыло имени Марии Ройал главной больницы Бэйвью напоминает морг. У всех находящихся в роскошной комнате ожидания на лицах отпечаток скорби. Черная туча, нависшая надо мной, вот-вот поглотит меня целиком.

– Пойду глотну воздуха, – бормочу я Риду.

Он с подозрением прищуривает глаза.

– Не наделай глупостей.

– Это не я запихнул собственного ребенка в крыло, названное в честь его матери, которая покончила жизнь самоубийством, не так ли? – с вызовом спрашиваю я.

Элла, стоящая рядом с моим братом, устало вздыхает.

– Ну и куда бы ты отвез Себа?

– Куда угодно, но точно не сюда. – Похоже, эти двое совсем не чувствуют витающего здесь негатива. Эта больница всегда была для нас плохим местом: здесь умерла мама. Себ все никак не выйдет из комы, а моя девушка чуть не раскроила себе череп.

Рид и Элла как-то косо смотрят на меня, а потом разворачиваются друг к другу, чтобы начать молчаливый разговор. Они встречаются уже больше года и, похоже, научились понимать друг друга без слов. Но я догадываюсь, что речь идет обо мне. Элла мысленно передает Риду, что волнуется, как бы я не слетел с катушек, а Рид уверяет ее, что я не сделаю ничего, что могло бы поставить нашу семью в неловкое положение. Но стоит ей отвернуться, как брат одаривает меня мрачным взглядом, предупреждая, чтобы я не терял голову.

Я выхожу из этой комнаты грусти, тяжелые автоматические двери захлопываются за моей спиной, и бреду по одному из широких, отделанных белым мрамором коридоров больничного крыла, построенного на деньги моего отца. Здесь тихо, в отличие от приемной на первом этаже, где плачут дети, кашляют взрослые и царит вечная суета.

Персонал в чистейшей униформе бесшумно входит и выходит из палат, где лежат богатые пациенты. В конце концов, кто-то из них тоже может построить новое крыло, так что здесь за ними ухаживают с особенной заботой: удобные матрасы, дорогие простыни, дизайнерские больничные рубашки. Интернам и ординаторам вход сюда разрешен лишь в сопровождении квалифицированного доктора. Естественно, что за привилегию находиться в одной из этих VIP-палат вы должны хорошенько раскошелиться. Харт оказалась в одной из них лишь потому, что я обещал устроить настоящий ад, если ее переведут в общую палату. Папе это не нравится. Он считает, что это равносильно преступлению, но я пригрозил ему, что обращусь в прессу и скажу, что во всем виноват я. Отец сказал, что оплатит неделю, но я готов снова поругаться с ним, если ей понадобится больше времени. Посмотрим – буду решать проблемы по мере их поступления.

На полу возле мусорной корзины я вижу своего брата Сойера.

– Чувак, ты как? Хочешь перекусить? Или принести тебе что-нибудь попить?

Он поднимает на меня пустые глаза.

– Я только что проблевался.

Может, он все-таки хочет пить? Парень похож на ходячего мертвеца. Если Себ в ближайшее время не очнется, то следующим Ройалом, оказавшимся на больничной койке, будет Сойер, а не я.

– Что там? – спрашиваю я, заглядывая в корзину. Замечаю обертку от фастфуда, коричневые картонные коробки из VIP-буфета и парочку бутылок из-под энергетика. – «Гэторейд»? Давай принесу тебе еще одну.

– Я не хочу пить, – еле слышно произносит Сойер.

– Ну ладно. Просто скажи мне, чего хочешь. – Как будто он сам знает. Голос у него, как у безумного.

Брат, пошатываясь, встает на ноги.

– Ничего.

Я спешу встать рядом и кладу руку на его плечо.

– Эй, скажи, что тебе нужно.

Сойер скидывает мою ладонь.

– Не трогай меня, – шипит он во внезапном приступе гнева. – Себ не лежал бы сейчас здесь, если бы не ты.

Я хотел бы возразить, но он прав.

– Все верно, – соглашаюсь я, а горло сжимается.

На лице Сойера отражаются все его страдания. Он сжимает челюсти, чтобы губы не дрожали, но я знаю своего младшего братишку. Он в секундах от того, чтобы не сорваться, поэтому я притягиваю его в объятия и крепко сжимаю, хоть Сойер и сопротивляется.

– Прости.

Он сжимает в кулаке мою футболку, как будто от нее зависит его жизнь.

– Себ поправится, правда?

– Еще как! – Я хлопаю брата по спине. – Очнется и будет ржать над нами из-за того, что мы плакали.

Сойер не в силах ответить мне. Эмоции мешают ему нормально дышать. Он держится за меня добрую минуту, а потом отстраняется.

– Пойду посижу с ним немного, – отвернувшись к стене, говорит Сойер.

Себ вечно спасает каких-нибудь животных и злоупотребляет смайликами с сердечками вместо глаз, Сойер же – брутальный мужик. Мало говорит, почти не показывает своих эмоций. Но без своего близнеца он одинок и напуган.

Я сжимаю его плечо и позволяю уйти. Близнецы должны быть вместе. Если кому и под силу вытащить Себа из комы, так это Сойеру.

Сам же отправляюсь в конец другого коридора, где находится палата Хартли. Одна из бесшумных медсестер приветствует меня у двери.

– Простите, никаких посетителей, – говорит она и показывает на цифровой экран справа от двери, на котором мигает значок «Не беспокоить».

– Я член семьи, Сьюзен. – Я прочитал имя на бейджике, потому что пока еще ни разу не сталкивался с сестрой Сьюзен.

– Не припомню, чтобы у мисс Райт были братья, – медсестра взглядом дает мне понять, что прекрасно знает, кто я, и разгадала мою ложь.

Но не в моем характере сдаваться. Я обаятельно улыбаюсь.

– Кузен. Только что прилетел.

– Простите, мистер Ройал. Никаких посетителей.

Вот я и попался.

– Послушайте, Хартли – моя девушка. Мне нужно увидеть ее. Она подумает, что я последний козел, раз ни разу не пришел проведать ее. Она обидится, а мы ведь не хотим добавлять ей страданий, верно? – Я вижу, как медсестра смягчается. – Ей бы очень хотелось увидеть меня.

– Мисс Райт нужен покой.

– Я не задержусь, – обещаю я. Но сестра Сьюзен не сдается, и мне приходится обратиться к тяжелой артиллерии. – Мой отец хочет знать о ее самочувствии. Каллум Ройал. Можете проверить бумаги. Везде стоит его имя.

– Но вы же не Каллум Ройал, – замечает она.

– Я его сын и его доверенное лицо, – нужно было попросить папу вписать меня во все необходимые документы, чтобы мне можно было свободно посещать ее. Я впервые пытаюсь попасть в палату без него, так что даже не представляю, каким влиянием пользуется его имя. Но мне нужно попасть туда. И это крыло, в конце концов, построено на его деньги.

Сестра Сьюзен снова хмурится, но отступает в сторону. Все-таки есть преимущество в том, что твоя фамилия красуется на фасаде здания.

– Смотрите, не утомите ее, – говорит медсестра и, бросив на меня предостерегающий взгляд, уходит.

Я дожидаюсь, когда она скроется за углом, и только потом вхожу. Конечно, я хочу, чтобы Хартли отдыхала, но она сможет поспать и после того, как я увижу ее своими собственными глазами, убедившись, что с ней все в порядке.

Я тихо обхожу диван и кресла в гостиной зоне палаты. Как и Себ, она спит. Но в отличие от Себа бывает в сознании. Утром доктор сказал папе, что сегодня или завтра Хартли полностью придет в себя.

Я придвигаю одно из тяжелых кресел к кровати и беру ее за руку, стараясь не задеть датчик на пальце. При виде ее обездвиженного тела, окруженного трубками и проводками, тянущимися от тонких рук к капельнице и всяким аппаратам, у меня внутри все переворачивается. Хочется отмотать время назад, заставить земной шар крутиться в обратном направлении, чтобы мы снова оказались в ее квартирке, где я кормил ее буррито из передвижной закусочной на углу после тяжелой смены в ресторане.

– Привет, Спящая красавица, – я поглаживаю ее руку большим пальцем. – Если тебе так сильно не хотелось в школу, сказала бы мне. Мы могли бы просто прогулять уроки или подделать справку от врача.

Хартли не шевелится. Я поднимаю глаза на монитор над ее головой, сам не зная, что хочу там увидеть. Аппарат издает ровный сигнал. Ее палата не такая пугающая, как палата Себа. Он лежит в кислородной маске, а звук прибора, поддерживающего его дыхание, леденит душу похлеще музыкального сопровождения в фильмах ужасов.

Мне нужно, чтобы Хартли очнулась и взяла меня за руку. Я провожу свободной ладонью по лицу и заставляю себя настроиться на позитивный лад.

– Знаешь, пока ты не появилась, я хотел пропустить этот последний учебный год. Но теперь рад, что так и не решился. Нам будет весело. Поедем в Сен-Тропе на День благодарения. Здесь становится все холоднее, и я уже устал носить пальто и теплые ботинки. А на Рождество поехали в Андерматт в Альпах. Но если ты катаешься на лыжах, можно остановиться в Вербье. Там просто офигенные высокие склоны, хотя, может, тебе больше понравится Санкт-Мориц? – Я смутно припоминаю, как некоторые девчонки из «Астора» только и болтали о том, какой там классный шопинг.

Хартли не отвечает. Вдруг ей вообще не нравятся лыжи? Тут меня осеняет, что мы едва ли успели узнать друг друга до аварии. Я почти ничего не знаю о ней.

– Или можем поехать в Рио. У них потрясные новогодние вечеринки. Паш ездил туда пару лет назад и сказал, что там было не меньше двух миллионов человек.

Ну да. С ее-то травмой головы ей вообще может быть не до вечеринок. Блин, Ист, иногда ты такой тупица!

– Или давай лучше останемся здесь. Сделаем ремонт в твоей квартире. А может, найдем новое место для тебя и твоей сестры Дилан, если тебе удастся уговорить ее жить с тобой. Как тебе план, нравится?

Но даже ее веки остаются неподвижными. Внутри разрастается страх. Себ и Хартли, оба без сознания – это выше моих сил. Так нечестно. Рука, которой я держу ладонь Хартли, начинает дрожать. Такое ощущение, словно я стою на краю обрыва, который вдруг начинает обрушаться. Бездна зовет меня, обещая мирный покой во тьме, если я упаду в нее.

Опустив голову, я кусаю ворот своей футболки, пытаясь взять эмоции под контроль. Я отлично понимаю отчаяние и безнадежность Сойера. Хартли появилась в моей жизни в тот самый момент, когда я находился в глубочайшей депрессии, и заставила меня смеяться, заставила подумать, что за всеми этими пьянками, тусовками и беспорядочным сексом есть будущее. А сейчас ее свет потух.

С ней все будет хорошо. Соберись, парень. Слезы в футболку ни черта не изменят.

Я делаю глубокий вдох и подношу ее руку к своим губам.

– Ты скоро поправишься, детка. – Я говорю эти слова главным образом для того, чтобы успокоить самого себя. – Ты скоро поправишься, Харт.

Она должна поправиться – ради себя и ради меня.

1.Бензодиазепины – медицинские препараты, оказывающие успокоительное действие.