Loe raamatut: «Северный дракон»

Font:

* * *

Со стоном прижав к ране тряпицу, Леха прикусил губу и, переждав, когда вспыхнувшие перед глазами звездочки исчезнут, осмотрелся. От погони ему, похоже, удалось оторваться. Голоса преследователей стихли где-то в тайге. О чем именно говорили солдаты в странной форме, было непонятно, но одно Леха знал точно. После случившегося его просто убьют. Да, впрочем, иного и ожидать не стоило. Ведь случившееся безвластие давно уже отменило все законы и правила.

А ведь до всего этого страна не так уж и плохо жила. И чего людям не хватало? Этот философский вопрос Леха не раз задавал и себе, и всем тем, кто постарше и поумнее, а вот ответа на него так и не получил. Бросив быстрый взгляд в небо, парень понял, что до темноты еще долго, и решил поискать место поукромнее.

– Нужно к долгому ручью идти, – еле слышно проворчал парень и, тяжело поднявшись, нырнул в подлесок.

Он еще не знал, что этот странный и страшный день изменил всю его дальнейшую жизнь. А ведь ничто не предвещало такой беды. Они с отцом привычно собирались на заливной луг. Нужно было сена накосить до осенних дождей. Война войной, а скотину кормить надо. Отцу одному с таким делом было не справиться. Искалечило его на германском фронте. Осколок снаряда срубил кисть левой руки.

Вот и списали вчистую реестрового забайкальского родового казака. Вернулся он хоть и калекой, а все одно с прибытком. С тех трофеев и коня купили, и коровку. Лехе самому через два года предстояло в реестр экзаменацию держать, но, похоже, не будет никаких испытаний. Нет больше ни реестра, ни империи, которой казаки от создания времен служили. А теперь, похоже, и станицы не стало.

Адмирал Колчак, поддерживаемый иностранными государствами и опираясь на штыки их солдат, издал указ, по которому в армию забривали всех мужчин от шестнадцати до пятидесяти лет. Вот и пришли в станицу солдаты с парой колчаковских офицеров, набор проводить. Леха уже запряг коней в телегу и уложил в нее косы, чтобы на лужок ехать, когда на подворье ввалились эти бесы.

Сначала к отцу сунулись, но когда руку его приметили, отстали. А после за Леху принялись. Осматривали, словно жеребца на торгу. Вот Леха и не стерпел. Двинул одного из иностранных солдат в рыло. Да так, что тот башкой в стену сарая влип. Остальные солдаты за оружие схватились, да только отец не зря одним из лучших рубак в эскадроне был. Подхватил он черен от лопаты и в пять ударов всех непрошеных гостей по двору раскидал. Вот тут-то офицеры и засуетились.

– Ты что же это, казак, государству служить отказываешься? Дезертируешь? – зловеще поинтересовался штабс-капитан, выхватывая из кобуры револьвер.

– Я, ваше благородие, свое отслужил и списан из реестра по ранению, – фыркнул отец, вскидывая обрубок левой руки. – А сына не тронь. Ему еще возраста нет. Мал он еще для войны.

– И сколько ему? – оглядывая Леху, уточнил штабс-капитан.

– Пятнадцать только.

– Врешь. На вид все восемнадцать есть, – не поверил офицер. – Здоровенный мужик. Солдата вон приложил так, что до сих пор встать не может, – кивнул он головой на служивого под стеной сарая.

– Не с чего мне врать, – гордо выпрямился отец. – Вон в церкву сходите. Там в книге все записано, – ткнул он обрубком руки в сторону церковной маковки.

– Ничего. Не переломится, – усмехнулся офицер, поводя стволом револьвера. – Шагай, парень. Пора родине послужить.

– А где она, та родина? – не удержавшись, сплюнул Леха. – Даже вас вон иноземцы защищают.

– Поговори мне еще! – вызверился штабс-капитан, снова вскидывая оружие, и тут отцовский черен от лопаты с хрустом ударил его по кисти руки.

Будь у отца шашка, быть бы тому офицеру калекой, а так только сломанными костями отделался. Леха прыжком кинулся к выпавшему револьверу, и тут же грянул выстрел. Один из солдат успел выстрелить. Бок обожгло. Упав, Леха перекатился на спину и, вскинув подхваченный револьвер, трижды нажал на спуск. Трое солдат, старательно дергавших затворами своих винтовок, упали.

Дрын, подхваченный отцом вместо оружия, треснул второго офицера по голове и тут же хлестнул по спине того, что выронил револьвер. Теперь оставалось только добить их и, собрав семью, уходить в тайгу, на заимку. Такого колчаковские офицеры безнаказанным не оставят. Это Леха понял сразу, едва увидев трупы убитых им солдат. Тяжело поднявшись, он прижал ладонь к левому боку и, испуганно глядя отцу в глаза, тихо прохрипел:

– Прости, батя.

От боли в горле пересохло. Грустно усмехнувшись, отец деловито подобрал один из упавших карабинов и, протянув его Лехе, скомандовал:

– Патроны с них возьми. Первый трофей ведь. И погоди немного. Я сейчас.

Он скрылся в доме, чтобы через несколько минут вернуться со своим походным сидором, туго набитым чем-то. За поясом отец нес свой любимый кавказский кинжал. Подарок побратима из терского казачьего воинства, с которым побратался еще в турецком походе.

– Держи, – сунул он Лехе сидор. – К бабке Чин ступай. Она тебе рану быстро залечит. Повезло, только шкуру малость попортили, стрелки, – презрительно усмехнулся отец, внимательно оглядывая рану на левом боку парня. – Сюда пока не суйся. Пусть уляжется все.

– А как же вы, батя? – опомнился Леха. – Вас же с матерью да сестрами со свету за меня сживут.

– Их тоже отправлю, – отмахнулся отец. – Сейчас первым делом тебя спрятать надо. Запомни, не должен род казачий впусте прерваться. Всё. Ступай. Только рану тряпицей заткни, чтобы кровью не истечь. Рана хоть и легкая, а кровит сильно.

Шум и конский топот у ворот заставил отца чуть вздрогнуть и с тревогой оглянуться. Леха привычным движением передернул затвор карабина, про себя только усмехнувшись. Прежний владелец этого оружия, похоже, толком и не знал, как с ним правильно обращаться. Дергал стебель, только время зря теряя. А карабин господина Мосина такого обращения не любит. Его перезаряжать плавно надо. Тогда и быстро получается.

– Беги, сынок, – резко скомандовал отец, подхватывая брошенный Лехой револьвер. – Беги. Огородами в тайгу уходи. И к бабке. К бабке сразу ступай. Расскажешь ей все, она знает, что делать.

Неожиданно шагнув к сыну, он крепко обнял его и сразу, словно устыдившись, оттолкнул, снова приказав:

– Беги.

Слушаться отца для Лехи было так же привычно, как дышать. Ведь всему, что парень умел, отец его и научил. И охотиться, и стрелять, и ухваткам воинским, всему учил. Подхватив сидор, парень закинул его на правое плечо и, привычно перемахнув забор, нырнул в подлесок. Тайга подступала к станице почти вплотную. Уже отойдя шагов на сотню, Леха услышал, как на их подворье грохнул выстрел, и, выругавшись, бросился к ближайшему дереву.

Шипя от боли, он взобрался на высоту пары своих ростов и, напрягая глаза, всмотрелся в то, что происходило в их дворе. По подворью с хозяйским видом расхаживали все те же иностранные солдаты. Потом из дома вытащили мать и двух сестер. Один из солдат тут же принялся тискать старшую сестренку, гнусно усмехаясь и корча рожи. Не удержавшись, Леха вскинул карабин и, тщательно прицелившись, спустил курок.

Голова насильника лопнула, окатив красным стену сарая. Солдаты тут же забыли про женщин и принялись прятаться, осматриваясь и пытаясь понять, откуда в них стреляли. Плавно передернув затвор, Леха взял на прицел еще одного солдата и снова выстрелил. Стрелять его отец научил здорово. Один выстрел, одно попадание. Иначе стрелять – пустой перевод патронов. Так опытный казак всегда повторял. Выпустив все пять патронов, Леха заметил, как от станицы в тайгу пробираются фигурки солдат. Сообразив, что они пытаются его обойти, парень спустился с дерева и, на ходу перезаряжая карабин, быстро зашагал в нужную сторону.

Но среди солдат, похоже, нашелся опытный проводник, сумевший разобраться в его следах. Очень скоро парень заметил погоню и принялся путать следы. Ранение и потеря крови не позволяли ему бежать, так что пришлось вспомнить все, чему когда-то учил отец. Дважды он сходил в ручей и двигался по колено в воде, выбираясь на прибрежные камни, чтобы сбить врага со следа. И вот теперь, убедившись, что сумел оторваться, Леха направился в нужную сторону.

На хутор бабушки Чин. Если быть точным, то Чин была ему прабабкой, но Леха привык называть ее бабушкой. Она его всегда называла странным именем Лю, но Леха не обижался. Знал, что бабка называла его так с самого детства. Еще когда он толком и ходить не умел. А самое главное, именно она, бабушка Чин, обучила его тому, что для многих в станице было странным и непривычным. Но сам Леха придерживался мнения отца. Знания лишними не бывают.

* * *

– Сколько раз тебе было повторять, что рану нельзя оставлять открытой? – возмущенно ворчала бабушка Чин, вычищая ему попорченную шкуру.

– Так некогда было, бабушка, – скрипнув зубами, выдохнул Леха. – Гнались за мной.

– Надо было хоть воском медовым замазать, – вздохнула бабка, засыпая рану смесью толченых трав.

Травы она разбирала ловко. Потому и жили они с прадедом на хуторе, в тайге. Где и когда эти двое познакомились, не знал никто. Просто однажды прадед вернулся из приграничного похода, привезя с собой юную девушку китаянку. В казачьей среде подобные браки были не редкостью, так что долго судачить об этом даже записные кумушки не стали. Так, перемыли косточки пару седмиц, да забыли.

Как они жили и чем занимались, Леха толком не знал, да и, по совести сказать, не сильно интересовался. Прадед до его появления на свет не дожил, а бабка так и жила на хуторе. Только иногда Леху привозили к ней, когда матери приходила пора рожать очередного ребенка. Став постарше, Леха и сам начал бегать на хутор. Там ему было интереснее. Бабушка Чин знала многое. Именно от нее он и узнал, что такое чайная церемония и каллиграфия. А главное, она стала учить его приемам борьбы, очень похожим на ухватки пластунов.

И именно у бабки он научился понимать и легко говорить на языке манджур и разбирать письмо наречия мандарин. Зачем это было нужно, Леха и сам не знал, но учиться ему было интересно. Конечно, настоящим мастером каллиграфии и знатоком чайной церемонии он не стал, но и в иероглифах тоже не путался. Вообще, с бабушкой ему было куда как интереснее, чем в станице. Отец, прознав об этих занятиях, только задумчиво хмыкнул и уже первой же весной взял его с собой на приграничный торг.

Ханьские купцы, увидев юного казачка с монгольскими скулами и темно-карими глазами, только усмехались поначалу, но когда Леха начинал говорить с ними на наречии мандарин, тут же теряли усмешки и начинали отвечать очень даже вежливо. Почему сам отец не знал языков, Леха так и не понял. То ли ему лень учиться было, а то ли к языками не сильно расположен был, непонятно, но так оно и было. Из всей семьи бабушка Чин учить взялась только маленького Леху.

Дождавшись, когда бабка закончит с перевязкой, парень поднялся и, натягивая рубаху, спросил:

– Бабушка, а винтовка моя цела еще?

Откуда дед привез винтовку Генри, в семье не говорили, но Леха получил ее в полное свое распоряжение и умудрялся выбивать из нее пять мишеней из пяти. Так что для возвращения за семьей эта винтовка была ему предпочтительнее. Проще говоря, привычнее. Мосинский карабин, безусловно, мощный, но своя винтовка словно сама к плечу льнула. С ней парень давно уже забыл, что такое промах.

– А к чему тебе винтовка? – грозно поинтересовалась бабка, развернувшись к нему всем телом.

– Да как же?! – растерялся Леха. – Нужно ж домой. В станицу. Там же мамка с сестрами остались, – принялся объяснять он, размахивая руками.

– Они казачки. Сами управятся, – жестко отрезала бабка. – А тебе с такой раной только и осталось, что воевать. Дай сначала корке схватиться. Иначе кровью изойдешь.

– Батя сказал, что это царапина, – растерянно проворчал парень, удивленно рассматривая повязку.

– Соврал он тебе, чтобы не пугать, – тяжело вздохнула бабка. – Пуля насквозь прошла и, похоже, ничего сильно не зацепила. Но ты пока бегал, в нее какая-то грязь попала. Так что нельзя тебе пока тело напрягать. Может антонов огонь случиться.

– Но как же… – окончательно растерявшись, повторил парень. – Это ж получается, я их бросил, – еле слышно прохрипел он.

– Никого ты не бросал, – рявкнула в ответ бабка. – Ты последний мужчина в роду. Последний, слышишь, Лю?! И сделал ты то, что тебе отец родной велел. Или ты решил, что лучше старших все понимаешь?

Взгляд бабки вонзился в него, словно клинок. Лю звала его только она, и только когда он сумел в чем-то провиниться. Потупившись, Леха тяжело вздохнул и замолчал, не понимая, что делать дальше. Вздохнув в ответ, бабка подошла к лавке, на которой он сидел, и, погладив его по голове крепкой, мозолистой ладонью, тихо подсказала:

– Не грусти. Знаю, что тяжело все это принять. Уж поверь, и со мной всякое было. Да только ничего ты тут не изменишь. Перетерпи. Вот подживет рана, и сбегаешь в станицу. Тебе и тут-то оставаться опасно. Вы с отцом солдат да офицеров побили. Искать станут. А то, что ты мой внук, вся округа знает. Тут и гадать не надо. Одного взгляда хватит, чтобы понять, что мы одна кровь.

Грустно усмехнувшись, Леха только кивнул, покосившись на небольшое зеркальце, висевшее на стене. Бабка была права. Они и вправду были очень похожи. Только одна особенность их различала. Глаза. Обычно глаза Лехи, когда он был спокоен, были обычного темно-карего цвета. Но стоило только ему разозлиться или начать волноваться, как они становились антрацитово-черными. Такими темными, что нельзя было отличить радужку от зрачка даже при ярком дневном свете.

Еще раз вздохнув, бабка прошла за печку и, пошебуршав там чем-то, вернулась обратно, неся в руках сидор, с которым Леха и пришел, и его старую винтовку.

– И карабин свой забери, – добавила она, протягивая ему вещи. – За выпасом в шалаше поживешь пока. Ежели сюда заявятся, найду, что им ответить. Пойдем, провожу тебя.

Кивнув, Леха поднялся и, подхватив карабин, закинул на правое плечо отцовский сидор. Они вышли из дома и по узкой тропе двинулись в тайгу. Версты через две бабка ловко нырнула в заросли ивы, потянув внука за собой. Про эту узкую стежку знало всего несколько человек. Именно тут, на берегу крошечного родника, бабка поставила с его помощью шалаш и сушила собранные травы.

Убедившись, что Леха устроился нормально, бабка ласково потрепала ему коротко стриженные волосы и, развернувшись, отправилась обратно.

Разложив вещи, парень развел огонь в крошечной железной печке и, с сомнением осмотрев окровавленную рубаху, сунул ее в топку. Стирать и штопать ее было бесполезно. От крови материя была заскорузлой и уже начала пахнуть. Поворошив угли, Леха поставил на печку небольшой медный чайник с водой и, развязав собранный бабкой узелок, принялся с интересом изучать его содержимое.

Перекусив, парень напился чаю и, устроившись на собранной у стены лежанке, прикрыл глаза. Бабка была права. От потери крови его все еще пошатывало и немного подташнивало. А еще все время хотелось пить. Уснул он незаметно для себя. Разбудили Леху сороки. Их возмущенный треск заставил парня подскочить на лежанке и схватиться за оружие. Тряхнув головой, чтобы разогнать сонную одурь, парень несколько секунд сидел замерев, пытаясь понять, что его разбудило.

Потом какое-то странное чувство заставило его сердце сжаться, а по спине пробежала странная холодная дрожь. Привычно проверив оружие, Леха вышел из шалаша и, передернув скобу, двинулся в сторону бабкиного дома. Что именно его туда потянуло, парень и сам не понял. Пройдя быстрым шагом почти до самого дома бабки, Леха вдруг замер, из-за куста рассматривая постройки.

Он снова не понимал, что именно так резануло ему глаз, но тут явно было что-то не так. Наконец, в третий раз осмотрев все тщательно, парень понял, что именно его насторожило. Из трубы не вился дымок. И куры, обычно бродившие в загоне, вообще не издавали ни звука. Словно их и вовсе не было. Прижав приклад винтовки к плечу, парень плавно вышел из кустов и, обходя дом по кругу, двинулся к сараю, который бабка использовала как курятник.

У крыльца, кучей старого тряпья, лежало тело женщины. Замерев на секунду, Леха подбежал к телу и, осторожно перевернув его лицом вверх, глухо завыл. Три пули вошли в сухую грудь бабушки Чин. Тонкая струйка уже начавшей подсыхать крови скатывалась из уголка ее плотно сжатых губ, теряясь где-то за воротом кофты.

– Бабушка, – хрипя пережатым от рыданий горлом, стонал он, сжимая кулаки в бессильной злобе.

Потом, усилием воли взяв себя в руки, парень поднялся и, привычно проверив винтовку, направился к калитке. У ворот по следам стало понятно, что сюда приезжал десяток солдат. Быстро осмотревшись, Леха перекинул ремень винтовки через шею и помчался по следу волчьим бегом. К темноте он догнал вставших лагерем солдат. Похоже, после расправы над бабушкой они уже никуда не торопились.

Обойдя солдатский бивак по кругу, парень выбрал самую удобную позицию и, плавно передернув рычаг винтовки, взял на прицел офицера. Молодой поручик, сидя на седле, не спеша попивал заваренный кашеваром чай. Пуля пробила его кружку и вошла офицеру в грудь. Дальше Леха действовал, словно механическая игрушка. Плавное движение кистью руки, и стреляная гильза вылетает из затвора.

Прицел – и выстрел. Перевод ствола, с одновременной перезарядкой, и снова выстрел. Отец недаром потратил столько времени на его обучение. Орудовать этой винтовкой парень стал так, словно она была продолжением его руки. Весь десяток был уничтожен меньше чем за минуту. Перезарядив винтовку, парень обошел всех лежавших и сделал еще два выстрела, добив подранков. Воинскую науку отец в него вбил крепко.

Оставлять за спиной живых врагов самая большая глупость, какую только может сделать воин. У этих иностранцев не было ни совести, ни чести, и выстрелить в спину для них было так же нормально, как для любого человека дышать. Быстро обыскав тела, Леха собрал все ценное, патроны к своему карабину и снял с офицера кобуру с револьвером. Теперь, когда граница была пройдена, ему больше незачем было осторожничать.

Эти люди пришли в его дом с оружием, а значит, их нужно убивать. Эта мысль билась в мозгу парня, заставляя его вспоминать все, чему когда-то учил его отец, и действовать так, как действовал бы любой опытный воин. Перерыв все чересседельные сумки, Леха собрал все, что могло ему понадобиться в дороге, и принялся сортировать добычу.

Продукты, новая ткань на портянки, патроны к револьверу Нагана и карабину, деньги и ценности, которые солдаты награбили во время своих походов по окрестным станицам и деревням. В общем, все, что могло бы помочь ему выжить и отомстить. Собрав и уложив в сумки все необходимое, парень задумчиво осмотрел коней и, вздохнув, тряхнул головой, еле слышно проворчав:

– Нет. В тайге они мне только обузой станут. Пешком, оно надежнее будет.

Собрав все стреляные гильзы к своей винтовке, парень задумчиво покатал их на ладони и, чуть пожав плечами, ссыпал в карман. От этого движения рана на боку снова начала ныть. Сунув руку под рубашку, Леха аккуратно ощупал повязку и, в свете костра осмотрев пальцы, мрачно вздохнул:

– Опять кровит. Придется на хутор вернуться. Бабушкиных трав с собой взять.

Поднявшись, он отвязал всех лошадей и, сняв с них узду, отогнал в сторону от костра. Запах крови привлечет сюда лесное зверье, так что безобидной скотине лучше убраться подальше. Уж лошади тут вовсе ни при чем. Еще раз внимательно осмотревшись и убедившись, что ничего не пропустил и не забыл, Леха закинул сумки на плечо и, держа винтовку в правой руке, скрылся в тайге. Ходить по ночному лесу он умел. Охота всегда была большим подспорьем в прокорме семьи. Да чего там говорить, если все мужчины станицы промышляли пушниной и рыбой. Одними приграничными стычками сыт не будешь.

Да, казаки всегда считались порубежной стражей и регулярно объезжали свои участки границы, отлавливая контрабандистов и всяких бандитов, что промышляли на нашей стороне, но это не мешало им торговать и водить дружбу с порубежными ханьцами, а иногда, как в случае с Лехиной бабкой, даже создавать семьи. Это была обычная жизнь людей, живших на самом краю некогда громадной империи.

Однажды, на ярмарке, Леха видел в лавке букиниста большую книгу, в которой были нарисованы всякие страны. Вот там ему и показали, в какой большой стране он живет. От края до края скакать устанешь. К дому бабки он вернулся далеко за полночь. Сбросив поклажу, Леха поднял тело бабушки на руки и, скрипя зубами от боли в боку, отнес ее в дом. Теперь ему предстояло похоронить ее рядом с прадедом. Ведь бабушка Чин потому и осталась жить на этом хуторе.

Тут, на соседнем пригорке был похоронен тот, с кем она прожила всю жизнь и кому родила пятерых детей. И именно там она завещала похоронить себя, часто повторяя это Лехе. Теперь пришло время исполнить ее последнюю просьбу. Но сначала парню нужно было хоть немного отдохнуть. Слишком много сил отняли у него погоня и перестрелка. С этой мыслью парень скинул сапоги и, едва растянувшись на лавке, уснул.

* * *

Леха растерянно бродил по пепелищу, боясь поверить собственным глазам. Еще недавно крепкая станица на семь десятков дворов перестала существовать. Иностранные солдаты сожгли всё. Даже старую церковь, которую казаки строили всей станицей. Своими силами и на свои деньги. Во многих дворах парень нашел трупы собак, которых солдаты стреляли, едва войдя в ворота. Всю остальную живность или реквизировали в армию, или пустили под нож на кухне.

Вернувшись туда, где еще три дня назад был их дом, Леха обессиленно опустился на колени и, уперевшись лбом в ствол винтовки, тихо заплакал. Он остался один. Совсем. Из некогда большой дружной семьи выжил только он. Отчаянью паренька не было передела. Он винил в случившемся себя, солдат, войну, революцию, черта, дьявола… Но что делать дальше, Леха не понимал. Знал только одно. Он должен отомстить.

Кому? Да тем же иностранцам, которые пришли на его землю и начали диктовать всем свои правила. Кое-как успокоившись, парень поднялся и, утерев слезы, отправился на околицу станицы. Разобраться в оставленных убийцами следах было не сложно. Куча верховых коней и целое стадо угнанного скота не могли пройти бесследно. Встав на след, парень двинулся вперед, сам не зная, что будет делать дальше, но сейчас ему требовалось только одно. Действие.

Не важно, какое. Бежать, стрелять, драться, все равно. Главное, что-то делать. След вывел его к полевому лагерю чешского пехотного полка. Обойдя его по кругу, Леха подобрался поближе к тому месту, где стояли палатки офицеров, и, устроившись в кустах бузины, принялся наблюдать. Как говорил отец, если уж решил воевать, то делать это надо по науке. Дуриком ничего хорошего не получается.

Уже к вечеру он знал в лицо всех офицеров полка и примерно представлял, кто именно командовал всей этой вооруженной толпой. Дождавшись ужина, парень сменил позицию и, проверив заряд винтовки, приложил ее к плечу. Пять выстрелов прозвучали треском пулемета. Четверо офицеров рухнули на землю, обливаясь кровью. Еще один, свалившись с табурета, на котором сидел, неловко пополз к ближайшей палатке.

Добить его у Лехи уже не было времени. Солдаты явно бывали в боях и на стрельбу отреагировали быстро. На кусты, в которых прятался парень, обрушился шквал свинца, но Лехи там уже не было. Отстрелявшись, он упал на землю и, быстро подобрав стреляные гильзы, пополз в сторону. Уйдя за деревья, Леха поднялся и побежал по кругу, обходя лагерь по широкой дуге. Из лагеря выбежала примерно рота солдат и принялась охватывать обстрелянные кусты.

Но парня там уже не было. Оббежав лагерь, он подобрался поближе к его краю и, всмотревшись в снующую толпу, приметил высокого чешского офицера, который громовым голосом пытался навести хоть какой-то порядок. Вскинув винтовку, Леха навел прицел ему между лопаток и плавно спустил курок. Пуля ударила офицера в середину спины, бросив его лицом на стоявший перед ним пулемет.

Убедившись, что попал, парень оттянулся обратно в тайгу и снова побежал. На этот раз вслед ему ударили сразу два пулеметных ствола. Упав на землю, Леха переждал этот свинцовый вал и, стряхнув с головы листья и мусор, побежал дальше. Уже почти стемнело, а ему еще предстояло найти место для ночлега. Наткнувшись на неглубокий по летнему времени ручей, он прошел вниз по течению примерно с полверсты и, выйдя на другой берег, снова углубился в тайгу.

Наткнувшись на старый бурелом, парень спустился в яму, оставленную большим выворотнем, и, перезарядив винтовку, принялся разводить костер. Нужно было поесть и как следует обиходить полученную рану. Покойная бабушка была права, когда говорила, что ему еще рано заниматься чем-то серьезным. Едва появившаяся корочка то и дело трескалась и начинала кровить. Благо, уходя с хутора, он прихватил весь запас толченых трав и полотна для перевязок.

Подвесив над костерком чайник, парень стянул с себя рубаху и принялся осторожно разматывать повязку. Шипя от боли и тихо ругаясь, он промыл рану крепким первачом, найденным в бабкином доме, и, присыпав ее смесью трав, принялся неловко перевязываться. Еле слышный хруст сучка заставил его выронить свернутую в рулончик ленту полотна и подхватить винтовку.

– Помочь? – удивленно улыбнувшись, тихо спросил подошедший к яме мужчина.

– И сам управлюсь. Ты кто? – невежливо отозвался Леха.

– Матвей.

– И чем ты тут промышляешь, Матвей? – не унимался парень, держа незнакомца на прицеле.

– Ничем. Мимо шел, да отсвет костра твоего приметил. Похоже, заблудился я, – признался мужчина с некоторой растерянностью.

– А куда шел-то? – насторожился парень.

– Мне к железной дороге надо, – помолчав, нехотя признался мужчина.

– Далеко ж ты, однако, забрел, – растерянно проворчал Леха. – Оружие есть?

– Револьвер да нож, – вздохнул мужик, откидывая полу армяка.

За поясом у него торчал револьвер одноразового действия фирмы Смит-Вессона. То, что он без самовзвода, Леха понял по высокой спице курка.

– Это где ж ты такую древность добыл? – фыркнул Леха, опуская винтовку.

– По случаю достался, – усмехнулся мужчина в ответ. – К костру-то пустишь или прогонишь?

– Присаживайся. Только не балуй, – вздохнул парень. – Не смотри, что мне годов мало, пристрелю быстрее, чем пикнуть успеешь.

– Думаешь, что ты с винтовкой обернешься быстрее, чем я с револьвером? – иронично уточнил Матвей, спускаясь в яму.

Вместо ответа Леха одним плавным движением выхватил из-за спины трофейный револьвер Нагана. Оружие не самое большое и ухватистое. Вздрогнув, Матвей удивленно хмыкнул и, качнув головой, осторожно устроился напротив парня, демонстративно держа руки на виду.

– Ты из казаков, что ли? Уж больно ловко у тебя с оружием получается, – помолчав, спросил он.

– Из них, – коротко кивнул Леха, снова принимаясь за перевязку.

– Давай помогу, – повторил свое предложение Матвей. – Да ты не беспокойся. Мне с тобой ссориться проку нет. Говорю же, заплутал я. А на тебя нападу, так вообще из тайги этой не выйду.

– Ну, помогай, – вздохнув, принял Леха помощь.

Матвей осторожно пересел поближе и, забрав у него рулончик полотна, принялся ловко перевязывать парня. Закончив, он вернулся на выбранное место и, кивнув на рану, поинтересовался:

– Где пулю поймал?

– Меня в армию забрать хотели, – снова вздохнул Леха. – Колчаковцы. А батя не дал. Вот на подворье и схлестнулись. Я сбежал, а чехи после всю станицу сожгли, – коротко рассказал он.

– А далеко станица твоя? – насторожился Матвей.

– Верст семь отсюда.

– А колчаковцы?

– Версты три в ту сторону. Там у них лагерь полевой. Я там пошумел сегодня малость, так что тебе туда лучше не соваться, – зло усмехнулся парень.

– Пошумел? Это как? – не понял Матвей.

– Пятерых офицеров в том лагере пристрелил, – хищно улыбаясь, ответил Леха. – За станицу. За родичей моих.

– Отомстил, значит, – понимающе кивнул мужчина, принимая у парня чашку с чаем.

– Отомстил. Иль ты из тех, кто, как попы говорят, по щеке ударили, другую подставь? – зашипел в ответ Леха.

– Нет, – усмехнулся Матвей. – Я не из них. Я вообще попам не верю. Да и остальным не очень.

– А остальным, это кому?

– А всем тем, кто у власти или властям служит.

– Так ты этот, как его, сицилист?

Про эту политическую братию Леха слышал много. И не всегда эти слухи были правдивыми. Впрочем, отличить правду от слухов тут было не сложно. Те, кто про них рассказывал, врали так, что даже слушать смешно было.

– Социалист, – со смехом поправил его Матвей. – Ну, ежели коротко, то можно и так сказать. А вообще, я за то, чтобы каждый рабочий человек мог сам своей судьбой распоряжаться.

– А почему только рабочий? – удивился Леха. – Это что ж получается, что крестьяне или казаки те же не работают вовсе?

– Рабочий, в нашей с тобой беседе, означает человека, который что-то сам, своими руками делает. В том числе и те, кого ты назвал, конечно.

– Грамотный, – с непонятной интонацией протянул Леха.

Сам он грамоте разумел. Приходскую школу одним из первых закончил, так что и читать, и писать, и считать умел.

– Грамотный, – улыбнулся в ответ Матвей. – Пять лет назад московский университет закончил.

– Анжинер, выходит, – понимающе кивнул Леха.

– Инженер, – снова кивнул Матвей.

– А в тайге нашей чего забыл?

– С каторги я сбежал, – помолчав, тихо признался мужчина, внимательно отслеживая реакцию парня.

– С каторги?! – удивленно переспросил Леха. – Это что ж ты, против царя умышлял?

– И против царя, и против власти бояр да князей всяких, – решительно кивнул Матвей. – Говорю же. Люди труда должны сами свою судьбу решать. И судить их должны не дворяне, а сами работные люди. Свои.

– Это получается, вроде как у нас. Казачий круг судит, – понимающе кивнул Леха. – Ну, это понятно. А империей тогда кто управлять станет, ежели царя не будет? Вон, учредительное собрание уже доуправлялось. Иностранцы в земле нашей что хотят делают.

В голосе парня прозвучало столько злости, что Матвей невольно вздрогнул и дернул рукой к револьверу за поясом.

– Не балуй, – глухо рыкнул Леха, моментально выхватывая свой ствол.

– Извини, – повинился мужчина, показывая ему пустые ладони. – А ловко это у тебя выходит. Моргнуть не успел, а револьвер уже в руке. Научишь? А то я и стрелять толком не умею, – смущенно признался он.

– И как только ты с каторги сюда добраться сумел? – удивленно проворчал парень, убирая оружие. – По тайге ходить не умеешь, с оружием обращаться тоже. Другой бы сгинул давно. А ты ничего. Еще идешь.