Loe raamatut: «На другой стороне холма», lehekülg 4

14. Карта Гильзентера. Часть первая

Арон Гильзентер был первым, кому пришла в голову мысль, что главная тайна Айрантс-Гил может быть совсем не связана с происхождением этих мест. Возможно, полагал Гильзентер, Айрантс-Гил не столько прародитель, сколько хранитель тайны.

Если хочешь что-то хорошо спрятать, положи это на самом видном месте. И тогда его никто не найдёт.

Надо отметить, что Арон был не совсем обычным человеком. Нет, конечно, всю жизнь он оставался таким же, как все мы, из плоти и крови, необычной была его профессия: Арон писал сценарии к кинофильмам.

Как правило, мы знаем и помним имена режиссёров или полюбившихся актёров, а вот сценаристов… Они как-то отходят на второй план. А ведь именно в их воображении рождается история, которую мы потом видим на экране.

Кстати, к самой Истории с большой буквы, как академической науке¹⁷, Арон также имел самое прямое отношение. По образованию он был историком, выпускником Броканского университета – старейшего университета Элленаи. Так что историю, древние легенды и мифы родной страны Арон знал превосходно. И работу сценариста он начинал именно с исторических фильмов.

Закончив с отличием университет, он начал преподавать на родной для него кафедре истории и филологии Древней Элленаи. Через пару лет, удачно защитившись, он стал самым молодым профессором на историческом факультете, и казалось, его научная карьера будет долгой и успешной.

Но тут в судьбе Арона происходит резкий поворот. Его приглашают выступить научным консультантом на съёмках исторического фильма «Ключи от замка Арк». Арон с энтузиазмом погружается в незнакомый для себя мир кинематографа и даже выступает одним из соавторов сценария картины. Фильм вызвал восторженные отзывы критиков и заслуженный успех у зрителей, хотя съёмки исторических фильмов, общая канва сюжета которых известна всем, – дело рискованное. Замок Арк – самая известная достопримечательность на юге Элленаи. В конце концов, именно в честь этого замка и назван сам город Арк-Родрэм – столица отечественной киноиндустрии. Арк-Родрэм – это как Лос-Анджелес для Голливуда. А уж душещипательную и трагическую историю любви рыцаря Тренкора и принцессы Айлии, заточённой в темнице этого замка, нынче знает каждый школьник. И каждый по-своему представляет, рисует в своём воображении образ славного Тренкора – рыцаря без страха и упрёка – и красавицы принцессы.

А дальше были «Стальной берег» и «История открытий» – художественно-исторический сериал о славных и легендарных временах эпохи открытия и освоения Элленаи. Работа над этим сериалом и стала поворотной в судьбе Арона. Сценарий к следующему фильму – «Рыцари Света и Тьмы», Арон уже написал самостоятельно.

Научный мир потерял Арона Гильзентера – учёного-историка, зато мировой кинематограф приобрёл одного из самых успешных киносценаристов.

Со временем писательские интересы Арона вышли далеко за пределы исторических саг. Вершиной в его творческой карьере стал сценарий к фильму «Счастливчики с улиц Арк-Родрэма» – история о трёх друзьях детства, каждый из которых выбрал свой путь: один стал преступником, другой сыщиком, а третий адвокатом. Судьбы всех троих, спустя десятки лет после того, как они выросли и расстались, вновь пересекаются в их родном, но уже ставшем совсем другим городе. Трое бывших друзей, удел одного из которых – грабить, второго – ловить преступников, а третьего – защищать в суде, в том числе и тех, кто этого не достоин, сводит вместе громкая история с дерзким ограблением самого роскошного казино Арк-Родрэма – «Золотой жук».

Последним фильмом, поставленным по сценарию Арона Гильзентера, стали «Цветы гнева».

Арон Гильзентер погиб через пару лет после окончания съёмок этого фильма, в свой День рождения. Он просто захлебнулся рвотой. Дочь писателя, Эйша, обнаружила отца мёртвым на полу в рабочем кабинете в его роскошном особняке на Ратад Гу-Айт. Предчувствуя беду после того, как она не смогла дозвониться до него, чтобы поздравить с Днём рождения, Эйша на следующий же день первым утренним рейсом вылетела из столицы в Арк-Родрэм. Но было уже слишком поздно.

Два года, прошедшие после съёмок последнего фильма, Гильзентер безвылазно провёл в своём доме. Весёлый, жизнерадостный Арон, которого знала и любила вся богема Арк-Родрэма, исчез навсегда. Его сменил Арон-затворник. Он больше не писал сценариев, не появлялся на вечеринках кино и поп-звёзд. Тихо и незаметно Арон расстался с женой Виерой, и в его жизни остался только один человек, с которым он поддерживал связь, – его дочь Эйша.

Конечно же, смерть Гильзентера была тут же связана с чередой других смертей участников съёмок фильма «Цветы гнева». Но попытки отыскать хоть какие-то мотивы, побудившие Арона принять заведомо смертельную дозу амфетамина, оказались тщетными. Изучение дневников в архиве Гильзентера также не дало результатов: никаких записей, сделанных после окончания съёмок фильма, просто не оказалось.

Итак, всякие попытки разгадать загадку странной смерти хозяина дома на «дороге в никуда», в это самое «никуда» и уводили¹⁸. Правда, был ещё один вопрос, задать который мог лишь тот, кто лично хорошо знал Гильзентера: его ярко выраженный перфекционизм в виде стремления каждому своему действию придавать смысловую завершённость и совершенство и давнюю страсть к оккультным наукам; тот, кто знал истинную цену хранящейся у него в доме колоде карт Таро. То была первая, 1910 года, редакция классической колоды карт Артура Уэйта¹⁹, выполненная вручную по пергаменту самой Памелой Колман Смит²⁰. Для Арона это была просто бесценная реликвия. И тем загадочней, что в этой колоде, найденной Эйшей в верхнем ящике отцовского рабочего стола, отсутствовала одна карта – седьмая карта старших арканов – Колесница.

15. Попытка к бегству

Беззвучное пространство котловины Айрантс-Гил раскалывает далёкий, кажущийся нереальным и чужим для этих мест звук выстрела. Рэй резко останавливается, замирает, а потом поворачивает голову в сторону звука. За своим правым плечом, далеко, на западном берегу озера, у вынырнувшего из тумана гигантского дуба, он видит две крохотные человеческие фигуры.

Кенн подносит к глазам бинокль, и мощная оптика тут же приближает их. Эти люди ему незнакомы. У одного в руках карабин. Кенн замечает, что на оружии отсутствует оптический прицел. Второй смотрит в бинокль, объективы которого нацелены на Рэя.

Человек с биноклем, убедившись, что Кенн разглядывает именно их, призывно машет ему рукой. Но у Рэя нет желания с кем-либо здесь встречаться. Тем более, когда незнакомцев двое и у них оружие. Он не отвечает им.

Похоже, такая невежливость парням не нравится. Первый направляет карабин на Кенна, но потом опускает ствол вниз.

Рэй игнорирует и этот знак.

Тогда второй протягивает руку вперёд. Кенн догадывается, что это движение адресовано именно ему, а не напарнику. Он отнимает бинокль от глаз и смотрит в указанном направлении. По серой жухлой траве, ныряя меж камней, к нему во весь дух мчится охотничий пёс.

Рэй бросает взгляд на уходящий в свинцовую высь склон горы Айрантс-Гил. До перевала и оставленного за ним «Мориона» ещё очень и очень далеко.

Но можно и успеть. Надо успеть. Рэй срывается с места и бежит вверх по склону.

Преследователи устремляются за ним. Чёрная точка несущегося к Рэю пса стремительно проглатывает разделяющее их расстояние.

Как он проглядел появление в долине чужаков!? Когда они его выследили? Вчера? Нет… Вчера Рэй был намного осторожнее. Ночевал он в доме у разрушенной церкви, в небольшой пустой комнате на втором этаже. Из разбитого окна открывался восхитительный вид на озеро и возвышающийся за ним Айрантс-Гил. Вся местность, включая оба подхода с восточного и южного перевалов, отлично просматривалась. На окраине посёлка, как обычно, в тумане, плыл в известном лишь ему направлении исполинский дуб.

Огня Кенн не разводил – нужно было оставаться незамеченным. Холодная пища, конечно, не фонтан, но большой термос с горячим чаем здорово ему помог. Последнюю кружку крепко заваренного кенийского чая он оставил на конец своего путешествия, мечтая выпить его уже в кабине своего «дома на колёсах» – старого дружищи «Мориона».

Ни утром, ни после полудня, когда Рэй покидал исследованный им посёлок, он тоже ничего подозрительного не заметил. Правда, низкая, скрывающая вершины гор облачность и рваные лоскуты тумана над озером и котловиной могли сослужить ему недобрую службу.

За спиной Рэя раздаётся ещё один выстрел. Дело приобретает совсем нешуточный оборот. Хуже всего то, что на склоне горы Кенн как на ладони: он просто лёгкая мишень, и пуля в его голове – это только вопрос времени.

Рэй оглядывается назад. Преследователи ещё далеко, но они бегут по ровной поверхности, а Кенн – забирается вверх. Он понимает, что очень скоро расстояние между ними сократится до дистанции достаточной для одного точного выстрела из карабина, пусть и не оснащённого оптическим прицелом.

Пса Рэй не видит: наверно, тот скрылся за очередным валуном.

Действуя больше на инстинктах, Кенн резко сворачивает влево, к осиннику и оврагу. Он сбегает вниз, ломая тонкие оголённые деревца и ветки кустарников. По самому дну оврага, меж камней, клокочет и бурлит горный ручей. Рэй перебирается на другой его берег и начинает быстро подниматься вверх по откосу. Когда он оказывается по другую сторону оврага, то впервые слышит злобный лай догоняющей его собаки.

Неожиданно на смену стоящему над котловиной мёртвому штилю с вершины Айрантс-Гил вниз по уклону прокатывается волна холодного, обжигающего лицо ветра, а за ним, из низко висящих свинцовых туч, низвергаются огромные хлопья снега.

Рэй оглядывается назад. Снег валит сплошной стеной, и эта стена отрубает лай пса. Но только лай. Сам пёс показывается на противоположной стороне оврага, продолжая со злобой и остервенением преследовать Кенна.

Рэй вскидывает свой «Везербай». Раздаётся выстрел.

Он видит, как по белому покрывалу снега вниз по склону оврага катится визжащее в смертельной агонии животное, а за ним тонкой полосой стелется рубиновый след крови.

Рэй продирается сквозь жидкую полоску осинника и невысоких берёз. Впереди полоса курума. Какое-то время он пытается бежать вверх по откосу, вдоль самого края каменной реки. Но пространство между двух полос – деревьев и камней – настолько узкое и неудобное, что почти лишает всякой возможности двигаться быстро.

Ему не остаётся ничего другого, как форсировать каменный поток. Рэй ступает по сланцевым, наваленным друг на друга серым плитам. Полоса курума, тяжело проходимая даже в сухую погоду, в снегопад становится просто убийственно опасной.

Уже на середине каменной реки Рэй поскальзывается и выпускает из рук карабин. «Везербай» падает в одну сторону, Кенн в другую. Приподнявшись, он тянется за ремнём валяющегося в паре ярдов от него карабина, но «Везербай», словно живой, убегает от него. Он движется. И не вниз по склону, а валится внутрь раскрывшейся в теле каменного потока расщелины. Между тем плита, на которой поскользнулся Рэй, покачнувшись, наклонилась в сторону расщелины и Кенн, как пойманный невидимым великаном приз в игровом автомате, лихорадочно цепляясь руками и ногами за тяжёлые каменные блоки, медленно заскользил в разверзшуюся бездну.

16. Карта Гильзентера. Часть вторая

Арон Гильзентер долго вынашивал идею обследования района горы Айрантс-Гил. Он был слишком заметной фигурой для того, чтобы спокойно выехать отдохнуть к северному побережью, подышать свежим, бодрящим морским воздухом и полазить по скалистым горам в поисках вдохновения к очередному своему шедевру. Господа папарацци не зря едят свой хлеб, и рассчитывать на то, что его оставят в покое, один на один с дикой природой, было глупо.

И тогда Арон написал сценарий «Цветов гнева», уговорил своего старого друга, режиссёра Винсенте Гальварди, сменить тёплое побережье итальянской Ривьеры на холодный берег северной Элленаи. Старина Гальварди был мало известен широкой публике, снимая в основном малобюджетные арт-хаузные фильмы. Но к началу 80-х годов прошлого века, когда в Италии наметился затяжной спад интереса к отечественному кинематографу, снять что-то стоящее, пусть даже за малые деньги, а тем более не в русле мейнстрима, стало практически невозможным. Кто-то, как Феллини²¹, благодаря своему огромному авторитету, ещё мог надеяться на постановку очередной картины. Другие, как Бертолуччи²², переключались на международные проекты. Те же, кто не имел ни своих людей в Чинечитте́²³, ни твёрдых шансов собрать хорошую кассу в прокате, были вынуждены прозябать в нищете и безвестности.

Приглашение малоизвестного иностранного режиссёра, спорная тематика фильма и далёкие от тёплых пляжей Арк-Родрэма места съёмок, как и ожидал Гильзентер, не вызвали особого восторга у журналисткой братии. Таким нехитрым способом съёмочная группа избавилась от нежелательных соглядатаев и на долгие полгода зависла в посёлке, специально отстроенном для съёмок картины.

Чтобы придать вес и значимость своему желанию видеть в режиссёрском кресле новой киноленты именно Винсента Гальварди, Арон в своём письме к нему отправил одну из карт Таро, которая символизировала победу и успех. Это была седьмая карта старших арканов – Колесница.

17.

Opus

39

Рэй находится в тёмном зале. Он вертит головой в разные стороны, но ничего не видит, зато чувствует, что он здесь не один. Рядом с ним кто-то есть. Рэй не слышит их, но ощущает, как они переговариваются между собой и даже смеются. Этот странный тёмный зал, эти неслышные голоса и невидимые лики окружающих людей совсем не вызывают у Рэя страха. Наоборот, он предчувствует что-то волнительное, таинственное, то, чего ждал давно и что вот-вот случится.

Рэй охватывает ладонями подлокотники кресла, в котором он так уютно сидит. Какое большое кресло. Он даже не достаёт ногами до пола. Зацепив ногу за ногу, он опять царапает лодыжку о колючую пряжку на сандалиях, которые ему купила мама в начале лета. Это у него последнее лето перед школой, когда можно бесшабашно бегать по двору, кататься на велике и купаться в озере. Конечно же, купаться втихую. Если об этом узнает мама!… А ещё хуже – отец!…

Рэй доедает мороженое. Как всегда, он не уследил и сладкая капля упала на его рубашку. Да ещё и руки липкие. Раз уж рубашка испачкалась, то теперь, пожалуй, можно об неё вытереть и руки.

Мама с папой где-то здесь. Они скоро придут. Но самое главное – сейчас занавес поднимется и начнётся спектакль. Ведь он здесь, чтобы смотреть спектакль. Мама так и сказала, когда собирала его сегодня вечером: «Мы идём на спектакль. Веди себя там хорошо. И главное, не болтай ногами, сидя в кресле, это так неприлично!». Хм, как можно сидеть в кресле и не болтать ногами? Мама такая странная.

Но вот утихли и едва слышимые голоса. Невидимый занавес поднялся, и послышались звуки рояля. Чья-то детская, ещё не умелая рука стала брать ноту за нотой. Казалось, вот-вот мелодия сфальшивит, но нет, каждая нота была верной. Рэю представилось, что даже сам рояль удивился: «И как это у него получается?».

Рэй узнал эту немножко грустную мелодию. Это была «Старинная французская песенка» из «Детского альбома» Чайковского. Мама её сама иногда играет дома для него и его сестрёнки Сэли. Сэла ещё совсем маленькая, она только-только учится ходить. И она совсем ничего не понимает в машинках. Рэй похвастался перед ней всем своим автопарком, а ей всё равно! Она даже не обратила внимание на игрушечный «Морион», такой же, как у папы, рубинового цвета! А ещё он любит есть вишню. Вот если перед ним поставить ведро вишни, то он его съест и ему ничего не будет! Только жаль, она ещё не созрела. А ждать так долго! Мама говорит, что вишня «появится» только недели через две. Хм, как она может появиться, когда она уже есть? Только зелёная. И потом, через две недели – это же всё равно, что на следующий год! Ну просто тоска! Так долго ждать…

Мелодия завершается, и на смену неуверенной детской руке приходит рука мастера. И вот та же самая мелодия, но в невероятно красивой, джазовой обработке, звучит уже совсем по-другому. Откуда-то из глубины невидимой сцены тебя обволакивает низкий звук контрабаса, и мягкая поступь ударных как тёплый летний дождь заглядывает в этот вечер в уютное кафе, из-за бархатных кулис.

И голос. Узкий луч юпитера освещает только руки и микрофон в ладонях невидимого певца. Тёплый, обволакивающий от плеч до кончиков пальцев ног, как самая тонкая шаль, голос наполняет тебя.

Уютный маленький круглый столик на двоих. Ты один. Пока. Ожидание. Дверь кафе открывается. Ты не видишь, кто вошёл, но тебе и не нужно видеть, ты и так знаешь, кто это.

Всё кафе, весь ты, весь мир заполняется мелодией крохотного джазового оркестра и словами впервые услышанной песни:

Когда-то в дальнем детстве

Дружил с девчонкой я.

В подъезде по соседству

Со мной она жила.

Играть любила в куклы

И с ними танцевать,

А я на новом велике

Любил её катать.

Она садилась спереди,

На раму, и когда

Мы мчались с ней,

        Кричала: «Эй!»,

Дворовая шпана.

И ветер её волосы

В лицо моё бросал,

А я ловил губами их,

Ловил и целовал.