Loe raamatut: «Соболево. Книга первая», lehekülg 2

Ксения остановилась у входа, представляя себя героиней вестерна. Вот она стоит снаружи, а изнутри виден ее темный силуэт на фоне яркого света. Длинный плащ ниже колен, кобура на поясе, сапоги… Не хватает только шляпы и палящего солнца прямиком с неба дикого запада.

Изнутри за всё это время не донеслось ни звука. Ксения посмотрела на часы. Половина седьмого утра.

– Рановато ты сегодня, – буркнула она под нос, толкнула дверь и вошла, запуская вперёд себя потоки свежего воздуха, почти видимые из-за подхваченной ими пыли.

Внутри ей пришлось пробираться через тесноту, образованную множеством плотно стоящих друг к другу столиков. Сколько раз она билась об эти углы и жаловалась отцу на синяки? Жаловалась и требовала сделать углы округлыми, чтобы добавить Норе уюта. Отец возражал, говоря, что это салун, а не модная питерская кофейня, и люди здесь пьют самогон, а не кофе, и едят жареное мясо, борщ и сало, а не круассаны и заварные пирожные. Потом его буквально передергивало всего – в этот момент он, должно быть, представлял, как посетители его Норы вдруг перейдут на кофе с круассанами. Тогда Ксения, а тогда ещё Ксюшенька, спрашивала, что такое Питер, что такое кофейня, и что такое круассан. Отец говорил, что ей это знать ни к чему, а потом она шла вытирать столы. И сейчас, проходя между ними, она видела саму себя, вспоминая, как ползала здесь, под столами, с тряпкой и щеткой в руках. Привычная обстановка навевает ностальгию, но такие воспоминания не всегда приятны. Да, она с теплотой в душе вспоминала те дни, когда была рядом с отцом, но стоило ей вспомнить об этом, как она начинала буквально ощущать тот запах, всю ту вонь, от которой она каждый вечер пыталась избавиться, вымывая руки по несколько раз после рабочего дня.

– О, наконец-то! Ты где пропала? – отец, спускаясь по лестнице со второго этажа, заметил ее и окликнув, выдернул из забытья, – А я уже распереживался. Компот не закончился у тебя? – старик подошел к дочери и стиснул её в своих узловатых руках.

– Нет, – едва выдавила Ксения, задыхаясь в крепких объятиях отца, – У меня твои компоты половину кельи заняли уже. Доброе утро, пап, – она чмокнула отца в щеку.

– Доброе, солнышко, доброе. Молодец, пей. Там витамины, польза, ну ты знаешь.

Они встали друг напротив друга. Возникло неловкое молчание. Ксения знала, что сейчас, в этот момент, он должен пригласить её наверх, но отец почему-то не делает этого. Егор Викторович всегда был сильным, достойным человеком и грозным противником любому, кто посмеет задеть его или Ксению, однако, скрывать и врать такие люди как он умеют редко. Так же редко они меняют привычный им порядок вещей.

– Значит у тебя, – поняла Ксения, а её хитрые глаза поймали честный отцовский взгляд.

– Ты о чём? – отец снял с плеча полотенце, вытер руки и улыбнулся, щурясь так, будто его цыганка на рынке обманула, – Как догадалась?

– Не предлагаешь подняться.

– Вот ты!.. Лиса. Ну пойдем, поднимемся. Никит! – позвал он, – Поднимись, пригляди пока!

– Так точно, Егор Викторович! – крикнул мальчишка откуда-то снизу, скорее всего из подвала.

– Он у тебя вообще спит когда-нибудь? Половина седьмого, а ты его уже работать заставляешь.

– Никто никого не заставляет, – старик отмахнулся, – Он здесь по своему личному желанию. Он сам приходит и сам уходит, – возразил Егор.

– Учишь его, как Димку?

– Незачем. Пусть живёт обычной жизнью.

– Это тоже нужно уметь.

– И то верно, – усмехнулся отец, оглядываясь на поднимающуюся позади дочь, – Ну, бывает. Как раз житейским мелочам. По хозяйству там, как вещи починить, как в людях разбираться, ну и всякое такое.

Около двери они остановились. Егор достал ключи, повернул скрипучую ручку, и позволил Ксении войти первой. В ее жизни могло измениться что угодно, какие угодно перемены могли наступить совершенно неожиданно, но её комната, порядок в которой бережно сохранял отец всё это время, казалось, не изменится никогда. Неизменность этого места всегда оказывала на нее такое впечатление, будто проходя через дверь, она выходит из машины времени, перенесшей её на семь лет назад. В те времена, когда каждый день был наполнен уютом и спокойной, приятной предсказуемостью. В те времена, когда она ещё не знала смерти и не видела ее своими глазами. Не приносила в своих руках или на подошве сапога. Но сегодня этому порядку, к которому она привыкла, суждено было быть нарушенным.

В кровати, где она спала многие годы, и которая была неизменно заправлена все семь лет, лежал человек.

Казалось, будто он спал, но бинты на его теле, рассеченное поперёк лицо с уродливым, фиолетовым синяком на половину лица, дали ей понять, что человек этот не спит, а скорее не может проснуться. Ксения обошла его, взяла стул у соседнего кровати стола, и села, сложив руки на груди.

– Пацан совсем. Ты где его нашёл? – капитан раскрыла правую половину плаща, где на подкладе, ближе к подмышке, в одном из маленьких, плотных кармашков сидел пузырёк без этикетки.

– Я его не находил. Мне его вместе с поставкой привезли.

– А, понятно, значит это он тебе его принес, – она извлекла пузырёк из кармашка и поставила на тумбу рядом с кроватью, – Ты зачем его сюда положил? Не мог другое место найти для него?

Егор Викторович нахмурил брови. Ксения осеклась. Она привыкла командовать, но забыла, что на отца это никогда не сработает. Порой её это даже злило. Пожалуй, иногда она даже мечтала, чтобы он подчинился хотя бы раз, но так же и понимала, что следом за желаемым актом повиновения мгновенно разрушится всё его, отцовское, волшебство. Вся его крепость, весь его авторитет. Образ сильного, несгибаемого отца сразу же рухнет, поднимая клубы пыли, и в её глазах он станет лишь одним из многих мужчин, охотно идущих у неё на поводу. Этого она не хотела и даже боялась. Боялась потерять последнюю несокрушимую опору её радужного мира.

– Если бы у меня было другое место, я бы положил его в другое место. Твоя кровать теперь под землёй, в келье без окон. Припоминаешь такое? – Егор сказал это твёрдым, железным голосом.

– Да, извини, пап, – Ксения принялась мять переносицу, – Тяжелое время сейчас, работы очень много. Устала.

– Ещё бы.

Она вопросительно глянула на отца. Это его "ещё бы" всегда означало, что он знает, о чём идёт речь. Егор Викторович отвернулся, отправившись в дальний конец комнаты за стулом. Прихватив его, поставил наоборот и сел, сложив руки на спинке. Поёрзав немного, он выжидающе уставился на Ксению.

– Я думала, что сначала ты расскажешь, – сказала она, понимая, что отец ждет доклад.

– Нет уж, давай ты. Это ты пришла ко мне.

– Хорошо, хотя… Тут рассказывать особо и нечего, – капитан пожала плечами, – Вот, только что из леса вернулась. Там, недалеко от озера, метрах в пятидесяти, может в ста, на сосне висит человек, – Ксения остановилась, прощупывая реакцию отца, но тот даже бровью не повёл, – А под сосной, за кустами, стоит машина, на которой он сюда, эм, приехал? В салоне лежит его половина. Нижняя, – она снова прощупала, но отцу было как будто всё равно, – Не знаю, как он в лесу на семёрке оказался, но выглядит она так, будто он с неба упал на ней, – после этих слов речь её стала медленнее, будто Ксения сильно задумалась, – Что ещё любопытно – везде какая-то грязь, знаешь? На ил похожа. Точнее, не так. Я не знаю, на что она похожа. Но Дима сказал, что ты рассказывал ему про какой-то ил.

– Везде? Везде – это где?

– Ну, на ветках, в салоне, да и на колёсах тоже. Видел такое раньше?

Егор промолчал, задумчиво глядя на человека в кровати. Будучи человеком хладнокровным, который эмоции показывает редко, старик редко менял выражение лица, и только в моменты лжи и редкого гнева Ксения могла поймать его. В остальном ей приходилось всегда угадывать, что чувствует её отец, но в этот раз… В этот раз он посмотрел на парня, лежащего в её кровати, с тревогой и даже, как ей показалось, сочувствием.

– Откуда про него узнала? – спросил он, кивая в сторону человека, – Кто догадался? Димка?

– Да. По следам.

– Молодец, – довольно прохрипел Егор, – Доложили?

– Нет. Вечером. Ты не ответил, пап. Ты видел такое раньше?

Егор, будто не слыша вопроса, или же сознательно его игнорируя, потёр ладони и встал.

– Это вы правильно сделали, что не доложили. Хотя, скорее всего, он уже всё знает. Давай-ка так с тобой поступим, солнце моё, – он сложил руки на груди, подперев кулаком подбородок, – мне скоро открываться, надо готовиться, а тебе на службу пора. Вечером, перед тем, как докладывать соберешься, загляни ко мне, ладно? Только обязательно загляни.

– Зачем?

– Потому что я так сказал, – проворчал старик, – Тебе этого мало?

Ксения вздохнула. Перечить здесь было бы бесполезно.

– Скажи хоть, тебе документы к нему в комплекте не выдали случайно? В машине только водительские были.

– Только как зовут сказал.

– И как?

– Андрей.

Отец скрылся в дверном проеме.

– Состав-то даём? – кинула ему в догонку Ксения, но отец не ответил, – Пап! Пап?..

Она вздохнула, немного погодя посмотрела на Андрея, и в этот момент ей почему-то стало ясно, что об этого хилого, похожего скорее на подростка, чем на взрослого мужчину, человека, она споткнётся ещё не один раз на своём жизненном пути.

***

– Почему он не ответил?.. – гадала Ксения, стоя на крыльце у Лисьей Норы, – Что-то не так? Если бы было не так, если бы это было нечто опасное, разве он не поторопился бы дать мне кучу советов и не попытался бы меня защитить?.. Он поступил не так, как поступает обычно. Он не сказал, что это за грязь, этот ил. Он опасен? Хотя, как может быть опасен ил? Или дело в том пацане? Но как может быть опасен пацан вроде того, который лежит сейчас в кровати? – она усмехнулась своим же мыслям, – И всё же это не просто так. Откуда машина в лесу? Да ещё и этот водитель на дереве… И иконы. Значит, точно не из наших. Откуда-то снаружи.

Пока она стояла и хмурилась, пытаясь разгадать ответы на мучающие ее вопросы, разобрать эти загадки, двое постовых по ту сторону площади, на краю которой и стояла Нора, сверлили её взглядом. Ксения заметила это лишь тогда, когда решила оглянуться в поисках места, в котором она могла бы хорошо подумать. Как только её взгляд встретился с их взглядом, солдаты выпрямились по струнке и уставились в пустоту. Ксения приподнялась на носках, качнулась на пятки и встала ровно, пряча руки в карманы своего мундира.

– Стеснительные пошли солдатики, – подумала она, забавляясь их реакции, – Даже в глаза смотреть боятся. Хотя, вон тот, справа, вроде ничего такой, – капитан помотала головой, отгоняя навязчивые мысли, – Жаль, Ксения Егоровна, но сейчас не до этого. Нужно разобраться. Нужно понять. Нужно спрятаться и подумать. Там, где тихо, – она посмотрела на часы, – Почти семь. Скоро звонарь поднимется, и тогда от потока уже не спрятаться. На службу идти бесполезно с такой головой. Мои скоро должны вернуться в лес, подожду их там.

Ксения спустилась по ступеням с крыльца и отправилась по площади на запад, до ближайшего перекрёстка, на нём повернула на юг, по одной из дорог, ведущих назад, к озеру, а вскоре свернула и с неё, к пустырю с колодцем, окруженному забором. Как раз к тому моменту раздался первый удар колокола.

Боммм!..

В домах, расположенных близко к колокольне, от этого звона дрожат окна и дребезжат сервизы в шкафах. Она сама это видела и слышала столько раз, что не сосчитать, ведь это началось ещё до её рождения. Капитан быстрым шагом дошла до забора, нащупала нужную ей доску, отодвинула её и протиснувшись в щель, затаилась. В этот момент раздался второй удар.

Боммм!..

Внутри всё задрожало. Она навалилась спиной на забор, запрокинула голову и закрыла глаза. Снаружи захлопали двери домов. Какие-то громче, какие-то тише. Донеслись до ее ушей и голоса соседей, приветствующих друг друга, и нестройный хор старух, решивших петь псалмы до того, как это начнут делать хоровые из храма. Какая-то женщина кричала, подгоняя своих детей. Ей всегда было жаль этих детей, которым не было дела до духовных блужданий. Их всегда интересовали дела материальные – игры, беготня, исследования и дружба с ссорами.

– Наверное Еська из тридцать пятого, – Ксения выглянула наружу через щель в заборе, – Точно она. Горлопанка, – и снова закрыла глаза.

Когда всё стихло и поток достиг церкви, она выбралась с заброшенного участка и продолжила свой путь на юг, к озеру. Ксения редко оказывалась в деревне в такие моменты. Реже, чем ей бы хотелось. Дома за оградами смотрели на неё пустыми, мрачными глазами окон, открыв косые пасти дверей. В деревне никто не закрывал двери, ведь все знали, что пока идет служба, по улицам ходит только патрульный отряд. Отряд начинал свой путь от храма сразу после того, как поток прихожан останавливался у церкви. Её площади давно не хватало для того, чтобы вместить всю паству, поэтому многие оставались в саду у здания.

Ксения остановилась у дома, где жила когда-то одна ее подруга, которой давно нет в живых. Теперь в этом доме живёт лишь её мать, пожилая женщина. Дверь осталась открытой. До капитана донесся аромат чего-то печеного. Она сразу вспомнила дни, когда еще маленькой девочкой гостила у них, и мать подруги угощала её различной выпечкой, наливая в придачу стакан тёплого молока. Ей захотелось вернуться туда, в прошлое, где заботливые руки этой женщины снова могли испечь что-нибудь для заглянувшей в гости девочки и налить ей молока. Ей захотелось, и она не смогла усмирить это желание.

– Патруль будет здесь через минут двадцать, не раньше, – уговорила она саму себя и, миновав калитку, зашла в дом.

Влекомая тёплыми воспоминаниями о доме, окутанном в золотистом сиянии солнца, в лучах которого было видно повисшие в воздухе пылинки, она почти вбежала внутрь, но уже на пороге замерла. Дом всё так же был прибран и ухожен, но уют и тепло из него куда-то исчезли. Белоснежная печь стала серой, а наверху, где она зимой, бывало, пряталась, когда гостила у подруги, выросла груда барахла. Ксения сняла сапоги и вошла, гадая, что именно так сильно изменилось в этом месте, но никак не могла этого понять. Так она дошла до обеденного стола, на котором стояли те самые пирожки, которые она унюхала с улицы. Рядом с пирожками, в рамке с черной лентой, стояла детская фотография её подруги.

И свеча.

Ксения долго стояла на месте, глядя в глаза изображенному на фото прошлому. Потом она вздрогнула, услышав отдалённый лай собак, взяла один пирожок, и в пару укусов запихала его в рот, давясь слезами. И в тот миг, когда пирожок оказался во рту, всё встало на свои места. Все вдруг сложилось в цельную картинку.

– Покойся с миром, Юленька, – выдавила Ксения, прикладывая губы к фотографии, – Ты ушла, и вместе с тобой из этого дома ушло всё, что делало его таким тёплым, уютным и светлым. И из твоей матери тоже.

Капитан залезла в старый комод, откуда Юленькина мать доставала им бумагу и карандаши, предлагая порисовать, но нашла там лишь старые тетради, почти пустые, без листов. Вырвав кусочек бумаги, она взялась за карандаш. Написанную записку она сложила и сунула под тарелку с выпечкой. Утерев слезы и запихав в карманы ещё по одному пирожку, она ушла.

Когда патруль почувствовал приятный запах выпечки, проходя мимо дома, из которого исчезли тепло, свет и уют, Ксения была уже у границы леса.

***

Вонь спустилась с дерева, выползла из машины, и, объединившись, заполнила собой всю поляну, посреди которой стоял разбитый автомобиль. Ксении пришлось дышать через рукав, чтобы оставаться в трезвом уме. Отряд еще не вернулся.

– До конца службы они вряд ли будут здесь, – подумала Ксения, – Только если Дима их проведёт сюда. Делать ему, вроде как, особо нечего, так что всё может быть. Успеть бы как следует посмотреть.

Кишки никто не тронул, даже птицы. Было мерзко это осознавать, но на том месте часто хранят личные вещи. Ксения нашла подходящей толщины ветку, залезла в водительское окно и принялась разгребать беспорядок. Скользкие внутренности плохо поддавались её манипуляциям, и более того, начинали вонять ещё хуже, когда она тормошила их. Пришлось распихивать потроха обеими руками. Дышать внутри салона было невозможно. Задержанный в легких кислород очень скоро закончился, и мозг начал вынуждать Ксению вдохнуть снова, чувствуя опасность, но Ксения держалась. В итоге она ковырялась слишком долго – её внимание привлекло нечто, похожее на бумажник – и, не успев ещё высунуть голову наружу, вдохнула полной грудью мерзкую, трупную вонь. Реакция оказалась мгновенной: её согнуло пополам и едва не стошнило. На глазах выступили слёзы.

– Ну и вонища, господи, ну и вонь, – она понюхала свои руки, усевшись на траву, и рвотный позыв снова одолел её, но и в этот раз всё обошлось, – Теперь за неделю не отмоешься от этой вони.

Оклемавшись, капитан поднялась, сорвала хвою сосны и растерла её в руках, сложила ладони и подышала через них. Ей стало заметно лучше. Тогда она начала искать вещи Андрея.

– Какой вообще смысл в том, что я сейчас делаю? – задалась вопросом Ксения, пытаясь разглядеть на траве следы, как это умело делает её сводный брат, – Если Димка шарил в рюкзаке, то всё, что можно было использовать как подсказку, он наверняка забрал себе, если это не нашёл до него отцовский поставщик. Откуда ещё ему знать его имя? Вряд ли он был в сознании, когда его нашли. С такими-то травмами. Что-то здесь не так. И это что-то…

– Замри.

Ксения послушно застыла. Она услышала, как щелкнул затвор, но не смогла понять, откуда донёсся звук. Слишком неожиданным он оказался и слишком размытым.

– Ещё шаг, и останешься без ноги. Там капкан. Ставил на крупную добычу, так что ногу перебьет наглухо. Ты же не хочешь, чтобы твоя ножка стала на треть короче? Вряд ли солдатики после этого будут стрелять в твою сторону глазками, Ксюшенька.

Ксения нахмурилась, пытаясь разглядеть в траве хоть какие-то следы установленной ловушки, но не смогла. Не было ничего, что выглядывало бы из-под мха и высохшей хвои с листьями.

– Опусти оружие. Сюда идут мои люди, их много, – она подождала немного, надеясь услышать ответ, но ответа не последовало, – Опусти оружие и сможешь спокойно уйти! – уже более уверенно повторила она, – В этот раз мы отпустим тебя.

Никто не ответил. Она медленно, осторожно сделала шаг назад, затем подняла голову и осмотрелась.

– Никого?.. – прошептала капитан, щелкнув застёжкой кобуры, – Куда он делся? И почему не выстрелил? – она вытащила оружие, сняла с предохранителя и приподняла на уровне лица.

Под ногами она нашла камень и бросила его туда, где должен был быть капкан. Едва камень соприкоснулся с землей, как почва вместе с лесным покровом схлопнулась, явив огромные, железные зубы. От одной мысли, как эта пасть впивается ей в ногу, стало дурно.

– Спасибо, – спокойно сказала она, убирая оружие, – Кто он?! – уже громче, – Кто этот парень?! – почти крикнула она, оглядываясь.

Никто не ответил.

Она ещё около получаса ходила по поляне кругами там, где они ходили ранее, надеясь найти нужные мысли, которые помогут ей понять, что в этот раз не так с новоприбывшим. Ведь обычно, как она была уверена, случайные прибывшие оказывались в Соболево по определенной причине, и Орден практически сразу брал их в оборот, используя себе на благо. Но что она видит теперь? Израненный человек лежит в её собственной кровати, в месте, изолированном от влияния Ордена вследствие распрей между её отцом и дедом.

– Что-то точно здесь не так, – мучаясь в догадках, размышляла Ксения, – Здесь что-то есть. И ил этот… Какого хрена?! Почему он не сказал мне сразу обо всём, что хотел?! Я же спрашивала! Он мог сказать правду, и я поняла бы её!.. – Ксения осеклась, – Только если правда не такая же, как и всегда. Он, наверное, подумал, что я снова отмахнусь от его предостережений, и решил в этот раз защищать меня через неведение? Это что же такое может случиться, если он решился на такое?..

Боммм!..

Колокол ударил, и вороны разом взмыли в воздух, зарезав тишину своими криками. Сквозь их карканье Ксения услышала ржание лошадей, донесшееся откуда-то с озера. Идут.

Боммм!..

Боммм!..

***

– Разве ты не должна быть у отца? – тихо, чтобы другие не слышали, спросил Дмитрий.

– Я была у него, но он ничего не сказал.

Дмитрий посмотрел на Ксению. Она уловила на его лице удивление. Пока остальные были заняты делом, они отошли немного в сторону.

– Возможно, он действительно не знает.

– Нет, – Ксения помотала головой, – Он проигнорировал мой вопрос дважды, сделав вид, что не слышал его, – она нахмурилась и сложила руки на груди.

– Расслабься. Ты же знаешь, что всё, что он говорит – должно быть сказано, а что не произнесено, тому еще не настало своё время.

Ксения резко, так, что волосы приподнялись, обернулась на него и зло прищурилась.

– Давай ты ещё мне эти сказки расскажи!..

Дмитрий приложил указательный палец к губам.

– Отец говорил мне как-то, когда я спрашивал о тебе, что ты склонна видеть только то, что удобно тебе, сестрёнка, и поступаешь так же. Поступаешь так, чтобы твоё видение имело реальность. Ты хочешь, чтобы все тебя любили и уважали, и ведёшь себя так, как нужно, чтобы это действительно происходило. Но ты – это не то, какой тебя видят окружающие. Неужели ты не можешь допустить, что существует что-то за гранью твоего видения?

– Это когда он тебе такое говорил? – возмутилась Ксения.

– Когда только приютил. В самом начале. Я тогда спросил, почему он не отговорил тебя от службы.

Ксения промолчала, смущенная тем, насколько хорошо отец понимает её.

– Вот, к примеру, стоим мы с тобой сейчас и смотрим на то, как Плокин с Терешенко снимают с дерева труп, да? Другие, что привели лошадей, что они делают сейчас? Там, за кустами. Ну, по-твоему.

– По-хорошему, должны уже тащить металлолом наружу, к озеру.

– Но ты этого не видишь, как и дерева, которое стоит у тебя за спиной. Но всё это существует. Так же существует множество вещей, в том числе необходимость отца скрывать от тебя те или иные вещи в определенных ситуациях. Твой взгляд на мир губителен в первую очередь для тебя.

– Раньше ты такого не говорил, – с упреком в голосе возразила Ксения.

– Времена и обстоятельства меняются, Ксюш. Возможно, вечером отец будет более разговорчив.

– А ты откуда знаешь?!

– Я же Наблюдатель, – он хитро подмигнул ей, закуривая сигарету, – Видишь? Даже сейчас твоё мировоззрение трещит по швам, а казалось бы, какая маленькая оплошность – ты думала, что я не знаю того, что на самом деле знаю. Открой глаза, наконец, и осознай, кто ты и где находишься. Тогда ты поймёшь, что происходит. Отец не шутит. Всё, что он говорит, правда. Всегда.

– Либо он просто заставил тебя в это поверить!

– Долго ещё будешь отмахиваться?..

Что-то хрустнуло. До их ушей донесся звук, похожий на тот, что издаёт ткань, когда ее рвут на части, а потом что-то глухо, как мешок с мукой, упало на землю. Это была верхняя половина Копылова Сергея Владиславовича, шестьдесят третьего года рождения.

– Гришка, твою мать! Ты чего, не слышал меня что ли?! – крикнул Терешенко.

Ксения нашла Плокина глазами среди сосновых ветвей. Он весь сжался, пытаясь удержаться на дереве, пока его одолевала рвота. Ксения отвернулась. Дмитрий остался смотреть.

– Почему вы с отцом всегда думаете, что именно вы правы?

– Потому что мы правы. Мы не ждём ничего от других, как ты, мы исполняем свой долг. Понимаешь? Наша картина мира не привязана к чужому одобрению, поощрениям и симпатиям. Мы просто делаем своё дело, и это позволяет нам видеть вещи такими, какие они есть. Ты видишь вещи вокруг себя через призму своих ожиданий, Ксюш.

После этих простых, полных уверенности слов, Дмитрий отправился к упавшей части тела. Ксения обернулась, чтобы проследить его путь. Она увидела, как он залез в штаны покойника и поняла, что телефон он тоже не нашёл, иначе зачем еще ему шарить по карманам?

– Даже если они с отцом что-то знают, то мне они не скажут, защитники хреновы, – поняла Ксения, глядя брату в спину, – Придётся всё выяснять самой. Или не придётся? Посмотрим, что скажет отец.

***

В лесу отряд провозились довольно долго, и всё это время мысли Ксении были поглощены тем, что сказал ей сводный брат и тем, что не сказал отец. Когда они наконец вернулись в деревню, близился вечер. До возвращения в Нору еще нужно было подождать. Капитан решила потратить свободное время на прогулку. Она гуляла, общалась со старыми друзьями и знакомыми. В общем, окончание дня выдалось неплохим. Оно было таким до тех пор, пока она вновь не услышала звон колокола. Все, кто расхаживал по площади, по улицам, между домов и среди улочек, разом, словно по повелению Единого Разума, повернули в сторону храма. Достигнув центральной улицы, улицы Соболева, они стали ждать, когда появятся остальные. В этот раз она решила присоединиться к ним.

Процессия, тянущаяся от самого озера, вскоре показалась на площади. Ксения поспешила присоединиться к ней в самой её голове, где её с улыбкой на лицах встретили служители церкви, обрадованные тем, что рядом с ними снова идёт член семьи Соболевых. Поток добрался до церкви, расположился внутри, и сразу же началась проповедь. Отец Симеон, пользующийся безмерным уважением и властью над умами всех деревенских, тепло приветствовал паству.

– Братья и сестры! Я благодарен Ему за то, что вы снова пришли сюда, в обитель нашего Владыки, чтобы услышать Его слово. Были ли среди вас те, кого благословил Владыка? – священник оглядел толпу исподлобья, приспустив очки на нос.

– Нет, батюшка. Никого не было, – ответил кто-то из стариков, подняв руку со сжатой в ней шапкой.

– Что ж, таково Его Желание. Блаженны те, кому ниспослано Его Благословение, братья и сестры. Ибо они, и только они могут узреть Владыку собственными глазами.

Старик поднялся на небольшую кафедру, оглядел паству с возвышенности и, поплевав на указательный и большой пальцы, перелистнул страницу большой книги. Ксения, в отличие от большинства здесь присутствующих, видела эту книгу много раз, и даже держала в руках. Более того, она даже видела, сколько редакций этой книги существует. Симеон листает лишь одну из нескольких десятков. Каждой общине, верной делу Владыки за пределами Соболево полагалось своё собственное писание. В общих чертах они были одинаковы, но всё же содержали тонкие отличия, обусловленные самобытностью каждой паствы и её пастыря. В руках Симеона находится самая первая редакция Писания, составленная Виктором собственноручно. Это самое настоящее рукописное Евангелие от Виктора.

– Итак. Утром я начал беседу о том пути, которое ведёт к Благословению. И я говорил, что "Благословение" как таковое, согласно словам Магистра, а точнее – искание и получение этого Благословения, является наиболее трудным делом, так называемым, если прибегать к крылатым выражениям греков, "геракловым трудом".

Ксения редко слушала слова Симеона. Причиной тому служила твёрдая вера в то, что всё происходящее – это всего лишь представление для обывателей. Это всё не по-настоящему. Истории про Владык и Спасителей не новость для этого мира, и всякий раз эти истории связаны с каким-нибудь лидером. Будь это пророк, апостол или Владыка, как в ситуации с Соболево, всё для неё было одинаково. Всё было создано и существовало лишь ради того, чтобы обеспечить высших лиц организации властью. Вот то единственное, что интересовало её во всём этом. Власть. Она не вслушивалась в слова Симеона, не пыталась постичь их смысл, не хотела вникать в двойные и тройные смыслы сказанного. Не пыталась выслушать отца, который усердно пихал ей расшифровки под нос. Она лишь наблюдала, как интонации и акценты влияют на людей, наблюдала за их реакцией на каждое слово и каждый жест настоятеля. Вот что её интересовало. Власть, а не правда. Своё отношение ко всему происходящему она не стала менять даже тогда, когда узнала, какова цена этой власти.

– По сравнению с этим трудом, – продолжил пастырь, – всё остальное бытие человека представляется детской игрой – настолько сильны рациональные узы в уме человека, связывающие и опутывающие все аспекты его жизни. Магистр, а тем самым, Владыка, призывают нас к упорству, неизменному, прилежному терпению. Он защищает нас от спешки. Он говорит, что всякая нетерпеливость исходит от искушения ложным Богом, которым обмануты люди за пределами нашей общины. Но и мы не должны вести себя праздно только лишь из-за того, что нам открылась Истина в служении Ахнаиру. Мы должны работать со страстью, не поддаваясь унынию и не позволяя сбить себя с пути. Иначе то, что мы начали, будет обречено на провал. Наш Владыка не заявляет и никогда не заявлял о том, что он выше нас или могущественнее нас, ибо он жаждет нашей помощи. Без неё он не может пробудиться. Без неё он не может восстать. И именно поэтому мы радуемся всякий раз, когда кто-то из нас обретает Благословение. Именно поэтому! Располагай же нашими нечистыми телами, Ахнаир!

– Располагай моим нечистым телом, Ахнаир!.. – повторила толпа, а с ними и Ксения.

Давным-давно превращенная в податливый пластилин, паства впитывала новое слово Симеона, меняя форму в согласии со сказанным. Они привыкли к этой мимикрии за десятки лет проповедей. Да, кто-то был старше, а кто-то моложе. Детям разрешено было приходить в церковь через месяц после рождения. На них действовало лишь одно исключение: они не проходили причастие. Причаститься дозволялось тем, у кого начался период полового созревания. Ксения много раз наблюдала как меняются её сверстники после того, как проходят первое, второе, третье причастие. Они становятся слишком серьезными для своего возраста. Они наполняются религиозным рвением, а слова Симеона становятся для них путеводной звездой. Ксения же всегда пропускала всё мимо ушей, и ей было странно видеть эти изменения, которые, по какой-то причине, её не касались. Так было и сегодня. Ей не давали покоя её собственные мысли. Сидя в самом далёком и тёмном углу храма, она не обращала внимания на проповедь, лишь изредка, для виду, кивая в такт остальным.

– Главная трудность здесь это… – священник сделал паузу, подбирая слова, – Это найти золото внутри своей души. Это будет звучать метафорично, но многие, я надеюсь, поймут эту метафору и объяснят её тем, кому она не поддастся. Старатель может обрабатывать скалу, медленно пробираясь в ее глубину, чтобы найти золото. И пусть его упорству можно позавидовать, но то золото, которое он найдёт, вульгарно. Мы же ищем истинное золото, истинное благо в глубинах своей сути. Наше золото – суть самоотдача, самоотречение, преобладание блага Владыки над благом личным. Понимаете? И когда наш внутренний старатель вдруг занесет кайло в последний раз, чтобы ударить и наконец увидеть золото, оно должно стать мягким и податливым, как вода, чтобы заполнить, захватить вас целиком, братья и сестры. Этому нужно позволить овладеть собой так же смиренно, как смиренно вы приходите сюда каждый день. Это должно быть чем-то естественным для вас, чем-то необходимым даже. А в какой-то степени и жизненно необходимым. В этом вся трудность нашего дела.