Loe raamatut: «Лекции для психологов из супервизорской группы (часть 2)»

Font:

ISBN 978-5-0064-6250-2 (т. 2)

ISBN 978-5-0064-6251-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

«Заниматься наукой только для личного блага постыдно… Необходимо возвратить людям, употребить им во благо свои знания, полученные из общечеловеческой сокровищницы».
В. Вернадский.

В книге представлены лекции для психологов из супервизорской группы (часть 2). Мы изучали подход Мелани Кляйн (как работать по её методу с клиентами). Можете распечатать эти лекции, подчёркивать фломастерами, изучать. Важен принцип активного обучения! Желаю применять полученные знания на практике, в своей жизни. Лично я не видела таких книг, поэтому решила внести тоже свой небольшой вклад в «общечеловеческую сокровищницу», как говорил Вернадский. Приятного погружения в профессию Психолог, Коуч! И готовьтесь, ваша жизнь будет меняться!

с уважением, психолог Евгения Белова.

Хороший объект внутри есть всегда, но связь с ним может рваться

Добрый день. Делюсь с вами тем, что узнаю от своих коллег. Верю, что это поможет вам в работе. Мы с вами начинаем этот учебный год со статьи У. Биона «Нападение на связь». Это одна из самых часто цитируемых статей. Поэтому думаю, что нам будет полезно её разобрать. Давайте снова представим картинку внутреннего мира. Есть младенец, который внутри разделён на 2 части – Я (Эго) и Объект. Объект может быть хорошим и плохим. Между Я и Объектом существует связь.

– Что из себя представляет «Хороший Объект»? Это переживание в виде ощущений, чувств, каких-то состояний, когда младенец чувствует расслабление, насыщение, спокойствие, безопасность. Представьте себе младенца, который сосёт грудь. Вы увидите, что есть слияние тела матери и тела младенца. В этом слиянии младенец получает удовлетворение – молоко течёт внутрь и прогоняет прочь голод. Возникает расслабление и безопасность. Т.е. мы видим слияние 2-х тел, когда одно проникает в другое. И это вызывает положительные эмоции. Получается, младенец знает – что такое быть в слиянии и испытывать наслаждение. Материнское тело – это источник удовлетворения для младенца.

– Что представляет из себя «Плохой Объект»? Это отсутствующая мама. Где мама, если не с младенцем? Она с отцом. Даже если физического отца нет – мы говорим, что есть фантазия об этом отце. Фантазия о ком-то другом. Предполагается, что младенец представляет – как ему было хорошо с мамой. А раз сейчас мама не с ним – значит она другому доставляет такое же удовольствие, которое доставляла ему. Крайняя степень удовольствия возникает только при проникновении одного тела в другое, т.е. при слиянии двух тел. Мы с вами говорили, что младенец не отличает физическую реальность и психическую. Они для него как одно целое. Поэтому он фантазирует сношающуюся пару. Т.е. ту, где один проникает в другого. И они составляют единую фигуру. Как младенец ощущает себя с мамой, когда мамин сосок проникает в его рот. Дальше логика такова. Младенец может «думать»: «Мне сейчас плохо – холодно, голодно, одиноко – а мама находится в слиянии с папой. Они переживают тоже, что и я, когда я с мамой. Это невыносимо, что мне плохо, когда мамы нет. А им очень хорошо». Младенец начинает чувствовать себя исключённым из пары, которая наслаждается. Он может чувствовать себя одиноким, ненужным. И главное – испытывать несправедливость. Все эти невыносимые переживания заставляют портить родительскую пару (эдипову ситуацию) своей завистью. Таким образом, свои невыносимые переживания младенец помещает в эдипову ситуацию. Поместив туда свои интенсивные чувства, младенец отодвигает их от себя, чтобы оставаться в связи с хорошим объектом. Однако, это его собственные чувства, поэтому они его всё-равно преследуют. Плюс младенец знает, что это он сам испортил прекрасную пару. Поэтому он боится мести от объекта. Сила порчи эдиповой ситуации— это сила панических атак.

Эдипова ситуация – это слияние, неразбериха, отсутствие логики, которую мы привыкли видеть. Наша задача – понять логику, проанализировать её. Тогда мы можем сказать, что проанализирована психотическая (младенческая) наша часть. Тогда нам становится гораздо легче выносить то, что происходит в реальности. Также мы говорим о том, что хороший объект внутри психики есть всегда. Он не исчезает. Он не умирает. Он не разрушается. С ним ничего не происходит. Не помню, какой автор говорит, что мы можем быть для своих пациентов настолько хорошими – насколько хорош их внутренний объект. Здесь мы сталкиваемся с идеей неравенства. Как говорила Рудакова: «У каждого свой размер „любилки“». Нам может быть это не понятно. Нам может казаться, что другой обладает таким же запасом любви, творчества, понимания и других талантов, как и у нас. Это заблуждение. Неравенство само по себе может вызывать зависть. Пациент может видеть – насколько легко аналитик рождает новые мысли, которые способны помогать. И это будет для пациента о размере «любилки».

– Он или она бессознательно сравнивают со своим потенциалом. И начинают уничтожать с помощью зависти хорошие мысли аналитика. При этом он или она делают хуже только себе. Но это не так важно. Важно отомстить аналитику– вместо благодарности выдать негативную терапевтическую реакцию.

– Или ситуация с другой стороны. Пациент меньше идеализирует аналитика и начинает чувствовать, что в чём-то лучше, чем аналитик. Тогда пациент сталкивается с другой стороной механизма зависти— страхом зависти. Он или она начинают бояться, что если будут демонстрировать свои сильные стороны – аналитик придёт в ярость и начнёт мстить. Пациент может бояться, что аналитик будет выдавать такие интерпретации, от которых пациент будет разрушаться. И тогда для пациента будет совершенно небезопасно находится в одном пространстве с аналитиком. И естественный разворот событий – расставание. Но аналитик очень значимый для пациента объект. Пациент инвестировал в аналитика свои лучшие переживания. Много воспоминаний, где аналитик выручал и помогает. Это значит, что придётся отказаться от образа аналитика, как внутренней опоры. И как будто надо отказаться от всего того хорошего, что было за время отношений. Бессознательный вывод пациента – тогда я опять окажусь во власти плохого объекта. А это значит, что буду терзаться виной, стыдом и другими тяжёлыми переживаниями. Таким образом, пациент может бояться, что аналитик его испортит, как он испортил свою эдипову ситуацию. Т.е. аналитик поступит так же, как он или она поступили со своим объектом. Либо наоборот – пациент испортит аналитика тем, что он проявит свои таланты и сильные стороны.

Итак, есть связь между Эго и хорошим объектом. Но она может рваться.

Поэтому пациент может чувствовать себя в небезопасности. И переносить эти переживания на аналитика. От чего зависит – будет рваться связь или нет. От травматизации. Есть люди, которые либо не переживали состояние психической смерти. Либо достаточно удачно справились с этим переживанием. Поэтому они могут не понимать – в чём может быть трудность при установлении прочной связи с хорошим внутри. Человек может родиться со страхом потери объекта, например, при тяжёлых родах. Мы будем видеть, что человек будет стремиться разорвать связь. Так он воспроизводит ту травматическую ситуацию, что произошла с ним когда-то. Также здесь важна идея близости. Пациент бессознательно может фантазировать, что если вы будете ближе к нему или к ней психически— вы сможете сделать то, что он или она сделали со своим объектом. А также пациент будет в большем доступе, чтобы вы смогли отомстить ему или ей за порчу. Поэтому пациенты бояться близости. Чем сильнее психическая травма – тем сильнее страх близости. Надеюсь, вы восстановили в голове картинку внутреннего мира. Что-то дополнили, что-то подкорректировали. Теперь обратимся к статье.

– У. Бион: «В настоящем докладе я намерен продемонстрировать значимость деструктивного нападения такого типа в образовании некоторых симптомов, которые мы наблюдаем в пограничном психозе».

Значит, мы с вами будем иметь дело с тяжёлыми переживаниями. Будем отслеживать их у себя и думать над ними. Когда мы думаем над своими невыносимыми чувствами – они становятся чуть более выносимыми. В результате обдумывания мы становимся психически сильнее. Это значит, что мы способны справляться с бОльшей нагрузкой, «поднимать бОльшие веса». Автор говорит, что мы уже должны быть знакомы с основными идеями теории объектных отношений, чтобы мы могли пойти дальше: «Моей темой будут фантазийные нападения на грудь как прототип всех атак на объекты, что служат связью, а также проективная идентификация как механизм, который использует психика, чтобы избавиться от фрагментов Эго, появившихся под воздействием его деструктивности».

Мы все хотим быть хорошими, может быть, потому что уверены, что только так мы сможем сохранить наш хороший объект. Но негативные чувства никуда не деть. У. Бион говорит, что под их воздействием у нас появляются деструктивные части Эго. Но нам может быть очень сложно встроить в свой образ себя представление о себе, как о том, кто разрушает. Поэтому части Эго как будто откалываются и помещаются в того, кто к нам ближе всего. Чаще это мама. Если мама плохая – тогда нам легко поместить отколотый кусочек Эго в неё. И не возникает никакого разногласия – мама так поступала, значит она плохая – поэтому мне плохо. Если мама не плохая, тогда в памяти удерживаются воспоминания, когда мама не выдерживала и реально поступала плохо. Например, наказывала, не понимала, бросала и т. д. Суть очень сильной реакции на маму (или других людей, на которых мы переносим образ плохого объекта) – это то, что осколок нашего Эго как будто находится внутри них. И мы общаемся не с реальными людьми, а с тем кусочком нашего Эго, который мы в них поместили.

Когда мы развиваем переживание отдельности – мы начинаем видеть другого. Но главное, что процесс отдельности происходит за счёт того, что мы забираем себе осколки нашего Я. Только тогда появляется возможность видеть другого. Чем целостнее мы себя видим – тем реальнее видим другого. Автор сначала приводит примеры пациентов, чтобы затем их проанализировать.

– Пример №1: «По определённой причине я дал пациенту интерпретацию, прояснявшую его чувства привязанности к своей матери за её способность справляться с упрямым ребёнком и выражение им этих чувств». Скажу, как я поняла. Аналитик сказал про то, что пациент благодарен своей матери за то, что она умела с ним справляться, когда он был упрямым ребёнком. И эта благодарность создала привязанность к своей матери. Пациент отреагировал непонятными звуками, хотя хотел просто согласиться с аналитиком.

– Пример №2: Пациент жаловался, что не может спать. Аналитик видел его жалобы, как будто случиться какая-то катастрофа. И дал интерпретацию: Пациент боится уснуть, потому что боится увидеть сон. «Дальнейшие ассоциации показали, что он чувствует, что исходящие от меня хорошие интерпретации расщеплялись им столь всецело и мелко, что превращались в ментальную урину, которая затем неконтролируемо истекала наружу». Когда пациент сказал: «Теперь я сухой», – аналитик это интерпретировал: «Вы чувствуете себя бодрствующим и способным мыслить. Но это хорошее состояние поддерживается ненадёжно». В этом примере автор использует телесные метафоры, возможно, потому что это необходимо для пациента.

– Пример №3: Пациент, которому аналитик дал интерпретацию: «Вы ведёте себя так, как будто вы были свидетелем полового акта». И для пациента это было ударом. Причём, этот удар воспринимался не извне (аналитик сказал), а изнутри. (Часто такое бывает, я говорю пациенту: «Вы злитесь на меня». А пациент отвечает: «Я злюсь на себя». ) Далее пациент стал смотреть в одну точку, как будто что-то видит. Аналитик даёт интерпретацию, что он видит «невидимые» объекты. Т.е. это такой тип галлюцинаций. У. Бион предполагает, что у этого пациента колющий тип атаки. Аналитик проводит связь – коммуникация произошла после перерыва на выходные. Т.е. мы можем думать о том – что происходит с человеком, когда он остаётся без связи с аналитиком, без хорошего объекта.

– Пример №4: У этого пациента автор также видит колющий тип атаки. Когда аналитик говорит, что пациент чувствует, что психолог его понимает – пациент тут же разрушает это хорошее переживание. «Я напомнил ему, что недавно мы наблюдали, как он использовал слово „голубой“ для краткого описания оскорбительной половой близости. Если моя интерпретация была правильной (а дальнейшие события это как будто подтверждали) выходило, что ощущение понимания со стороны подвергалось расщеплению, превращалось в частицы сексуального насилия и выбрасывалось». Меня потрясает, что понимание может переживаться настолько болезненно. С одной стороны, пациент сильно хочет этого (иначе он бы не обратился к аналитику). С другой стороны, он не может чувствовать себя в безопасности с пониманием другого человека.

– Пример №5: Пациент пытается удержать контакт с реальностью, поэтому он говорит о конкретных вещах в реальности – день недели, жарко, как он добрался. И потом сообщает, что боится психического срыва. «Немного позже он сказал, что я его не понимаю. Я проинтерпретировал это так, что он чувствует, что я плохой и не принимаю то, что он хочет в меня поместить. … На мою интерпретацию он ответил, что чувствует, что в комнате два облака вероятности. Я проинтерпретировал это так, что он пытается избавиться от чувства, что моя „плохость“ реальна. Я сказал, что это значит, что ему необходимо знать: действительно ли плох я. Или же я – это нечто плохое, что возникло изнутри его. Хотя в тот момент это не имело центрального значения, я полагаю, что пациент стремился решить, галлюцинирует он или нет. Эта тревога, вновь и вновь возникавшая в его анализе, ассоциировалась с тем страхом, что зависть и ненависть к способности понимать приводит его к тому, что он принимает хороший и понимающий объект, а затем разрушает и извергает его – процедура, которая часто приводила к преследованию таким разрушенным и извергнутым объектом». В этом примере У. Бион разговаривает языком, который мы с вами учим сейчас. Как будто психические части себя – это то, что можно поместить в другого. Думаю, так он пытается донести пациенту, что он его понимает. Автор показывает внутренний конфликт: плохость аналитика – это то, что порождает пациент. Или она исходит из реальности, от самого аналитика.

– Пример №6: Пациент говорит, что видит на полу кусок железа. Затем он конвульсивно двигается, как будто на него кто-то напал. «Я сказал, что он не может установить со мной контакт, потому что боится того, что происходит внутри него. Он подтвердил это, сказав, что чувствует, что его убивают. Он не знает, что бы он делал без анализа, от которого ему лучше. Я сказал, что он чувствует такую зависть к себе и ко мне (поскольку мы способны вместе работать, улучшая его самочувствие), что принимает в себя нашу пару как мёртвый кусок железа и мертвый пол, которые объединились не для того, чтобы дать ему жизнь, но чтобы убить его». Здесь автор говорит не о себе отдельно, ни о пациенте отдельно. А о них вдвоём, как о паре, которая является хорошим объектом. А зависть получается, как огромная разрушительная сила внутри пациента, портит их пару. И превращает её в кусок железа. И зависть как будто хочет убить. Думаю, что убить у психотического пациента – это разорвать связь с реальностью и с теми людьми (в частности, аналитиком), которые являются хорошими в реальности.

Мы не должны недооценивать зависть. В примерах У. Бион постоянно делает интерпретацию с помощью зависти. Наши тренера нам говорили, что не говорят напрямую о зависти. Они говорят об инструментах, которыми зависть орудует. Например: «Возможно, вы сильно гневаетесь на меня за то, что я как будто хочу у вас отобрать то хорошее, что вы имеете». Ещё стоит помнить— когда мы попадаем в травматическое переживание, мы можем рассыпаться на куски и галлюцинировать, как будто находимся в психозе. Можем ощущать, что никто нас не понимает. Потому что мы чувствуем себя в изоляции. Любые мысли другого человека мы можем ощущать как внедряющиеся и желающие уничтожить, убить наше Я. Это состояние без психической кожи. Думаю, в этом состоянии мы больше всего нуждаемся в поддержке и понимании. Но и одновременно с этим не способны их принять. Поэтому, когда нам кто-то описывает процесс, который происходит— это переживается как безопасность. Когда мы описываем своим пациентам или другим людям – что с ними происходит, – мы одновременно говорим это сами себе. И становимся сильнее психически. Поэтому я вам искренне рекомендую практиковать теорию объектных отношений чаще в повседневной жизни. Сначала тяжело, потому что вы осваиваете новый навык. А потом легче, потому что вы понимаете лучше себя, других. И принимаете реальность.

Далее У. Бион говорит об общих чертах в 6-ти примерах. Главная черта – деструктивное нападение на связь.

В 1-м примере заикание мешает устанавливать связь через речь. Слова – это то, что нас объединяет, поэтому здесь происходит как будто нападение на речь. Во 2-м примере сон как проективная идентификация. Психика пациента как будто была мелко фрагментирована и истекала наружу. И, как я поняла, он даже не думал, что ему надо контролировать этот процесс.

Я вам рассказывала про свою пациентку, которая примерно через 30—35 минут после начала сессии жалуется на то, что хочет «вырубиться». Объясняет это каждый раз тем, что у неё позднее время и была сложная неделя. Она отрицает то, что мы встречаемся сразу после её выходных. Я обратила её внимание, что когда мы переключаемся на другую тему— она просыпается. Пациентка не уничтожила эту мысль. На следующий раз она сама обратила на это внимание. На мой взгляд, тема расставания, близости и зависимости является для неё невыносимой. Когда она говорит о своём сне, я прихожу в отчаяние и ощущаю бессилие. У пациентки мать больна шизофренией. Поэтому я думаю, что этот сон может быть тем самым нападением на связь, о котором говорит У. Бион. Её мама избивала её в подростковом возрасте. Думаю, поэтому она ощущает близость как нападение. Она нуждается в помощи, чтобы защититься от атакующей изнутри силы. Но тогда пациентка должна будет принять решение расстаться с этой силой. А это ощущается небезопасным. Потому что она воспринимает эту силу как ту, что помогла ей добиться успеха в жизни. И главное – выжить психически. Моя пациентка невротической организации личности. Но сон, в который она проваливается, говорит о психотической составляющей, которую она очень сильно боится. Она чувствует эту силу, как неконтролируемую. Причём, неконтролируемую до такой степени, что она может реально кого-то убить. На последних сессиях она проецировала это на близкого человека. И спрашивала у меня— насколько этот человек может принести реальный физический вред. Говорила, что хочет обратиться к психиатру по поводу этого человека. Я однозначно сказала, что я не психиатр, не могу никак комментировать поведение этого человека. Говорила о её панике, что она чувствует себя в небезопасности, с реальной угрозой. Пациентка попыталась манипулировать мной: «Я думала, что вы психолог с большим опытом работы, и вы сможете мне сказать конкретно – что с человеком и что делать». Это было серьёзным нападением на моё мышление. Но я не стала оправдываться и отвечать ей на вопросы об этом другом. Я снова стала говорить о наших отношениях. Что её центральный конфликт, с которым она обратилась – это опираться на своё мнение. Но сейчас она находится в очень стрессовой ситуации. И ей кажется, что она не может доверять себе. Что я должна вернуться к прежней стратегии работы с ней. А именно, объяснять ей – что происходит с другими людьми. И давать ей конкретные советы – что ей делать в данной ситуации. Также я ей сказала, что она погружает в меня свою способность видеть реальность и принимать решения. Это её немного отрезвило. Она стала размышлять над этой мыслью. Ещё я вижу в её телесных реакциях, когда она хочет уйти в сон – у меня создаётся ощущение, как будто она меня слышит, понимает. Потому что она кивает головой и говорит «угу», как будто соглашаясь. А в следующую минуту она озвучивает, что ничего не слышит, что слова проходят мимо неё. И я чувствую свои слова как баюканье, которое не имеет смысла. Думаю, что это похоже на её связь с мамой. Смысла в маминых словах, в маминых нападках не было. В связи можно было находиться только в психической изоляции или подвергая себя истязанию.

Далее У. Бион говорит о шизофренических сновидениях: «Пациенты-психотики как будто бы не видят снов, или по крайней мере не сообщают о них вплоть до сравнительно поздних стадий анализа. У меня же сложилось впечатление, что этот период мнимого отсутствия сновидений аналогичен невидимо-видимым галлюцинациям». Он продолжает, что сны их как будто мелко фрагментированы и лишены визуальной составляющей. И дальше: «Когда переживаются сны, о которых пациент может сообщать (поскольку он в ходе сновидения переживает видимые объекты) пациент, вероятно, расценивает эти объекты как имеющие почти такое же отношение к невидимым объектам предшествующей фазы, какое, на его взгляд, фекалии имеют к урине. Объекты, появляющиеся в переживаниях, которые мы называем сновидениями, пациент считает твердыми, и в этом качестве они противоположны содержанию сновидений, представляющих собою сплошной поток мельчайших невидимых фрагментов».

Мне кажется, что здесь автор говорит – чем более нарушен пациент психически, тем больше будет ассоциаций с телом. И связано это с тем, что тело – это по-сути первый объект, с которым психике надо научиться взаимодействовать. Если вы вспомните младенца, то сможете представить, что он ничего не знает о своём теле. Для него не ясно – что ему делать с телом, и чем оно может помочь. Он может описаться или обкакаться – и это будет переживаться как то, что что-то происходит само собой, без его контроля, без его ведома. У одной моей пациентки бывший муж был разрушенным, но без галлюцинаций. Она рассказывала, как он лежал на диване, стонал, что ему плохо. А потом пошёл в туалет. И по дороге в туалет его вырвало. Она недоумевала: «Как можно не понимать, что тебя тошнит? Это же ясно». Возможно, люди психотической организации личности так и не смогли наладить контакт со своим телом. Тело может переживаться как чужое. Процессы, которые в нём происходят, могут чувствоваться как непостижимые. Моя пациентка видит своё тело как источник зла. Она не знает – что оно «выкинет» в конкретный момент. Она злиться, что оно стареет, что наступает климакс. Для человека невротической организации личности образ во сне является вместилищем мыслей, чувств, переживаний, воспоминаний. Получается, что для человека психотической организации личности образ может быть как то, что воспроизвела психика (как воспроизводит тело), от чего надо избавиться. Как тело избавляется от фекалий. Если у вас есть мысли на эту тему – пишите. Думаю, что здесь надо больше рассуждать, потому что соприкосновение с внутренним миром психотических людей – само по себе может восприниматься как нападение на мышление. Поэтому мысль как будто останавливается. Может наступить отупение и нежелание думать. А нам надо наоборот— включить мышление. Сейчас у нас с вами как будто тренировка для работы с психотическими частями наших пациентов.