Loe raamatut: «Кушаны», lehekülg 5

Глава 5. Перед походом

Ночь выдалась звездной! Небесные светильники сияли, как всегда, лишь радуя холодным светом, но оставаясь безучастными к делам людей. Любой человек, мечтательно смотрящий на ночное небо, невольно замечал особые формы, в которые собирались небесные стада, пытался разглядеть в них образы, известные в земном мире, найти в них ответы на свои вопросы.

В эту ночь огромный желтый глаз бога Мао затмевал светом все небесные огни сразу, его сияние будоражило кровь, лишало покоя – и все это казалось странным, беспричинным и особенно тревожным накануне большого похода.

Старший сын царя с отрядом лучников уже семь дней как отправился на встречу с войском у границ трех государств. Отряд Буцзю тоже пойдет туда со дня на день. Царь чего-то выжидает. Но караваны с провизией идут к западным границам царства каждый день. Похоже, что затевается не одна битва, а длительная война.

Как бы в ответ на размышления начальника царской конницы раздался звон колокольчика. Один из верблюдов каравана, готовящегося к отправке, поднял голову и гордо повел ею вокруг. Двугорбые гиганты стояли груженые и как ни в чем не бывало пожевывали колючку. Буцзю встал, потряс ногами, разгоняя застоявшуюся кровь. Стражники подняли головы, заметив силуэт начальника у шатра. Он кивнул им, проходя мимо. Мол, хорошо, что не спите, не теряете бдительности.

Меланхоличный верблюд – любопытный от природы – свысока посмотрел на приближающего человека. «Чего не спит? – как бы говорили его внимательные глаза. – Зачем пришел?»

Буцзю похлопал верблюда по шее. Гигант уже оброс к зиме: длинная коричневая шерсть гривой закрывала его шею и бока, стянутые крепкими ремнями. На спине верблюда, между горбами, висели тюки с поклажей.

– Тяжело, небось? – Буцзю кивнул верблюду как приятелю.

Тот приблизил губастую морду к самому его лицу. Чего хочет?..

Буцзю отстранился от него, улыбаясь.

– Жуешь все! Ну жуй, жуй, что тебе еще делать?!

Буцзю прошелся вдоль каравана и обратно, еще раз взглянул на желтый глаз Мао – поднялся высоко, оглядывает землю. Что он видит? Видит ли он будущее? Чем закончится битва с дахами? Почему-то Буцзю был уверен, что им придется сражаться не с парфянами, а с такими же кочевниками, как и они – бесшабашными, бесстрашными в воинственном порыве, с сильными руками, умеющими крепко держать меч. Но до битвы на мечах будут летящие роем стрелы. Будут длинные копья катафрактов…

Волнение охватило Буцзю, словно он уже защищался щитом от летящих стрел, словно уже уворачивался от смертоносного копья. Кисть руки сама легла на рукоять меча, другая сжала воздух, словно в ней был лук. Пот прошиб начальника конницы. Он стянул с головы шапку, протер ею лоб. Да, ожидание смерти подобно! Скорей бы уже в бой! Все лучше, чем сидеть здесь, тем более когда за стеной города в их семейной постели сейчас спит теплая и желанная женщина, одна мысль о которой приводит в возбуждение.

Скоро рассвет. Шаогоз будет ждать его, чтобы вместе отправиться в храм. А он не придет… Царь запретил отлучаться из лагеря. Все наготове. В любой момент отряд может выступить.

Буцзю постоял у шатра. Ветер охладил голову. Буцзю повертел войлочную шапку, будто забыв, каким образом она оказалась у него в руках, и надел ее. Загнутый вперед конец колпака повис шариком. Уши и шею прикрыли длинные концы шапки. Буцзю шумно втянул в себя свежий воздух, постоял немного и пошел спать. До утра оставалось еще полночи!

Утро началось с вести, которая расстроила Шаогоз: Буцзю не придет! Царский гонец спозаранку объезжал дома знатных семей, сообщая о том, что воины готовятся к походу и проводить их молитвами и добрыми напутствиями домочадцы смогут со стен цитадели, ворота которой будут открыты для всех до полудня.

Значит, войско тронется в путь до полудня! Шаогоз засуетилась. Она достала полотняный мешочек, вынула из сундука пояс, сшитый ею самой для мужа, торопясь и от этого не сразу попадая костяной иглой в маленькие ушки на бляхе, пришила ее к поясу. Дернула несколько раз, проверяя, крепко ли держится и, довольная своей работой, свернула пояс в рулон вокруг бляхи и отдала слуге с наказом тотчас отвезти Буцзю, обязательно найти его и передать в руки ее подарок.

Когда слуга скрылся за городскими воротами, Шаогоз вернулась в дом, нарядилась, взяла дары для богини, позвала служанку, которой наказала принести новорожденную дочь, и вместе они пошли в храм. Хозяйка дома вызвалась сопровождать их.

Дорога к храму шла через квартал гончаров. Проходя мимо печей, Шаогоз ощущала тепло, идущее от них. В прохладный день предпоследнего месяца перед днем, когда тьма будет праздновать победу над светом, это тепло как никогда согревало и давало надежду на победу и света, и кушанского войска. Шаогоз думала о муже и уже мысленно просила богиню-покровительницу сохранить ему жизнь в битве, вернуть его домой невредимым.

– Пришли, госпожа.

Они обошли старое прямоугольное здание. Жена асбаробида удивилась: не таким она представляла себе Храм Великой богини.

– Это пристройки для слуг. Храм дальше, – заметив недоумение на лице госпожи, поспешила успокоить ее хозяйка их дома.

Они обогнули пристройку и оказались перед айваном, в глубине которого у стены виднелась суфа, а в свете факелов на стене напротив входа поблескивала свежими красками картина с изображением всадника на коне, направляющегося к двухэтажному дому. Конь шел, высоко поднимая передние ноги, полы красного ачкана, хорошо сидящего на стройной фигуре мужчины, распахнулись, и под ними белели просторные шаровары. В доме мастер изобразил женщин, встречающих всадника. С черными волосами, разделенными пробором, в накидках красного цвета женщины благородного происхождения приветствовали всадника со второго этажа, а служанки и наложницы с рыжими волосами и в накидках желтого цвета смотрели на него с первого этажа.

Войдя в храм и едва привыкнув к неяркому свету фитилей в светильниках, Шаогоз разглядела на картине Богиню, стоящую вдалеке между всадником и домом. Богиня протягивала воину скипетр. В другой руке – нежно розовой, украшенной массивным браслетом, – на раскрытой ладони она держала чашу. Следуя правилам, Шаогоз поклонилась и вдруг поняла, что в руках богини нет привычных для глаз рога с плодами и цветочного венка. Это смутило. Ведь ее одежда та же: складчатое платье, шарф вокруг бедер, лента, придерживающая гладкую прическу, развевается сзади…

Жрец, который вышел навстречу гостям, заметил удивление на лице незнакомки и пояснил:

– Нана встречает вас с благословением, как и победителя…

– Нана? – переспросила Шаогоз. – Но я шла в храм Ардохшо…

Жрец сделал знак хозяйке, которая, видимо, была частой гостьей в этом храме, и она отвела служанку с ребенком к суфе.

– Храм Ардохшо на другом конце города, госпожа, но там возносят молитвы те, кто жаждет воинской славы и мудрости. Ты пришла с ребенком, – он отвел руку к суфе, не сводя глаз с красивого лица незнакомки, – значит, ты пришла в нужный храм! Посмотри, – жрец приобнял Шаогоз за талию и провел ее в приоткрытую дверь – сердце храма, войти сюда – честь для любого посетителя! Шаогоз хотела было возразить, что и Ардохшо помогает, но голос жреца звучал так умиротворяюще. Из глубины храма наружу вытекал дымный аромат благовоний: что-то едва уловимое, что-то вроде знакомое в нем успокаивало и приводило к смирению. Слова возражения так и остались непроизнесенными. – Видишь? – Жрец простер руку в противоположный угол зала. Такие же женщины, как и ты, изображены здесь. Они принесли детей для благословения нашей богине! Ведь именно она помогает женщинам с родами, помогает охранить детей от зла, помогает обрести душевный покой и благополучие, помогает встретить своего воина…

Оказавшись наискосок от суфы в другом углу прямоугольной комнаты, Шаогоз замерла. В окружении изящных курильниц, мерцающих огоньками из треугольных отверстий в середине округлых стенок, над которыми из чаш поднимались светлые струйки ароматов, на суфе стояла Богиня в привычном наряде. Темно-красное платье струящимися драпировками спускалось до пят; белая рубаха проглядывала в вырезе ворота и между распахнутыми полами внизу; перлы украшали низ широких рукавов. Черные волосы, разделенные на прямой пробор, были скатаны валиком от висков, а позолоченное ожерелье с красным овальным камнем матово мерцало на открытой шее. Богиня казалась одного роста с обычной женщиной. Лицо ее – ярко-розовое с четко очерченными красными губами – дышало покоем. Богиня смотрела на Шаогоз так, словно только что повернула голову, а за миг до того она внимала женщине, скульптура которой располагалась справа от нее. У ног женщины на корточках сидела девочка. Ее волосы тоже были убраны валиком, как у богини…

Служанка подала Шаогоз дочку. Та было всхлипнула, но мать уже подошла с ней к статуе богини и встала рядом с другой женской скульптурой, которая, как и она, держала дитя на руках. Ребенок изображенной женщины оказался взрослым мальчиком. Его черные кудри обвивал бронзовый обруч, на ножках краснели сапожки, но что-то в его облике говорило о нездоровье. Глаза, полуприкрытые тяжелыми веками?.. Шаогоз хотела поближе разглядеть мальчика, но ее внимание привлекла серьга в ухе женщины. Ее подвесили на нитке, продетой в маленькое отверстие в мочке уха. На золотой проволоке висел слон. К его хоботу и задней ноге мастер приделал тончайшей работы шнурок, плетенный из золотых нитей. Со стороны ноги слона к этому шнурку прикреплялась пластина с камнями. В центре каплей сиял прозрачный красный камень, под ним собрались в трилистник более темные сердолики, а над ним коромыслом полумесяца застыл матово-белый камень. Два круглых сердолика ушками повисли на его концах. Луна и солнце в окружении звезд! Шаогоз восхитилась.

– Ты можешь просить у нашей покровительницы все что хочешь, – шепнул на ухо жрец, и Шаогоз отвела взгляд от чудесного украшения.

Она кивнула в ответ и опустилась на колени. Служанка положила на край суфы дары богине, завернутые в шелковый отрез, хозяйка дома шепнула жрецу о жеребце, поставленном в стойло во дворе храма.

Шаогоз не слышала их, не видела. Она ощущала тепло своей дочери и просила богиню даровать девочке крепкие дух и тело, чтобы, став взрослой, она могла родить много детей и восславить свою покровительницу, как сегодня ее мать.

Когда женщина встала, жрец подошел к ней.

– Нареки мою дочь, – сказала Шаогоз.

– Вийус! – пафосно воскликнул жрец. – Ты пришла ранним утром, едва только заря осветила небо любимыми цветами Наны. Так пусть твою дочь зовут Заря!

Имя понравилось Шаогоз. Всегда яркая, всегда желанная, всегда символ начала жизни и светлого дня!

– Благодарю! – поклонилась она богине.

Служанка забрала девочку, а Шаогоз развернула сверток с подарками, достала миниатюрную фигурку музыкантши с лютней в руках – пусть развлекает Нану красивой музыкой! Справа от сидящей девочки на желтоватом полу стоял каменный алтарь. Невысокий, выточенный из желтого известняка, он опирался о пол четырьмя ножками постамента. Площадка для подношений на нем оказалась совсем миниатюрной. Шаогоз поставила фигурку ближе к одному краю, а перед ней положила изящный костяной гребень – подарок Буцзю на свадьбу! На нем, вторя идее статуэтки музыкантши, сидя на слоне, словно в такт ее музыке, танцевали полуобнаженные красавицы с тонкими талиями, полными грудями, широкими бедрами. Именно так представлялось плодородие женщины в образах, пришедших на бактрийскую землю из Гандхары. Шаогоз дорожила этим гребнем, подолгу рассматривала вырезанную на нем сцену развлечений и мечтала о любви и нежности, о веселом времяпрепровождении, которое осталось в ее девичьем прошлом, так и не успев реализоваться полностью. Только в мечтах Шаогоз продолжала беспечно танцевать под музыку рожка, которой ее ублажал мальчик из их стойбища. Его глаза потухли, когда Буцзю увез ее в свой стан…

Шаогоз решила преподнести этот гребень богине не только как дар, но и как избавление от искушения, которое будоражило сердце, когда она брала гребень в руки.

Мешочек с серебром, отрез шелка Шаогоз оставила на суфе. Жрец сам решит, где место этим подаркам!

Они покинули храм с чувством исполненного долга: хозяйка дома, что приобщила приезжую даму к вере в истинную богиню плодородия; Шаогоз, что ее дочь получила имя и благословение; служанка, втайне надеясь, что и ее тихие молитвы о счастливом замужестве услышаны Великой богиней.

Светлое утро омрачилось набежавшими тучами. Не иначе бог ветра Вадо хотел соблазнить Ардохшо и посылал ей в дар все воды мира! Шаогоз прибавила шаг. С сильными порывами ветра до ее слуха долетал резкий голос глашатая. Он стоял на стене, окружавшей цитадель, там, где ее разрывали ворота, и во всю мощь легких читал повеление царя. Площадь перед цитаделью заполнял народ: в этот час здесь можно было увидеть и простой люд, оторвавшийся от хлопот, и беспечно шатающихся повес из состоятельных семей, и знатных женщин в окружении слуг. Шаогоз волновалась. Она вдруг подумала, что Буцзю уйдет, так и не узнав имя дочери. Она крикнет его со стен цитадели, когда он будет проезжать мимо во главе царской конницы! Но услышит ли он?..

Перед самым домом Шаогоз едва не упала. Близнецы вылетели ей навстречу – и так стремительно, что она удержалась на ногах благодаря служанке, оказавшейся сзади.

– Что ж такое! – воскликнула Шаогоз, переводя дух. Слезы брызнули из ее глаз. – Вы решили убить меня?! – накричала она на мальчиков, оторопевших от удивления. – Прочь! Идите в дом и сидите там!

Служанка, делая страшные глаза мальчикам, тихонько забрала ребенка и так же тихо, как это умеют только слуги, удалилась в глубину дома, уведя с собой всех детей.

Шаогоз упала на ложе, закопавшись лицом в скомканное покрывало, и дала волю слезам. В безудержном потоке выплеснулось все напряжение последних дней, все ее разочарование, обиды, растерянность. Зачем она здесь? Зачем Буцзю позвал ее сюда, где кроме него нет ни одного родного человека, где нет привычных стен родного дома, где даже храм ее покровительницы Ардохшо закрыт для нее? Разве не у Ардохшо она должна была просить благополучия для своего мужа – защитника, отца ее детей?! Внутренним чувством Шаогоз понимала, что совершила измену, что богиня отомстит ей, что она не услышит оправдания слабой женщины в потере рассудка под искушающий шепот жреца Наны. Опомнившись, она села. В углу на поставце, услужливо поставленном туда хозяйкой дома, стояла фигурка Ардохшо. Вокруг нее лежали любимые каждой женщиной предметы: круглое зеркало с длинной костяной ручкой, стеатитовый²⁷ флакончик со сладким ароматом, косметические палочки с наконечниками в виде указующей руки, пудреница.

Шаогоз взяла свою фигурку, забилась в угол ложа и зашептала:

Во имя Михро, Милостивого, Справедливого, Любящего.

Да будет велик, благ и победоносен дух госпожи моей Ардохшо!

Даруй мне такое обретение,

о Благая Могущественная Ардохшо,

дочь грозного Вахша,

Властительница речных вод,

Покровительница заблудших женщин,

чтобы муж мой стал победителем

чтобы разбил он врага

пятьюдесятью сотнями ударов,

ста тысячами ударов,

тысячей десятитысячных ударов,

десятью тысячами несчетного числа ударов!

Голос Шаогоз креп с каждым словом, они слетали с нежных губ так, будто она сама рубила врага – смело, беспощадно! Сердце стучало в груди все сильней и сильней, горячая кровь разгонялась по всему телу. Шаогоз скинула накидку, крепче сжала потеплевшую в руке терракотовую статуэтку.

– Мама…

Сквозь туман слез в полутемной комнате проявилась курчавая головка сына. Шаогоз шмыгнула носом, утерла слезы.

– Родиа, это ты?

Мальчик подошел к ней и встал рядом с ложем, всматриваясь в глаза.

– Ты плачешь? – спросил он.

Родиа! Это в его голосе сквозь мальчишескую звонкость уже пробивалась твердость.

Следом за ним вошел Шодиа. Шаогоз снова шмыгнула.

– Не плачу, замерзла. Холодно там, – кивнула на стену. И вдруг такая нежность охватила ее. Она раскрыла объятия. – Идите ко мне!

Мальчики голубками прильнули к груди матери. Она поцеловала каждого в макушку, обняла крепко. Фигурка богини, зажатая в руке, будто кивнула. Шаогоз выдохнула. На сердце полегчало. Она не одна! Самые родные ее люди здесь, с ней рядом. Все образуется.

– Собирайтесь, пойдем в цитадель, – сказала она ласково, – отца проводите…

Слезы снова было подобрались к самым глазам: вот-вот озера переполнятся, капли влаги повиснут на ресницах и покатятся по щекам. Шаогоз часто заморгала. Хватит плакать! Не пристало ей, жене асбаробида царя, показаться на людях с красными глазами и распухшим носом!

– Все, вставайте! Приведите себя в порядок! – она позвала служанку. – Логза, займись мальчиками и мне принеси кувшин с водой.

Наряжаясь, Шаогоз думала о Буцзю. Ей не давала покоя мысль о том, как сообщить ему имя дочери. Вдруг в шкатулке, где она подбирала себе серьги, ее пальцы нащупали кожаный шнурок. Шаогоз осенило: надо написать имя дочери на куске кожи и передать мужу с посыльным!

– Логза! – в возбуждении, боясь не успеть, Шаогоз выбежала из своей комнаты.

Служанка, оказавшись с хозяйкой лицом к лицу и испугавшись ее горящих глаз, упала на колени.

– Вставай! – она подняла девушку. – Найди писаря! Быстро! И кусок кожи для письма!

За стенами дома слышался шум проходящих мимо повозок, говор людей сливался в один поток речи, в котором отдельными ручейками иногда звучало знакомое слово или обрывок фразы. Простолюдины идут за город провожать войско! Шаогоз выхватила из рук служанки кусок выделанной кожи и сама побежала к писарю.

Как долго он выводит каждый значок! Удивив писаря неожиданной просьбой в такое время, Шаогоз ждала, когда он закончит дело. Под именем дочери она решила написать свое. Так надежней! Буцзю сразу поймет, от кого письмо и чье имя написано первым. Как только писарь провел по последнему процарапанному значку палочкой с краской, Шаогоз кинула ему монету и побежала за ворота.

Толпа едва не смяла ее! Люди, кони, колеса в колее грязи – голова закружилась. Шаогоз ослабла. Она стояла среди шумного потока и утонула бы в нем, если бы несколько всадников не окружили ее и не оттеснили толпу в стороны.

– Кто ты, красавица? Почему стоишь здесь? – приятный голос раздался сверху.

Шаогоз подняла голову. Перед ней на ретивом коне, удерживая его поводом, восседал статный мужчина в высоком колпаке, украшенном нашивными серебряными бляхами. Шаогоз не могла отвести глаз от чистого лица всадника, смотревшего на нее с ухмылкой на губах, но так пронзительно, что она смутилась. Один из его спутников спешился, подошел к ней и шепнул:

– Это принц Саданкау, ответь ему.

Шаогоз еще больше растерялась, сжала кулак, и кусок кожи напомнил о Буцзю. Ее муж – начальник царской конницы! Она жена важного человека! Ни к чему ей опускать глаза даже перед принцем!

– Я – Шаогоз! Мой муж – ябгу Буцзю, асбаробид! – твердо сказала она, но почему-то это вызвало у принца веселье.

Он улыбнулся, усмешка при этом пропала с его губ, но глаза светились, и в них Шаогоз увидела… интерес мужчины. Мороз пробежал по ее коже. Она снова отвела глаза.

– Жена асбаробида потеряла мужа? – спросил принц.

Спутники поняли его иронию и рассмеялись. Кони, возбужденные шумом вокруг, едва стояли на месте. Шаогоз почувствовала себя оскорбленной. Она сжала свое послание, и хотела было убежать, но воин, стоявший с ней рядом, остановил, взяв за локоть.

– Не уходи, принц всегда ироничен. Я знаю твоего мужа. Что ты хочешь? Я помогу.

Шаогоз подняла глаза на молодого мужчину. В отличие от принца – гладко выбритого, холенного, – тот выглядел как все воины, как ее Буцзю – с усами, в войлочной шапке с набалдашником на конце; по его темно-синему богато расшитому плащу было понятно, что он из знатного рода, но в его голосе не сквозила усмешка.

– Передай Буцзю это послание, – она ухватилась за спасительную соломинку, – вчера у нас родилась дочь, сегодня я дала ей имя. Он должен его знать, перед тем как уйти.

Воин взял кусочек свернутой кожи, на прощание сжал кулачок Шаогоз в своей руке.

– Иди домой, здесь не место знатной женщине.

От его слов потеплело на сердце. Она кивнула в ответ и, как прощалась бы с мужем, напутствовала своего спасителя:

– Будь смел, но береги себя!

Вскочив в седло, воин, казалось, забыл о ней. Свита принца сорвалась с места, миг – и толпа, снова сомкнувшись, оттеснила Шаогоз в сторону.

Момент подъема конницы всегда волновал Куджулу. Было в нем что-то величественное. И созревал этот момент, как бутон. Вот он только проклюнулся, и вдруг – лепестки напряглись, еще пара вздохов – и каждый оторвется от другого и примет природой установленное положение в одной для всех форме. В ожидании подъема войска как раз назрел тот ключевой момент. Несмотря на множество шумов в стане, казалось, воздух затих, остановился в движении и повис над головой. Еще миг – и мощный порыв сдвинет его толщу, всадники взлетят вверх и спины коней примут их как желанную ношу. И тогда все вокруг зашевелится, заживет другой жизнью: жизнью в движении, в нетерпении схватки, в боевом азарте.

Куджула стоял на пригорке, откуда его видел каждый воин: подтянутый, в белых шерстяных штанах, заправленных в мягкие красные сапоги, в расшитом золотом ачкане, в плаще, скрепленном у шеи золотой пряжкой, в высоком желтом колпаке, украшенном по ободу лазуритовыми бусинами. Накануне он подстриг бороду, и теперь она аккуратным валиком окаймляла его подбородок.

Царь поднял руку. Все внизу затихло. Когда он опустил ее, раздался пронзительный голос рожка. Воины, как один, взлетели на спины коней, нетерпеливо перебирающих ногами. Знаменосец поднял шест с подобием крупной головы коня на нем и длинным шлейфом вместо туловища. Ветер потрепал его, и все пришло в движение. Конница, выстроенная в пять рядов, двинулась на юг, оставляя укрепленный город, на стенах цитадели которого вздымались ввысь разноцветные шарфы женщин, провожающих воинов в дальний и опасный поход.

Буцзю ехал во главе конницы и во все глаза смотрел на стены цитадели. Там ли Шаогоз? Провожает ли его? Какое имя дали его дочери в храме? Неужели он так и не узнает… Вот мелькнул белый шарф… не ее ли? Он дарил ей похожий, с золотой каймой на концах… Женщины выкрикивали имена мужей, махали шарфами, и Буцзю показалось, что он услышал свое имя и… вон она – Шаогоз! Подняла сыновей на стену между зубцами, держит их, а белый шарф развевается в их руках. Боль отпустила сердце. Он получил благословение любимой, увидел своих детей. Вот только дочка осталась для него безымянной…

Обогнув город, войско повернуло на юг. Скоро они дойдут до Паретаки и будут идти по ее берегу, пока не доберутся до Окса. Почти до Окса. Они свернут к Тармите²⁸ и где-то за ней, на широких просторах долины, встретятся с основным войском. В дальнейшие планы царь не посвятил своего начальника конницы. Его задача – не тактика, а готовность войска к сражению. Буцзю оглянулся. Царь в сопровождении приближенных не спеша ехал сбоку от рядов всадников. Буцзю приосанился. Он ехал впереди всех, его всем видно! Перед ним раскрывалась широкая долина, ограниченная на горизонте Горами Тесных Ущелий. Хребты маячили вдалеке, прикрытые легким туманом. Далекие и близкие одновременно. Туда, за горную гряду, лежал их путь. И его путь к воинской славе.

К царской свите подъехал отряд из двадцати всадников. По нарядной остроконечной шапке Буцзю узнал принца Саданкау. Высокомерный, он даже отцу не оказывал нужного почтения. Сдержанный кивок после короткого разговора – и отряд, возглавляемый Ноконзоком, легким галопом ускакал на запад. Буцзю показалось, что приближенный Саданкау хотел привлечь его внимание взмахом руки. Кто он? Буцзю вспомнил: сын военачальника Ноконзока! Постоянный спутник принца! Что ему до какого-то ябгу из малоизвестного рода? Показалось…

Мысли Буцзю снова вернулись к жене. Как только будет возможность, он отправит ей весточку. А там, глядишь, и от нее получит ответ. Буцзю успокоился. Его семья в безопасности, за крепкими стенами Города Ветров. Он обеспечил их всем необходимым, на жизнь хватит! С хозяйством Шаогоз справится, она умеет! А положение жены начальника царской конницы достойно того, чтобы горожане уважали ее – никто не обидит.

Ветер погнал облака на восток. Конница вышла к реке и направилась на юг. Горы Тесных Ущелий остались справа. Паретака несла ржавые воды к Оксу, торопясь рассказать о кушанском войске, идущем к его древним берегам. Окс только лениво вздохнул: не впервой! Уж сколько войск он окатил своими водами – и персов, и йонов, и саков… – пусть идут, все ему, старику, развлечение!