Loe raamatut: «Епістолярій Тараса Шевченка. Книга 2. 1857–1861»

Font:

* * *

Листи Т. Г. Шевченка і до нього (1857–1861 рр.)

1857

208. Я. Г. Кухаренка до Т. Г. Шевченка

7 серпня 1857. Катеринодар

В последних числах іюня я їздив в Одес, взяв із інституту другу дочку і приїхали вдвох додому в кінці іюля. Тут застали твоє письмо з віршами. Прочитав я його в простих очках (бо без очок я нічого тепер не читаю), переписав їх своєю рукою, щоб без опинки читати було можна. Пошлю, як ти здоров кажеш, старому Щепі, да думаю послати до Могили (Метлинского) і до Костомарова. Сей чоловічина недавно одозвався до мене своїм письмом по одному ділу, та й я з того тепер знаю, що наш знакомий добрий Ніколай Іванович Галка – Костомаров проживає в г[ороді] Саратові.

В Одес я їхав морем. В Одесі і Вознесенську добрим южноруснакам, з которими річ доходила, я розказував, де ти тепер, мій друже, обрітаєш, і показував твоє поличьє (я його обробив в Одесі, звичайно, як слід). Та й люблять же тебе на Україні, брате!.. – Один по прізвищу Козачинский, воєнний офіцер, аж із самої Умані. На «Записки южноруські» я послав гроші в Пітер.

Визволяйсь, друже, та приїзди на нашу Козацьку Україну, я тепер не маю нікуда далеко їхати і буду дома: або в городі, або в хуторі (50 верст од города). Якщо будеш їхати трактом Ростовським, то шлях якраз поуз хутір мій, і дзвоники чуть в хату, і поштарів – як гукають, то заїдь в хутір, може, мене там нагибаєш, а якщо ні, не буду в хуторі, то скажи, щоб подали на віз тобі чарку горілки та глек молока, випий і запий, та й поїжджай до мене в город.

Не кидайся діла, сіреч, не оставляй писати, бач сам здоров: погасило кляте лихо огнище твого талану, але добрий вітерок повіяв, позносив золу, найшов іскорку, – ще не погасла, – та й почав роздувати огонь, отже і гляди, як покотить пожаром. Поплюй в кілочки та строй кобзу сміло і далі грай, як грав єси.

Моя стара і діти всі кланяються тобі низенько. Будь здоров та щасливіший, нехай тобі Бог помагає на все добре, а я, поки жив, тебе поважающий і покорний на услуги

Яков Кухаренко.

7 августа

1857 года,

Єкатеринодар.

В «Ченцеві» було написано, видно, хватаючись:
В червоних штанях оксамитних
Матнею улицю мете,
Іде козак. Ой літа, літа,
Що ви творите? На тоте ж
Старий ударив в закаблуки,
Аж встала курява. Отак,
Та ще й приспівує козак
«По дорозі рак» і проч.

Не добравши сенцю в підчеркнутих стихах, я в своїй пере[писі] замінив ті п’ять стихів так:

Іде козак старий, його веде
Товариство під руки,
За ним музика грає.
Старий не втерпів, в закаблуки
Привдарив, ще й співає:
«По дорозі рак» и пр.

Якщо, може, в тебе воно не так, то увідом.

209. Т. Г. Шевченка до Бр. Залеського

10 серпня 1857. Астрахань

Пишу тебе менее нежели мало, но пишу из Астрахани, на пути в Петербург, и, следовательно, это миниатюрное письмо родит в твоем благородном сердце огромную, роскошную библиотеку. В один день с твоим письмом от 30 мая получил я и официальное известие о моей свободе. Добрый Ираклий дал мне от себя пропуск прямо в Петербург, минуя Уральск и Оренбург, а следовательно, и 1000 верст лишнего и дорогого пути. Сердечно ему благодарен за эту экономию денег и времени, теперь для меня так драгоценного. 15 августа понесет меня пароход из Астрахани до Нижнего Новгорода, а оттуда дилижанс в Москву, а из Москвы паровоз в Петербург. Весело, друже мой единый, невыразимо весело, когда наши волшебные воздушные замки начинают быть осязательными. Я спешу теперь в Петербург для того единственно, чтобы поцаловать руки моей святой заступницы графини Настасии Ивановны Толстой. Послал ли ты ей моего «Киргизенка»? Или, лучше сказать, получил ли ты сам его и его родных братьев – «Счастливого рыбака» и «Смышленого продавца»? В последнем своем письме ты мне ничего не пишешь о моих посылках. Получил ли ты их? Если получил, то распорядись ими, как находишь лучше, и напиши мне в Петербург по адресу, тебе известному. Я так же, как и ты, вполне и совершенно верую, что мы с тобою увидимся, но когда и где, не знаю, во всяком случае не в киргизской степи. До свидания, мой друже единый, не забывай своего искреннего друга и теперь свободного художника

Т. Шевченка.

Целую твою святую мать, отца и все близкое твоему сердцу.

Астрахань,

10 августа 1857.

210. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського

10–14 серпня 1857. Астрахань

Мій єдиний друже! Я свободен, я уже в Астрахані, і завтра, 15 августа, як Бог поможе, на пароходе «Меркурий» поплыву за 5 карбованців на палубі в Нижній Новгород. Раньше 15 сентября я не доплыву до Нижнього, і раньше 1 октября я не поцілую тебе, друже мій єдиний. Господи милосердий, скороти путь и время для нашого свидания с тобою.

21 июля получено официальное известие о моїй свободі, на другий день я просив Ираклия Александровича дать мені пропуск через Астрахань в Петербург, але він одказав мені. 23 июля написав я і послав через Астрахань письмо графу Толстому. Писав я йому, что я поїду через Оренбург.

1 августа прийшла почта і привезла мені разрешение їхать, куда я хочу. 2 августа я вирвався з своєї тюрми, а 5 августа гуляв уже по славному городу Астрахані. 14 августа пишу тобі оце письмо невеличке, а завтра, дасть Бог, попливу вверх по матушке по Волге аж до Нижнього. До свидания, мій друже єдиний. Цілую Семена, Федора і всіх, і вся. А як побачиш Марковича, то поскуби його за ухо, – за те, що я не дождався його письма в Новопетровському укрепленії.

До свидания ще раз, мій єдиний друже, не забувай твого щирого

Т. Шевченка.

14 августа,

Астрахань.

211. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка

13–15 серпня 1857. Астрахань

Батьку отамане кошовий і друже мій єдиний!

Я свободен, я уже в Астрахані, вчора бачився з тим Єленєвим, на ім’я которого просив я тебе переслать мені письмо о «Москалевій криниці». Письма твого нема, і я тепер не знаю, що й думать. Бо вона вже давно тобі послана, ще 5 іюня. Може, тебе дома нема абощо? Думав я, їдучи в столицю, завернуть до вас на Січ, поціловать тебе, твою стару і твоїх діточок. Але не так воно робиться, як нам хочеться. Мені велено одправиться прямо в столицю. Лихий їх знає, для чого. І я тепер із Астрахані попростую на пароході аж до Нижнього Новгорода, а там через Москву в столицю. Але чи швидко я туда прибуду, святий знає. Я в Москві побачуся з старим Щепкіним (якщо він жив), і дуже добре зробив би ти, друже мій єдиний, якби через його хоч одну стрічечку [прислав?], напиши тілько, чи жив ти, чи здоров і чи получив мою «Москалеву криницю»? Мене вона турбує. А в столицю до мене пиши отак:

в С. Петербург.

Его высокоблагородию

Михай[лу] Матвеевичу

Лазаревскому.

В Большой Морской, в доме графа

Уварова.

Не пишу тобі білше, бо нема чого і писать, та й пароход, спасибі йому, не дає. Завтра попливу вверх по матушке по Волге, а поки що цілую тебе, твою стару і твоїх діточок. Не забувай мене, друже мій єдиний.

Т. Шевченко.

Чи получив ти моє поличіє?

15 августа.

1857.

212. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка

20 серпня 1857. Рачкевичі

20 августа 1857 года.

Друже мой дорогой! Две твои посылки я получил, хотя очень поздно, и теперь по указанному мне тобою адресу спешу переслать тебе цену «Хиосского горшечника» и «Молитвы по умершим», именно: семьдесят пять руб[лей] сер[ебром]. Другие три штуки проданы тоже, но деньги я получу чрез неделю или десять дней и сейчас же вышлю их тебе. Извини, что это длилось так долго, – живя в деревне, подобные дела не устраиваются так скоро, как в городе, соседи не всегда любители изящного – и покупателя нужно искать иногда довольно далеко; я сам же в настоящее время аичею не богат.

Что касается до каратауских видов, то я тебе, друже мой дорогой, напишу об них в следующем письме. Издатель «Виленского альбома» выехал за границу на целый год, и я вынужден искать другого любителя. Не хотелось мне отдавать их по одиначке, рассчитывая все-таки на кого-нибудь, кто бы пожелал иметь полный альбом; до сих пор подобный ангел не нашелся, но я еще не теряю надежды и сделаю все возможное, чтобы найти его.

Пишу второпях и потому так коротко; в следующем письме найдешь ответ на дорогое твое послание. Теперь, друже мой, целую тебя, от полного сердца не только за себя, но и за всех моих, знающих и искренно любящих тебя, от стариков родителей до маленьких ребят сестер моих. Все приветствуем тебя от полного сердца среди старых друзей, среди очаровательных творений искусства, среди новой жизни. Да благословит тебя Господь и посылает тебе вдохновение и средства к тому, чтобы работать – и ты будешь счастлив, счастлив счастьем немногих, избранных…

Не забывай меня – окружат тебя теперь много умнейших и лучших людей – дай Бог! Но верь, друже мой дорогой, что немногие искреннее меня любить тебя будут.

Когда придет тебе издать «Блудного сына», вспомни, что ты мне обещал познакомить с ним.

Прощай на этот раз; чрез десять дней опять напишу, а может быть еще увидимся.

Да – до свидания, друже мой!

* * *

Рассмотри произведения Каульбаха – говорят, есть превосходные с них фотографии – я видел только три гравированные. Очарование!

Знаком ли тебе Фюрих (Führich)? Мне бы хотелось очень знать, что ты об нем скажешь. Он чех, но живет в Вене, человек уже пожилой. Последнее мне знакомое его произведение – «Торжество Спасителя» – альбом в 12 листов – прекрасная, чудная вещь, хотя еще не полная, он слишком рано остановился, потому что Торжество Спасителя не остановится до окончания мира. Разве он и в наше время не торжествует?

На четвертій сторінці:

Тарасу Григорьевичу.

213. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка

15 вересня 1857. Рачкевичі

Друже мой дорогой! Третьего дня я получил записку твою из Астрахани, а вместе с нею подоспели и запоздалые деньги, – спешу переслать их тебе – 75 руб[лей] сер[ебром] за три куска твоей материй – столько же я переслал Михаилу Матвеевичу прежде, и ты их, верно, уже получил.

Каратауских видов мне здесь продать не удалось – по одиначке я их отдавать не хотел, потому что всех бы не роздал, а на весь альбом не нашелся покупатель, хотя во всех моих странствованиях в последнее время альбом был моим спутником. Сигизмунд писал мне, что легко нашел бы место для Чиркалы в Петербурге, и ежели одна еще попытка здесь будет неудачна, то альбом весь переедет к нему. Очень мне прискорбно, что я не могу переслать тебе за него денег; в Петербурге найдешь что продавать и так, но в скором времени ничего нельзя было сделать, а откладывать я боялся, думая, что все-таки копейка тебе нужна.

Целую тебя, друже мой, от полной души и радуюсь твоею радостью, твоим счастием – ты живешь опять полною жизнью, в мире искусств: – и между добрыми, хорошими людьми; ты, верно, создашь теперь прекрасные вещи. Не забывай меня, любящего тебя целым сердцем. Ты, верно, познакомился уже с Сигизмундом и Эдуардом – ты, верно, их полюбил. Как бы мне хотелось побывать между вами!

Есть у меня здесь, т. е. в Литве, знакомая женщина с удивительно развитым эстетическим чувством, страстная любовница искусства… Она лет пять прожила в Риме – там училась живописи и скульптуре. Нигде в деревне нельзя найти такого собрания гравюр и разных произведений искусств из волшебной Италии. Она меня познакомила с Фюрихом и Каульбахом, потому что и Германия ей тоже известна. Я ей послал две первые сепии – «Дочь хиосского горшечника» и «Сцену из казарм» – тогда ничего больше у меня не было. Вот что она мне ответила, благодаря за то, что я доставил ей удовольствие иметь что-нибудь собственно твоего: «Эти вещи очень хороши, но мне жаль, что такой замечательный талант nie czerpie szczerzej z siebie, lub śmielej z tego, co go otacza – że jakby pzytłumial rodzimy ideał, którego błysk w kilku linjach nieraz lśni mocą»¹.

Из этого ты, друже мой, можешь заключить, что она будет в состоянии оценить твои произведения; ежели у тебя будет что такое, чем ты сам будешь совершенно доволен, то присылай мне, назначив, разумеется, цену, а я отошлю, или лучше отвезу сам этой знакомой, хотя она и живет в 150 верстах от меня. Ведь и тебе приятно будет отдать вещь, взлелеянную в душе, дитя твое, тому, кто его примет с любовью, как мать.

Напиши мне хоть два слова о том, что ты получил все деньги и что здоров и счастлив, а если можешь, если найдешь время, напиши, что делаешь, чем ты теперь занят и какова судьба твоего «Блудного сына»…

Прощай, друже мой дорогой.

Твой всегдашний

Бронислав.

Твой «Киргизенок» давно уже у Сигизмунда, которому я поручил передать его графине Настасии Ивановне, она была на водах, и он ждал ее возвращения, теперь, верно, передал уже ей.

Рачкевичи.

15-го сентяб[ря] 1857 г.

На четвертій сторінці:

Тарасу Григорьевичу Щевченке.

214. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського

8 жовтня 1857. Нижній Новгород

8 октября.

Н. Новгород.

Друже мій єдиний! 19 сентября прибыл я в Нижний Новгород и только сегодня, слава Богу, собрался с силою написать тебе о случившемся со мною. Никто больше, как черт, враг добрых наших помышлений, перешел мне дорогу в Питер. Новопетровский комендант по моей просьбе выдал мне пропуск прямо в Петербург, а командир баталиона, мой ближайший начальник, обиделся распоряжением Ираклия Александровича и уведомил нижегородского полицеймейстера, чтобы меня задержать и прислать в г. Уральск для получения указа об отставке с какими-то ограничениями. Я занедужав. Спасибо, найшлися здесь добрые люди, которые приютили меня и через посредство которых написано в Оренбург обо мне Катенину, чтобы он объяснил мое отвратительное положение.

Писал я графу Ф. П. Толстому из Новопетровского укрепления, что я отправляю[сь] через Оренбург. Но после упросил Ираклия Александровича отпустить меня через Астрахань. О случившемся здесь со мною я теперь не пишу ему, а прошу тебе, друже мій єдиний! посети ты графиню Настасию Ивановну Толстую, это тебя нисколько не окомпрометирует, расскажи ей о моем гнусном положении, а главное, благодари ее от меня за ее святое о мне ходатайство, а также и добрейшего графа Ф[едора] Петровича. Друже мій єдиний! Во имя глубокой моей любви к тебе не откажи мне в этой великой просьбе.

Не знаю, как долго продлится мое сидение в Н. Новегороде, думаю, что я не скоро вырвуся. Пришли мне сколько-нибудь денег, я почти не одет, а следовательно, не могу показаться в люди и начать работу за деньги. Если получил ты письма от Кухаренка и от Залецкого, то перешли мне. От Залецкого должны быть и деньги, не знаю только, как велики.

Прощай, мій друже єдиний! Поцілуй Семена і Марковича і не забувай искреннего твоего

Т. Шевченка.

В другий раз буду тобі писать білше, а тепер нездужаю. Адресуй свое письмо в Нижний Новгород его высокоблагородию Павлу Абрамовичу Овсянникову, в контору пароходства «Меркурий».

215. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка

12 жовтня 1857. С.-Петербург

12 октября, С.-П[етер]бург.

Около м[еся]ца назад я получил письмо от Ирак[лия] Ал[ександровича] о вышедшем там недоразумении и был в сильном недоумении насчет тебя, дорогой друг. Полученное вчера вечером твое письмо хоть несколько успокоило за тебя. Жаль, что ты был болен. Пожалуйста, голубе сизый, береги себя и свое здоровье; ты не имеешь права рисковать этим.

Прилагаю 2 письма Залесского к тебе; а 150 р[ублей] сегодня отправил в особом конверте на имя г. Овсянникова. От Кухаренка ничего не имею. По письму Ир[аклия] Ал[ександррвича] отсюда писали о тебе к Катенину; писали и Алекс[ею] Ник[олаевичу] Муравьеву. Усков сильно боится и беспокоится: напиши к нему. Тебя здесь ждали с нетерпением.

Сейчас еду к графине Настасье Ивановне, с которою я еще незнаком, но которая присылала Сигизмунда Сераковского узнать о тебе и я посылал ей твое и Уск[ова] письма; ее хвалят до чрезвычайности.

Едва ли ты… (помешали). —

Был у графини: она сильно беспокоилась о тебе и благодарит тебя за письмо. По совету с графом решили, чтобы ты написал графу Ф[едору] П[етровичу] письмо, что ты сильно желаешь заниматься живописью и изучать ее, чего не можешь нигде так достигнуть, как в Академии художеств, а потому просишь исходатайствовать дозволение на приезд в Петербург. Гр[аф] по этому письму будет просить президента.

Ты, вероятно, дождешься в Нижнем паспорта и если получишь, то пробирайся сюда, т. е. поближе к Петербургу; но в Малороссию не езди; а, главное, береги себя, о чем поручила мне просить тебя и графиня; а ты ее просьбу должен исполнить: она о тебе заботится, как о родном; да и не одна она. У нее есть для тебя деньги, но она положила их в банк, до твоего сюда приезда. Если бы тебе еще нужны были деньги, то пиши не стесняясь; скоро я еще буду иметь для тебя деньги.

Вечер: Белозерский женат на родственнице Катенина и обещает, что ему еще напишут о тебе; и он советует тебе не возвращаться, если можно, в Оренбург, а ожидать паспорта в Нижнем. Жду твоего письма. Крепко, крепко обнимаю тебя и от души желаю тебе здоровья и счастья.

Вполне преданный тебе

М. Лазаревский.

216. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського

18–19 жовтня 1857. Нижній Новгород

19 октября.

Нижний Новгород.

Мій друже любий, мій єдиний! Сегодня, 18 октября, получив я твоє братнє-сердечное письмо. Спасибі тобі, моє серце! Ти пишеш, що Усков уже писав тобі о якімсь там недоразумении. Чом же він, дурень, не написав, яке там именно недоразумение? І тут його ніхто не знає. Я і сам не знаю, яке там те прокляте недоразумение. В Оренбург уже давно писано із Нижнего, але із Оренбурга ще нема нічого. І я і сам не знаю, що ще зо мною буде. А тим часом живу собі добре і весело отут меж добрими людьми. Овсянников, здешний архитектор, благородний, добрий і розумний чоловік, а до всього того ще і земляк наш конотопський. Мені тут добре з ним. Шкода тілько, що морози настали, не можна нічого рисовать с натуры, а то було б і геть-то весело.

Спасибі тобі, друже мій єдиний, що ти побачився з графинею Н[астасією] І[ванівною]. Не знаю, чи получила вона моє «Киргизя» от Сігізмонда? І чи получив граф Ф[едір] П[етрович] моє письмо из Новопетровска? Як будеш у неї, то спитай, будь ласкав, і мені напиши. Письмо тепер до графа писать не буду. Треба дождаться, що там мені напишуть із Оренбурга. Я просив Герна написать мені. А ти, як получиш моє письмо, то піди до графа Ф[едора] П[етровича] і подякуй його од мене за его доброе, человеколюбивое участие, которым я радостно воспользуюсь, як прийдеться мені до скруту.

Поздрав і поцілуй за мене Білозерського і його жіночку. Чому ти не оженишся? Чи ми вже з тобою разом поженимось? Не швидко, я думаю, це лихо скрутиться.

Що там робить Куліш? І де тепер його жіночка? Як побачиш її, то і її чмокни разів зо три за мене. А Кулішеві скажи, нехай мені пришле другий том «Записок о Южной Руси». Тут есть одна книжная лавка, та і в тій тілько букварі продаються. А як буде посилать вторий том, то нехай і первий прикине, бо я первий том «З[аписок] о Ю[жной] Р[уси]» подарував нашим киевским землякам в Астрахани. Поцілуй же його та попроси, нехай мені вишле свої любії «Записки о Ю[жной] Руси», а я йому за те не пришлю, а, дасть Бог, сам привезу гостин[ця] из самой киргизской степи.

Читать у мене тепер, слава Богу, єсть що, поздоров Боже добрих людей, але свого рідного нічогісінько нема, опріч «Богдана Хмельницко[го]» Костомарова. От ще вчистив книгу, так-так! В Саратові бачився я з старою Костомарихою, вона ждала його из заграницы к 15 сентября. Не знаю, чи вернувся він, чи ні ще? Чи не чуть у вас там про його чого-небудь?

Що там робить отой гульвіса Семен, що нічого мені не напише. Поскуби його за ухо і поцілуй за мене, а жіночку його і діточок не скуби, а тілько поцілуй.

Перелякав ти мене чорною печатью на своїм письмі. Чи не случилося там у тебе, крий Боже, чого недоброго?

Прощай, моє серце, мій голубе сизий! Я тепер, слава Богу, здоровий і веселий і щиро любящий тебе, моего єдиного друга.

Т. Шевченко.

Як побачишся з графинею Н[астасією] І[ванівною], то спитайся, чи був у неї Сапожников, з которим я плив из Астрахани в Нижній.

217. М. I. Костомарова до Т. Г. Шевченка

28 жовтня 1857. Саратов

Братові любому, друзяці щирому, співаці славному, вірному товаришеві незапам’ятної пригоди 1847 року Тарасові Григоровичу од брата і друга чолом і вірне слово!

Слава, честь а благодареніє Великому, Справедливому, Милосердому Богу, визволившему тебе, друже, з тяжкої неволі на світ Божий між нарід хрещений на надію всім кохаючим щире Україну і всі братерські слов’янські народи! Два тижні чекав я тебе щодня в Петербурзі, повернувшись з чужини; істинно, найкраща радість для мене була почути, що Бог тебе напослідок вертає з гіркої неволі. Брати і приятелі наші в Петербурзі – Білозерський, Навроцький, Сераковський і другі казали, що мусив ти приїхати к 1 октябрю, одначе ти не явивсь, і я поїхав, а в Саратові узнав, що був єси у моєї матері, за що тобі велике спасибі. Швидше пиши та старайся, щоб тебе пропустили до Петербурга та пиши, пиши, пиши, тільки ж по-нашому пиши. Час змінився, цар – дай Боже йому здоров’я і довгого царствования – не забороняє нам нашої мови; тепер процвіта рідне слово; багато охочих до його, тебе тільки не достає, голови нашого, милого, любого. Дай Боже тобі, перетерпівши велике горе, зняти з себе напослідок терновий вінець і в чесній, поважній старості доживати віку, веселячи і повчаючи на все добре кобзою твоєю голосною земляків твоїх та одбираючи після смерті вічную славу. Не забувай щире й вірне поважаючого і кохаючого тебе друга, брата і товарища

Миколу Костомарова.

Окт[ября] 28

1857.

1.…не черпає щиріше з себе або сміливіше з того, що його оточує, – а ніби приглушує національний ідеал, потужний блиск якого іноді можна відчути в декількох лініях. – Ред.