Loe raamatut: «Позывные «Соты». С красной строки. Книга I», lehekülg 3
В аэропорту мы ожидали вылета с одним молодым отцом, парнем лет 22-23-x, с трехлетней дочкой Настенькой. Она ходила между скамейками в своих маленьких пинтах, улыбалась незнакомым дядям и тётям и удивительно легко находила общий язык с людьми. Отец предоставлял ей достаточную свободу, только поворачивался так, чтобы она была в поле его зрения. A она, погуляв по залу, подошла к нему, положила локотки ему на колени, заглянула снизу в глаза и спросила:
– Папа, куда мы летим, в Находку?
– Нет.
– В Магадан?
– Нет.
– В Москву?
– В Симферополь мы с тобой летим, к бабушке.
– А на север когда?
Я в её возрасте едва ли знала название своей улицы..
Mне нравится эта детвора – школьники в Магистральном, хорошие, открытые лица, чувство собственного достоинства.
И это славное чувство причастности ко всему, что созидается руками их родителей, гордостью за них. Они вырастут настоящими людьми. Сверстники будут завидовать им – в их жизни был БАМ!
8. Финка в красных валенках
Рельсы ушли на Даван. Там сейчас передний край стройки. И я уже несколько дней говорю об этом Курелюку. Он говорит – туман. Потом отвечает – гололёд. Потом он говорит, что очень трудная дорога и опасная, на этой неделе было две аварии, и разговора о Даване быть не может.
– Но машины туда всё же, ходят?
– Машины ходят, – говорит он кратко, всем своим видом показывая, что эти машины не имеют, и не могут иметь ко мне никакого отношения.
И я решаю действовать самостоятельно. Подхожу к милиционеру на улице посёлка. Оказывается, надо только выйти на нижнюю дорогу, и через несколько часов окажешься на Лаване с любой попутной машиной..
– Только выходить надо в три-четыре часа утра.
Как это я пойду на нижнюю дорогу одна в три часа…
Говорят, здесь медведи ходят, и вообще… Нет, надо с кем-то договориться заранее.
Иду к мэру посёлка, Юрию Афанасьевичу Сенотрусову.
Молодой симпатичный человек – меня это не удивляет, здесь все молодые. Отлично ориентируется в делах и нуждах строителей. Знает по именам и фамилиям, наверно, добрую половину посёлка. Так и нужно работать с людьми!
С гордостью называет несколько цифр. В посёлке сейчас 7000 жителей. В 1977 году было зарегистрировано 87 браков и родилось 155 малышей. В 1978 году – 64 брака и у 100 ребятишек в паспорте будет стоять – год рождения 1978. Место рождения – посёлок Магистральный.
Говорим о кирпиче и о стройке, о шефах.
– Если бы не шефы, – говорит он. – Шефы очень помогают стройке. Трудно переоценить эту помощь.
О Даване он говорит со знанием дела, не понаслышке, знает номера отрядов, работающих на тоннеле, и что было сделано вчера, а что неделю назад.
– Там очень трудная дорога. На один километр – сорок метров подъём. Три локомотива тянут четыре вагона. Тоннель нужен как можно скорее, все это понимают, но очень сложная проходка, три метра в сутки. Нет, ехать я вам не советую.
– Я не совета npoшу, а помощи!
Он смеётся:
– Вот женщины! Мужчине скажешь — невозможно, он понимает. А с женщинами просто беда! Была у нас тут недавно финка одна, журналистка. Тоже – нужно, говорит, мне на Даван. Я ей, как и вам, объясняю – дорога плохая, ничем не могу помочь. И зачем вам непременно на Даван, там такие же люди, работают себе. Она говорит – понимаете, я пишу книгу «Глазами финнов», называется. Как же я могу её написать,, когда я так мало видела собственными глазами?
Лицо у него становится задумчивым, даже какое-то удивление таится в глазах, и он продолжает:
– А морозы стояли, метель, ветер, ну, в общем, погода – хуже не придумаешь. A она стоит на своём! Думаю – ладно, поезжай, сама не обрадуешься. День нет её обратно, два нет. Поехал туда, смотрю – ходит она по этой погоде, разговаривает с людьми, серьезная такая, в своих красных валенках…
– Молодец она, и я ничего не боюсь, говорю – машины ходят, люди ездят…
– С этим – к Курелюку, вы же к нему приехали.
Но я-то знаю, что с этим к Курелюку идти бесполезно.
И вдруг узнаю, что начальник мостостроительного участка едет в воскресенье на Даван!
Анна Степановна, хозяйка нашей гостиницы, показывает мне с порога, где он живет, я пол квартала повторяю про себя его имя и фамилию – Софрон Петрович Фурфуляк. И иду к нему в гости.
9. Хранить вечно
Иду кратчайшей дорогой, через линии теплотрассы. Лайки, отличные псы, с такой густой шерстью, хоть на полюсе живи, спокойно провожают меня глазами – признали.
Двери здесь не запираются. Стучу – никто не отвечает. Вхожу, стою посреди кухни. Никого, ну и положение! И тут в кухню выходит здоровенный парень, под потолок, и спрашивает:
– Вам КОГО?
– Софрона Петровича.
– Софрон Петрович, к тебе женщина!
Женский голос отзывается:
– Женщина? Ну, ты растешь в моих глазах,
– Я не по этой части! – кричу я из кухни, и они появляются в дверях одновременно, Софрон Петрович, молодой смуглый парень, черные волосы с проседью, и его жена – совсем девочка на вид, смеющиеся глаза, волосы длинные, лёгкое платье среди зимы.
Мы сидим за столом, меня кормят и расспрашивают, но я только машу рукой – что я, у меня всё обычно, вы о себе расскажите.
Приехали из Молдавии с одним сыном, он в школе учится. А второй родился здесь уже. Вот мы какие, смотрите – улыбается, видит, что человек хороший, никакого зла от него не будет, вот и улыбается! Вот мы какие черноглазые, в папу, и волосики уже большие…
Малыш смотрел на меня и улыбался – все вокруг улыбались, ласковый голос звучал, и крепкие отцовские руки держали его высоко-высоко. И он улыбался спокойно и счастливо.
А потом как-то незаметно мы снова начинаем говорить о главном – о стройке, о мостах, о том, ради чего приехали сюда эти люди из родной теплой Молдавии.
Софрон Петрович показывает альбом с чертежами:
– Смотрите – гриф на документации моста – «хранить вечно». Вечно хранить! Потому, что мост должен стоять всегда.
Какие это прекрасные слова – хранить вечно! И я думаю о своей работе, о своем месте в жизни. Невольно думается, когда сталкиваешься с чем-то вечным, выходящим далеко за привычные временные рамки.
И Михаил – так звали парня, что встретил меня на кухне, будто подслушал мои мысли.
– Вы, конечно, пишите, что хотите, вы можете писать, что угодно, a мы здесь работаем! Без дураков. Мы вкалываем. Вы знаете, что такое работать с железом на морозе?
Представляю, как трудно работать на морозе с железом.
Я так ему и сказала, что представляю. Он посмотрел как-то искоса нa мои руки, и мне захотелось спрятать их – рядом с его кулачищами они выглядели, мягко говоря, несерьезно.
– Вы, конечно, можете писать что угодно, у нас тут было-перебыло, и писатели, и журналисты, a мы – работаем.
– Да, – сказала я снова, – я вам завидую, у меня такое чувство всё время, – вот в вашей жизни есть БАМ. И у вас это теперь на всю жизнь останется. У меня же ничего такого не было.
– Да, у нас есть БАМ, а что вы напишете, нам всё равно. Хоть бы правду писали.
Я замолчала. На него набросились все – и его жена, удивительно милая и красивая женщина, и Надя, жена Софрона Петровича, и сам он, хозяин дома
– Что ты такое говоришь!
– Постойте. Знаете, Миxaил, если вы уважаете свой труд, надо уважать и чужой тоже. Если бы вы говорили конкретно, мы могли бы с вами поспорить. Вы ошибаетесь, если думаете, что у нас не работа, а так, прогулки при луне.,, И пишу я правду, но что об этом говорить.
У нас в Ростове строится дом для Радиокомитета. Все работники обязались отработать по неделе на отройке, И вот как-то пришли две женщины в перерыв, редактор и режиссёр, и говорят:
– А хорошо работать на стройке. Только одеться потеплей. Клади себе кирпичи до пяти часов, и всё, И ни о каких передачах не надо думать, и волноваться не надо, что не получается какой-то кусок. Есть поговорка – Легко только щи хлебать, да и то, обжечься мoжнo.
Я собираюсь уходить. Мы еще раз договариваемся с Софроном Петровичем, как он заедет за мной в ночь на понедельник в три часа, и я буду совершенно, совершенно готова, меня не придётся ждать на морозе.
Меня провожают, я иду по тёмному поселку через теплотрассу к себе в гостиницу, и всё думаю об этом разговоре. Конечно, это прекрасная и трудная работа – строить мосты. А тут – сколько раз берёшься, не выходит так, как хочется, и сомневаешься, и переделываешь, и ночей не спишь. Правду и только правду. Да я и не умею иначе! А всю ли? Всю, что знаю. Но незнание никого от ответственности не освобождало!
И надпись эта всё светилась у меня перед глазами – «хранить вечно».
Мост
Бамовцам
Он говорил о стройке века,
О капле своего труда, —
Есть мост в судьбе у человека,
Есть мост, и это – навсегда!
Профессий множество, конечно,
Но знаете, ведь неспроста
Есть штамп,
Чтобы хранили вечно
Документацию моста!
Вот он – бетоном и металлом,
Вот мера нашего труда!
А приходилось вам —
С начала,
Со сваи строить города?
И я ему тогда сказала:
– Нет у меня в судьбе моста.
Что до начал —
Всю жизнь с начала,
Как в пропасть —
С чистого листа!
– Совсем не лёгкая работа! —
Ему тогда сказала я…
А он:
– Да вы пишите, что там,
Но уж хотя бы без вранья!
И ночь моя была бессонной,
Был спор с самой собою крут:
Его – металлом и бетоном,
А чем останется мой труд?
Ведь даже в простоте сердечной
Не отыскать и пары строк,
Где штамп, чтобы хранили вечно,
Наш строгий век поставить мог!
Не отдавать бы дань минуте!
Жизнь, научи и вразуми —
Во всём дойти до самой сути
Пред временем и пред людьми
И разглядеть такие дали,
Прийти к словам – таким простым,
Чтобы людей соединяли,
Соединяли, как мосты!
Не по плечу —
А брать на плечи,
И снова с чистого листа…
Есть штамп, чтобы хранили вечно
Документацию моста.
10. Cто тысяч почему
Поздно ночью в гостиницу пришёл парень. У него был здоровенный тулуп, шапка в руках, волосы теплого золотистого цвета и совершенно замёрзшее мальчишечье лицо. Я слышала, как Анна Степановна говорила ему:
– Тебя и не возьмут здесь на работу, всё забито, нет приёма. Не жди понедельника, не теряй времени. Езжай дальше, ночью поезд идёт, ты успеешь, там ещё нужны люди.
Он ушёл, а я всё мучилась со своими вопросами – почему не берут людей, когда нужно расширять строительство? Почему такие низкие годовые планы, когда к концу 80-го года нужно сдать первую очередь посёлка? План ведь легче выполнять, чем перевыполнять.
Конечно, в жизни всегда есть место подвигу. Но разве не бывает, что необходимость подвига вызывается тем, что в другом месте какие-то другие люди попросту работают не в полную силу, не мыслят стратегически, не учитывают все стороны проблемы.
Я вспоминаю рассказ Тамары Захаровой, как добирался отряд по зимнику, который с наступлением весны фактически существовал только на бумаге. А ведь можно было как-то ускорить формирование отряда, не держать состав в тупиках, ведь календарь – дело бесспорное, здесь каждый день имел значение, И в результате – трудности которых можно было избежать, не рисковать людьми и техникой.
Иду к секретарю партийной организации Донского.
Валентин Григорьевич болен, и мне неловко за свой приход.
Но он не отпускает меня, я снова слышу о кирпиче и о фондах, о машинах и планах.
И о приезде руководителей треста – когда выступаешь перед рабочими, надо отвечать за свои слова. Мне уже рассказывали об этом, была обещана помощь, но ничего не изменилось, ничего!
Валентин Григорьевич говорит о прекрасных людях, работающих здесь о первого дня, с первого десанта. о Викторе Николаевиче Парфентьеве, о Гранкине и о Кураковском, многих других. Люде хотят работать, и надо дать им возможность работать в полную силу.
– Вы напишите» напишите подробно, – говорил он, а я кивала и думала – какая вера у наших людей в печать, в её правдивое действенное слово, и как важно это доверие не обмануть.
Теперь к Курелюку, начальнику Донского.
Было воскресенье, и неторопливость сквозила в движениях людей.
– Юрий Борисович, мне неловко отрывать вас от такого славного занятия – отдыхать. Но, во-первых, у меня сломался магнитофон, и мне сказали, что только вы мoжere помочь.
– Сейчас, ceйчаc мы посмотрим, в чём тут дело.
Пока он отвинчивал крышку, я ему сразу выложила и во-вторых, и в третьих. Я еду на Даван, за мной заедут ночью, я договорилась. Он очень удивился, но не протестовал.
В третьих, у меня к нему несколько серьезных вопросов, которые я не могу выяснить ни у кого другого. У меня уже, конечно, есть представление о здешних делах, но чтобы оно было полным, мне необходимо….
Он копался в моём магнитофоне и молчал. Потом сказал:
– Ну, вот вернётесь с Давана, утром перед самолетом приходите в контору.
– А мы успеем?
– Понимаете, я не думаю, чтобы нам было о чём долго беседовать.
Что-то было в его тоне такое…
– Почему?
– Потому, что недавно к нам приезжал спецкор одной уважаемой газеты. Мы попросили его нам помочь. Всё рассказали, все свои беды выложили. Печать – дело серьёзное. А он говорит – извините, товарищи, не мoгy я выступать с такими вопросами, должность мне не позволяет. Вот если бы я был руководителем отдела, тогда другое дело.
Я посмотрела на него внимательно – может, он шутит?
Но лицо у него было грустное и решительное. Казалось, он говорил, как Михаил накануне – мы работаем. Что бы там ни было, мы работаем и дали два плана в 1978 году. И дальше будем работать, будут нам помогать или нет, будут о нас писать в газетах или нет – мы будем работать!
– Вы же производственник. Этот ваш спецкор никогда и не будет начальником отдела, понимаете? Нужно делать больше, чем тебе положено, проявлять какую-то инициативу, не бояться – так же, как и на производстве,
– И всё же нам надо встретиться в конторе. Я людей приглашу, поговорим все вместе.
11.Ночь
Как меня снаряжают на Даван!
Тамара Захарова дает свою теплую куртку вместо пальто, варежки с мехом внутри, Анна Степановна – валенки. Мне дают будильник, чтобы я не проспала, и все вместе мы заходим в воскресенье вечером к Фурфуляку – помнит ли Софрон Петрович, ничего ли не изменилось.
Дома одна Надя, моет полы босиком, как в Молдавии, – конечно, Софрон Петрович заедет, вам не о чём беспокоиться.
Будильник звенит в ночи так громко и властно, что невольно вскочишь. Одеваюсь и сижу с зажжённым светом в спящей гостинице.
Три часа ночи. Выхожу на крыльцо. Тишина такая, как может быть только глубокой ночью в маленьком зимнем посёлке. Даже собаки спят. Может, у него не завелась машина? Надо подождать ещё немного, человек же обещал!
В 4 часа отправляюсь к нему домой. Гулко стучит сердце – что – то я не помню, чтобы путешествовала одна в такое время.
В доме напротив просыпается собака и поднимает лай на всю улицу. Я бегу назад, стою несколько минут на крыльце в чyжoй куртке и валенках.
Потом снова перехожу улицу, иду по обшитой досками теплотрассе, спускаюсь с неё в маленький дворик. И вот я уже на другом крыльце, и дверь открыта. они здесь, по-моему, вообще не запираются. Теперь не так страшно.
В одной комнате спит старший мальчик, в другой – Надя с младшим. Хозяина нет, и тулупа его нет на вешалке. Уехал.
12. Что могут короли
Ранним утром в кабинете Курелюка сначала горит люстра под потолком, и мы сидим в пальто, потом становится тепло и солнце заполняет комнату. Я не смотрю на часы.
Звенит телефон, разыскивают главного инженера, спрашивают, тогда будет кран, и почему до сих пор нет какой-то машины.
За столом кроме Курелюка – главный инженер Григорий Васильевич Быта, секретарь объединённого парткома, начальник планово-производственного отдела.
Юрий Борисович говорит о подчинении, о тех, кто призван решать все вопросы строительства.
– Заказчик дороги – Министерство путей сообщения. главное управление в Тынде. Строительство осуществляет Министерство транспортного строительства, свой главк в Тынде, Главбамстрой. Имеется три строительных участка – Западный, Центральный, Восточный. Генеральный подрядчик – Ангарстрой, город Братск. Все остальные строительные организации – так называемые субподрядчики. Имеется управление по нашему, Западному участку.
Станции строят шефы, подчинение – по принадлежности. Ростовчане подчиняются Минтяжстрою, вернее, даже не главку, как краснодарцы и ставропольцы, и не самому министерству, как грузинский участок, а строительному тресту №7, что также затрудняет роботу – как лишние шестерёнки, которые к тому жe дают сбой.
– О планах. Пo генеральному плану первая очередь посёлка. должна была войти в эксплуатацию в 1982 году, В связи с тем, что строители дороги опередили план на год и четыре месяца, она должна быть сдана к концу 80-го года.
Это работы более чем на одиннадцать миллионов pyблей.
А к началу 1979 года выполнено работ только на 2 с небольшим миллиона. В 1978 году план был всего 600 тысяч рублей и при всех трудностях его перевыполнили вдвое. На 1979 год ориентировочный план ещё ниже – 500 тысяч рублей. А для рентабельной работы отряда в 240 человек он должен быть не менее 1600 тысяч т.е. в три с лишним раза больше!
Вce знают, что такое план – это и фонды, и материально-техническое снабжение – всё. И если выполнение плана в условиях БАМа требует немалых усилий, и не только физических, то чего требует его перевыполнение! И как быть с контрольными цифрами сдачи очереди? Через сколько лет можно подойти к ним, перевыполняя планы даже?
– Вопрос финансирования. Вы спрашиваете, почему у нас постоянно нет денег да счету, хотя планы выполняются и перевыполняются.
Мы работаем на хозрасчёте. Но промышленное строительство планируется нам по северной, 15-ой зоне, а гражданское – по ростовской, 6-ой. Естественно, и то, и другое обходится по местным, северным условиям.
А разница – ну, к примеру, в стоимости одного кубометра бетона. По ростовской зоне он стоит 70 рублей, а по северной – 130. И все другие материалы, и оплата роботы – соответственно.
– Но ведь растёт расхождение между затратами и финансированием! – недоумеваю я.
– Нет, все затраты учитываются и идут общую стоимость.
– Зачем такая путаница, непонятно.
– В середине 1978 года было указание – до нового года, временно, разрешить оплату по местным условиям. Хорошо бы решить этот вопрос не временно, а раз и навсегда. – Вот я всё время слышу, что Ростов не пoмoгаeт с кирпичом, с плитами и так далее. Но ведь основные поставки должны идти от Ангарстроя?
– Шефствующие организации должны были поставить людей и специальное строительное оборудование, которым не располагают строители железных дорог – например, машины для асфальта. На деле же шефы поставили практически всё оборудование, и значительную массу строительных материалов, если не основную.
Самый больной вопрос для нас – это кирпич. С железобетоном вопрос решается, а кирпич на остаток работ нам необходим более 9 миллионов штук кирпича, В 1978 году получили от Ангарстроя 660 тысяч, а от Ростова 153 тысячи. И всё. Гоним нулевые циклы. Июнь, июль и август практически стояли. В 1979 году нам необходимо хотя бы 2,5 миллиона.
– Соседям лучше помогают их области и республики, больше уделяется внимания. Всё, что выделялось нам обкомом, облисполкомом, —70% оседало в тресте, на БАМ не отправлялось. Даже договор о кирпиче, который был подписан вышестоящими организациями, трест не выполнил, мотивируя тем, что не дают вагонов, и т. д.
По решению обкома Красносулинский завод выделил нам 120 тонн арматуры. Эту арматуру получил трест и выделил нам всего 15 тонн. Шахтстрой выделил нам два КрАЗа, один отправили нам, другой оставили.
– В мае 1978 года вышло постановление об оказании помощи БАМу. Было записано выделить нам два башенных крана, мы не получили ни одного.
Для очистных сооружений нам необходимо 30 плит. Выделили их нам. Но рacпopяжением замначальника главка отдали эти плиты на Комбайновый завод. Они там до сих пор лежат не смонтированными. А у нас бы стояли уже. Часто трест посылает сюда неликвиды, которые нам просто не нужны. Было выделено 2000 метров плитки – осела в тресте. В майском же постановлении было решено выделить экскаватор для строительства канализации, в наши-то морозы до сих пор удобства во дворе. Нет экскаватора у нас.
– Что касается легкового транспорта. Выделили нам «волгу». Заменили на «газик». И ему нашли применение в тресте,
– Нас должен снабжать Ангарстрой, потому что все лимиты, все фонды получает Министерство транспортного строительства, и никакой переадресовки фондов нет. Вот поэтому идет тут перепалка, а в результате страдает дело. Конечно, железка сейчас ушла ва Даван. Но самая-то кропотливая работа осталась, самая кропотливая, чтобы этот вот посёлок сделать так, чтобы действительно вспоминали Ростов-Дон. Сейчас нам давай 200 тысяч в месяц кирпича, и мы пока просуществуем. Потому что сваи у нас есть, железобетона нам хватит, отделочные материалы это здесь не такой большой процент.
Кирпич и только кирпич. Вот краснодарцы – они перешли на объёмное домостроительство, это их и спасает, нo 600 тысяч они yжe получили. У них два дома, и мы с ними меняемся на сваи, торг ведём, мы говорим – три вагона кирпича, они говорят, два, у нас нет трёх. Нy, мы согласны и на два, лишь бы обеспечить участок, чтобы дело не стояло.
– Сваи есть, будем меняться, а потом, может, и сваи будем искать.
– Натуральное хозяйство.
– Детский садик надо было строить свой. Надо было добиться. Руководство не дало, потому что обслуживать некому. У краснодарцев, у них весь штат за счет крайисполкома. А раз штат – тут yж выделить машину с продуктами легче. Люди приехали с детьми и тут нарождались. 170 человек с рождения до 14 лет! Родилось человек 12 у ростовчан.
И опять – главная забота, главная боль – о производстве. о работе, о будущем посёлка.
– В 1979 году у нас в основном спецработы. Нужно, чтобы наш трест, наш главк, они этот вопрос не упустили. Чтобы обязали всё-таки спец. организации оказать эту помощь, понимаете?
А иначе мы своими силами котельную никогда не сделаем. Если очистные сооружения, там монтаж технологический небольшой, там можно и своими силами разобраться и сделать, только наладку вызвать из Ростова, там хорошие наладчики, и по водоразборным тоже, то котельную надо только оттуда, иначе мы завалим котельную, а котел нам в том году обязательно надо пустить, хотя бы один котёл. Понимаете, там четыре котла, а нам пустить хотя бы один. Мы тогда в постоянную эксплуатацию пустим дома.
Я слушала, и мой блокнот распухал от записей. Конечно, часть вопросов можно и необходимо решать в Ростове – на Дону. Но мне кажется, что многие затронутые здесь вопросы – и планов, и финансирования, и фондов, и материально-технического обеспечения стройки, и шефской помощи, касаются не только посёлка Магистральный, не только ростовчан.
Люди работают с полной отдачей и со всей мерой ответственности за порученное дело, но они не в силах решить многие и многие проблемы, возникающие на стройке.
БАМ строит вся страна, столько городов и республик, столько министерств и ведомств! И столько досадных неполадок мешают этой огромной роботе!
Может, необходим какой-то надведомственный орган, скажем, Совет по БАМу который сломал бы злополучные ведомственные барьеры, как-то координировал и шефскую помощь, и перераспределение фондов, если это требуется, оперативно решал все возникающие вопросы.
БАМ будет ещё строиться не один год. БАМ – это стройка века. Давайте же строить на уровне века!
13. Лес рубят…
– Хотите поехать в Нию? – спросил как-то Курелюк. – Туда едут ростовские архитекторы, которые проектировали будущий Магистральный, авторский надзор. Они приехали посмотреть, что интересного у соседей,
Выехали мы ночью. Было зябко и хотелось спать. По через несколько минут я уже смотрела в окно автобуса, как заворожённая – не хотелось ни петь, ни разговаривать, ни даже думать ни о чем, только смотреть и смотреть на этот заснеженный лес, освещённый луной.
Снег от луны был чуть голубоватый, и длинные тени деревьев синели глубокой синевой. Покой стоял вокруг. Наш автобус только на миг нарушал эту тишину и уносился дальше – не спугнув, не рассеяв…
Мы ехали вдоль трассы БАМа, всё время вдоль этой трассы, и я представляла, какой здесь стоял напряжённый рабочий гул, когда её строили. Как валился лес на широкой просеке, и гудели моторы бульдозеров, подготавливающих насыпь, как метр за метром, метр за метром укладывались рельсы.
Какого это стоило труда, какого напряжения! И вот теперь снег укрыл и деревья, и рельсы, вписав, вобрав их в общую картину, привычную для глаз.
Мы ехали и ехали, и начало светать постепенно, сначала тени стали прозрачны, как будто от света таяла их синева, и наконец солнце осветило всё, высветило каждую ветку, каждую иголку на сосне, заиграло, отражаясь в снежинках.
Широкая просека тянулась, включая и железную дорогу с насыпью, и зимник, по которому шёл наш автобус, и по обе стороны его в беспорядке лежал поваленный лес. Стволы могучих сосен – у самой дороги, в чуть поодаль. Некоторые упали, пригнув стоящие рядом молодые деревья, да так и остались. Будто прошла лавина.
Что говорить, тайга должна была отступить и расступиться, но почему этот лес не вывозится, ещё руки не дошли? – спрашиваю я.
– Его никто не собирается вывозить, по проекту он подлежит сжиганию. Его аккуратно складывают в штабеля и поджигают.
– Почему его нельзя вывезти – в ту жe Грузию, например, откуда приходят в Нию строительные материалы, и где такой лес на вес золота? Или к нам, в Ростовскую область, откуда тоже идут составы со всем необходимым стройке? Почему нельзя отправлять взамен лес – теми же вагонами?
– Нельзя. вагоны, что приходят сюда, поступают в распоряжение этой дороги, их нельзя посылать обратно! Не хватает вагонов.
Сколько я слышала от строителей – такой лес пропадает, душа болит! Нo почему не болит душаa у тех, кто может и должен решить этот вопрос?
Очень мы богаты, если позволяем себе жечь миллионы кубов леса! А где-то падают с гулом «плановые» сосны, работают леспромхозы. Неужели нет путей решения этого вопроса?
И я снова подумала о Совете БАМа – он мог бы и эту проблему решить наряду с другими, да нет, раньше других, в первую очередь!
14. В гостях
Приехали мы не в посёлок, а прямо на стройку. Был яркий морозный день, тридцать градусов, наверно, а работа шла полным ходом,
Жёлтый, похожий на кузнечика, кран поднимал кирпич на второй этаж, там человек десять вели кладку. Мимо нас прошел и вежливо поздоровался молодой парень без шапки, в расстёгнутой куртке и потертых джинсах. Я плотнее закуталась в пальто.
Из трубы вагончика уютно шёл дым, paзворачивались самосвалы. Наверху, на пригорке, стояла целая улица двухэтажных кирпичных домов о островерхими крышами, которые очень славно смотрелись на фоне островерхих елей позади них.
Дома постpoeны со вкусом, мне очень понравилось сочетание белого и красного кирпича кладки, неожиданное и причудливое. Но сказали, что дома будут оштукатурены и покрашены.
В Иркутске специально разработаны морозостойкие краски с учетом местных условий, и наши архитекторы тоже заложили их в проекты Магистрального.
Мы ходим от дома к дому, смотрим кладку, отделку, планировку квартир. Прекрасная кладка, говорят ростовчане, и строители, и проектировщики. Отделка – темноватая штукатурка, гладкая и прочная на вид, как стекло. В штукатурный раствор здесь добавляют землю с лесной гари. И качество, и экономия.
А планировка мне больше понравилась в Магистральном.
– Это за счет меньшего числа квартир в ростовских проектах. И видите – лестница у них внутренняя. Красиво, конечно, нo места много занимает.
Можно уезжать. В автобусе тепло и уютно, мы рассаживаемся к долгой дороге.
– А командировки мы не отметили, – говорят архитекторы, Курелюк сначала колеблется, а потом говорит шоферу:
– Заедем в контору.
Только потом л поняла причину его колебаний – в Звездный, куда мы тоже собирались заехать, мы так и не попали.
Автобус ехал по улицам временной Нии, и похожей, и непохожей на Магистральный – те же сборные щитовые домики, несколько улиц, цветы нa окнах…
Но, всё же, и сейчас у посёлка своё лицо, а когда вступит в строй будущая Ния – грузинская…
И вдруг мы увидали козла. Большущий, тёмно-серый, с бородой и крутыми рогами, он спокойно шёл по улице. Потом легко взбежал на крыльцо, по-хозяйски боднул дверь, она открылась, впустив его, и закрылась бесшумно.
– Надо же! Чей это козёл?
– Общий козёл, Хозяин неизвестен, зовут Петя. Как он сюда попал, тоже неизвестно.
В конторе тепло и накурено, мы едва помещаемся в маленькой комнате. Начальник участка в командировке. Принимает нас, Владимир Соломонович пожилой грузин, седой, с молодыми живыми глазами на усталом лице.
Он берет командировки и сразу спрашивает, обедали ли мы. Кто-то из архитекторов простодушно сообщает, что мы и не завтракали. И Владимир Соломонович возмущённо поднимается из-за стола.
Всё. Teneрь мы просто пленники исконного, не знающего границ, грузинского гостеприимства.
А пока готовится обед, мы сидим в конторе, и Курелюк с Владимиром Соломоновичем, понимая друг друга с полуслова, говорят о стройке, о трудностях, – они у них похожие, о кирпиче – здесь всё же с ним полегче, о железобетоне и вагонах – их всегда не хватает, о щебенке, тоже непростой вопрос.
И всё это, вместе взятое, для них сейчас самое главное, самое важное на свете и самый интересный разговор.
Я люблю увлечённых людей, для которых их дело, их работа – это всё. Они говорят о своей работе с друзьями и с любимой женщиной, И женщины, поверьте мне, умеют оценить эту увлечённость, эту цельность натуры.
Потом сидим в зале столовой, И здесь, как в Магистральном, временные сооружения не строятся как-нибудь. Как хорошо смотрится обожжённое и лакированное дерево, как причудливо проступает его собственный внутренний, рисунок, будто душа сосны или березы, Как прекрасны традиционные грузинские мотивы чеканок, и тепло, радушно, весело за этим столом!
Тосты сменяют друг друга – за дружбу наших городов, за БАМ и за присоединение Грузии к России, за всех строителей и за прекрасных женщин…
А потом разговор опять незаметно поворачивается и закручивается вокруг кладки, домов, школы, самосвалов.
И вдруг козел подошёл и ткнулся легонько рогами в окно. Все рассмеялись, Владимир Соломонович шутливо замахнулся на него, и Петька удалился медленно и с достоинством
– Давно он у вас? Откуда?
– Это целая история. Был я в командировке в районе, собираюсь домой в Нию. Летом это было. Звоню, а друзья говорят – завтра суббота, захвати барашка. В лес поедем, шашлык делать будем.
Пошёл я на базар. Барашка не нашел, купил козлёнка.
Хороший козлёнок, не очень маленький, чтобы шашлык был. как шашлык.
Еле уговорил командира корабля взять его в самолёт, еле уговорил, а он в самолете вырвался и убежал. Самолёт качает, козлёнок бегает, кричит, женщинам плохо…
