Сквозь зеркало языка. Почему на других языках мир выглядит иначе

Язык народа, как нам часто говорят, отражает его культуру, психологию и образ мышления. Люди в тропическом климате беспечны настолько, что вполне закономерно растеряли почти все свои согласные. И достаточно только сравнить мягкие звуки португальского языка с резкостью испанского, чтобы понять суть разницы между этими двумя соседними культурами. Грамматика некоторых языков попросту недостаточно логична для выражения сложных идей. С другой стороны, немецкий язык – идеальное средство для максимально точного формулирования философского глубокомыслия, это очень упорядоченный язык, поэтому и сами немцы мыслят весьма упорядоченно. (Но разве не слышен в его безрадостных, лишенных изящества звуках прусский шаг?) В некоторых языках нет будущего времени, поэтому их носители, естественно, понятия не имеют о будущем. Вавилоняне с трудом поняли бы название «Преступление и наказание», потому что на их языке для описания того и другого использовалось одно и то же слово. Скалистыми фьордами веет от резких интонаций норвежского языка, а в скорбных мелодиях Чайковского можно расслышать твердое русское «л». Французский – не только романский язык, но и язык романов. Английский слишком легко приспосабливается, можно сказать, что это язык с неразборчивыми связями, а итальянский… ох уж этот итальянский!

Роман Якоб­сон: «Языки раз­ли­ча­ют­ся между собой глав­ным об­ра­зом в том, что в них не может не быть вы­ра­же­но, а не в том, что в них может быть вы­ра­же­но»[234]. Дру­ги­ми сло­ва­ми, прин­ци­пи­аль­ные от­ли­чия язы­ков не в том, что каж­дый язык дает воз­мож­ность вы­ра­зить – ибо тео­ре­ти­че­ски любой язык может вы­ра­зить что угод­но, – но в том, какую ин­фор­ма­цию каж­дый язык за­став­ля­ет вы­ра­жать обя­за­тель­но.

Якоб­сон при­во­дит сле­ду­ю­щий при­мер. Если я го­во­рю по-ан­глий­ски: «Я про­вел вче­раш­ний вечер у со­се­дей», вы мо­же­те по­ин­те­ре­со­вать­ся, был ли мой ком­па­ньон муж­чи­ной или жен­щи­ной, но я впра­ве веж­ли­во ска­зать вам, что это не ваше дело. Но если мы го­во­рим на фран­цуз­ском, немец­ком или рус­ском, у меня нет воз­мож­но­сти дву­смыс­лен­но об этом умол­чать, по­то­му что язык меня обя­зы­ва­ет вы­брать, были ли это voisin или voisine, Nachbar или Nachbarin, сосед или со­сед­ка. Итак, фран­цуз­ский, немец­кий и рус­ский языки за­ста­ви­ли бы меня со­об­щить вам пол моего ком­па­ньо­на, неза­ви­си­мо от того, хочу я это го­во­рить или нет. Это не зна­чит, ко­неч­но, что го­во­ря­щие по-ан­глий­ски не за­ме­ча­ют раз­ни­цы между ве­че­ра­ми, про­ве­ден­ны­ми с со­се­дом или со­сед­кой. Также это не зна­чит, что но­си­те­ли ан­глий­ско­го не могут вы­ра­зить эту раз­ни­цу, если за­хо­тят. Это лишь озна­ча­ет, что но­си­те­ли ан­глий­ско­го не обя­за­ны каж­дый раз опре­де­лять пол упо­мя­ну­то­го со­се­да, а но­си­те­ли дру­гих язы­ков обя­за­ны.

Соглашаясь с коллегами, научной карьеры не сделаешь.

«В Талмуде сказано: Четыре языка хороши, чтобы использовать их: греческий для песни, римский для битвы, сирийский для плача и еврейский для разговора»

Полный драматизма рассказ Муршили описывает, как царя постиг суровый недуг (вероятно, инсульт?), который нарушил его способность говорить. Но для современного уха живая материя рассказа резко контрастирует с монотонным стаккато стиля:

Вот что сказал Муршили, великий царь:Kunnuwa nannaḫun – Я ехал (на колеснице) в Кунну

nu ḫaršiḫarši udaš – и началась гроза

namma Taḫunnaš ḫatuga tetḫiškit – и бог грома ужасно гремел

nu nāḫun – и я испугался

nu-mu-kan memiaš išši anda tepawešta – и речь в моем рту стала маленькой

nu-mu-kan memiaš tepu kuitki šarā iyattat – и речь потом немного вернулась

nu-kan aši memian arḫapat pakuwānun – и я совсем про это забыл

maḫḫan-ma uēr wittuš appanda pāir – но затем годы приходили и уходили

nu-mu wit aši memiaš tešḫaniškiuwān tiyat – и это стало являться мне во снах снова и снова

nu-mu-kan zaḫia anda kešar šiunaš araš – и рука бога хватала меня в моих снах

aišš-a-mu-kan tapuša pait… nu… – и тогда рот мой скривился набок… и…