Tsitaadid raamatust «Сквозь зеркало языка. Почему на других языках мир выглядит иначе»
Язык народа, как нам часто говорят, отражает его культуру, психологию и образ мышления. Люди в тропическом климате беспечны настолько, что вполне закономерно растеряли почти все свои согласные. И достаточно только сравнить мягкие звуки португальского языка с резкостью испанского, чтобы понять суть разницы между этими двумя соседними культурами. Грамматика некоторых языков попросту недостаточно логична для выражения сложных идей. С другой стороны, немецкий язык – идеальное средство для максимально точного формулирования философского глубокомыслия, это очень упорядоченный язык, поэтому и сами немцы мыслят весьма упорядоченно. (Но разве не слышен в его безрадостных, лишенных изящества звуках прусский шаг?) В некоторых языках нет будущего времени, поэтому их носители, естественно, понятия не имеют о будущем. Вавилоняне с трудом поняли бы название «Преступление и наказание», потому что на их языке для описания того и другого использовалось одно и то же слово. Скалистыми фьордами веет от резких интонаций норвежского языка, а в скорбных мелодиях Чайковского можно расслышать твердое русское «л». Французский – не только романский язык, но и язык романов. Английский слишком легко приспосабливается, можно сказать, что это язык с неразборчивыми связями, а итальянский… ох уж этот итальянский!
Роман Якобсон: «Языки различаются между собой главным образом в том, что в них не может не быть выражено, а не в том, что в них может быть выражено»[234]. Другими словами, принципиальные отличия языков не в том, что каждый язык дает возможность выразить – ибо теоретически любой язык может выразить что угодно, – но в том, какую информацию каждый язык заставляет выражать обязательно.
Якобсон приводит следующий пример. Если я говорю по-английски: «Я провел вчерашний вечер у соседей», вы можете поинтересоваться, был ли мой компаньон мужчиной или женщиной, но я вправе вежливо сказать вам, что это не ваше дело. Но если мы говорим на французском, немецком или русском, у меня нет возможности двусмысленно об этом умолчать, потому что язык меня обязывает выбрать, были ли это voisin или voisine, Nachbar или Nachbarin, сосед или соседка. Итак, французский, немецкий и русский языки заставили бы меня сообщить вам пол моего компаньона, независимо от того, хочу я это говорить или нет. Это не значит, конечно, что говорящие по-английски не замечают разницы между вечерами, проведенными с соседом или соседкой. Также это не значит, что носители английского не могут выразить эту разницу, если захотят. Это лишь означает, что носители английского не обязаны каждый раз определять пол упомянутого соседа, а носители других языков обязаны.
Соглашаясь с коллегами, научной карьеры не сделаешь.
«В Талмуде сказано: Четыре языка хороши, чтобы использовать их: греческий для песни, римский для битвы, сирийский для плача и еврейский для разговора»
Поскольку в этой области зияла «дыра», так сильно поразившая Гладстона, Гейгера и паче всех Риверса, я решил провести безобидный эксперимент.
Полный драматизма рассказ Муршили описывает, как царя постиг суровый недуг (вероятно, инсульт?), который нарушил его способность говорить. Но для современного уха живая материя рассказа резко контрастирует с монотонным стаккато стиля:
Вот что сказал Муршили, великий царь:Kunnuwa nannaḫun – Я ехал (на колеснице) в Кунну
nu ḫaršiḫarši udaš – и началась гроза
namma Taḫunnaš ḫatuga tetḫiškit – и бог грома ужасно гремел
nu nāḫun – и я испугался
nu-mu-kan memiaš išši anda tepawešta – и речь в моем рту стала маленькой
nu-mu-kan memiaš tepu kuitki šarā iyattat – и речь потом немного вернулась
nu-kan aši memian arḫapat pakuwānun – и я совсем про это забыл
maḫḫan-ma uēr wittuš appanda pāir – но затем годы приходили и уходили
nu-mu wit aši memiaš tešḫaniškiuwān tiyat – и это стало являться мне во снах снова и снова
nu-mu-kan zaḫia anda kešar šiunaš araš – и рука бога хватала меня в моих снах
aišš-a-mu-kan tapuša pait… nu… – и тогда рот мой скривился набок… и…
"грамматические различия не только отражают уже имеющиеся отличия в мышлении, но и обеспечивают формирование этих различий. Родной язык «является не только средством выражения уже познанной действительности, но, более того, и средством познания ранее неизвестной" (Гумбольдт)
Человеческая чувствительность в восприятии цветов, полагает Гейгер, усиливается «согласно их последовательности в спектре»: первой появляется восприимчивость к красному, потом к желтому, потом к зеленому и лишь под конец к синему и фиолетовому. Самое примечательное во всем этом, добавляет он, что развитие шло одинаково в разных культурах по всему миру.
Мало какие переживания взрослых могут соперничать с приступом подросткового философствования поздней ночью.
Но если вы, носители английского языка, почувствовали искушение посочувствовать тем, кто скован тяжкой ношей иррациональной родовой системы, подумайте еще раз. Я ни за что бы не поменялся с вами. Мой разум может быть отягощен случайным и нелогичным набором ассоциаций, но зато мой мир имеет так много того, чего вы полностью лишены, ведь ландшафт моего языка гораздо плодороднее, чем ваша сухая пустыня среднего рода.