Loe raamatut: «Последняя лошадь Наполеона», lehekülg 11
Глава пятая
– Сколько у вас жён, Руслан Рамазанович? – поинтересовалась Рита, затягиваясь чужой сигаретой.
– Сколько у меня жён? – переспросил следователь, – вот странный вопрос! Одна у меня жена. В нашем государстве, моя хорошая, многожёнство запрещено.
– Так-то оно так! А любовниц много? Штуки три есть?
Руслан Рамазанович рассмеялся. Изобразил ужасный акцент:
– Нэ знаю! До трёх считать нэ умею. Сабля махать могу, конь скакать могу, считать мнэ зачем? Ведь я нэ кассир, джигит!
– Руслан Рамазанович, я серьёзно! Сколько у вас любовниц?
– А почему вы интересуетесь, Маргарита Викторовна? – сменил помощник главы Следственного комитета хрипатый бас на слащавый, – у вас что в сумочке? Диктофончик?
– Нет, пистолетик.
– Шутить изволите?
– Разумеется. Но на самом деле я очень сильно жалею, что не взяла с собой пистолет. Мне страшно. Мне очень страшно. У вас глаза – голодные-преголодные. Я поэтому и спросила, сколько у вас любовниц.
Высокопоставленное лицо опять рассмеялось, но на сей раз джигита изображать не стало.
– Маргарита Викторовна! Любой здоровый мужик, имей он хоть сто любовниц, всё равно будет вас пожирать глазами. Вы ослепительны.
– Нет, Руслан Рамазанович, отупительна, – возразила Рита, – наверное, из-за этого вы меня приглашаете в пятый раз и никаких новых вопросов не задаёте.
Следователь вздохнул и забарабанил по столу пальцами. Пальцы были у него толстые и короткие. Он был сам короткий и толстый. Длинный, с горбинкой, нос на его лице казался чужим. Круглые глаза и толстые губы всё время щурились и кривились, как будто бы говоря: «Нет, нет, он – не наш, он к нам отношения не имеет! Мы его презираем!»
– Я, Маргариточка, пригласил вас вовсе не для того, чтоб вам задавать вопросы, а для того, чтоб сообщить новость. Ваш Игорь Плотников очень плох. Долго не протянет. Врачи в тюремной больнице, само собой разумеется, делают всё возможное, но – тюрьма есть тюрьма, чего уж там говорить! Желателен перевод этого больного в обычную городскую стационарную клинику. Скажу больше – очень желателен.
– И что дальше?
Один из двух телефонов, стоявших на небольшом офисном столе, зазвонил. Сняв трубку, чиновник выслушал то, что ему сказали, и произнёс:
– Где-то через час.
Потом набрал номер.
– Аллочка! Оформляй, как договорились. Да. Отклонят – не наша проблема.
Рита зевала.
– Вы меня поняли? – обратился к ней Руслан Рамазанович, кладя трубку.
– Да.
– И какие мысли вас посетили?
– Грустные. Будет жаль, если он умрёт.
– Да уж, это точно. Он вас, по-моему, очень любит. Можно сказать, отдал за вас жизнь. Можно так сказать?
– Безусловно.
– Как вы жестоки!
– Я? Почему? Я ему сочувствую. Если вы объясните мне, что и как надо сделать, чтобы ему стало лучше, я это сделаю. Ну, во всяком случае, постараюсь. Будьте уверены. Он – мой друг.
Руслан Рамазанович очень долго смотрел на Риту. Она была уверена в том, что знает, какие слова сейчас прозвучат. Но он её удивил. Он сказал – негромко, медленно, вкрадчиво, почти ласково:
– Маргарита Викторовна, вы – …!
– Что? Что вы сказали?
– Могу повторить по буквам. Первая буква – «б», вторая – «л», третья – «я», четвёртая …
– Ну, уж это вы зря, – слегка возмутилась Рита, – да, я девка с характером, это верно! Если б вы сукой меня назвали, я бы, наверное, согласилась. А вот на «…» я могу обидеться. Встану вот и уйду. И никогда больше к вам не приеду, хоть обзвонитесь! И что тогда вы будете делать? Локти кусать? Начальство-то по головке вас не погладит за такой казус! Верно ведь?
– Что вы, что вы! Я – в фигуральном смысле, – в тон Рите ответил следователь, смеясь, – можно сказать, даже в метафорическом. Но ведь … вы, правда?
– Да почему?
– Да как – почему? От вас ведь только зависит, умрёт ваш друг или не умрёт, а вы тут кривляетесь! Раздеваться сейчас начнёте.
– А не начну, – обиделась Рита, – возьму вот и не начну. Я – не секретарша ваша поганая, чтоб вставать перед вами в разнообразные позы! Где она, кстати, курица щипаная? Пусть кофе мне принесёт.
– Как скажете, – улыбнулся следователь, нажав кнопку вызова секретарши. Та вошла тотчас, цокая шпильками – длинноногая, статная, до ушей сияющая зубами.
– Кофе нам, Машенька, – приказал Руслан Рамазанович, – побыстрее.
– Мне – в большой кружке! – рявкнула Рита, – в самой большой! Самый чёрный кофе! Три ложки сахара! Живо!
– Три ложки с верхом? – писклявым голосом уточнила дылда, не очень-то испугавшись.
– Две с верхом, а одну – без. Смотри мне, не перепутай!
Дылда ушла, надменно виляя задом.
– Неудивительно, что одна из ваших официанток вас продала, – сказал Руслан Рамазанович, когда дверь за нею закрылась.
Рита ответила:
– Да, одна меня продала, другой для меня пожертвовал жизнью. Мне больше жалко официантку. Игорь, по крайней мере, знал, на что шёл. Точнее, к кому.
– Он, кстати, хочет вас видеть, – вздохнул правоохранитель, – но я бы вам не советовал.
Рита резким движением подалась назад, Как будто увидела на столе змею. Её длинные ресницы затрепетали.
– Он хочет видеть меня? Вы это серьёзно?
Следователь кивнул.
– Такими вещами шутить не принято, Маргарита Викторовна.
– Насколько это возможно?
– Вполне возможно. Но я бы вам не советовал.
– Почему?
– Он неважно выглядит. Вы расстроитесь. А вам нужно быть в форме. Самое трудное – впереди.
– Руслан Рамазанович, – перебила Рита, слегка ударив ладонью по столу, – он умрёт? Да? Правда? Он ведь умрёт?
– Если он не будет переведён в горбольницу – да. Но следствие не считает возможным санкционировать перевод в горбольницу, поскольку существует слишком высокая вероятность того, что будет организован побег. Снизить эту самую вероятность можете только вы.
– Это каким образом?
– Сами знаете. У нас есть основания полагать, что он исполнял приказы. Но оснований мало. Должна быть сформирована доказательная база. Если она появится, то организация побега утратит смысл. Понимаете?
– Понимаю.
Тут как раз дылда принесла кофе в большом бокале и небольшой фарфоровой чашке. Первый она поставила перед Ритой, вторую – перед своим начальником. Пожелав приятного кофепития, удалилась.
– Мне жалко вас, Руслан Рамазанович, – проронила Рита, сняв под столом сапоги. Поднявшись, она расстегнула юбку и продолжала:
– Дылда вам не даёт. Всё-таки не дура она, видать!
Юбка с нежным шелестом соскользнула на пол. Колготки выше колен были сильно рваные, но Руслан Рамазанович не успел обратить на это внимание, потому что глаза у него наливались кровью, а Рита стягивала колготки молниеносно.
– Чего ты хочешь этим добиться? – проворчал он, когда она, очень далеко отбросив колготки, взялась за трусики.
– Понимания. Я ведь вас поняла! Поймите и вы меня. Я – кикимора с очень сложным, скверным характером. Мне легко подчиняться тем, кто меня …!
Сняв трусы, Рита грациозным взмахом руки бросила их в угол, противоположный тому, где были колготки. На ней осталась одна лишь чёрная блузка до ягодиц. Спереди под нею было красиво, но Рита всё-таки повернулась, прошла немножко вперёд, расставила ноги и наклонилась.
– Хотите так?
Руслан Рамазанович продолжал наливаться кровью. Рита за ним внимательно наблюдала, повернув голову. Его цвет её вдруг обеспокоил.
– Да вас сейчас инсульт долбанёт! – вскричала она, и, выпрямившись, с приятной неторопливостью подошла к столу, – давайте-ка вас маленечко охладим.
С этими словами большая кружка густого, угольно-чёрного кипятка была метко выплеснута в широкое, багровеющее лицо второго лица главной силовой структуры России. Эффект от этого охлаждения превзошёл все самые смелые ожидания Риты. Стул был отброшен, стол – опрокинут. Она была сбита с ног. Руслан Рамазанович наносил ей удары прямо в лицо, сдирал с неё блузку, царапал до крови. Она выла, а он ревел, как раненный зверь. Крики разносились на весь этаж.
Когда в кабинет ворвались сотрудники, заместитель главы Следственного комитета корчился на полу, получив коленкой в область большой чувствительности, а Рита – голая, окровавленная, стояла на подоконнике и кричала в распахнутое окно толпе изумлённых граждан, многие из которых фотографировали её, и остановившемуся трамваю:
– Меня насилуют! Следователь Халилов меня насилует! Помогите! Я – Маргарита Дроздова!
Глава шестая
Возвращаясь ночью домой на «Вольво» с водителем, Света тщетно пыталась вызвонить Риту. Та всё не отвечала. Потом она стала недоступна. Надо сказать, что Свету это не слишком обеспокоило, потому что она пребывала в той стадии опьянения, когда беспокоит только один вопрос: не слишком ли мало я говорю? Водитель отчаянно нарушал скоростной режим, желая отделаться от неё как можно скорее. Он внёс её на этаж, помог открыть дверь и исчез. Кое-как добравшись до своего дивана, который был, между прочим, занят Мюратом, Света в одном ботинке рухнула без особенного ущерба для них обоих и провалилась в небытие на восемь часов.
Её разбудил мобильник. Он верещал, умолкал, опять верещал, и на третий раз своего добился. Открыв глаза, Света бессознательно извлекла вибрирующую, орущую тварь из кармана юбки. Нажала кнопку.
– Алло!
– Добрый день. Светлана?
Голос был требовательный, мужской, с визгливыми нотками нетерпения. Он как будто защёлкал Свету по лбу – небольно, но мерзко.
– Что?
– Я спрашиваю, Светлана?
– Да, – ответила Света с твёрдостью абсолютно безосновательной, потому что вопрос был слишком для неё сложным.
– Вас беспокоят из Городской психиатрической больницы номер один, первое стационарное отделение.
– Из психушки? – пискнула Света. Суровый, ледяной тон её собеседника рассекал туман, как солнечный луч. Она уже понимала, что лежит дома и говорит с кем-то по телефону, а её ухо лижет котёнок.
– Да, из психушки. Меня зовут Игорь Карлович. К нам вчера поступила некая Маргарита Викторовна Дроздова. Вы её знаете?
– Ритку? Знаю. Конечно, знаю! Мы с ней живём. Ну, в одной квартире. У нас есть общий котёнок. Мюрат. Трёхмесячный, рыжий.
Света хотела сказать что-нибудь ещё, дабы собеседник не усомнился в её вменяемости, но тот, судя по всему, уже получил достаточный объём сведений.
– Я вас понял. Её доставили абсолютно голую, и она дала нам ваш телефончик. Вы не могли бы ей привезти средства гигиены, одежду, тапки?
– А где она?
– Я ведь вам сказал: городская психиатрическая больница номер один. Записывайте, как ехать. Или запоминайте. Станция метро «Тульская», дальше – тридцать восьмой трамвай или сорок первый автобус до остановки «Больница имени Алексеева».
– А вы врач?
– Да, врач. Слепнёв Игорь Карлович. Вы, пожалуйста, всё-таки запишите: станция метро «Тульская», сорок первый автобус, тридцать восьмой трамвай, ехать до больницы имени Алексеева. Второй корпус, третий этаж.
– А Ритка сошла с ума?
– А она в него особо и не входила. Прямо сказать, ни разу за восемь лет. Вы разве не знаете, что она с шестнадцатилетнего возраста состоит на учёте?
– Нет, я не знала.
– Вы всё запомнили?
– Да.
– Когда вы приедете?
– Сейчас сколько?
– Девять. Утра.
– Мне нужно заехать в театр. Ну, на работу. Я проработаю где-то час. Значит, часа в три.
– Хорошо, я предупрежу охрану. На проходной вы скажете, что идёте к Слепнёву. В корпусе то же самое скажете. До свидания.
– До свидания.
Раздались гудки. Света полчаса стояла под душем, даже и не пытаясь что-то понять. В зеркало она не глядела. Судя по ощущениям, в нём должно было отражаться что-то ужасное. Впрочем, под напором воды эти ощущения отступали. Мюрат скрёб ванну когтями, очень желая в неё запрыгнуть. К счастью, она была для него слишком высока. На завтрак он получил сосиску и кашу. Пока он ел, Света уложила в пакет всё то, что, по её мнению, могло быть необходимо Рите в больнице. Только вот тапок у Риты не было. Света положила свои. Потом она всё же подошла к зеркалу, чтоб накраситься и одеться. Вышла в одиннадцатом часу.
На лестнице ей опять повстречался Андрей Ильич. У неё возникло твёрдое ощущение, что он жаждал с ней повстречаться.
– Неважно выглядите, Светлана, – заметил он, поздоровавшись, – приболели? Вирус ещё силён!
– Таблеточки ваши кончились, – объяснила Света, звеня ключами.
– Так не беда, – всплеснул толстыми руками старик, – достану ещё! Это нелегко, но для вас, Светулечка, постараюсь. Кстати, с прошедшим праздничком вас!
– Большое спасибо, Андрей Ильич!
Внизу пришлось поздороваться также с молодожёнами, проживавшими на четвёртом, и их полугодовалой дочкой в коляске. Они шли из поликлиники. И все трое очень приветливо улыбнулись Свете, хоть её танец под «Билли Джин» позапрошлой ночью вряд ли пришёлся им по душе. А вот три собачницы во дворе ей только кивнули.
Было плюс пять. Солнышко сияло из каждой лужи. Света решила пройтись до театра пешком, хоть Риткин пакет был весьма объёмным. На полдороге мобильник вновь подал голос. Ответив, Света узнала бархатный баритон своего вчерашнего партнёра по кинопробам. Это был самый популярный артист страны, исполнявший в фильмах роли бандитов, поэтов и прочих буйных озорников. Он сообщил Свете, что режиссёр от неё в восторге, продюсер – вовсе в экстазе, и пригласил её в ресторан.
– Сегодня я не могу, – ответила Света, – к подруге еду в больницу.
– Жаль! Очень жаль. А как насчёт завтра?
– Думаю, да. Я вечером позвоню.
– Звони. Буду ждать.
От этого разговора грустное настроение Светы не изменилось. Она прекрасно всё понимала, хоть в голове было ещё мутно. В театре царила странная, сиротливая тишина. Она объяснялась тем, что почти вся труппа с частью администрации, режиссёром и всеми его помощницами отправилась на выездной спектакль «Свадьба Фигаро» в Вышний Волочёк. Нездоровым цветом лица и мрачным молчанием побуждая охранников изощряться в похабных шутках, Света за полтора часа вымыла фойе, лестницу, коридоры и поспешила в больницу.
Она приехала раньше трёх, однако на наружном КПП её пропустили, попросив, правда, показать паспорт и позвонив Слепнёву. В корпусе лишь поинтересовались, к кому она направляется во внеурочное время. Слово «Слепнёв» снова оказалось волшебным. Выйдя из лифта, Света увидела тощего пожилого мужчину в сером халате, очках и тапочках. Он курил, стоя на площадке между пролётами. «Это псих?» – подумала Света. Мужчина, видимо, также что-то подумал. Быстро спустившись к ней, он представился:
– Александр Сергеевич. Инвалид второй группы.
– Светлана Дмитриевна, – отрекомендовалась Света, – инвалид первой группы.
На слове «первой» она, беря пример с собеседника, сделала ударение. На лице мужчины изобразилась досада, смешанная с почтением.
– Рад знакомству, – процедил он. Но вдруг подобрел. С пристальным вниманием и как будто даже с желанием поделиться некоей тайной глядя Свете в глаза, достал пачку «Примы».
– Курите?
– Нет.
– Сосёте? – ещё более любезным тоном осведомился мужчина, приподнимая халат. Света растерялась.
– Сидякин! – громоподобно раздалось за спиной. Извращенец вздрогнул. Вытянул руки по швам. Света повернулась. В дверном проёме между площадкой и отделением громоздилось что-то похожее на трёхстрворчатый низкий шкаф, обёрнутый чем-то белым, с поставленной на него чьей-то головой – судя по лицу, отрубленной за разбой с убийством. Однако, это была, как ни странно, женщина. Настоящая и живая женщина. Медсестра.
– Спускайся на свой этаж, – скомандовала она, обращаясь к психу, – ещё раз, сволочь, к кому-нибудь подойдёшь – скажу, чтоб не выпускали!
– Я ведь, Наташ, пошутить изволил, – бормотал псих, спускаясь по лестнице, – я ведь смирный!
– Я тебе пошучу! Я так тебе пошучу, козёл – своих не узнаешь! Ишь ты, шутник! Вы к Игорю Карловичу?
Вопрос, заданный без малейшего изменения тона, был адресован Свете. Она ответила:
– Да.
– Пойдёмте, я провожу. Вы его не бойтесь – он ведь, действительно, безобидный! Поэтому его покурить пускают. Он, кстати, врач!
– Да, я знаю, он мне сказал об этом по телефону, – пролепетала Света, двинувшись следом за медсестрой. Та сперва опешила, а потом вдруг расхохоталась так, что Света присела. Ей захотелось бросить пакет и удрать.
– Вы меня не поняли! – добрым голосом прогорланила медсестра, продолжив движение, – я – про этого, про Сидякина! Он – хирург.
– Хирург?
– Ну, конечно! Челюстно-лицевой. Идёмте, не бойтесь! Все – под замком. Тихий час.
– Я и не боюсь.
Это была правда. С такой попутчицей Света не испугалась бы и чертей – не то что каких-то психов, пусть даже более предприимчивых, чем хирург. Коридор был длинным, пустым. Идя по нему рядом с медработницей, Света слышала за дверьми палат вполне адекватные женские голоса. Лишь за одной дверью две пациентки отчаянно крыли матом свою соседку. Та отвечала им диким хохотом. Замедляя шаг перед этой дверью, медсестра крикнула:
– Всем заткнуться! А то войду!
Сразу стало тихо.
– Рита лежит не в этой палате? – обеспокоилась Света.
– Дроздова? Нет. Она – с буйными.
На посту сидела ещё одна медсестра, немногим миниатюрнее.
– У себя, – сказала она Наташе. Та лишь кивнула. Вскоре она и Света достигли трёх не выкрашенных, как прочие, в белый цвет, а обитых кожей дверей с табличками: «Заведующий», «Ординаторская» и «Кандидат медицинских наук И.К. Слепнёв». Наташа ударила кулаком в последнюю.
– Игорь Карлович! К вам пришла красивая девушка!
– Пусть войдёт.
Наташа открыла дверь, и Света вошла. Дверь за ней закрылась. Доктор Слепнёв сидел за столом и что-то писал в журнале. Он оказался вполне ещё молодым, худым, седовласым. Лицо его выдавало очень нервозного человека.
– Здравствуйте, Игорь Карлович, – тихо-тихо сказала Света, боясь его разозлить.
– А! Здравствуйте, здравствуйте, – взглянул доктор поверх очков, – садитесь, пожалуйста, на диванчик.
Кроме диванчика, в кабинете были два кресла. Света присела на самый край указанного предмета. Пакет она положила рядом с собой.
– Что вы привезли? – спросил доктор, не прекращая поскрипывать авторучкой и морща лоб. Света перечислила.
– Фен, пожалуйста, заберите. И маникюрный набор. А книги какие?
– Цветаева, Мандельштам, Дюма, – ответила Света, переложив маникюрный набор и фен из пакета в сумку.
– Дюма? Какие романы? «Виконта де Бражелона» – ни в коем случае! Это сгусток депрессии. И «Графиню де Монсоро» нельзя.
– Нет, другое. «Наполеон. Жизнеописание».
Игорь Карлович отложил авторучку, закрыл журнал. Снял очки. Глаза были маленькие, тоскливые. Света с необычайной ясностью осознала: он ненавидит свою работу.
– «Наполеон», к несчастью, ей тоже не подойдёт. Придётся забрать. Иначе мы получим сто дней.
– Сто дней? – повторила Света, сразу поняв, о чём идёт речь.
– Ну, да. После взятия союзными войсками Парижа в тысяча восемьсот четырнадцатом году Наполеон был отправлен в ссылку на остров Эльба. Но вскоре он оттуда сбежал, и, войдя в Париж, вернул себе власть. Ровно на сто дней. Потом была битва при Ватерлоо. Вы, может быть, слышали о ней?
– Да. И что?
– А то, что битва при Ватерлоо нам не нужна. А Наполеону не нужен остров Святой Елены. Ему будет лучше здесь, на острове Эльба. Вы меня поняли?
Света, не отвечая, переложила в сумку и книгу.
– Вы меня поняли? – повторил вопрос Игорь Карлович.
– Разумеется. Я – историк.
– Серьёзно?
– Да.
– Тогда почему вы не объясните вашей подруге, что её толстый, коротконогий кумир, сбегая с острова Эльба, был обречён на провал, поскольку он до смерти опостылел всем, включая французов? Он не нашёл союзников, так как его время ушло. Ушло безвозвратно. Или у вас иная позиция на сей счёт?
– Это не имеет значения, – процедила Света, – кто я такая, чтоб рассуждать с Бонапартом о его месте в истории? Я, предположим, ему скажу: «Ах, Ваше Величество, Ваше время ушло!» А он мне ответит: «Время ушло, но я-то остался!» И где потом искать тех, чьё время пришло?
– У них всё великолепно, – возразил Игорь Карлович, – знаете, почему? Они обещают много еды. А он – много крови. Заметьте, я не сказал: «они обещают жизнь, а он – смерть». Ведь к этой формулировке вы бы придрались!
– Да я и к той придерусь. Жизнь и смерть вообще нельзя сравнивать, я согласна! Это так же умно, как сравнивать яблоко с пылесосом. Но парадигма «Жить для того, чтобы жрать, а жрать – для того, чтобы срать» устраивает не всех.
– А я вам скажу, кого она не устраивает. Она не устраивает лишь тех, кто хочет жрать слаще! Такая гвардия нужна вашему Бонапарту?
– Я не хочу жрать слаще, – пожала плечами Света, – сказать вам, кто мой отец? Прокурор. Сказать вам, кто моя мама? Директор платной гимназии. А сказать вам, кем я работаю? Поломойкой.
– Вы сами сейчас сравнили яблоко с пылесосом, – не сдался врач, – отморозить уши назло родителям – совершенно не значит быть Зоей Космодемьянской.
– Я отморозила уши назло ушам, – возразила Света. Врач промолчал. За дверью и за окном было очень тихо.
– Долго вы её здесь продержите?
– Не могу ответить на ваш вопрос.
– А когда вы сможете на него ответить?
– Когда увижу динамику.
– В чём она должна проявиться? В согласии подписать какие-нибудь бумаги?
– Как вы наивны, – вздохнул кандидат наук, – если бы стояла такая цель, бумаги давно были бы подписаны. На дворе – двадцать первый век. Её притащили из Следственного комитета Генеральной прокуратуры голую и избитую. Но у следователя, который её допрашивал, было сильно ошпарено кипятком лицо. Едва ли она смогла бы так обварить его, защищаясь. Там было что-то другое. Но, тем не менее, шум поднялся невероятный, особенно в интернете. Она кричала, стоя на подоконнике, и вся улица её видела исключительно в роли жертвы. Через пятнадцать минут по «Эху Москвы» уже сообщали, что полоумную любовницу Хордаковского в Следственном комитете бьют и насилуют. Как вы думаете, нужны им сейчас её показания? Лично я уверен в обратном.
– Могу я её увидеть? – спросила Света, подумав.
– Можете.
Врач поднялся из-за стола, и, подойдя к двери, открыл её. Крикнул в коридор:
– Леночка, приведи мне сюда Дроздову! Прямо сейчас!
– Вы решили с ней попить кофейку? – донёсся с поста голос медсестры, – могу приготовить!
– Не утруждайся. Мы с ней попьём коньячку и покурим травки!
– А вы останетесь с нами? – спросила Света, когда Слепнёв вернулся за стол.
– А как вы хотели? Она ведь буйная пациентка. Могу предоставить вам комнату свиданий. Но там за вами будет приглядывать медсестра.
– Нет, уж лучше здесь.
Через две минуты открылась дверь. Вошла женщина. Незнакомая. Очень страшная. Лишь когда медсестра захлопнула за ней дверь, оставшись снаружи, Света вдруг поняла, что перед ней – Рита. Она была в больничном халате и босиком. На её лице осталось не много живого места. Глаза казались бездонными и пустыми. Две чёрных пропасти. Волосы растрепались, местами слиплись от крови. Рита смотрела в окно – на синее небо и яркий свет, струившийся из него. Смотрела, не щурясь.
– Риточка, это я!– воскликнула Света, – ты меня узнаёшь?
Рита не ответила, не взглянула.
– Она вас слышит и понимает, – произнёс врач, – ей просто не хочется говорить.
Света растерялась ещё сильнее. Потом она пригляделась к своей подруге внимательнее.
– Не нужно ли её вымыть? Ведь на ней кровь!
– Она не желает. А принуждать пациентов к гигиеническим процедурам мы не имеем права.
– Ритка, ты почему не желаешь мыться? – строго спросила Света, – ты посмотри на себя! Что это за рожа? В волосах – кровь! Тебя бешеный кобель сейчас испугается!
– Море очень холодное, – подала хриплый голос Рита, – но к вечеру солнце его нагреет, и я смогу окунуться. Дураки англичане будут смешны, если побоятся, что я достигну Марселя вплавь.
– Чем вы её колете? – обратилась Света к Слепнёву. Тот раздражённо махнул рукой, давая понять, что он восемь лет учился именно для того, чтобы пациентку сейчас кололи именно тем, чем нужно, а она, Света, никакой пользы из информации, на которую претендует, не извлечёт.
– Галоперидолом, – сказала Рита, – врач – идиот. Пытается снять навязчивые галлюцинации, возникающие при биполярном аффективном расстройстве. Но если их так снимать, наступит неконтролируемый и длительный паралич сознания. То есть – остров Святой Елены без Ватерлоо. Игоря Карловича за это снимут с работы и лишат степени.
– Кто? – спросил Игорь Карлович.
– Тот, кто жаждет украсть у меня победу при Ватерлоо.
– Тапки надень, – предложила Света. Достав из пакета шлёпанцы, положила их перед Ритой. Рита надела. И вдруг уселась на подлокотник кресла. Их глаза встретились.
– Как Мюрат?
– Нормально. Слушай, меня вчера утвердили на кинопробах! Потом был знаешь какой банкет? Кого только не было!
– Да, кого-то там точно не было, – улыбнулась Рита чёрными от засохшей крови губами, – думаю, что тебя.
– Ритка, хватит бредить! Я там была! Меня утвердили!
– Тебя там не было. И не будет. Смотри, не вздумай кому-нибудь рассказать, что ты там была! Окажешься здесь. Это уже будет реальность.
У Светы раздулись ноздри.
– Так ты считаешь, мне больше не позвонят?
– Тебе позвонят. Но не соглашайся.
– На что? На роль?
– Ни на что. Забудь слово «да». Мюрат тебя защитит. Ему нужны деньги на коня с саблей.
– Мюрату?
– Да. Про меня забудь. Мне здесь хорошо. Ничего не бойся и никому не верь. Мюрат тебя защитит. Ему нужны деньги на коня с саблей. Может быть, с плетью. Против лакея сгодится плеть.
– Какого лакея?
– С которым ты танцевала. Нельзя иметь от него ребёнка. Он – вор, подлец, жалкий трус. Не пей с ним вино. Вообще не пей. Вино нельзя пить.
– Вино?
– Да, вино. Спрячь его подальше. Не вздумай пить его!
– Где оно находится?
– В лошади.
– А где лошадь?
– Лошадь пасётся возле свинарника. Мне не дали на ней уехать. Жалко её.
– Послушайте, вам не надоело?– спросил Слепнёв, обращаясь к Свете. Она ответила:
– Нет.
– А мне надоело, – сказала Рита, – сделайте мне укол. Отведите спать. Вы все – идиоты.
– Лена! – крикнул Слепнёв. Вошла медсестра.
– В палату её!
Рита поднялась. Света ей вручила пакет с вещами.
– Ритка, пока! Я ещё приеду.
– Не приезжай. Мне здесь хорошо. Мюрату – привет. Тебе позвонит лакей. Вино пить нельзя.
Женщина-гора взяла Риту за руку выше локтя, и они вышли. Света закрыла лицо руками.
– Вот только плакать не надо, – попросил Игорь Карлович, – через две-три недели она вернётся в реальность. Случай типичный. Она – физически крепкая, молодая, не импульсивная…
– Я не плачу, – зачем-то соврала Света, – просто у меня возникло вдруг ощущение, что моё лицо – не моё. Такое со мной иногда случается.
Игорь Карлович промолчал. Попрощавшись с ним, Света торопливо покинула кабинет, а затем – больницу. К метро она шла пешком. Точнее, бежала. Слёзы текли по её щекам.
Вернувшись домой, она сперва выяснила при помощи интернета, где расположен Следственный комитет, затем с помощью Мюрата произвела тщательный осмотр комнаты Риты. Ей нужен был дубликат ключа от машины и второй пульт. Они где-то были, она их видела. И они, действительно, обнаружились в секретере, в замке которого торчал ключ. Сунув их в карман, Света перешла в свою комнату. Там она отперла верхний правый ящик письменного стола, и, вынув оттуда стянутую резинкой пачку зелёных денег, посредством скотча накрепко прилепила её к дну шкафа, близко к стене. Для этого ей пришлось лечь на пол. Когда она поднялась, Мюрат забежал под шкаф и проверил, всё ли там сделано хорошо. А когда он вышел, Света уже натягивала ботинки. Поняв, что она его вновь покинет, Мюрат отчаянно замяукал. Света заткнула его сосиской. Пока он с ней расправлялся, она тихонько вышла на улицу и опять со всех ног помчалась к метро.
Глава седьмая
Для экономии времени Света ехала на метро до Авиамоторной, затем через всё Лефортово – на троллейбусе. Она вышла сразу за Яузой. Уложилась в тридцать минут. Машины в Техническом переулке, как и с других сторон здания СК, были запаркованы в два ряда на проезжей части. Примерно столько же их стояло на тротуарах. Пришлось немало побегать, чтобы найти красную «девятку» с литыми дисками, чуть заметной вмятиной на крыле и треснутой фарой. Номер Света не помнила. Ею уже начинало овладевать отчаяние, когда в прилегающем переулке что-то похожее обнаружилось. Отдышавшись, Света вынула из кармана пульт и нажала кнопку. Лошадь Наполеона сонно моргнула. Да, это была она – грязная, покинутая, несчастная. Но красивая.
Света села за руль. Бутылку вина она нашла сразу, в дверном кармане. Тут её сотовый затрезвонил. Номер был незнакомый, но Света вышла на связь.
– Алло!
– Здорово, звезда, – пацанским баском пролаял её мобильник, – ты меня помнишь?
– Нет. С кем имею честь?
– Да я твою честь уже отымел в сортире! Забыла?
– Кто вы такой? – вконец растерялась Света.
– Что ты, паскуда, косишь под тупорылую? В «Праге» я тебя дрючил над унитазом, потом тебе отвалил десятку гринов! Ты пообещала кое-что сделать. Вспомнила?
– А! Лакей?
– Что ты там бормочешь?
– Говорю, вспомнила.
– Молодец! Короче, такое дело. Твои услуги больше не требуются. Лавэ придётся вернуть. Если вернёшь завтра – проценты я тебе не начислю, а послезавтра будет уже десять пятьсот. Каждый день влетаешь на пятихатку. Вопросы есть?
– Почему хозяин твой не звонит? – спокойно спросила Света, – Он мне платил, а не ты.
– Ты, …, не тявкай! – взорвалась трубка, – если мой шеф тебе позвонит…
– Вот с ним я и буду решать вопрос, – перебила Света, – а долбаные шестёрки пусть шестерят. Если я ещё раз услышу твой сраный голос – пасть порву, понял?
Мобильник задребезжал от визга. Нажав на сброс, Света запихнула ключ в замок зажигания и уверенно завела мотор. Потом призадумалась. Ни водительского удостоверения, ни, тем более, документов на транспортное средство у неё не было. Но водила она неплохо. Её учили отец и брат. И она решила-таки проехаться с ветерком, чтоб как-то развеять мерзкий осадок от всех событий этого дня, который, казалось, уже заканчивался. Но это только казалось.
Путь она знала, но, чтобы не нарушать предписания светофорных стрелок и знаков, вынуждена была сбиваться с маршрута. Вскоре запуталась, заблудилась. Въехала в центр. При виде башен Кремля, промелькнувших слева, началась паника. Бедной красной «девятке» со всех сторон все сигналили, потому что она мешалась. На Маросейке двигатель вдруг заглох. Причина сомнений не вызывала – топливный счётчик был на нуле. Выключив зажигание, Света вышла и разревелась, сев на капот. Гнетущая атмосфера дурки прилипла к ней, волочилась следом, внушая чувство зависимости от грубой, всеподавляющей, подлой силы. Света ждала её проявлений от каждого, кто пытался с нею заговорить. Тем не менее, молодому человеку на «Опеле» кое-как удалось её успокоить. Он дотащил её на буксире до АЗС на Садовом и объяснил, как доехать по этому же кольцу до Таганки. Денег хватило только на восемь литров бензина. Этого, впрочем, было вполне достаточно, чтобы исколесить ещё не изъезженную часть города.
