Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж

Работа стояла насмерть, как ополченцы на стенах осажденной Дангопеи.

На вопросы типа: «Самый умный, да?» и особенно: «Тебе что, больше всех надо?!» – я с детства любил отвечать утвердительно, огребая по шее за дурное любопытство. Наука не пошла впрок: каким я был, таким остался.

Иногда, о друг наш читатель, думается, что фанатики способны либо разжигать костры, либо гореть на них. Любой иной род деятельности им недоступен.

Был пьяницей Омар – и я люблю вино.

Был вором Франсуа – и я залез в окно.

Взгляните на меня! Я соткан из достоинств!

А то, что не поэт, – так это все равно…

Рубаи из цикла «Обитель скорбей»Написал я роман, – а читатель ворчит.

Написал я рассказ, – а читатель ворчит.

Я все время пишу – он все время читает,

И – Аллах мне свидетель! – все время ворчит!..

Каждый миг настоящее становится прошлым, а будущее - настоящим. Конец одного мира - начало другого. Большинству людей, увы, на это плевать. Им кажется, что настоящее неподвижно. Что хорошо было бы заглянуть вперед, что полезно обернуться назад... Большинство так и живет: позади (воспоминаниями) или впереди (мечтами). Но человеческое счастье заключается в двух словах: "Мы меняемся".

Что, принц, читаете?

Слова, слова, слова.

Мой милый принц! Мотивы для печали

Не в том, что ложь честна,

А правда не права —

Они в другом.

Что слова нет в начале

И нет в конце.

Поймите, милый принц, —

Ваш дядя Клавдий правил очень долго,

В величии супружеского долга

Жену Гертруду подсадив на шприц

Во избежанье ревности и сплетен.

И результат был хорошо заметен.

Полоний выжил – умница-хирург

Зашил дыру. В наш век пенициллина

Жизнь подлецов бывает слишком длинной,

И бравый плут вернулся ко двору,

Дабы довесть до брачного матраса

Офелию и зятя Фортинбраса.

Лаэрт, неукротимый датский тигр,

Стал чемпионом Олимпийских игр,

Фехтуя на отравленных рапирах,

Но запил, чем и посрамил Шекспира,

Скончавшись от цирроза. Вы же, принц,

Мой бедный гений, мой безумный Гамлет,

Отправились во тьму вперед ногами,

Меняя журавля на горсть синиц,

Надеясь обрести уютный дворик,

Где ждет любимца-принца бедный Йорик, —

И то, что вас подняли на помост,

Как воина, четыре капитана,

Достойно Метерлинка, и Ростана,

И Байрона. Но вывод крайне прост.

Его изрек почтеннейший Горацио:

В театре важно «психо»,

В жизни – «рацио».

Чертовски, знаете ли, непривычно, после отсутствия вновь оказавшись на родной улице, сворачивать к воротам не своего, а соседского дома. Есть в этом что-то порочное, отдающее беспорядочными связями и средством от клопов, тайком подлитым в чужой суп.