Loe raamatut: «Лень, алчность и понты. Мистический детектив»
© Игорь Галеев, 2019
ISBN 978-5-4496-6025-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СУНДУК МЕРТВЕЦА
Глава первая
в которой рассказано, как обедневший
Афанасий Никитин захотел простой жизни,
как он поссорился с женой, как стал невольным
свидетелем убийства и как нашел сокровища и
выкопал их из Земли нашей.
В будний июньский день Афанасий Никитин отправился за город. Поехал он безо всякой цели. Сел на вокзале в электричку и стал смотреть в окно.
Электричка дёрнулась и покатила.
Вокруг были звёзды, под вагонами планета Земля, на ней росли деревья и травы, стояли дома, всюду двигались люди, животные и ползали и летали насекомые и птицы. Над Землей клубились тучи и облака, а на Южном и Северном полюсах в воде плавали всяческие куски льда.
Живые организмы добывали себе пищу и поедали ее. Одновременно то тут, то там люди убивали друг друга разными способами, хоронили мертвых и рожали новые организмы, называемые младенцами. А звери производили зверенышей.
Афанасий не видел звезд, потому что эту часть Земли осветила звезда Солнце, и создалась иллюзия, будто других звезд вообще нет, но на самом деле они всё так же незримо присутствовали во всей своей чудовищной массе, со всеми своими тяжеловесными законами – там, в бесконечном мраке и в таком же бесконечном ослепительном свете…
Афанасий считал себя неудачником. Империя приказала долго жить, когда ему было 28 лет. В тот год он защитил кандидатскую, но ему не нашлось места на кафедре и он попал под сокращение.
Вначале это его не смутило. В Москве в те годы только жутко ленивый или слишком принципиальный не смог бы заработать деньги. Перепродавалось всё – со стопроцентной прибылью. Покупали любую импортную дрянь, ибо советский народ, этот исторический феноменальный гомункул, наконец получил вожделенную возможность удовлетворять свои бесконечные бытовые потребности.
Вот и Афанасия втянуло в этот купли-продажный водоворот. Жена Ирина сидела с двумя детьми, варила обеды и ужины, обрастала тряпками и бытовыми приборами, а Афанасий таскал баулы и «сливал» вместе с компаньонами товар, купленный в нерушимом имперском Китае.
Денег хватало. Но мало кто из вчерашних «совков» понимал цену денег и вообще – что с ними делать. Прибыль вновь вкладывалась в товар, долларов становилось все больше, товара на рынках также, и новоиспеченные купцы стали «залетать». Привезли на 30 тысяч долларов кофточек, а их на рынках пруд-пруди и по цене, китайской, закупочной. Половина брака. Так почти все эти тридцать тысяч и сгнили в подвале. Занялись сигаретами, приехали на фирму, а там сволочи с автоматами – деньги забрали, и на другой день никакой фирмы. Обычные истории.
Было время, когда Афанасий имел на руках 50 тысяч долларов, мог выйти из этого круговорота с ними и хотя бы прожить безбедно несколько лет. Но кто тогда знал цену этим долларам? Была какая-то дьявольская азартная игра в бумажки, в накопление фантиков, а не денег.
Тысячи людей имели в руках состояние, и в одно мгновение теряли его – кто вкладывая в банки, кто «залетая» с товаром, кто натыкался на «кидал» или бандитов, кого-то «подставляли» компаньоны. И вновь начинали с нуля, и вновь обогащались и оставались ни с чем, с ностальгией вспоминая о той синице, что в руках трепыхалась.
Постепенно страна наводнилась разнообразным барахлом, не всё теперь можно было продать. Стихийные рынки прибрали к рукам соотечественники с крепкими мышцами и утвердили свой, «справедливый», порядок. Теперь «купцы» поумнели. А для Афанасия и его компаньонов поезд ушел. Заняли денег, вовремя не вернули, и должников «поставили на счётчик». Один компаньон бросился в бега, пришлось вдвоем отдуваться, продавать машины, гаражи и возвращаться к разбитому корыту. Компаньон Афанасия запил, отключился от финансовых проблем и в принципе чувствовал себя неплохо, освободившись от назойливого вопроса: что делать с деньгами?
Афанасий попробовал угнаться за товарищем, но его настойчиво рвало, да и семью нужно было кормить, вот он и нанялся продавцом к своему же бывшему продавцу, нагревшемуся на его же миллионах и усердно складывающему рубль к рублю, такому трудоголику, каких и свет не видывал.
Время азартных рыночных игроков кануло в Российскую историю. Наступила эпоха жёстких счетоводов. На рынках остался особый сорт людей, выносливых и неистребимых, ничего не производящих и не по своей воле вытесненных из привычных жизненных устоев.
Работа на рынке Афанасия достала. Он все чаще вспоминал археологические экспедиции на Алтай и все больше тяготился своим неопределенным положением. Он уже без улыбки смотрел на своих детей, воспринимая их и жену как коварную неизбежность, как ловушку, тупо ограничивающую его свободное существование.
Нет, он никого не винил, разве что человечество в целом – тупоголовое в своей массе, так и не нашедшее более-менее нормального способа общежития. Происходящее в стране он уподоблял войне, такому положению, когда индивидуальные устремления ничего не значат, когда есть только общественная государственная цель – выжить и разгромить. Вот только некого было громить, а нужно только выжить. И большая часть населения страны живет по-собачьи – не зная, будут они завтра сыты и куда их погонят. И уже даже самые тупоголовые знали, что страной управляют воры и бандиты.
«Да и пусть бы, – полагал Афанасий, – так везде и всюду. Пусть хоть все украдут, только бы побыстрее».
Да, тяжело жить во времена крушения империи, или как сказал умный китаец – в эпоху великих перемен. Но в том то и дело, что перемены не особо великие, меняется всего лишь шило на мыло, одни бандиты на других, одна бездарность на другую. И все это прекрасно понимают, даже самые тупоголовые.
Афанасий катил в электричке, смотрел на заборы, исписанные клиническими призывами, на загаженные лесочки, на бесконечные убогие гаражи – если центр Москвы – это физиономия, то ее железнодорожные окраины – задница, а сами вокзалы – жадная зубастая пасть.
Афанасий родился в Москве, он ее и любил и ненавидел. Любил, потому что многие места связаны с детскими чувствами, с юношескими устремлениями, со многими лицами и судьбами. Прожиты тысячи всяких дней и вечеров, пережита уйма ощущений. «Ненавидел» не то слово. Можно ли ненавидеть дерево или дом? Хотя, наверное, можно. Ненавидят же люди и самих себя и даже плохую погоду. Он презирал «Москву-столицу», всю ее фальшивость, продажность, политическую гниль, паразитическое обжорство…
После финансового краха, он еще с полгода подстегивал себя призывом:
«Нужно что-то делать! Нужно действовать, активничать, приспосабливаться к новым реалиям!»
А потом ему стало противно. Вот именно – «приспосабливаться» – как какой-то таракан – сегодня дустом, завтра дихлофосом – выживает самый тупой. Столько на Земле было племен и государств, столько разных общественных устройств – такая гигантская почва для осмысления, а тут – стой на рынке в этом людском потоке, давай тряпки, бери деньги, как будто именно для этого ты явился на этот белый свет.
«Бывали времена и похуже», – утешал себя Афанасий, отгоняя мысли о бренности бытия и своей неудачливой судьбе.
Сегодня он поругался с женой, да так, что ему разом захотелось переменить всю свою жизнь, пойти, куда глаза глядят, забраться в какую-нибудь таежную глушь и жить охотой, рыбалкой и хозяйством, без всей этой толчеи и погони за благосостоянием. Или уехать в какую-нибудь экспедицию, ковыряться в земле, чтобы пытаться понять далекое прошлое, и плевать бы по мере возможности на проблемы настоящего.
Афанасий не обратил внимания, что в вагон вошли контролеры. Билет он не купил, и денег на штраф не было. Его вывели в тамбур и долго пугали милицией, пока он не вывернул все карманы. Тогда его высадили на какую-то дачную платформу.
Справа от дороги были разбросаны дачные участки, а слева простиралось картофельное поле, окруженное лесом. Афанасий и пошел в этот лес с одним желанием – никого не видеть. Уже темнело, когда он действительно забрел в глухое место – в старый ельник – таинственный в наступающих сумерках.
Нужно было либо возвращаться, либо идти вперед, но эта дилемма решилась вдруг сама собой. Афанасий вышел к небольшому водоему, на берегу которого стоял шалаш. Заглянув вовнутрь, он обнаружил настил из еловых ветвей, старое зимнее пальто и еще какие-то ветхие тряпки.
«Пусть помучается неизвестностью», – подумал о жене Афанасий, решив переночевать в этом пустынном, как ему казалось, месте.
В шалаше он обнаружил чайник, чай в банке, кружки, соль и сахар, спички и небольшой топорик. Но разжигать костер не стал, а решил осмотреть окрестности и скоро вышел на лесную дорогу.
«Вот по ней завтра и выйду куда-нибудь», – решил он и еще долго сидел на краю водоема, бросая в него камешки и ни о чем особенном не размышляя.
Скоро совсем стемнело и Афанасий забрался в шалаш. Он долго не мог заснуть, а когда наконец забылся, ему всё чудились вздохи и шаги, шарканья и треск. С испугом он просыпался, вслушивался и вновь забывался на короткое время, чтобы увидеть неожиданные загадочные сны. Один из них он запомнил очень отчетливо.
Будто встретился он на берегу этого водоема со всеми теми знакомыми и друзьями, которые уже умерли. И с каждым говорил так, как будто расстался только вчера. Он увидел своего однокурсника, о котором и не вспомнил бы наяву.
«Болел долго, – рассмеялся тот, – очень долго, заживо гнил!»
И так же, весело смеясь, превращался в одну из давних знакомых, с которой Афанасий познавал азы секса.
«Пойдем, пойдем» – тянула она его в ельник, и вот уже ее тело обнажено, и страстные судороги испытывает Афанасий…
«Проклятая эрекция! – проснувшись, чертыхается он. – Но неужели он и она умерли? Проверить бы»…
Так, толком и не выспавшись, он выполз из шалаша.
Над водою стоял густой туман, вся местность выглядела сиротливой и одинокой. Было так тихо, что и кашлянуть боязно: вдруг эта тишина расколется как огромное запотевшее зеркало?
Афанасий вышел на дорогу и быстро зашагал по ней, приготовившись к длительному лесному броску. Каково же было его удивление, когда спустя пять минут он вышел на окраину огромного поля. И тотчас он услышал голоса.
Повинуясь древнему инстинкту, он вновь зашел в лес и стал подкрадываться к говорившим.
Они стояли возле двух роскошных машин. Их было пятеро и одна из них, женщина, говорила властно и сердито:
– Я сказала: обойдите еще раз! Загляните под каждое дерево. Всё проверьте!
– Да мы же все дороги перекрыли, везде наши ребята с вечера стоят, всю ночь дежурили. Чего ты, Сергеевна, мандражируешь? Все будет тип-топ!
Эти слова произнес здоровяк в кожаном плаще, он еще не договорил «тип-топ», когда Сергеевна разразилась такой жуткой бранью, что Афанасию показалось, что у деревьев листья увяли.
– Полчаса вам даю! – закончила она, – и попробуй, Годик, еще только открой свою гнилую пасть!
Здоровяк Годик был явно подавлен.
– Извини, – попросил он, – сейчас всё сделаем. Ты – туда, ты сюда, а я в ту сторону.
Афанасий понял, что стал свидетелем чего-то скрытного, компания собралась явно крутая, но весь ужас своего положения он осознал, когда увидел, как в руках у Годика очутился широко известный во всем мире автомат господина Калашникова. И с этим автоматом Годик направился в его сторону – быстрым и роковым шагом.
«Это конец!» – ясно понял Афанасий.
Бежать было немыслимо, оставалось только лечь под еловую ветвь, опустившуюся к самой земле. Эта ветка и спасла ему жизнь.
Впрочем, и Годик не особенно усердствовал – отойдя на невидимое расстояние, он закурил, присел на корточки и стал вымещать свою злость на построении мстительных жестоких планов.
А Афанасий продолжал слушать, но уже не видеть оставшихся у машин.
– Чего ты нервничаешь? Возьми себя в руки, ты же умница.
– Ты думаешь это так легко – в первый раз?
– А я что – не в первый? Ты же знаешь – что они дерьмо!
– Сереженька, я подумала – может, обойдемся без этого, или потом я заплачу, другие сделают?
– Ну ты что? Это они нас сделают! Ты же сама всё продумала. Они же все на пределе, они только момента ждут!
– Тише ты, меня что-то знобит.
– Возьми вот, глотни, ты же у меня сильная, Леночка, ты сможешь.
– Я смогу, Сережа. Это же как на охоте, и все они звери больные, но хитрые и опасные. Я так тебя люблю, Сережа. Быстрей бы.
– Ты сама им полчаса дала, иди, подождем в машине.
Хлопнула дверца машины.
Афанасий боялся дышать. Ужас осознания конца затянулся. Этот Годик будет возвращаться и заглянет под елку, и прострелит ему, Афанасию, череп из автомата этого идиота-господина Калашникова – именно его Афанасий ненавидел в эти минуты смиренного ожидания.
«Они еще любят друг друга, – чуть было не застонал он. – А может быть выйти и сказать – я ничего не знаю, ничего не видел, но слышал, что вы кого-то ищете, любите на здоровье друг друга, природу, зверей и людей, удачи вам и до свидания. Тут они меня и зароют. Но почему? Ведь если они меня убьют, я даже не узнаю – за что?»
Афанасию стало себя очень жаль. И ему вдруг в голову пришла гениальная мысль: мозг человека содержит в себе всю память об истории человечества и, если не о жизни всех и каждого, то об истории возникновения человека и его первых шагах информация есть у всякого. И если снимать слой за слоем, как при раскопках, то откроется величайшая земная тайна, и всё станет ясно-ясно, очевидно-преочевидно…
Афанасий даже уловил, как нужно снимать слой за слоем, и теперь он глубоко презирал свою депрессию и все банальные проблемы, и деньги, и машины, и дачи, и отели и виллы, всю эту свинскую бузню, опутывающую свободное назначение человеческой жизни.
«Только бы возвратиться, всё было бы иначе. Сейчас я словно проснулся, и могу многое сделать, мне интересно, я любопытен, я знаю, что делать!» – отчаянно кричало его сознание.
В это же время Годик прошел в пяти шагах от него, остановился и тихо свистнул, ему ответили еще два свистуна, хлопнула дверца машины.
– Всё проверили?
– Всё тихо, Сергеевна! – доложил Годик, и Афанасий понял, что на планете Земля ему еще предстоит пожить энное количество времени.
– Ну, давайте, несите! Сережа, положи автоматы в машину. Лопаты берите.
Афанасий съёжился еще больше: «Неужели они закапывают трупы?»
Да, что-то явно волочили от машин по земле, и, видимо, ямы были вырыты заранее, потому что скоро стало слышно, как сбрасывают землю лопатами, а потом таскали ветки и скрывали ими следы. Афанасий этого уже не слышал.
«Есть хочу, яичницу с колбасой. Есть хочу!» – крутилось в его сознании.
Он уже знать не хотел, что рядом какие-то ублюдки с оружием кого-то закапывают. Ему очень хотелось, чтобы вся эта история оказалась обычным поганым сном.
Его отрезвили какие-то хлёсткие глухие звуки, потом вскрик и какой-то невыносимо ядовитый мат Годика:
– А-а, суки! – рычал тот, – волки поганые!..
– Ну, что же ты! – это голос женщины. – Сережа!
Вновь раздались глухие хлопки: один, через мгновение еще два, потом Сергей сказал хрипло:
– Готов, скотина!
– Ты уверен? – голос женщины дрожал.
– Помоги мне!
Дальше всё происходило без слов, опять что-то таскали, хлопали дверцы, потом одна машина отъехала и как раз в ту сторону, откуда пришел Афанасий.
А он уже понял, что женщина осталась одна, стоит и курит сигарету с ментолом, и тело ее дрожит, но постепенно волнение проходит, и она лишь в напряжении ждет возвращения своего любимого Сережи.
«Запомнить номер машины!» – приходит Афанасию неожиданная героическая мысль.
Руки-ноги у него занемели, но, морщась от боли, он изгибается и приподнимает голову так, чтобы увидеть машину. Но номера не разглядеть – это черный «мерседес» с темными стеклами – таких тысячи. Он даже женщину не узнал бы, если бы и встретил. Вот разве голос…
Наконец появляется и Сережа. Они целуются, он в джинсовом костюме – светло-синем, немного седины в волосах, хотя, может быть, это уже отблески от солнца, которое показалось над верхушками деревьев – лица не разглядеть, но повадки не жлобские, несколько нервен, движения рук плавные, даже нежные. Подтянут, широколоб, лет сорока пяти.
Все эти особенности и обычности Афанасий отмечал уже в каком-то азарте, понимая, что сейчас всё закончится, и эти двое – Сергеевна с Сережей – укатят, а он останется живым и невредимым.
И они действительно уезжали, мужчина перед тем, как закрыть дверцу, похлопал ботинок о ботинок, «мерседес» газанул и сходу рванул вдоль поля.
Афанасий откинулся на спину, и его лицо сморщилось до неузнаваемости, и слезы потекли, а он смеялся и плакал одновременно.
«Всё будет по другому, – повторял он, – всё будет о кей!»
Потом смело вышел на поляну и увидел кучу хвороста. Трава была примята, но кому могло придти в голову, что здесь что-то закапывали?
Он не решился отправиться по дороге вслед за «мерседесом», благоразумно подумав, что какие-нибудь сообщники могут следить еще какое-то время за этой местностью. Маловероятно, но всё же.
Он возвращался знакомым путем к водоему, когда вдруг впереди раздался глухой взрыв. Потрясения продолжались!
И вновь он крался по лесу, пока не увидел черный дым – это горела вторая иномарка, дым поднимался столбом, внутри машины что-то страшно шипело и лопалось. Паленый и тошнотный запах стоял всюду. А у шалаша лежало что-то черное.
Афанасий приблизился и увидел труп Годика – в плаще, с окровавленной головой, вяло сжимающий пальцами рукоятку автомата господина Калашникова. По-видимому, внутри машины шипели и плавились два тела, и кто теперь не поверит, что здесь произошла банальная бандитская разборка?
К вечеру Афанасий добрался до дома, где его ждали вкусный борщ, котлеты, жена Ирина и Наташка с Катюшкой.
Ночью с Ириной был яростный секс – стрессовые ситуации даром не проходят, хочется вцепиться зубами в эти дармовые ощущения, дабы почувствовать, что ты еще живой. Такое же бывало у Афанасия с жуткого похмелья – организм хватался за последнюю возможность связаться с биологической жизнью, ибо все остальные желания гасли напрочь.
Заявлять о случившемся Афанасий не стал, и неделю вообще никому ничего не рассказывал. Но потом проболтался за выпивкой своему приятелю Мишке.
– Забудь, Афоня. Тут куча трупов, дело дерзкое, считай, что заново родился. – Мишка имел одноклассников в бандитских кругах, да и сам чёрти чем занимался. – Больше никому не говори, и туда не ходи.
– А с чего я туда попрусь?
– Ну, тебе же интересно, что они там закопали?
– Трупы, конечно. Чего же еще?
– Ты видел?
– Нет.
– Стали бы они закапывать, если этих жмуриков подожгли в открытую.
– А что же они закопали?
Мишка пожал плечами:
– А, может, и трупы, или всё же что-то ценное. По логике – они из-за этого тех и убили. Может, наркота или оружие, а может и кассу зарыли. Но ты не суйся… один. Хотя, скорее всего, если это что-то ценное, то они уже перепрятали.
– Будут они по десять раз таскать и копать.
– Будут, если того стоит. Место-то помнишь?
Мишка принес карту области, и они приблизительно определили место. Ни водоема, ни полей обозначено не было.
– Подъехать можно отсюда, – показал Мишка. – Но ты не суйся. Интересно, конечно, что там может быть, но больно рискованно.
– Кто не рискует, тот… – ляпнул хмельной Афанасий, и потом долго жалел об этом.
– Лучше иметь геморрой в жопе, чем дырку в черепе, – сказал свою любимую присказку Мишка, но сказал как-то не очень твердо.
И в этот же день Афанасий понял, что лопухнулся. Он ведь практически показал Мишке место – про водоем тот знает, а по дороге от водоема минут пять ходьбы, и про поле знает, про поляну и кучу хвороста тоже, на карте место обозначили, что еще надо? Выезжай туда – и найдешь. А Мишка своего не упустит – проверит уж точно, несмотря ни на геморрой, ни на дырку в черепе.
И Афанасий быстро снарядился в экспедицию, взял фонарик, веревку, карту, термос с чаем, два столовых ножа, топор, кусачки, молоток, две лопаты, оделся во все дачно-огородное и в пять часов того же дня выкатил из гаража на машине тестя. Ездил он на ней по доверенности – в любое время, у тестя было плохое зрение, и машиной он не пользовался. Да и Афанасий ей пользовался редко – был этот «жигуленок» чиненный-перечиненный, что хоть сейчас его на свалку.
Поплутав у какой-то деревушки, а потом заехав в лесной тупик, Афанасий остановился и задал себе вопрос: «Что я делаю?» И стал размышлять:
«Бандиты убили троих. Возможно закопали еще нескольких. Даже если там клад, что я с ним буду делать? Хотя деньги не помешали бы, взял бы часть. А если наркотики? Нужно опять закопать или заявить? Менты все купленные, меня потом мигом вычислят и отомстят».
Он решил не связываться. Выбрался на шоссе и направился домой. Но через полкилометра увидел еловый массив и дорожку к нему, петляющую вдоль поля. Руки как-то сами собой повернули руль влево, и Афанасий понял, что это судьба, он уже не сомневался, что это то самое место.
Подъехал к поляне он уже в сумерках, но не притормозил, а лишь отметил взглядом – куча хвороста на месте. У водоема он остановился. Ни сгоревшей машины, ни шалаша. На месте шалаша холодные угли.
«Рвать надо отсюда», – подумал он, вспомнив выпяченные глаза окровавленного Годика.
И никак ему не входило в голову: как среди этих невинных лесов и полей, на этой загадочно появившейся во вселенной Земле могут шляться какие-то одетые в шмотки существа и лишать друг друга зверскими способами жизни ради тех же шмоток и тех же килограммов вкусной еды?
«Человек болен, а цивилизация – это смертельная болезнь».
И ему вновь захотелось забраться в глушь, подальше от Москвы, где можно жить обычной земной жизнью.
«Продам квартиру, и будут деньги на переезд и устройство», – думал он, а сам уже предусмотрительно загнал машину за поворот в кусты, вылез и достал из багажника лопату, топор и фонарик.
Теперь он всё делал механически: отбросил хворост, увидел чуть осевшую землю, определил квадрат и стал быстро копать, осторожно втыкая лопату в землю.
Солнце уже почти зашло, когда он зацепил что-то лопатой и увидел кусок целлофана.
«Трупы!» – ужаснулся он.
Ковырнул еще, и железо лопаты звякнуло обо что-то твердое. Осторожно, снимая слой за слоем и разорвав целлофан, он добрался до этого непонятного «что-то» – и увидел сундук.
Настоящий антикварный сундук, окованный железом и с металлической ручкой наверху. Но мало того, рядом с сундуком лопата воткнулась в мягкое, что оказалось большим непромокаемым мешком, черным, как смола.
«Ни дать – ни взять – пиратский клад!»
И Афанасий с азартом стал выдергивать мешок. Это ему удалось.
В нетерпении он всадил нож в черный бок и распорол его, словно брюхо животного.
Всё, что угодно, он ожидал увидеть, но только не такое: это были аккуратные прямоугольные пачечки долларов, каждая завернута в целлофан.
Боясь зажигать фонарик, Афанасий вытащил и распотрошил одну – сто долларовые купюры!
«Сколько же их здесь?!» – он так и не понял – вслух он воскликнул или про себя, но зато понял, что дрожит абсолютно всем телом.
В голове у него все поплыло: и деревья, и небо, и темный лес, и яма, и мешок. Он никак не мог сосредоточиться и ничего не предпринимал минуты две. Просто притулился к краю ямы и обессилел.
Но скоро инстинкт будто прошептал где-то внутри его: «сматывайся скорее!»
И тогда Афанасий заметался: он выдернул из ямы мешок и помчался с ним к машине, не чувствуя тяжести, закинул свою находку на заднее сиденье, схватил кусачки и молоток – и снова к яме.
На земле он увидел несколько выпавших из мешка пачек, но решил их подобрать позже. Он сразу осознал, что сундук одному ему не извлечь, и что лучше его вскрыть в яме. Там и колотил он по нему, что есть мочи, прямо молотком по крышке и железу. Но это была бесконечная затея – вещь оказалась добротной и не помогал даже топор.
Тогда он снова принялся копать, временами останавливаясь и вслушиваясь в наступившую темноту.
С одного боку обнаружился висячий замок. Кусачками замочные петли взять нельзя, и тогда вновь застучал топор, высекая из железа искры.
Афанасий совершенно ополоумел, во что бы то ни стало решив добиться своего. Первобытный варвар и вандал проснулись в нем и завладели его воспаленным сознанием. Им было начихать, что звуки далеко разносятся, что сундук – антикварная редкость, что в любой момент у ямы может появиться кто угодно и запросто проломит голову. Одна лишь цель – добраться и заполучить – двигала варваром и вандалом. Они, словно два черта, прыгали и плясали внутри Афанасия, так же страстно и безумно, как тысячелетиями они громили и заполучали города и их богатства.
И ни одна здравая мысль не шептала уже внутри: беги, Афанасий, на твой век и того хватит!
Он бы лучше всё отдал, чем не добрался до содержимого сундука.
И добрался. Правда, сильно поранил палец, так, что всё заляпал кровью, и, когда открыл крышку, то был дико разочарован – ибо сверху лежали какие-то свитки и футляры, какие-то папки и просто листы.
Но зато на самом дне – мешочки с чем-то тяжеленьким. В одних оказалось золото – песок и самородочки, в других алмазы. Эти мешочки, завернув в целлофан, и подхватил Афанасий, потащил к машине, и только тут почувствовал, что кровь хлещет из раны.
Какой-то тряпкой он долго пытался сделать повязку. Весь в грязи, в крови, он повторял про себя, что всё будет тип-топ, что всё пустяки, и нужно лишь быстрее смотаться с этого чудесного «пиратского» места. Кровь остановилась сама собой, Афанасий побросал мешочки на переднее сиденье и сел в машину.
Почти мгновенно в его голове родился план: ехать с таким грузом в город нельзя, вдруг остановят, нужно все перепрятать, уже темно, лучше это сделать у водоема.
Так он и сделал. Несмотря на темень, ушел подальше от пруда в лес и закопал добычу, припорошил листвой следы и настрогал на деревьях маленькие отметины. У водоема отмылся, покурил, борясь с желанием пересчитать содержимое двух пачек, что оставил при себе.
Он уже перестал бояться, налился эдакой значимостью, почувствовал себя содержательным и достойным всего, что сумел совершить в этот вечер.
Он вспомнил, о забытых у ямы фонарике и инструментах, да и в принципе, решил забрать бумаги, что лежали в сундуке – может, они ценные – чего им пропадать.
Ему почему-то казалось, что за сундуком никто никогда не вернется – будто он действительно открыл клад каких-нибудь давно повешенных на реях пиратов.
Совершенно открыто он притормозил у ямы, перегрузил в салон бумаги и футляры и стал засыпать пустой сундук землей. На это ушло не так уж много времени, и скоро он уже выбирался на большую дорогу.
Подъехал он к повороту в тот момент, когда сюда же подкатил черный «мерседес» с тонированными стеклами. Афанасий еще подождал, когда тот проскочит, но «мерседес» притормозил и обозначил правый поворот.
«Вот те на! – обожгло Афанасия. – Неужели они?!»
«Мерседес» был чёрен и казался пустым. Афанасий нажал на газ и быстро выскочил на асфальт. «Гони!» – закричал ему животный страх, и правая нога до предела вдавила педаль.
В зеркальце он увидел, как «мерседес» скатился с шоссе и провалился во мглу.
Нужно было срочно свернуть, совершенно понятно, что его спокойно догонят, когда обнаружат, что клад был вырыт. Увидят следы от машины, комья земли…
«А где фонарик?! А я же не подобрал выпавшие пачки! Ах, придурок! А где топор?! Они могли запомнить номер машины!»
Афанасию стало плохо, в груди так сдавило, что он физически ощутил, как от этого давления вот-вот – и лопнет сердце.
Спасти его мог только перекресток. В Подмосковье столько дорог, а здесь как назло ни одной. Да еще колымага еле тащится и не дай бог развалится от перегрузки. Афанасий выжал все, что мог.
Ну, вот и развилка. Он сходу ушел вправо, перескочил мост и скоро выехал в какой-то «спальный» район, где влился в поток машин, покружил вокруг домов и сориентировавшись стал пробираться к дому.
Развилка его спасла. Потому как через минуты три после Афанасия через нее со страшной скоростью пронесся черный «мерседес» – словно голодный хищник он мчался на Москву за своей упущенной добычей.
