Я видел, как целится Сержант, как глухой мальчик с огнем и железом
во рту –
лицом в асфальт,
атласом костей и открытых клапанов.
Воздух. Это в воздухе что-то требует нас.
Земля застыла.
Часовые едят бутерброды с огурцами.
В этот первый день
солдаты осматривают уши барменов, бухгалтеров, солдат –
тишина творит злые шутки с солдатами.
Они вырывают жену Горы из постели словно дверь автобуса.
Наблюдай этот миг
– конвульсию его –
Тело мальчика лежит на асфальте как скрепка.
Тело мальчика лежит на асфальте
как тело мальчика.
Я прикасаюсь к стенам, чувствую пульс дома, и
таращусь вверх, бессловесный, и не знаю, зачем я живой.
Мы крадемся по городу,
Соня и я,
между театров, садов и кованых ворот.
Будьте бесстрашными, говорим мы, но никто
не бесстрашен в миг, когда звук, которого мы не слышим,
срывает чаек с поверхности воды.
Тело мальчика все еще лежит на площади.
Соня, прижавшись к нему, лежит на бетоне. Ее ребенок спит внутри нее.
Мама Галя приносит Соне подушку. Человек в инвалидной коляске приносит литров пять молока.
Альфонсо лежит рядом с ними на снегу. Одна рука обвивает ее живот. Он кладет другую на землю. Слышит как тормозят машины, хлопают двери, лают собаки. Когда поднимает руку с земли, ничего не слышит.
Позади него на бетоне лежит марионетка, ее рот забивается снегом.
Через сорок минут наступает утро. Солдаты возвращаются на площадь.
Горожане сцепляют руки, становясь в кольцо и в другое кольцо за тем кольцом и еще в одно кольцо, чтобы не допустить солдат к телу мальчика.
Мы смотрим как Соня поднимается (внутри нее ребенок распрямляет ножку). Кто-то дал ей плакат, который она держит высоко над головой: ЛЮДИ ГЛУХИ.
Да, я купил тебе такое свадебное платье, что в него мы помещались оба,
а в такси, по дороге домой,
мы, целуясь, изо рта в рот передавали монету.
Хозяйка квартиры, может, заметила
морось пятнышек на простынях.
Ангелы были бы аккуратней,
но они не занимаются этим.
Я до сих пор могу влезь в твое
белье, жопа у меня
меньше, чем у тебя!
Ты сияешь, гладишь меня
по щеке –
чтоб ты выиграл в лотерею и потратил все на врачей!
Ты на два пальца красивей любой женщины на свете…
Я не поэт, Соня,
я хочу жить в твоих волосах.
Ты схватила меня сзади, я
бежал в душ, и, конечно,
поскользнулся на мокром полу –
Я смотрел как в ду́ше ты светишься,
держа в руке
свои груди –
два маленьких взрыва.
Ты выходишь из душа и целый народ замолкает –
капля шампуня с яйцом и лимоном,
ты пахнешь пчелами,
краткий поцелуй,
Я ничего о тебе не знаю (кроме веснушек, разбрызганных на твоих плечах!),
отчего я взволнован так, будто
одинок.
Я стою на Земле в своей пижаме,
а член торчит –
уже который год
в твоем направлении.
Они открывают огонь
как только женская толпа вбегает под ноздри прожекторов
– да будет у Бога фотография эта –
они тащат тело Пети на прозрачный воздух площади, его голова бьется об ступени. Я
через рубашку жены чувствую форму
нашего дитя.
Солдаты тащат Петю по лестнице, а бездомные псы, тощие как философы,
понимают все и лают, и лают.
Я, уже на мосту, без слов как без камуфляжа, телом
обернув тело беременной жены –
Сегодня
мы не умираем и не умираем,
земля застыла,
вертолет присматривается к моей жене…
Человек
на земле не может показать небу палец,
так как любой человек и без этого –
показанный небу палец.
Солдаты поставили на улицах пункты проверки слуха, к столбам и дверям прибили:
ГЛУХОТА – ЭТО ЗАРАЗНАЯ БОЛЕЗНЬ. В ЦЕЛЯХ ВАШЕЙ СОБСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ВСЕ ГРАЖДАНЕ В МЕСТАХ ЗАРАЖЕНИЯ ОБЯЗАНЫ В ТЕЧЕНИЕ 24 ЧАСОВ СДАТЬСЯ С ПОСЛЕДУЮЩИМ ПОМЕЩЕНИЕМ ПОД КАРАНТИН!
На Центральной Площади Соня и Альфонсо учат знакам. Когда проходит патруль, они садятся на свои руки. Мы видим как Сержант останавливают идущую на рынок женщину, но она его не слышит. Он сажает ее в грузовик. Он останавливает другую. Она не слышит. Он сажает ее в грузовик. Третья указывает на свои уши.
На этих дорогах у нас одна баррикада – глухота.
Я поцеловал женщину,
чьи веснушки
возбуждали соседей.
Родинку на своем плече
она выставляла напоказ
как медаль за отвагу.
Ее дрожащие губы
означали идем в постель.
Ее ручьящиеся волосы посреди
разговора означали
идем в постель.
Я вошел в свою парикмахерскую размышлений…
Да, я украл ее в постель на кресле
своих волосатых рук,
но раскрытые губы
означали кусай мои раскрытые губы.
Под прохладной простыней
лежим… Соня!
Что мы творили.
Пока солдаты топают по ступенькам,
накрашенный ноготь
моей жены скребет
и соскребает
кожу с ее ноги, и под ней
я чувствую твердую кость.
Это вселяет веру.