Спецслужба Императрицы. Альтернативная история

© Илья Тамигин, 2024

ISBN 978-5-0062-5369-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Илья Тамигин

Спецслужба Императрицы
Посвящается моей любви на всю жизнь – жене Наташе

– И настанет царство Истины?

– Настанет, игемо́н, – убеждённо ответил Иешуа.

– Оно никогда не настанет! – вдруг закричал Пилат таким страшным голосом, что Иешуа отшатнулся.

М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита»

От Автора

Эта история выдуманная, но в основу её положены реальные исторические штрихи. Все персонажи, населённые пункты, технологии, а также синий цвет вымышлены. Реальны только любовь, верность долгу, жизнь и смерть. Если кто-нибудь уловит сходство кого-то с кем попало, то пусть радуется, что ему повезло. И ещё: Автор не несёт ответственности за любую идеологию, верования, а также поступки действующих лиц.

Пролог

1885 год.

– Итак, господа присяжные заседатели, каков ваш вердикт?

Старшина присяжных, купец первой гильдии Кондратов, встал и, откашлявшись в кулак, гулко пробасил:

– Невиновен, Ваша Честь.

Подсудимый, коллежский регистратор Весьегонов, расправил сутулые плечи и поправил pince-nez на носу. Оправдали! Вот, товарищи обрадуются! И газеты раструбят о его подвиге на всю Европу! Адвокат – молоде-ец: представил застреленного генерала-жандарма Вебера сущим негодяем, лично издевательски хлеставшим по щекам арестованных борцов с самодержавием! А Геннадия Весьегонова, наоборот, изобразил белым и пушистым человеком, готовым принять мученический венец за свои убеждения и деяния. Короче, избавил скромный почтовый чиновник многострадальную Россию от чудовища в голубом мундире.

Дочь убиенного, Татьяна, сидящая во втором ряду, ахнула: как, невиновен? А свидетели, на глазах у которых этот почтарь стрелял в папу? А пистолет, вырванный из его руки? А признательные показания? Всхлипнув, она сунула дрожащую руку в сумочку и схватила револьвер. Проклятая перчатка зацепилась за что-то, и вытащить пистолет никак не удавалось. Внезапно на её запястье легла крепкая рука. Татьяна оглянулась: её держала сидящая позади неё дама в шляпке с густой вуалью.

– Ni ici, ni maintenant*, – жёстко прошептала дама, – Идите за мной!

*Не здесь и не сейчас – франц.

Татьяна вслед за ней вышла из зала суда. Северный ветер заставил поёжиться и плотнее запахнуть пальто. Дама вскинула руку, и немедленно подкатила карета, запряжённая четверкой буланых. Два лакея, но не в ливреях, а простых сюртуках, хотя и одинаковых, соскочили с запяток. Один открыл дверцу, другой откинул лестницу в три ступеньки.

– Садитесь! – приказала дама.

Таня помедлила: всё было как-то странно. И карета эта… Очень дорогая, но ни герба на дверцах… ничего. И кони – сущие красавцы! Не только в масть подобраны, но и по возрасту совпадают.

Из-под вуали нетерпеливо сверкнули глаза, и Таня вошла в приятно пахнущее новой кожей и дорогими духами нутро экипажа. Дама легко вспрыгнула следом. Карета, мягко покачиваясь на рессорах, покатила в сторону жиденького петербургского заката. Ехали молча, миновали Летний Сад. Голый и унылый из-за облетевших деревьев, он простодушно выпячивал обнажённые прелести статуй античных богов и богинь. Скоро их укроют рогожей на зиму… Таня всё пыталась угадать, кто сидит перед ней: возраст, на вид, лет тридцать пять. Телосложение, скорее, худощавое. Тёмная одежда скромная, но очень дорогая. Руки крупные, с длинными пальцами. Украшений не видно. Кто же это? Лучи низкого солнца, бившие в глаза, усложняли задачу.

Ехали недолго, и вскоре свернули на набережную Мойки, где и остановились во дворе какого-то дома. Швейцар, тоже не в ливрее, а в сюртуке, с поклоном открыл двери, и женщины вошли. Горничная приняла их верхнюю одежду. Незнакомка пошла вперёд, сделав знак следовать за ней. Татьяне становилось всё более интересно!

В комнате, оказавшейся деловым кабинетом, стояли шкапы с книгами и папками для бумаг, а на столе имелся телефонный аппарат! Мебель была конторская, кожаная. На столе уже горели свечи.

Хозяйка села за стол и подняла вуаль. Таня ахнула: перед ней сидела императрица Мария Фёдоровна! Жена императора Александра!

– Я вижу, вы узнали меня, – улыбнулась та, – Значит, представляться не придётся.

Она пристально посмотрела на Таню. Девушка двадцати лет, слегка склонная к полноте. Но лицо волевое, характер твёрдый.

– По моему приказу о вас, милая, навели справки. Вы – Татьяна Михайловна Вебер, единственная дочь покойного Михаила Витальевича. Учитесь в Смольном. Не замужем.

– Да… – прошептала Таня, – Но… зачем?

– Затем! – дёрнула подбородком Мария Фёдоровна, – Или я не видела, как вы схватились за пистолет? Мерзавца Весьегонова оправдали… и он не единственный такой. Множество террористов, триста двадцать за последние восемь лет, если быть точной, были отправлены на каторгу, но почти все умудрились бежать. Они снова представляют угрозу верным слугам государя и ему самому в первую очередь. У меня пятеро детей! Я должна позаботиться об их безопасности… и безопасности моего супруга тоже. Для этого я уничтожу сколько смогу этих стрелков-бомбистов, хотелось бы всех!

– Как?! Убийство?! – потряслась Таня, судорожно сжимая носовой платок.

– Да. Лучшая защита – это нападение. А поскольку бороться с этой мразью законными методами невозможно, то я буду действовать беспощадно, без оглядки на закон. Ибо жизнь государя и благополучие России превыше всего.

– Но… убивать – грех, – пробормотала Таня, – Я хотела стрелять, это верно… от злости и несправедливости, да опомнилась.

Глаза царицы сверкнули. Она встала, подняла десницу и грозно изрекла:

– Мне возмездие и аз воздам! Я, помазанница Божия, беру ваш грех на себя!

Мария Фёдоровна перекрестилась.

– На Страшном Суде отвечу.

У Тани разом пропали все сомнения.

Вошла горничная с кофейником на подносе. Таня отпила пронзительно горького напитка. Голова слегка кружилась.

– Вы мне поможете, – не спросила, а констатировала императрица, – Потому, что мы начнём с Весьегонова.

– Да… я согласна… я помогу вам… – пробормотала Таня.

– А я помогу вам. Я разработаю план мести. Да! Вы стрелять-то умеете?

– Нет…

– Ничего, научитесь. И не только стрелять.

Таня одним глотком допила кофий.

– Весьегонов, да… Но, их слишком много!

Мария Фёдоровна сверкнула глазами:

– Китайцы говорят: путь в тысячу ли начинается с первого шага. Сегодня мы сделали этот шаг. Я подберу людей, настоящих патриотов, пекущихся о благе России. А сейчас идите. Я вас извещу.

Татьяна, нет – Татьяна Михайловна вышла на улицу, отчётливо осознавая, что в её судьбе произошёл поворот. Нет, даже не поворот, а перелом! Она пройдёт путь, указанный государыней, до конца.

На следующий день в дом на Мойке приехал полковник Редриков, заместитель начальника дворцовой полиции. Был он молод, ещё не исполнилось и тридцати, маленького роста, из-за чего носил излишне высокие каблуки и украшал лицо огромными усами, чтобы иметь успех у дам. Являлся очень толковым розыскником! И ещё: принципы имел… гибкие.

Его проводили знакомый нам кабинет. После взаимных приветствий царица предложила полковнику курить и сама закурила.

– Я, Николай Леонидович, хочу организовать… нет, создать новую службу. Называться она будет литерой «Люди», что значит «Ликвидация».

Редриков подобрался. Усы его хищно встопорщились. Выждав паузу, за которой не последовало немедленного продолжения со стороны императрица, он спросил, деликатно понизив голос:

– Ликвидация… кого?

Мария Фёдоровна глубоко затянулась пахитосой и по-мужски выпустила дым через ноздри:

– Бомбистов-террористов. Слишком много этой швали развелось. Суды их оправдывают, каторга им нипочём… Возвращаются и начинают всё с начала. Новая служба имеет задачей выслеживание и устранение тех, кто уже пытался совершать теракты и был оправдан либо бежал с каторги, тех, кто намеревается совершить теракт – ну, находится в стадии подготовки, а также тех, кто занимается распространением вредных идей и идеек. Всякие марксистские кружки… особенно их лидеры. Ну, вы понимаете. Причём, выдёргивать эти сорняки мы с вами будем не только на территории Российской Империи, но и за её пределами. Я иду супротив существующего закона, принимая новый, мой личный закон: антитеррор. Да, да, mon colonel: à la guerre comme à la guerre*! В нас стреляют – и мы стреляем в ответ.

*à la guerre com à la guerre – на войне как на войне – франц.

– Я вас понял, ваше величество! – экспансивно закатил глаза полковник.

Жестом заставив его замолчать, Мария Фёдоровна продолжила:

– Главой сей службы я назначаю вас. Вы по-прежнему останетесь в составе дворцовой полиции, но будете совершенно самостоятельны. Отчитываться будете только передо мной. Ваша первейшая задача – подобрать достаточное количество людей, которые будут служить только вам: сыщиков и исполнителей. Только вольнонаёмных, не связанных присягой служивых. Жалованье им назначьте очень высокое. Своё жалованье определите сами.

Тут царица слегка улыбнулась, ибо была в курсе долгов полковника.

– Сроку вам даю две недели. Да, пользоваться информацией из других источников не возбраняется. Но черпать из Охранного отделения или Жандармского надобно будет очень осторожно.

Разговор, продолжавшийся, таким образом, совсем недолго, закончился. Заверив государыню, что всё устроит незамедлительно и в лучшем виде, Николай Леонидович поцеловал протянутую руку в душистой перчатке и покинул кабинет. Голова у него шла кругом!

«Прямо, как у сочинителя Дюма-отца в „Трёх Мушкетёрах“! Служба Королевы! Секретная!»

Глава первая

Поёживаясь от октябрьского холодка, Татьяна, прищурив правый глаз, целилась. Рука дрожала, и никак не удавалось совместить мушку с прорезью прицела. Раз за разом девушка посылала пули в мишень – картонную коробку, закреплённую на корявом стволе высохшей яблони. Получалось плохо: из десяти выстрелов в цель попасть удалось только дважды. С расстояния двадцати шагов, да!

Отставной унтер Ковальчук вздохнул и подковылял на деревянной ноге.

– Дайте-ка машинку, барышня!

Перезарядив дерринджер*, он прищурился и выпустил пули в мишень так быстро, что звук их слился в один.

*дерринджер – небольшой двухствольный пистолет.

Снова перезарядив, он протянул пистолет Татьяне:

– Вы, барышня, не цельтесь. Говорю же: как быдто пальчиком показали – и сразу стреляйте. Раз, да другой. Только не дёргайте.

Татьяна послушалась.

«Вот оно, чёрное сердце убийцы!» – с пафосом представила она, чтобы пробудить в себе злость, показывая на мишень стволом, как пальцем, и сразу же спуская курок.

Бах-бах! В шляпной картонке появились две новых дырки!

– Вот, это дело! – обрадовано воскликнул Ковальчук, – А ну, ещё разочек!

Перезарядив американский аппарат уже самостоятельно, Татьяна снова вскинула руку: одна пуля в центр, другая чуть левее. Хорошо!

Она тренировалась в этом неизвестно чьём заброшенном саду уже неделю. Письмо с инструкциями, куда и когда явиться, было доставлено посыльным. Ни обратного адреса, ни подписи не было, но Таня угадала, от кого послание: оно пахло знакомыми духами.

В саду её встретил Остап Ковальчук и предложил практиковаться в стрельбе под его руководством. Дерринджер сначала вызвал некоторые сомнения своей необычностью.

– Не извольте беспокоиться, барышня, машинка надёжная, целкая. Опять же, лёгкая, прикладистая. Для скрытного ношения удобственна. И убойная сила большая: вона, стволы-то каки: ваш даже пальчик просунуть можно. Из такой президента мериканьского застрелили!

Таня прониклась и начала тренироваться. И вот сегодня стало получаться уверенно!

Ещё через неделю она снова получила письмо с приглашением – нет, приказом явиться на Мойку.

– Вы хорошо выучились стрельбе, – одобрительно кивнула Мария Фёдоровна, – Хотите ли по-прежнему отомстить за отца?

– Да! – вскинула подбородок Таня.

– Это будет началом нашей очистительной миссии. Отбросьте сомнения, милая. Nous avons pris sur nous de nettoyer cette merde *, и обратного пути нет.

*мы взялись убирать это говно – франц.

Таня слегка запунцовела от крепкого выражения государыни, хотя бы и произнесенного по-французски, но кивнула.

– А план наш будет такой…

Геннадий Весьегонов обедал всегда в одном и том же трактире «Самарканд», что близ Пяти Углов. Во-первых, близко от службы, во-вторых, вкусно и недорого, в-третьих – там собирались товарищи по борьбе с самодержавием. Конечно, в трактире они на щекотливые темы не беседовали, но сговаривались о тайных сходках или на частной квартире, или, для отвода глаз, в публичном доме. Последний месяц Геннадий ходил у них в героях: ещё бы! Застрелил цепного пса царя, жандарма-генерала на глазах восьми свидетелей, сковырнув, таким образом, ещё один столп самодержавия! И суд оправдал!

Вот и сейчас, во вторник 20 октября, Геннадий, стряхивая дождевую воду с шинели и фуражки, вошёл в зал и отыскал взглядом товарищей: Колобова и Долгова, уже расположившихся за столом.

Подбежал половой.

– Чего изволите-с?

– А принеси-ка нам, братец, селянку по-московски, голубцы…

– Я голубцы не буду, – быстро сказал Колобов, вечно питавшийся за чужой счёт.

– А что ты хочешь?

– Котлеты по-киевски!

– Ладно! Значит, два раза голубцы и один раз котлеты по-киевски! Ну, и водочки.

– На сладкое што? – безразлично поинтересовался половой.

– А что сегодня есть?

– Мороженое с ягодами засахарёнными, а боле ничего.

– Зачем тогда спрашивал?

– А положено так: или вы сладкое захочете, или ничего не захочете!

– Ну, ты мудрец! Тащи мороженное!

Вскоре перед пирующими появилась водка в графинчике и тарелка с солёными огурцами. Выпили по первой, дружно хрустнули огурцами.

– Хороший засол! – покрутил головой Долгов, – С хренком!

И в этот момент к столу подошла старушка-побирушка в дырявом шушуне и стоптанных опорках. Не успел Весьегонов открыть рот, чтобы шугануть её, как из-под рубища появился пистолет и уставился двумя чёрными дырами прямо в душу, родив в ней ледяной холод ужаса. Геннадий обмер, а дырки расцвели огненными цветками и громко рявкнули два раза. Одна пуля пробила самую середину груди, вторая попала в рот, выбив два верхних зуба.

– Ай! – завопил от ужаса Долгов.

Колобов же молчал: его забрызгало кровью, и он изо всех сил боролся с рвотой.

Поднялась суматоха. Через минуту хозяин всё-таки выскочил за порог, но не увидел ничего, кроме извозчика, не спеша удаляющегося в сторону Невского, а в коляске у него – молодую даму в богатой ротонде. Вернувшись, спосылал за полицией.

Полчаса спустя приехал следователь с командой. Опросив немногочисленных свидетелей, в том числе и Колобова с Долговым, внятных ответов следователю получить не удалось – все были слишком ошарашены и напуганы произошедшим. Даже описать старуху никто вразумительно не смог: нищенка – и нищенка. Но одна деталь служивого заинтересовала: на столе лежала фотографическая карточка-открытка с изображением статуи богини Немезиды. Крылья, меч…

– Откуда это? – тряхнул он за шиворот Колобова.

– Н-не знаю… Сначала не было…

– С какого начала?!

– К-когда выстрелы… Потом появилась.

И следователь заключил, что у старухи был сообщник. Или сообщница, подбросившая фотокарточку позже. Но почему? Непонятно!

Так, в октябре 1885-го года в Российской Империи возник и начал распространяться антитеррор.

Назавтра полковник Редриков встретился с Марией Фёдоровной. Получив приглашение сесть, он разгладил усы и раскрыл принесенную с собой папку.

– Вот, ваше величество, извольте: небольшой отчёт о большой проделанной работе. Во-первых, люди найдены, хотя пока и немного. Как говорится: лиха беда начало. Сыщики, или, как их называют англичане, detectives. Восемнадцать человек, список прилагается. Нанят также… э-э… вспомогательный персонал: гримёры, костюмеры, возницы. Есть и оружейник, он же instructeur* по стрельбе. Веду переговоры с неким аптекарем, способным делать взрывчатку и бомбы… но…

*instructeur – инструктор, франц.

– Но что? – подняла бровь царица, – Вы в нём сомневаетесь?

– Не то, чтобы сомневаюсь… но он еврей, – нехотя промолвил полковник.

Мария Фёдоровна хмыкнула:

– А вы что, антисемит?

Редриков совсем смутился:

– Не антисемит я! Просто доверия к евреям не испытываю. Ну, так приучен! Понимаю, что неправ, но ничего поделать с собой не могу.

– Ну, это вы зря! Среди них, как и среди любых прочих наций, есть и герои, и подлецы. Возьмите, хоть, Гриневицкого: на смерть пошёл, но сделал, как задумано. Это ли не надёжность?

(Гриневицкий – убийца Александра II. Во время покушения был тяжело ранен собственной бомбой. Скончался в тот же день. Прим. Автора)

Полковник вытаращил глаза:

– Но он же…

– Да, враг. Но сути дела это же не меняет? Характер-то, всё равно стальной! И верность делу тоже.

Смущённо кашлянув, Николай Леонидович попросил разрешения закурить. Получив оное, с наслаждением выпустил дым и продолжил:

– Подобраны подходящие для нас конспиративные квартиры, инвентарь и мебель. Восемь офицеров моего отдела выразили горячее желание служить вашему величеству. Лично беседовал с каждым, за всех ручаюсь.

– Конечно, одному вам не справиться, – кивнула Мария Фёдоровна, прикуривая от свечи.

Полковник подосадовал про себя, что не удосужился успеть поднести даме спичку.

– Но есть одно большое «Но», ваше величество: у нас нет исполнителей. Татьяна Михайловна отлично справилась, возможно продолжение с её стороны, в чём я, впрочем, не очень уверен, но её одной мало! И где исполнителей взять… – тут он развёл руками.

Внезапно на лице начальника службы «Л» мелькнула тень усмешки.

– Что, есть идеи? – заинтересовалась хозяйка кабинета.

– Да нет… так, вспомнил анекдотец в тему…

– А ну, расскажите!

Редриков покраснел:

– Но… он неприличный!

– Ничего, рассказывайте. Мне можно.

И полковник, запинаясь, начал:

– Заходит солдат в трактир и спрашивает хозяйку: чем кормить будешь? А та отвечает: ой, на первое-то шти, а на второе хоть сама ложись! А солдатик и говорит: отставить первое! Два вторых давай!

Царица хохотала, а Редриков сгорал от стыда:

«Сказал бы мне кто, что я такие глупости самой государыне расскажу – в рожу бы плюнул!»

Отсмеявшись, Мария Фёдоровна предложила:

– Попробуйте поискать исполнителей среди обиженных. Ну, у кого, как у мадемуазель Вебер, неотмщённый отец или брат… Ну, и наёмники. В смысле, попытайтесь нанять за вознаграждение.

– Уголовников, разве… – с сомнением протянул полковник.

– Ну, уголовники, ну, и что? Цель оправдывает средства!

Во время расставания Мария Фёдоровна посоветовала:

– Не называйте меня наедине «ваше величество». Достаточно просто «мадам».

– Есть называть вас достаточно просто «мадам», ваше величество!

Через восемь дней поручик Сонцев-Засекин доложил, что установлен контакт с неким Георгием Шония, грузином, у которого в результате покушения на тифлисского градоначальника полтора года назад погиб старший брат, служивший в охране. Бросивший бомбу террорист был пойман, осуждён к бессрочной каторге, но бежал. В настоящий момент негодяй-анархист Полтаев находился в Пскове. Георгий же приехал в Санкт-Петербург поучиться механике, ибо был мастером на все руки и мечтал строить летательные аппараты, вдохновившись чертежами Леонардо да Винчи.

– Что ж, прощупай его хорошенько. Чем дышит, горит ли местью… Горцы, они в этом отношении першпективные. Действуй, Леонард Палыч, но осторожно, сразу все наши секреты не открывай, – напутствовал поручика Редриков.

Сонцев-Засекин познакомился с грузином за бильярдом. Нарочно проиграл два раза полусотенную, развивая, таким образом, к себе симпатию. Выпили по рюмке коньяку. Перешли на «Ты». Георгий пришёл в разговорчивое состояние.

– Представляешь, Леонард, у меня в Тифлисе в позапрошлом году брата убили бомбою! Он в охране градоначальника ехал. И его, и градоначальника, и ещё двоих – насмэрть, да! А этого, который бомбу бросил, Полтаева… думаешь, повесили? Нэт! На каторгу отправили. Хотел я за ним в Сибирь ехать, чтоб мстить, да разве найдёшь…

– Да, врагов у государя много, слуг его верных убивают, а заодно и таких, как твой брат… Как, говоришь, звали его?

– Константином.

– Упокой, Господи, душу раба твоего Константина, – поручик налил ещё по рюмке.

Выпили не чокаясь.

– Ух, всех бы этих бомбистов-анархистов поубивал бы! За брата. Ну, и за Государя тоже…

Сонцев-Засекин закурил и вкрадчиво мурлыкнул:

– А я знаю, где он!

– Кто?! – встрепенулся Георгий.

– Полтаев. Он с каторги бежал, теперь в Пскове.

Шония аж подскочил:

– Ай, спасибо тебе, Леонард! Теперь никуда не денется! Псков-то, рядом, не то, что Сибирь! Весь город перерою, но найду и башку отрежу!

Он на треть вытащил из ножен кинжал и со стуком кинул его обратно.

– Значит, хочешь отомстить за брата, Георгий? – напрямик спросил поручик, выступающий инкогнито.

– Вах! Канечно! Зубами порву, господин офицер!

– Это откуда ты взял, что я офицер? – нахмурился служивый, на встречу пришедший в штатском платье.

Горец рассмеялся:

– Э, когда ходишь, правой рукой отмахиваешь, а левую к бедру прижимаешь, чтоб саблю держать, хоть её там и нету! Да и кадетский корпус на лице написан!

Оставив это замечание без комментариев, расшифрованный поручик перешёл в осторожное наступление:

– Кроме твоего брата за многих хороших безвинно убиенных людей надо отомстить.

– Это точно!

Поручик, уверившись, что настрой у грузина правильный, зашёл с козырного туза:

– Своего врага убьёшь. А государевых врагов сможешь?

– Смогу! – твёрдо заявил Шония, – Но сначала – Полтаев!

Редриков разработал план и показал его Марии Фёдоровне.

– План хорош, – согласилась она, – Людей задействовано немного, пути отступления выстроены грамотно. Да вы сами отлично справились, Николай Леонидович! Я вам, вроде, и не нужна.

– Дело новое… э-э… мадам, ответственное. Вот и решил представить для одобрения.

– А, понятно!

И на первый лист плана легла резолюция синим карандашом:

«Одобряю. М. Ɵ.»

Ещё через три дня штабс-капитан Петровский, отрастив недельную щетину и надев розовую шёлковую рубаху, в ночлежке на Сенной осторожно поинтересовался специалистами по мокрым делам. Ему повезло: не только остался жив и невредим, но и свёл знакомство с Сенькой Круглым, признанным авторитетом в делах, где свидетели были крайне нежелательны, а посему от них приходилось усердно избавляться.

Замаскированный под солидного удачливого вора, штабс-капитан сидел за столом в полуподвале, потягивая пиво, когда к нему подсел щуплый, соплёй перешибёшь, индивидуум.

– Это ты, мужик, меня спрашивал? Я Круглый.

Обозванный «мужиком» дворянин Петровский поперхнулся пивом. Присмотрелся: «Круглый» выглядел отнюдь не круглым. Надо же, как кличка с внешностью не гармонирует!

– Есть дело, – солидно промолвил засланец в мир криминала, – Один… чудак мешает сильно.

– Это, кому это? – шевельнулся Круглый.

– Нам, деловым.

– Кто таков?

– Он-то?

– Ты-то! Обзовись!

– Ангел, – назвался Петровский и напрягся.

Вор по кличке «Ангел» умер на каторге в Акатуе в прошлом году. Был он, кстати, не питерским, а варшавским.

– А-а… Ты, значит, здесь теперя? – успокоено выдохнул Круглый и уважительно покосился на капитанские сапоги с новенькими галошами.

– Не твоё дело! – отрезал уже пришедший в себя Петровский, – Сегодня здесь, а завтра там! Ты слушать будешь?

– Да ладно! Сколько?

– Пять кать*.

*Катя – сторублёвка

– Маловато… Давай, восемь?

– Шесть, больше не могу. Обчество не одобрит.

– Хрен с тобой, шесть. Говори кого. И адрес тоже.

И штабс-капитан продиктовал адрес бежавшего с каторги анархиста Сапунова, осужденного за попытку (неудачную, правда) покушения на председателя Верховного Суда Василевского три года назад. Местонахождение беглеца было известно уже более месяца.

– … а ещё у него на шее, вот тут, бородавка с виноградину величиной. Волос вороной, назад зачёсывает. И пенсню носит на шнурке!

– Всё?

– Всё! Вот аванец, тройка.

В руку Круглого легла пачка трёшек.

– Не тяни.

– Не боись, сопли жевать не буду. Прощевай, Ангел. Послезавтрева приходи, тогда и расчёт.

– Почекай! На месте вот это оставишь!

На стол легла открытка с Немезидой.

– Это зачем это?

– Это знак.

– А-а!

В пятницу Сапунова нашли с аккуратно проломленной кистенём головой. В субботу Круглый встретился в ночлежке с «Ангелом», чтобы получить остаток денег. Петровский уже знал из газет, что на трупе анархиста нашли карточку с Немезидой. Достав из-за голенища пачку банкнот, протянул её исполнителю:

– Вот, три куска.

Круглый взял, пересчитал засаленные трёшки. На его лице расцвела довольная улыбка.

– Ты, это… Обращайся, если что.

– Всенепременно!

Сонцев-Засекин (в штатском) с двумя агентами (тоже в штатском) приехал в Псков вместе с Георгием. Не как-нибудь приехали, а с комфортом, по чугунке! В конце ноября на санях было бы прохладноватенько. На вокзале их встретил агент Волбин, осуществлявший слежку за объектом. По дороге к дому, где жил Полтаев с двумя товарищами, тоже, кстати, анархистами, поручика одолевали сомнения. Слишком уж заметен был Георгий в своей черкеске и папахе! В случае переполоха как его прикрывать? Так и казалось, что все прохожие пялятся на него… В ответ на намёки, что неплохо бы переодеться в цивильное, грузин заносчиво ответил:

– Если бы я шёл не месть вершить, а барана рэзать, то фартук бы надел, да!

Идти от вокзала было довольно далеко, на Сырую слободу, сиречь, восточную окраину города. Кривоватая улочка, на которой стоял нужный дом, была засыпана недавно выпавшим снегом. Совершенно нетронутым! Ни единого следа, даже кошка не гуляла. Поручик приуныл. До темноты было ещё более часу, до поезда на Санкт-Петербург – четыре часа. В случае чего где прятаться? Следов-то не скроешь!

Георгий же сомнениями не мучился.

– Так, который дом? – деловито спросил он.

– Вон тот, четвёртый по правой руке, – показал агент Волбин.

Дом был двухэтажный, первый этаж каменный, второй – бревенчатый. Пять окошек на каждом. Ворота открыты.

– Ждите здесь, – приказал Георгий, – А я пошёл.

– А револьвер? – дёрнулся Сонцев-Засекин, – Возьми!

– Э, зачем револьвер? Кинжал!

И мститель скрылся во дворе, оставив отчётливую цепочку следов. Не было его минут десять. Затем он вышел и кивнул:

– Всё, слушай! Поехали домой, Леонард!

Все, слегка ошарашенные такой будничностью произошедшего, потопали за ним.

– Как прошло? – поинтересовался поручик уже в вокзальном ресторане, когда ждали заказанное.

– Ну, как? Захожу, баба какая-то в сенях навстречу. Я её спрашиваю: Григорий Полтаев здесь живёт? А она: оне во втором етаже квартируют. Поднялся, постучал. Открыл не Полтаев, другой какой-то. Я говорю: письмо из Тифлиса привёз Григорию и посылку. Он меня впустил и пошёл Гришку звать. Вышел Полтаев, а я его по горлу кинжалом: чик! И объясняю: это тебе за брата Константина! Он упал. Кровища булькает, что Кура весной! На шум тот, другой выскочил. Ну, я и его. Тоже, ведь, анархист.

– И всё?!

– И всё. Повернулся и пошёл оттуда.

– А карточку оставил, не забыл?

– Оставил, прямо на живот Гришке положил.

В кабинете полицеймейстера Санкт-Петербурга фон Клюге было накурено, хоть топор вешай. Конрад Карлович любил курить и не выпускал сигару изо рта, особенно, когда нервничал. А сегодня утро выдалось нервное: прямо у входа в присутствие к нему подскочил какой-то тип в тужурке, картузе и кашнэ и, заорав «Долой самодержавие!», выстрелил в упор. Прострелил борт шинели, но тела не задел, и неповреждённый Конрад Карлович ударом в ухо свалил покусителя наземь. Подскочивший городовой скрутил гада и уволок в узилище. Это ли не повод для переживаний?

– К вам господин Золотов, ваше превосходительство, – просунулся в кабинет секретарь.

– Пусть войдёт! – буркнул фон Клюге, и в кабинет вошёл помощник полицмейстера.

Хозяин хмуро кивнул ему на кресло для посетителей:

– Садитесь, Владимир Константиныч.

– Примите мои уверения в искреннем к вам сочувствии!

– А, ерунда! – махнул рукой главный полицейский, слегка рисуясь, – Наша служба, сударь мой, и опасна и трудна! Шинель жалко, только второй раз надел. Вот, заштопать отдал…

Отец-командир был по-немецки слегка скуповат. Вздохнув, предложил:

– Да вы рассказывайте!

– Курить у вас можно, Конрад Карлович? – осведомился подчинённый, доставая портсигар.

– Не можно, а нужно!

Закурив, Золотов приступил к делу:

– Двадцатого октября в трактире «Самарканд» на Пяти Углах совершено дерзкое убийство на глазах многочисленных свидетелей. Застрелен в упор коллежский регистратор Весьегонов, чиновник почтового ведомства. Стреляла старуха-нищенка, но сразу же исчезла, как в воздухе растворилась. Ведётся розыск, но результатов пока нет. Далее: одиннадцатого ноября найден с проломленной головой у порога собственного жилища в Елонинском переулке некто Сапунов, лицо без определённых занятий. Как удалось выяснить, беглый каторжник. При нём не найдено ни денег, ни ценностей, ни часов, сняты калоши и пальто. Ограбление, да. Ещё в Пскове девятнадцатого ноября у себя на квартире убиты двое: Тихонов и Полтаев. Они жили втроём, но третьего сожителя, Прухина, в тот день не было дома. У обоих перерезано горло, едва не обезглавлены. Деньги и ценности не тронуты. Тихонов – работник мебельной артели, помощник мастера, Полтаев же – бежавший с каторги преступник, проживавший без вида. Свидетельница, мещанка Анисья Столбова, показала, что незадолго до того, как ей на голову полилась со второго этажа кровь, она видела незнакомого усатого человека в черкеске и папахе, спросившего у неё, где найти Полтаева.

– И что? Какую вы видите между этими убийствами связь? – пожал плечами фон Клюге, – Два случая, вообще, в Пскове…

Золотов прищурился сквозь завесу дыма:

– А связь очень интересная, Конрад Карлович: везде обнаружена фотографическая карточка. Почтовая открытка, изображающая статую Немезиды.

– И в Пскове тоже?

– Да.

– Странно… Как будто кто-то намекает на месть?

– Вот и я так думаю.

Полицеймейстер побарабанил пальцами по столешнице.

– Что Сыскное? Вы с Путилиным говорили?

– Говорил. Он тоже озадачен донельзя. Будет искать связь между жертвами. Тогда, говорит, возможно, что-нибудь, да прояснится.

Сонцев-Засекин потёр подбородок, прикидывая, как бы поделикатнее приступить к делу. Решил не заморачиваться, а атаковать в лоб. Всяко лучше, чем бегать вокруг куста, как говорят англичане! Да, и не дипломат он, а простой офицер. Впрочем, Георгий тоже не слишком сложный.

– Послушай, Георгий: тебе в Санкт-Петербурге нужно будет жить достаточно долго. За учёбу платить, за квартиру, кушать, одеваться, то, да сё… Поступай к нам на службу!

На лице грузина проявились неприязнь и сомнение.

– Это куда? В жандармы, да? Или в полицию?

– Нет! Мы – специальная секретная служба по борьбе с терроризмом.