Loe raamatut: «Индульгенции», lehekülg 15
Кирилл
…но не смог забрать машину из этого чертова сервиса, и теперь бегаю весь день, как в задницу ужаленный.
Константинов выходит, наконец, в коридор, и это мой единственный на сегодня шанс отловить его.
– Евгений Андреич, Можно к Вам на минутку? – зная, как он любит официоз, напрашиваюсь я.
– Ну, попробуй, – ухмыляется Константинов и оставляет дверь своего кабинета открытой.
– Что с файлом, который я просил приобщить?
– Пока рассматривают. Там что-то по технике. Решение экспертизы будет к четвергу. У судьи и узнаешь
– То есть, ничего?
– Всякое может быть.
Константинов, узнаю. Сдержанный, кабинетно-пиджачный номенклатурный ублюдок. Не проронит ни единого лишнего слова, а все, что скажет, окажется пустым звуком.
– К тебе напрямую поступали улики? Я знаю, что Сафронов наверняка все решил. Мне уже звонили, дважды. Но у мужика ребенок умер, жена с ума сходит, здесь надо разобраться.
– И в чем конкретно дело?
– Сделка. Условный срок. Что угодно, что помирит тебя, меня и Сафронова.
– Как знать.
– Послушай, Женя…
– Мы с тобой на одном поле не срали, Кирюша. Ты много себе позволяешь для вчерашнего гражданского адвоката с армией и проваленной секцией бокса за плечами. Ничего не решено. С моей подачи суд уже подал запись на экспертизу. А мог и не подавать – файл, который даже просмотреть нельзя, – за явной незначительностью. Я не препятствую работе защиты, а действую в рамках правового поля. А вот ты одним фактом своего присутствия здесь уже пытаешься давить на следствие. Это совсем не хорошо.
– Хм. Я консультируюсь…
– Да нет, это совсем не так называется. Я проверю, нет ли еще каких улик, и тогда свяжусь с вами. С тобой и с женой обвиняемого, раз она в поверенных. И с потерпевшей стороной, кстати – она тоже есть, если ты не забыл. Это все?
– Пожалуй, да.
– Всего хорошего, Кирилл.
Я подхожу к метро, докуривая одноразовый вейп. События последних дней окончательно добили меня. Но только сегодня, после разговора с Константиновым я ощутил потрясающее облегчение от понимания того, что я сделал все, что от меня зависело. Даже больше. Я не знаю, кто и что хотел мне прислать, и как в этом замешана Анна. Возможно, все это бред и блеф. Это изначально было проигранное дело, но Анна так умоляла меня помочь и настолько нуждалась в поддержке, что я просто обязан был что-то предпринять. Но теперь с меня хватит. Я могу даже не брать денег у Адама после того, как объясню всю суть ситуации. Мне просто нужно отдохнуть. И я уже даже знаю, куда улечу через неделю, когда закрою последнее из заседаний на этот месяц. Иначе зима меня доканает.
Сломаться морально и отказаться от этой защиты – однозначно лучше, чем сломаться физически после третьего предупреждения.
В вагоне метро мое внимание приковывает к себе потрясающая девушка. Я довольно редко езжу общественным транспортом и скорее принадлежу к тем, кто насмехается над неудачниками, знакомящимися в метро. Но с этой девушкой что-то не так. Она словно вырезана из другой картинки и вставлена в этот вагон. На ней желтое платье и поверх него – меховой жилет. У нее шикарная фигура, выразительная грудь и идеальные ноги. И, черт возьми, эта родинка на ее безупречном, миловидном лице – я чувствую, как мое сердце трясется в панике от того, что я могу даже не попытаться и никогда не прикоснусь к ней. Но это явно одна из девиц, к которым так просто не подойти. Но какого черта? Если сегодня я снова не решусь хоть что-то наладить в своей жизни, то какой из меня мужик?
Девять из десяти, что она меня пошлет в самом начале. Но вот я подсаживаюсь, и вот я уже знаю, что ее зовут Алена, а она знает, как зовут меня. И я не слышу презрения или желания послать в ее голосе. Что-то тут не так.
– Вы так прекрасны, но так печальны. Почему это?
– Меня подвел близкий человек, – вздыхает она. – И вообще, трудное время. Вот я решила Вам поплакаться. Вы не против?
– Я как раз специализируюсь на решении проблем путем выслушивания.
Господи ты боже, удочка заброшена, и поплавок уже дергается. Ну, есть же еще место в жизни для безумства?
– И надолго Вас хватает?
– Смотря, на какой теме мы сейчас.
Она смеется и слегка краснеет. Я думал, так бывает только в романтическом кино. Но я просто взял и попробовал. И это сработало.
– Угостите даму кофе?
– Только об этом и мечтаю. Кстати, а Вы бывали на Крите?
…
Константинов
…потому что я долго не мог прекратить смеяться после визита едва не расплакавшегося прямо здесь Кирилла. Я звоню тому странному пареньку еще раз, чтобы уточнить ставки. Нужно разложить все по полочкам, чтобы каждый в моем окружении выполнял свою задачу. Все должно быть прекрасно – и дело, и приговор. И я обеспечиваю себя душевным спокойствием – это обязательное условие каждого дела.
Моим долгом было, по крайней мере, спросить этого несчастного мужика, есть ли у него воля к свободе. Дать ему шанс. Он отказался. И это очистило мою совесть, чтобы спокойно реализовывать другие договоренности. На самом деле, ничего бы не поменялось, но так просто легче. Многие вещи делаются за деньги, но для того, чтобы совершить некоторые из них, нужно еще и слово. Иногда это слово, записанное с помощью встроенного в телефон диктофона. Ведь любые отношения должны оставаться в рамках правового поля. Иначе нам не выжить. Нам, людям тонкого склада ума.
Заседание назначено на середину февраля. И к этому времени мы все будем готовы. Каждый примет свою участь, что уж там лицемерить, да и…
Леша
…все это похоже на комедию абсурда, так я скажу. Кирилл просто разводит руками. Он предлагал приобщить какую-то запись, но сейчас судья сообщает, что по результатам экспертизы этого сделать нельзя.
– А что там вообще было-то? – шепотом спрашиваю Кирилла, но тот снова просто разводит руками.
Анна что-то лепечет, обращая на себя внимание всего зала. Судья переспрашивает, что там у нее на уме, и она несет какую-то несвязную чушь про то, что видела или не видела – я не понимаю до конца. Кирилл встает и просит ее успокоиться, но она кричит, что это все из-за него, и ее придерживает ее двоюродная сестра, пришедшая вроде как ее поддержать. Тем не менее, Анна вырывается и пытается убежать из зала суда, но не доходя несколько шагов до пристава, дежурящего у двери, падает в обморок.
– Объявляется перерыв, – громогласно заявляет судья.
Кирилл убегает, чтобы помочь поднять Анну.
– Редкостная ты дура, Аня, – качаю я головой.
Конечно же, я сам виноват во многом, но вот с уликами – история совсем мутная. Я не знаю, кому еще верить, и создается такое ощущение, что уже некому. Только один мой кореш, узнавший про мою беду и согласившийся оплатить все расходы, вызывает у меня доверие. Но проблема в том, что адвокат, которому эти деньги предполагается платить, перестал подавать признаки жизни. Правда, он как-то хитро договорился насчет охранника, которому я расколотил хохотальник, но за ту мразь я бы и сесть не поленился.
Короче, суть такая, что надо распланировать ближайшие пару лет на зоне, а для этого…
Антон
…и вот – перед моими глазами – Анна, беспомощно смотрящая на меня, затем обращающаяся вроде как к судье с невнятной просьбой. Она бормочет, что видела эту запись, и я сохраняю ледяное спокойствие внешне, но такой же ледяной душ падает на мою спину. Если она покажет на меня пальцем, то я окажусь в еще большем проигрыше. Константинов не заявил никаких вновь обнаруженных улик и как только объявили перерыв, куда-то исчез – словно его и не было.
Родственница Анны помогает усадить ее и требует нашатыря, а затем атакует Кирилла, ставшего для меня за какие-то несколько минут темной лошадкой, если не серым кардиналом этого процесса.
– Что нам делать дальше?
– Я думаю, можно готовить апелляцию, – потирая висок, отвечает Кирилл. – Другого выхода не вижу. Но мы должны дождаться приговора. И вообще – дождаться, не появятся ли улики у обвинения.
– Какие улики? – лепечет очнувшаяся и уже внимательно слушающая речь Кирилла Анна.
– Бог его знает, – пожимает тот плечами.
Я хотел бы прямо поговорить с ним, но не могу. Любая связь с этим делом – пропасть для меня в будущем. И почему на «газель» вскочила именно Настя Сафронова? Неужто, какой-нибудь гопницы было не найти?
Да и какой смысл мне что-то объяснять адвокатишке? Что-то пошло не так с загрузкой файла, и Кирилл получил нечитаемый огрызок, а копии у меня на руках не оставалось, поскольку лишние улики на моем макбуке мне были ни к чему. Долбанная «Рамблер-почта» не годится даже для одноразовых отправок. И это лишь первая версия произошедшего. А вот вторая куда как интереснее. В каком-то плане, слова Константинова оказались пророческими. Урод, судя по всему, кинул меня – это почти наверняка. Но он намекал и на нечистых на руку адвокатов. И не факт, что дело не в работе этого Кирилла. Подсказать сейчас что-либо Анне в плане общения с адвокатом – тоже не вариант. Я тереблю похолодевшими пальцами пропуск журналиста и быстро покидаю зал заседания, на ходу вызывая такси с уточнением «довезти с ветерком».
Меня пугает то, что искривленное испуганное лицо Ани застряло где-то у меня на подкорке. Меня раздражал даже случайный взгляд на нее, а теперь она смотрит на меня изнутри. И от этого нужно куда-то быстро деться. Я делаю дозу припасенного в маленьком кармашке джинсов порошка – так тихо, как только могу, – но водитель явно замечает это, и когда я поднимаю глаза с расширенными зрачками, он расстроено качает головой – я вижу это в зеркале заднего вида.
– Не рассыпал, надеюсь? – угрюмо бормочет таксист.
– Нет, – мотаю головой явно слишком быстро, но лишь потому, что мне сейчас все нужно делать быстро. – Нет, ничего. Все в норме.
– Ты не в норме.
– Чушь.
– Как знаешь, – пожимает плечами.
– Двойной тариф, если ты молчишь и ничего не видишь, кроме дороги.
– Не стоит, – усмехается и делает музыку погромче.
Из колонок в салоне «бмв» долбит «Fix Me» – одна из этих чертовых попсовых песен, и под громкий острый лид мне кажется, что моя голова вот-вот взорвется, но это нужно просто пережить. Ее лицо пропало, а именно этого я и хотел добиться. Вот только теперь передо мной с каждым ударом синтезатора мелькают другие лица, и я закрываю глаза и едва не плачу, пока водила пытается вырулить для меня быстрый маршрут.
Когда же достроят этот чертов ЗСД?
Лера берет трубку почти мгновенно.
– Ты дома?
– Да. А что ты хотел?
Сбрасываю и уже через пять минут поднимаюсь на этаж и захожу в его квартиру. Все еще можно исправить, я уверен. Лера – в своих модных джинсах-колготках, кедах на голую ногу и с выбритым виском. Новая прическа. Явно куда-то собирался ехать.
– Торопишься? – бросаю на ходу, устремляя шаги к макбуку.
– Не очень. Что ты хочешь? – он спрашивает требовательно, но при этом не делает и шага в мою сторону, а только холодно взирает на то, как я уже копаюсь в его вечно включенном ноутбуке.
И не нахожу там ничего. Папка есть, но именно эта запись из нее удалена.
– Ты это сделал, – хочу спросить его, но само собой получается утверждение.
– Что?
Он подходит поближе, но замирает, как только я вскакиваю из-за ноутбука и слегка вскрикиваю на него.
– Зачем ты это сделал?!
– Не понимаю, о чем ты. Успокойся. Хочешь, я…
– Ты не мог не знать, что это за видео. Ты знал и дочь Сафронова, и его самого.
Держит рот на замке. Исследует языком свои идеальные зубы своим идеальным языком. Идеальный ублюдок.
– Ты все знал. И ты удалил запись теперь, зная, что она нужна мне. Так ведь?
Все еще массирует челюсть языком и молчит.
– Так?! – впервые повышаю голос по-настоящему, и Леру это вырывает из задумчивости.
– Возможно. Ты должен понять…
– Я вас не понимаю. Никого. И не хочу понимать.
Ухожу из квартиры, не закрывая за собой дверь.
– Постой, – пытается докричаться до меня сзади. – Я не мог иначе. Да погоди же ты!
Лифт уезжает раньше, чем Лера догоняет меня. И это спасает его чистенькое идеальное лицо от полного разрушения моими руками.
Удар окаменевшим кулаком в стену лифта. Еще один по зеркалу. Зеркало не бьется. И я все также вижу в нем свое лицо. Отвратительное, монструозное подобие лица. Я крепко зажмуриваюсь и в голос умоляю лифт побыстрее приехать вниз. Все вокруг ватное. Чей-то крик – срывающийся, рефлексирующий, – разрывает воздух в лифте, и на моих щеках проступают слезы отчаяния.
Ах да, это же мой голос. Жалкий немощный голосок несчастного придурка.
Я поверил людям. Продажным тварям. Наивный сукин сын. Просто имбецил. В какой-то момент я вижу, как развязываются ниточки, как все, что казалось мне сокровенным и сложным, упрощается до примитивного, в сравнении с аферами, каждый день творящимися в этой стране, замысла нескольких человек. И меня в этот круг посвященных просто не взяли – как подростка-изгоя в школьную тусовку. Кстати, я как раз и был подростком-изгоем в своей частной школе. Вполне привычно. Но тогда мне это казалось преимуществом.
Я не могу даже быть свидетелем – и не только потому, что не хочу светиться, а потому что мне нечего сказать. Свидетель, который дает показания о том, что он видел доказательства, которых теперь нет и в помине. Смешно. А еще смешнее то, что я только сегодня вспомнил, как связаны Лера и Сафронов. Сафронов спонсировал его прогоревший личный проект, как и бизнес моего папочки. ПиЭмАй выкупило наработки и рассчиталось с долгом Леры – долбанного неудачника. И они с Сафроновым разошлись, как в море корабли. Но Лера явно оказался к месту и ко времени. Как минимум, он удалил последнее доказательство – и, возможно, не бесплатно. Как максимум – стал мальчиком на побегушках, договорившимся для Сафронова с Константиновым. А я во всей этой свистопляске – ничтожество, возомнившее себя господом богом.
Впервые я решил сделать что-то настоящее, а не просто поиграть людьми ради забавы – и все провалил. Хотелось бы плюнуть в рожу Сафронову, но он, конечно, и рядом со зданием суда не проходил. Зачем присутствовать на купленном суде у купленного следователя, если для этого есть купленный адвокат? Да и будь Сафронов здесь, что бы я сделал? Ни черта. Not my own business.
Когда все закончится, я кину в почтовый ящик Анны ту пачку купюр, что была припасена для Константинова. Мало ли, что ей придет на ум после нашего небольшого развлечения.
Да, конечно. Я беспокоюсь только о своей заднице. Я такой же, как вы, ребята, э-хе-хей! Так почему же вы, суки, сделали меня посмешищем перед самим собой и Анной?
И вы молчите. И я вас понимаю. Я возвращаюсь в суд на том же такси, даже успев до завершения перерыва. Водила оказался хорош и получил солидные чаевые.
А я оказался лузером. Спустя пять минут начинается заседание. Анна сидит, не подавая и писка. Леша стоит, глядя прямиком в рот судье. Немая сцена длится несколько секунд, после чего обвинение и защита сходятся в том, что у них больше нет улик и свидетелей. И судьба Леши оказывается решенной, но из-за вынужденной задержки, заседание переносится ориентировочно на следующую неделю – чтобы суд успел зачитать приговор.
После того, как суд огласил решение, я ушел. Не столько из-за того, что не мог больше терпеть это никому больше неведомое унижение, сколько из-за запланированной встречи с Алексом. Нам нужно принять пару важных решений. А потом начать мой настоящий побег. Анна не смотрела в мою сторону ни разу, и меня это даже радовало. Она сообразила за эти несколько дней, что от нее требуется, дабы окончательно не испортить все. Я не думаю, что она окажется такой уж несчастной жертвой – во всяком случае, на пропитание себе заработает. Может, использует нашу с ней практику и станет индивидуалкой. Как вариант.
Из двенадцати колонок аудиосистемы тонкой струйкой звука льется Castle In The Snow, и я не выдерживаю третьего припева и прошу выключить, и таксист безропотно выключает, но становится только хуже. Нытье Кристины застряло у меня в голове, как недавно лицо Анны.
«I can see the sky… It's about to cry…»
И я хотел бы уже сейчас увидеть кривую башню Швехата и сесть в такси до «Вильгельмсхофа», но вижу только отвратительные набережные, безликую имперскую архитектуру, топорные памятники и едкую меланхоличную желчь этого города за стеклом черного «мерседеса», везущего меня…
…и Алекс улыбается и чтобы не проронить чего лишнего, отпивает кофе.
В окне ресторана все тот же дерьмовый март, который оказался едва ли теплее декабря с январем вместе взятых, а я все также не могу никуда отсюда деться. Сегодня настало время принять решение. И Алекс должен рассказать мне, какое решение я принял. Потому что я вынужден ему верить.
– Кажется, я вляпался в дерьмо, – немного нервно замечаю я.
– Так уж и вляпался?
– Ну, конечно, не по уши, – качаю головой, прикидывая цифры. – Но процентов на сорок точно.
– Casus dementis, что поделать, – Алекс выкладывает на стол свой планшет – немного позже начала разговора, из банального этикета.
– Я хотел помочь, честно говоря. Сделать что-то простое, но полезное для простых же людей. А в итоге – просто обгадился в суде и сбежал.
– Ну, знаешь, – Алекс разводит своими длинными пальцами в воздухе, – просто сбежать с суда – это лучше, чем, например, быть скрученным и посаженным в автозак на каком-нибудь дебильном митинге. Здесь все так работает. Это такая страна, Тоха. Все это построено задолго до нас блатными ублюдками, засевшими у реальной власти. Но поддерживаем весь этот блатняк мы сами – тупая толпа. В рамках нашей с тобой жизни уже ничего не изменится, это стихия.
– Я бы не хотел оставаться в толпе.
– Никто и не держит. Ты сделал, что мог. Глубже соваться не следовало.
– Мне просто показалось, что так может быть лучше. Что я что-то поменяю, и в ком-то что-то изменится. Мне нравится, когда что-то в людях меняется. Пусть и через силу и боль.
– Через пару лет будешь смеяться над этим, поверь мне. Не думай, что у меня такого не было. Я тоже не всегда был приглаженным и прилизанным адвокатишкой.
– И что?
– А просто в какой-то момент или понимаешь, что большинству людей твоя помощь – возмездная или дармовая, – не нужна, и они спокойно проиграют в этой игре и без твоего «лошадью ходи» и будут жить с этим, принимая поражение, как должное.
– Ну, да.
– И после этого просто переключаешься. У кого-то на это уходит вся жизнь, но на ее закате заниматься мизантропией и нигилизмом – дело крайне неприбыльное, да и смотрят на таких старых маразматиков, как на… – снова что-то рисует в воздухе.
– Старых маразматиков.
– Именно. Feel the difference. И более того – мужик все равно получил бы по полной. Не мытьем, так катаньем, они бы его упаковали. На воле даже быстрее могли бы грохнуть. Можно сказать, в колонии ему сейчас будет спокойнее всего. Отмотать пятерочку в облегченном режиме и выйти – не сложная задача, с учетом состояния нестояния его отношений с женой.
– И найти работу с судимостью, – еле слышно бормочу.
– Не понял.
– Может, перейти в хипстеров? – усмехаюсь и снова ухожу взглядом в грязную лужу города.
– Краткосрочное вложение. Поверь, они скоро рассыплются. Мутируют в смесь хипстеров и яппи, мне кажется. Все разрушается. Даже люди, которые всегда шли рука об руку, в конце концов, приходят к разрыву.
– И мы разрушимся?
– Сначала неплохо бы построиться.
– Может, попробовать еще раз? Может, попробовать стащить ноутбук у моего…. приятеля, чтобы восстановить удаленные данные?
Еще одна смска.
«Ich hatte heute uber dich denken»
Краем рта улыбаюсь этой смске. Отправляю в ответ «Spater, lieb»
– Ты хочешь вписаться в дело из принципа?
– Не знаю. «Stay fair – Take care»
– Чего?
– Так, забей. Не буду я ни во что вписываться. Мне нужно решить что-то с институтом.
– Академка, другого выхода не вижу. Ну, или экзамены заочно, но это потребует не только денег.
– Поможешь устроить? Не хочу там больше появляться. Никогда.
– Попробую.
– А, может, все-таки вскрыть ноут Леры? Как-то поднять прокуратуру – я даже знаю нужного человека…
– Поверь, тебе в это ввязываться сейчас совсем не нужно.
– Сафронов? На нем все завязано?
– Да. И проблема вырастет на несколько голов, – Алекс деликатно отодвигает свою чашку и придвигается ко мне. – Послушай, Лидия желала тебе только добра. Всегда. Кем бы ты ее ни считал, она оставалась твоей матерью, а не просто наркоманкой. Все, что сделано для тебя, имеет цену в ее жизнь. И сейчас тебе нужно держать ухо востро, потому что пол-города хочет закатать в свои чехлы весь местный и региональный бизнес твоего отца по кусочкам, и поверь мне – ты попадешь под раздачу.
– Скажи, что мне сделать, чтобы просто не ввязываться в это. Просто скажи – могу я остаться жить так, как я хочу? Как было раньше. Или мне тоже хана?
– Для начала, завтра нужно прийти и подписать несколько доверенностей и приказов. Дальше будем пилить все разумно, чтобы остаться при своих интересах. Наши правила игры примут, в этом я не сомневаюсь.
– Мы крепко связаны с отцом теперь, да?
– К сожалению, да. Я не верю ему. Но я сделаю все для того, чтобы ты не пострадал.
– Ты любил ее?
– Несомненно. Поверь, она была хорошим человеком. Просто сошла не на той станции как-то раз. И заплутала в незнакомой части города. Но всегда помнила, кто она.
– Она знала Сафронова?
– Сомневаюсь. Но она знала, что Игорь в «нулевых» – из тех, кто не избавляется от врагов дипломатией, а наживает их этим путем. Договаривается с одной пешкой на миллион, чтобы получить врагов на миллиард.
– Я всегда думал о том, кем он был в «девяностые».
– И до чего додумывался?
– До того, что я никогда не пойму их. Тех, кто все это выстроил. И еще до того, что они изуродовали нас.
– Думаешь? – усмехается краем рта.
Возможно, он и меня считает таким же уродом. И он прав, я сам это признал еще по дороге на предпоследнее заседание по Леше. Вибрирует мобильник, и я почти теряю мысль, но успеваю ухватиться за самый краешек.
– Я бы не хотел принимать эти правила. Но кто дает выбор? Кто дает шанс хотя бы подумать, кто прав, а кто виноват на самом деле, а не в этой реальности солидных дядек и важных связей?
– Этот тот мир, который построили для нас, – пожимает плечами Алекс. – Не думай, что он одному тебе не по нраву. Но каждое очередное поколение просто хочет жить по-человечески. И принимает правила. Ни ты, ни я это не исправят.
– А я уже и не хочу ничего исправлять, но одно мне не дает покоя…
«Mein Haus wartet dich»
Она чувствует, как я близко, и насколько ближе хотел бы быть. Но толку-то? Я все еще подо льдами этого долбанного грязного царства. Блокирую экран. Нужно вытерпеть.
– Я не знаю, как ты со всем этим справляешься. Со всеми этими уродами.
Алекс улыбается, и я впервые виду в его улыбке горечь. Ту, что отличает настоящего человека, действительно понимающего, что вокруг него происходит, от безбашенного идиота. В какой-то момент на днях я снова поймал себя на мысли, что завидую Лене и его тусовке. Только теперь мысль эта была облечена в более четкую форму.
Я завидую их безграничной, неизлечимой слепоте. Они не видят пути перед собой, просто двигаясь в тумане постоянного желания кайфа и самоутверждения. У них есть доступ ко всем знаниям и почти ко всем возможностям мира, а они могут придумать только кокс, покатушки на «бентли» и шлюх в Париже. И так действительно проще. Я же, даже организовав свой побег, все равно вернусь и стану немного другим, и так всегда. Et qui addit scientiam, addit et laborem. Ты всегда ломаешься под обстоятельствами, стоит тебе задуматься, стать умнее, чем одноклеточный мажор. И каждый раз, возвращаясь из состояния покоя, понимаешь, что весь этот бег в пропасть не подразумевает шанса убежать в сторону. Потому что ты уже слишком разогнался, и любое неверное движение привезет тебя в витрину ресторана – к хаосу и чьей-то гибели.
– И не хочу знать. Поехали к твоему нотариусу.
И Алекс снова…
Леша
…надеюсь, что это последний наш разговор. Дальше я ужу просто буду бить без предупреждения.
– Подумай хорошенько, Леша, – занудно повторяет Кирилл, провоцируя меня на грубость. – В последний раз объясняю – рассмотрение может быть совершенно иным, мы можем снова достать результаты…
– У нас появились новые улики?
– Пока нет.
– Кирилл, ты дурак? Какое «пока»? Это дело о том, как машина сбила пьяную дуру. Это не убийство Япончика, мать его. Какие ты там улики хочешь достать? Все, что ты мог просрать, ты просрал.
Он оседает и замолкает. Шевелит челюстями, как будто жует. Ну, хоть самолюбие-то его выбросит из этой конуры, наконец?
– Апелляция дает шанс на условку, если ты признаешь вину. Как в случае с охранником, помнишь?
– А зачем оно мне, ну? Зачем? Куда мне идти?
– Практика такова, что…
– Да затрахала меня твоя практика. Ты мне больше не нужен. Ты бабки боишься потерять?
– Нет. Это ни при чем.
– Тогда просто уйди. Пока что с миром.
Он некоторое время молчит, потом протягивает мне руку, но я ее не беру, оставляя два кулака на столе сжатыми.
Сейчас весь мир против меня, уголовника и дебошира. Ну и что? Ведь собственная рогатость и смерть сына стараниями любимой жены куда хуже. Так что переживать мне больше нечем и не по чему. Анна была права, когда описывала это чувство – одна сплошная пустота. Ничего не осталось. И домой уже не хочется. Возможно, через год-другой я так привыкну к колонии, что и о воле думать забуду. А, возможно, меня найдут и…
Антон
…парень только отрывается языком от взорвавшейся оргазмом Мишель, как в его рот погружаюсь я и какое-то время шурую там вперед-назад под его одобрительные причмокивания. Поймав кураж, я шлепаю его по щекам, затем отталкиваю его, и наступает время долгожданного проникновения в ту, кого я единственно могу назвать своей Liebe. Меня хватает ненадолго, потому что я дико хотел Мишель все это время, и когда я кончаю на нее, быстро сгруппировавшуюся передо мной на коленях – за мгновение ставшей кроткой, самозабвенной, но не подчиненной, – парень слизывает все, что находит на ее восхитительной груди – идеальной смеси силикона и природных красот. Мишель гладит парня по голове, встает прямо над ним, на одну ногу, а второй наступает ему на лицо, и паренек жадно сосет ее пальцы, и она смеется, а я целую ее ярко-фиолетовые губы, глажу ее короткие, едва касающиеся плеч волосы, и парень снизу, тем временем, кончает сам на себя, а я все не могу оторваться от этого поцелуя.
–
Vergiss alles, –
шепчет
она
,
смеясь
.
– Vergiss.
–
Danke
dir
, –
у меня по коже бегут мурашки.
Она крепко сжимает мои бедра и намекает легким движением, что я должен развернуться и встать лицом к балкону. Я хватаюсь за перила, чувствую, как Мишель проводит своей ладонью по моей спине, опускаясь все ниже, а что-то бормочущий на своем финском паренек целует мои идеально депилированные ноги.
Я закрываю глаза и пытаюсь полностью расслабиться хот на секунду, но тут что-то в моей голове щелкает, и я снова возвращаюсь в худшие места, где можно оказаться, и ясно вижу того водилу, плачущую Анну, губастого лысого слизня Сафронова и такого далекого и единственно близкого Алекса, который сейчас был бы очень кстати в нашей компании. Я сжимаю поручни все крепче и чувствую легкий холодок сзади, и Мишель уже управляет мной, и мне нужно вернуться к ней, потому что иначе я потеряю этот момент, потеряю время, а его так мало.
Мишель проникает в меня одним основательно смазанным пальцем, потом вторым, потом третьим, и мне чуть-чуть больно, но это ничего не значит. Парень садится подо мной и активно разминает мой член, и когда я кончаю, все оказывается у него во рту, и я отталкиваюсь и выпадаю на балкон, и в моих глазах вспышки света, а позади меня смеется Мишель.
Я лежу на полу, пытаясь отдышаться. Я хотел прочувствовать что-то новое, но это вышло не так, потому что меня все также догоняет то дерьмо, которое я творил еще недавно и в которое зачем-то впутал себя.
Плачу, как ребенок. Только не понимаю – от чего именно. Потеки на моем лице все больше, и может показаться, что это слезы радости от кайфа, и пусть Мишель думает именно так, потому что хотя бы на это я смогу опереться.
В беззвездной темноте ночного неба на панорамном балконе – ничего из того, что я хотел найти в моем побеге. Я дезориентирован, но это временно. Это просто первая встреча с Мишель в этом новом цикле. Я знаю, что она сбежит от меня, а я – от нее, и все снова растает, как сон, но я не хочу, чтобы этот сон прервался ни на секунду – вплоть до выхода на эшелон в самолете до Пулково. Я совершил серьезную ошибку, сунувшись из своего мира в мир людей. Там жутко холодно, больно, и все нищие – не только карманом, но и духом. И я был неправ, пытаясь использовать это. Я сильно заболел, и мой личный врач прямо сейчас отделал меня, как следует, и целует меня, наклонившись и едва касаясь меня грудью.
Ее зеленые глаза, пухлые чувственные губы, покрасневшие щеки – нежные фрагменты того идеального лица, которым я могу единственно любоваться, в отличие от миллиардов других, которых я боюсь. И в отличие от своего, которое я теперь тоже боюсь видеть в зеркале – стал бояться сразу после того суда. Мишель пытается шептать мне что-то на русском со своим легким, невесомым акцентом урожденной француженки, которая почти всю жизнь говорила на немецком, но я слышу лишь концовку.
– … тебя этим, как следует.
– Wirklich?Ich will…
– Ja. Ich will dich auch in Arsh ficken. Spater. Aber diesen Nachts wir muessen spazieren gehen. Jetzt.
Я улыбаюсь в ответ.
Просто возьми мое время. Возьми меня. Забери меня куда угодно, и я пойду за тобой на край света. Что угодно, лишь бы мне забыть те места и тех людей, которые остались там.
Я уже почти забыл, сколько недель и месяцев я в сумме провел с Мишель. Но пока этого недостаточно много, и так мне кажется каждый раз, когда я вспоминаю о том, что когда-то это все кончится. Вообще все. В любом случае, мое время того стоит, ведь дать нежно поиметь себя Мишель здесь гораздо приятнее, чем поддерживать член тех, кто постоянно имеет кого-то там, откуда я пытался убежать ранней весной. Зная, что вернуться придется, и мое служение на этих небесах все равно прервется необходимостью царствовать в моем родном аду, я стараюсь забыть об этом как можно быстрее, и единственным критерием времени для меня становится присутствие рядом Мишель.
– Ich will dich tanzen sehen, – я прошу ее, не останавливая слез.
– Ich weiss. Und ich will auch zu tanzen. Mit dich.
Летняя ночь просит меня остаться, просит оставить все сомнения и просто делать то, что я хочу. И я хочу…
Константинов
…и отвечаю рукопожатием, хотя это не самое приятное из возможных приветствий в данном случае. Странный он – этот паренек. Во всех смыслах. Но сейчас мое дело – забрать пакет. Я еще раз оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться в том, что на этом пустыре действительно пусто – даже слишком пусто для ближней Ленобласти, – и кладу конверт во внутренний карман пиджака.
