Здесь должна быть я

Дизайнер обложки Василий Чирков

© Катерина Кюне, 2020

© Василий Чирков, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-0315-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Здесь должна быть собака

Собаку звали Дэ. А, Бэ, Вэ, Гэ, Дэ.

Дэ хотела стать человеком. Дэ любила блинчики и творог. Потому что их любила я. Она давилась яблоками, виноградом и ежевикой, которые я протягивала ей на ладони. Я делилась с ней всем, ведь она была моей сообщницей. Дэ верила, что людей делает людьми особая еда и особые привилегии. Если есть то же, что едят люди, иногда приворовывать со стола и валяться на диване, вырастешь не во взрослую овчарку, а в маму или папу, и будешь командовать другими и владеть холодильником. Сможешь даже шарахнуть кого-нибудь веником по заду, если он тебе не по нраву. Или безнаказанно пнуть кошку.

Однажды папа выложил на стол целую соленую рыбу. Горбушу, а может быть даже кету. Никто не успел запомнить, потому что как только папа её выложил и собирался отрезать кусок, его отвлекла наша соседка. Она надолго утопила пальцем кнопку звонка у калитки и еще для верности заголосила «Валентин! Валентин!» с такой восходящей интонацией, словно её грабят. Папа тогда еще не привык к её манере, – мы всего-то три недели как переехали, поэтому он бросил рыбу и побежал спасать соседку.

Он, конечно же, плотно закрыл дверь, блокируя доступ на кухню. Но Дэ тогда уже научилась одному трюку. Лежа на пороге и преданно глядя на папу, она незаметно тянула на себя краешек подстилки, на которой оставляли уличную обувь заходя в дом. Потом папа хлопнул дверью, но из-за тряпки она не защелкнулась как следует. Пока соседка пересказывала папе незначительную новость, Дэ потянула за краешек тряпки зубами и сим-сим! дверь поддалась, выпуская соленый рыбный запах.

Конечно, всего этого никто не видел. Обстоятельства кражи были восстановлены позже, потому что хотя Дэ и думала, что если сожрет рыбу всю целиком, то никто не догадается, что это она её стащила, она оставляла слишком много улик. Грязные отпечатки собачьих лап на полу кухни – тем утром прошел дождь – это еще ерунда. Главная улика – это то, что я не могла съесть целую кету или даже горбушу, да и незачем мне было этого делать, понимаете, у меня не было убедительных мотивов. Бабушка, папина мама, любила рыбу, но была слишком медлительна, чтобы доковылять из своей комнаты до кухонного стола, слопать горбушу вместе с костями и хвостом (допустим даже, что это была все-таки горбуша), потом вернуться обратно в постель и притвориться спящей. А кроме нас троих дома никого не было. То есть мы вообще тогда жили вчетвером, а странную кошку, которая не узнавала мясо, папа принес домой чуть позже.

Поэтому когда папа вернулся, дверь распахнута и рыбы нет, он сразу подумал на Дэ. И хотя он все-таки допросил меня и бабушку, но в основном для того, чтобы выяснить не было ли у Дэ сообщницы, которая помогла ей с входной дверью. Убедившись, что на этот раз Дэ действовала в одиночку (я играла в конце огорода и не успела даже узнать о рыбе), папа вспылил и собирался сделать с Дэ что-нибудь ужасное. Вы не представляете сколько в те годы стоила целая соленая красная рыба, пусть даже неопределенной породы, там, на континенте!

Я хотела вступиться за Дэ. Но когда папа нашел её, Дэ была уже наказана. Она лакала и лакала воду, но, видно, легче ей от этого не становилось. Ведь папа даже не успел смыть с рыбы соль, и Дэ так и сожрала её вместе с соленой шубой.

Мне кажется, папа испугался, что Дэ превратится в кусок дохлой слабосоленой собачатины. И хотя он и считал её дефектной, он все-таки налил ей еще воды на ходу поругивая «дурой» и разговаривая с ней почти так же как со мной. Думаю, это была его ошибка, потому что тем самым он укрепил Дэ в мысли, что она мучается не зря и что под действием больших доз хозяйской еды она настолько преображается, что даже проницательный папа путает её с одной из своих дочерей.

Здесь должен быть цветок груши

Мы с папой приехали в южный город в мае. Южане говорили, что май в том году был необычайно холодный. Я не знаю, что они имели в виду: снега не было и у деревьев были полноценные зеленые гривы. Да и температура держалась как в нашем северном городе в самые солнечные дни в конце июля. А еще цвела сирень. Один светло-лиловый куст прямо у нас во дворе! Раньше я цветущую сирень видела только на открытках «С Днём победы!» и «С Юбилеем!». А теперь могла подойти к кусту вплотную, понюхать, пощупать и даже оторвать цветок-другой и съесть. Говорят, если есть сирень о пяти лепестках, и, пережевывая, загадывать желание, то оно непременно сбудется.

В нашем северном городе единственный цветок, который можно встретить, был одуванчик, и еще что-то такое белое, маленькое, чего и не разглядишь в траве. Конечно, за городом цвела пижма, и рододендрон, и дикие ирисы и много еще чего, но это только по выходным и праздникам, когда мы ездили на дачу или на рыбалку. А так чтобы каждый будний день невозмутимо ходить мимо пышно цветущих кустов… нет, такое невозможно было представить. Кстати, у Дэ случилась истерика, когда она впервые увидела целую поляну одуванчиков. Вначале она боялась подойти к цветам, а когда все-таки решилась ткнуться мордой, запачкала ее пыльцой и убедилась, что это не лилипуты-злоумышленники в желтых шляпах, притаившиеся в траве, пришла в неистовый восторг. Она носилась туда-сюда, припадая на передние лапы то перед одним одуванчиком, то перед другим, словно исполняла какой-то собачий танец поклонения. А в книгах писали, что у собак черно-белое зрение. Как же. Потом ученые, конечно, доказали, что это неправда. А вот если бы они не занимались бесплотными теориями, а просто понаблюдали за моей Дэ, оказавшейся на поляне одуванчиков, они сделали бы свое открытие лет на двадцать раньше.

Цветущие кусты – это поразительно, но все-таки я видела их и раньше, когда мы приезжали в отпуска.

Но однажды я вышла на утренний осмотр территории и заметила, что что-то происходит со старой грушей. Это было гигантское дерево, обнимающее ветвями весь двор, крыши летней кухни и сарая. Ствол был покрыт почти черной бугристой корой, а самые нижние ветки начинались намного выше моего роста. В том месте, где основной ствол разделялся на два, дерево странно изгибалось, образуя черный выступ, похожий на торчащий деформированный сустав. Возможно, когда-то давно там была третья ветвь, но ее спилили. И вот сейчас из этого выступа торчала тоненькая зеленая ножка, а на ней был большой белый бутон. Задрав голову, я замерла. Цветами я интересовалась с детства и кое-что о них знала. Есть маленькие цветы в горшках. Есть цветы побольше, вроде роз или пионов, они растут из земли на длинных стеблях. Есть большие цветущие кусты, наподобие сирени. Есть сказочные деревья, их иногда рисуют в книгах. У меня есть «Сказки острова Ланка» и сборник японских сказок с такими волшебными цветущими деревьями на картинках. А есть обычные деревья. Например, лиственницы под окнами нашего дома в северном городе. Я наблюдала за лиственницами каждый день несколько лет подряд и если бы они хоть раз цвели, я бы заметила. Кроме того, в отпуска на юг я ездила с двух лет. Так что и о деревьях я кое-что знала.

А сейчас передо мной был пришелец из потустороннего мира, это было ясно. Сказочная фея, пожелавшая явиться мне и только мне. Потому что если бы папа увидел, что на дереве, которое цвести не может, появился бутон, он удивился бы и рассказал об этом. А папа очень внимательный, не заметить бутон он не мог. Когда лезешь в его шкаф, чтобы полюбоваться припоем и колбочками резисторов, нужно тщательно запомнить как там все лежало. Сдвинешь какую-нибудь коробку на миллиметр, и папа тебя вычислит. К счастью, папа до сих пор не догадался, что у меня тоже хорошая визуальная память, ведь я его дочь. Потому что догадливость – это мое собственное, ни от кого не унаследованное качество.

Так вот, раз папа не заметил бутона, значит, он попросту не может его увидеть. Но что нужно делать, если ты стал свидетелем аномального явления, чуда? Я попробовала заговорить с бутоном. Ответа не было. Возможно, фея прячется у него внутри, как Дюймовочка?

На следующее утро я вскочила с постели и сразу побежала во двор. Бутон превратился в большой белый цветок с нежными, почти прозрачными лепестками. Меня охватил священный восторг. Мне хотелось глянуть на цветок сверху, чтобы убедиться, что в лепестках не прячется маленькое чудесное существо, но он был слишком высоко. Пока никто не слышал, я пела оды его красоте и молила заговорить со мной. Цветок величественно молчал. А из-за того, что ствол груши был зажат между двумя стопками досок, которые папа купил сразу после нашего приезда, мне никак не удавалось установить лестницу. Днём, когда папа уехал на рынок, я все-таки примостила ее и, затаив дыхание, стала карабкаться к своему божеству. Вблизи цветок был еще прекраснее, а в его сердцевине скрывалось не одно, а много маленьких существ с красно-коричневыми головами и длинными белыми телами. Но сколько я не пыталась завязать диалог, мне никто не отвечал. И тогда я подумала, что, возможно, это что-то вроде цветка папоротника. Волшебный цветок, который наделяет того, кто его увидит и сорвет, необычными способностями. И я протянула дрожащую от волнения руку. А потом крепко сжимая цветок стала падать вместе с лестницей вниз. Провалилась одной ногой между стопками досок и ободрала кожу о шершавый толь, которым они были накрыты.

Вечером я выспрашивала у папы, что будет, если найти клад. «Часть нужно будет отдать государству, но часть стоимости клада останется тому, кто найдет», – спокойно объяснил папа. Тому, кто найдет. То есть мне.

Потом я ходила по огороду и внутренним взором, словно рентгеном, просвечивала землю. Наконец, под старым виноградником я что-то почувствовала. Там от земли шло какое-то особое излучение, понимаете? Я схватилась за лопату и скоро выкопала большой ржавый ключ от навесного замка. Такой замок мог бы висеть на дверях, ведущих в подземелье замка. Он был немного похож на ключ от замка на наших воротах, но, конечно, этот ключ был намного древнее, иначе с чего бы ему так заржаветь. Я почистила ключ, продела в него веревочку и повесила себе на шею. Я твердо решила найти дверь, которую он откроет. Не зря же волшебный цветок выбрал именно меня! Наверняка за этой-то дверью и поджидает мой клад. А если у меня будет клад, то папа сразу сможет построить на него пристройку. Еще и что-нибудь останется. А мама сможет приехать к нам, потому что ей больше не нужно будет высылать на строительство свою большую северную зарплату. А может за дверью не клад, а проход из этого дефектного мира в нормальный мир. Там люди могут летать, а Дэ умеет разговаривать. А еще там есть специальная служба наблюдения за миграциями бабы Яги.

Здесь должна быть баба Яга

Первую неделю с нами жили квартиранты. Семейная пара. До нашего приезда бабушка сдавала им пустующую комнату, и хотя папа, пока квартиранты были в городе, беспрестанно ворчал «какое нам дело, что они не могут найти квартиру, если мы их заранее предупреждали!», выгнать их на улицу он все-таки не решался. Квартирантка тетя Аня при каждом удобном случае мне улыбалась, наивно пыталась всучить карамельную конфету, которая была мне абсолютно неинтересна, или затеять беседу. Папа был уверен, что она это делает вовсе не из симпатии и даже не из-за того, что в тридцать три у нее нет своих детей, а потому что хочет выведать у меня информацию. Что мы привезли с Севера, где какие ценности храним? Правда ли, что скоро приедет контейнер доверху набитый золотом и красной икрой? Как долго мой папа старался на приисках и для того ли мы временно оставили маму на Севере, чтобы она дождалась пока немного оттает мерзлота, которую в мае не укопнуть, и зарыла в землю наши резервные золотые запасы?

Папа был убежден, что с квартиранткой Аней и особенно ее мужем что-то не так. Потому что нормальные люди не станут снимать комнату в таком задрипанном доме и жить под одной крышей с такой неаккуратной, мнительной и занудной бабкой, как его, папина, мама. Наверняка они живут здесь для отвода глаз. Вполне возможно, они связаны с преступной, наверняка воровской, бандой. Но, на мой взгляд, квартирантка Аня была вполне обычной, не хуже любой тетеньки в магазине, задающей тебе вопросы, чтобы чем-то занять себя в очереди.

Квартирантка Аня была даже лучше, потому что в конце концов я рассказала ей о бабе Яге. Я пыталась предостеречь ее от самонадеянного заблуждения взрослых, будто бабы Яги нет и нечего бояться. Дело в том, что я много думала об этом. Мама и папа утверждали, что баба Яга – выдумка, и основывали свою уверенность на том, что Яги никто никогда не видел. Она не зафиксирована никакими приборами, нет никаких современных свидетельств встреч с нею. Отличная доказательная база, да? А что, если она редкая, если она живет в труднодоступных для людей местах? Ведь никто не обыскал всю вселенную в поисках бабы Яги, заглядывая под каждый листок, под хвост каждой комете, не существует официального заключения на основе таких поисков!

Скажем, считается, что у нас нет сокровищ. Что, кстати, не мешает папе подозревать, что за нами установила присмотр воровская банда. Но что если предыдущие хозяева зарыли сокровища в огороде, а потом умерли, так никому об этом и не рассказав? И на самом деле у нас есть сокровища. Или они на чердаке их спрятали. Я была на чердаке, там воздух как не выбитый ковер и из темных его краев торчат ножки стульев, и мутные бока пустых бутылей, и всюду валяются мертвые пауки, словно они со всего квартала приходят туда умирать, словно там паучье кладбище. На чердаке можно спрятать что угодно – хоть клад, хоть ступу с помелом. Я пыталась объяснить все это папе и маме, но они уперлись и не слушали меня. А квартирантка Аня слушала и даже задавала уточняющие вопросы. В конце концов, она призналась, что и сама верит в бабу Ягу и даже иногда по вечерам видит ее. Яга приземляется на крышах домов, особенно она любит дома с печными трубами. Она сидит верхом на трубе, и ветер развивает ее нечесаные длинные жидкие волосы. И она поводит своим большим крючковатым носом по ветру, приподнимая его навстречу полной луне, словно волк на картинках. Вынюхивает, где можно поживиться ребеночком. Множество ее длинных, поношенных юбок, как у цыганки, укрывают трубу и желтую голую кость, которая у Яги вместо одной из ног. Нога скелета. Аня точно не знает, где заканчивается обычная нога и начинается эта кость – то ли от колена, то ли от бедра – и что там на месте перехода. Аня всегда видит Ягу в профиль, и она думает, что в профиль Яга не такая страшная, потому что не видно ее глаз. А, и еще Яга всегда появляется на крышах в полнолуние. Наверное, при лунном свете ей проще преодолевать большие расстояния от чащи леса до городов.

Но тут мне пришлось прервать Аню и объяснить ей, что современной бабе Яге темень нипочем – у нее есть сигнальные огни на ступе, я сама видела. Во всяком случае, так было у той Яги, которая охотилась за мной на Севере, и которую я случайно заметила из окна, прячась от пустой квартиры между стеклом и шторой. Она как-то узнала, что папу срочно вызвали на работу, и ему пришлось на пару часов оставить меня одну. А родители потом утверждали, что это был самолет, хотя они, в отличие от меня, ничего не видели.

В общем, мы с квартиранткой Аней очень продуктивно обсудили бабу Ягу. С родителями или со старшей сестрой никогда не получалось таких глубоких разговоров на важные темы.

Через несколько дней я проснулась ночью и лежала с открытыми глазами. Одно окно было закрыто ставней, а из другого на деревянные половицы и белый кафель печки падал лунный свет. Печь занимала чуть не полкомнаты, кафелем была облицована ее нижняя половина, и среди освещенной передней стенки темнел печной рот – тяжелая металлическая заслонка с выпуклым узором. Я очень любила засыпать, глядя в окно на луну, но в той комнате моя кровать стояла далеко от окна. Так что я смотрела на дорожку лунного света и белеющую печь и слышала шелест грецкого ореха, который рос прямо под окном и одной ветвью опирался на крышу. Иногда с мягким шумом проносилась машина. Потом я услышала тихий стук во входную дверь. Через время послышалась какая-то возня на кухне. Кто-то очень тихо зашел с улицы, и старые половые доски отозвались сонным кряхтением. Папа спал не в доме, а в летней кухне, возможно, это он. Потом открылась дверь в мою комнату.

– Ты спишь? – шепотом спросила тетя Аня.

– Нет, – по ее голосу я поняла, что она хочет сообщить мне нечто важное.

– Я видела бабу Ягу. Она у нас на крыше. Нужно говорить очень тихо. У нее чуткий слух.

Я обомлела. Потолок, потом немного чердака. В трех-четырех метрах надо мной она приложила ухо к шиферу.

– Она обычно залетает в дом по печной трубе. Но у нас закрыты заслонки, она не может спуститься.

Я посмотрела на печную дверцу с узорами. Она плотно приникла к печи. Но внутри печи огромная темная ниша. Папа рассказывал, что в войну моя прабабка три дня пряталась в такой нише от немца, которому отказалась чистить сапоги…

– Дымовые заслонки очень крепкие, – заверила меня Аня, – когда я подходила к дому, она меня увидела. Спросила, здесь ли ты живешь. Я сказала, что она ошиблась адресом.

Во дворе что-то глухо стукнуло, словно кто-то приземлился на костяную ногу.

– Я закрыла входную дверь на оба крюка.

Верхний крюк был холодный, тяжелый, толщиной с два пальца, а по его мощной петле случайно мазанули синей краской, когда красили дверь.

«А окно?!»

Папа вечером хотел закрыть обе ставни, а я ему не дала. Когда лежишь и смотришь на улицу, как-то спокойнее, заявила я ему. И вот по стеклу своими длинными звериными когтями царапает баба Яга. Она старается приникнуть к окну вплотную, чтобы лучше разглядеть комнату…

– Окон она не видит.

Аня закрыла на крюк дверь, отделяющую меня от кухни. Символический, проволочный крючок.

– Мне надо идти спать. Главное – не вставай. Иначе она услышит детские шаги и поймет, что ты здесь.

Аня шагнула к комнате квартирантов.

– Она посидит на трубе, постучится в дверь и, когда ей никто не откроет, полетит дальше, – прошептала она на прощание. Потом Аня скрылась за своей дверью.

В какой-то момент ночи я поняла, что Яга уже на чердаке. Я явственно слышала шаги прямо над головой. Она шарила там среди бутылей и стульев, она искала вход. Я боялась смотреть в сторону окна, но зато безотрывно вела наблюдение за печкой и дверью. Ближе к утру я, видимо, безалаберно задремала и сквозь сон услышала тихий стук в дверь. Такой же, как перед приходом Ани. Я вскочила на постели и тут же меня парализовала ужасная мысль, что я могла вскрикнуть во сне и тогда все пропало. Под утро мне казалось, что Яга в кухне. И когда по моим расчетам она должна была уже наклониться над кроватью и заглянуть мне в лицо, пришло спасительное солнце.

В обычные восемь утра папа не смог меня поднять. «Катюша, пора вставать!» – почти напевал он, пытаясь придать своему угрюмому голосу хоть немного жизнерадостности. Но я только что-то возмущенно прожевала ему в ответ.

Когда я, наконец, проснулась, оказалось, что квартирантка Аня и ее муж, связанные с воровской бандой и «залегшие на дно» в нашем доме, съехали. Они с вечера сообщили папе, что нашли новую квартиру, за закрытой дверью потихоньку собрали вещи и на цыпочках прошли мимо спящей меня с чемоданами. От них остались только увядшие цветы в вазе, которые неделю назад принес тете Ане ее подозрительный муж и мои кошмарные сны о Яге в ближайшие два месяца.

Так я потеряла единственного человека, с которым можно было откровенно поговорить о действительно важных вещах.