Loe raamatut: «Жёлтый»

Font:

Публикуется в авторской редакции

Дизайнер обложки Клавдия Шильденко

ISBN 978-5-0059-1945-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Данный роман содержит сцены сексуального характера и сцены насилия. Его содержание может оказаться неприемлемым или шокировать некоторых читателей. Роман не предназначен для лиц младше 18 лет.

Все персонажи, имена и события, описанные в данном романе, вымышлены; любые совпадения с реальными людьми, именами и событиями случайны и не входили в замысел автора.

Вместо посвящения и эпиграфов

«Лекция о творчестве классика литературы ХХ века
Артура Г. Манбаха
Читает на русском языке кузен писателя, профессор филологического и философского факультета римского университета Universita Tor Vergata, почетный профессор филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, специалист по творчеству В. В. Набокова Валентино Р. Бигнат.
1 сентября 2021 года, 15:00, аудитория П-5. Вход свободный»,

– гласила афиша на одном из столбов у входа в старый гуманитарный корпус, где располагался филологический факультет Московского государственного университета.

Виктория взглянула на часы. Была половина пятого – вероятно, профессор из Рима уже заканчивал свою лекцию на русском языке. Девушка представила говорившего с южным акцентом пухлого итальянца – жизнелюба и весельчака. Наверняка он был очень пожилым человеком, ведь его кузену, знаменитому писателю Манбаху, недавно исполнилось восемьдесят лет.

Занятия на юридическом факультете, на третьем курсе которого училась Виктория, давно закончились. Однокурсники звали девушку пообщаться после летней разлуки, но летом она добилась прогресса в большом теннисе и накануне 1 сентября пообещала себе не пропускать тренировки в течение учебного года. После лекций Виктория успела потренироваться на одном из кортов Трехзального корпуса и принять душ, а теперь шла к метро.

Виктория не была поклонницей писательского таланта Манбаха. Он казался девушке вторичным по сравнению с упомянутым в афише ее любимым Набоковым. Тем не менее Виктория решила заглянуть на лекцию: у нее выдался свободный вечер. К тому же собирался дождь, и в гуманитарном корпусе можно было переждать непогоду.

Оказавшись в здании, девушка поднялась на второй этаж, чтобы зайти в пятую поточную аудиторию сверху, не побеспокоив лектора и слушателей. Едва она переступила порог аудитории и поставила рюкзак с торчавшей оттуда рукояткой теннисной ракетки на одно из сидений верхнего ряда, как снизу раздался говоривший в микрофон мягкий голос:

– Привет любителям большого тенниса!

Виктория посмотрела вниз и увидела за кафедрой лысого высокого мужчину в синем костюме, белой сорочке и розовом галстуке. Мужчина улыбнулся, поправил очки в массивной оправе, помахал Виктории и подмигнул. Девушка чуть смутилась, взмахнула рукой, смутилась сильнее, пробормотала приветствие и уселась рядом с рюкзаком.

На первом ряду сидели в основном пожилые люди. Вероятно, это были преподаватели-филологи. За ними расположились студенты по большей части женского пола: филфак называли факультетом невест.

– Как я упоминал, – говорил лектор по-русски, положив руки на края кафедры, – Артур просил всем передать привет. Однако это не просто привет. Артур написал несколько строк, расшифровывающих содержание его загадочных текстов или, что вернее, еще более запутывающих читателей. Я постараюсь прочесть эти строки. Прошу вас, друзья, не забывать, что у Артура есть милая привычка говорить о себе в третьем лице. Итак, слово моему дорогому родственнику:

«Еще не устав биться с ветряными мельницами читательского непонимания, Артур Г. Манбах брался объяснять значение формулировки «± 1». Он руководствовался примером частенько сражавшегося с упомянутыми мельницами Владимира Набокова. Чтобы хоть кто-то понял, где же суть, Артур Г. Манбах трактовал «– 1» через постепенное уменьшение поначалу длинной череды критиков, на чье мнение можно было положиться. Прочтение очередной книги было образом, который Артур Г. Манбах использовал для объяснения действия «+1».

Профессор Бигнат не походил на пожилого пухлого итальянца. Как Виктория ни приглядывалась, у нее не получалось дать лектору больше тридцати пяти. Говорил он с едва уловимым и странным в своей правильности манерным выговором, характерным для получивших образование в Российской империи: Виктории доводилось слышать записи голосов писателей-белоэмигрантов.

«В изданной лишь однажды, – читал Бигнат, – и к настоящему времени утерянной книге «Делюдюдюю: лекции на полях «Ad hoc» Артур Г. привел другое объяснение упомянутой формулировки. Его нелегко воспроизвести: тексты нашего писателя прозрачны, будто лес темным осенним утром. Раз уж речь зашла о лесе, уместно напомнить, что Артур Г. любил цитировать Умберто Эко, своего старшего товарища. Значение «– 1» Артур Г. будто бы раскрыл через рассуждение о том, как образцовый автор уводил за собой образцового читателя. Исследователи, в неточном пересказе которых до нас дошли «Лекции на полях», рассказывали, как писатель не без изящества объяснял термин «+1»: мол, для выявления образцового автора бывало нелишним перечитать текст, перечитать снова, а затем еще разок – и так до бесконечности».

Виктория читала роман Манбаха «Ad hoc», однако не поняла, что имел в виду его автор в послании к слушателям лекции. Судя по лицам собравшихся в аудитории, девушка была не одинока в своем недоумении.

«Был у Манбаха и простейший способ разъяснения бессмыслиц, основанный на самом тексте романа «Ad hoc», их содержащего. Ту, что со знаком «—», Манбах советовал разгадывать посредством отказа от поиска авторских истин; ту же, что со знаком «+», толковал путем прибавления по одной обезьяне к группе уже постукивавших. Тогда-то всё становилось яснее ясного».

Виктория присоединилась к аплодисментам, и Бигнат взглянул на нее. Кто-то из преподавателей взял слово и высокопарно поблагодарил лектора за визит.

Пока студентки филфака общались с профессором, Виктория придумывала вопрос о Манбахе. Девушке хотелось узнать, как вышло, что кузен восьмидесятилетнего писателя оказался моложе его чуть ли не на полвека, но вряд ли было уместно интересоваться этим в университетской аудитории. Рассудив так, Виктория вспомнила, что в афише лектора называли специалистом по творчеству Набокова. Когда поток вопросов о самочувствии Манбаха и его личной жизни иссяк, девушка подняла руку и спросила:

– Насколько я знаю, вы знаток наследия Владимира Набокова. Скажите, пожалуйста, почему в его романе «Подвиг» нет одиннадцатой главы?

Этот вопрос занимал Викторию с тех пор, как она несколько месяцев назад прочитала «Подвиг».

– Любопытный вопрос, – произнес Бигнат. – Спасибо, что задали его. Однако наша беседа всё же посвящена Артуру Манбаху, а не Владимиру Набокову. Кроме того, мне нужно забрать из машины кое-что для следующего мероприятия на кафедре. Может быть, вы согласитесь проводить меня, и мы обсудим одиннадцатую главу «Подвига»? Я припарковал машину у Главного здания. Надеюсь, успеем до дождя.

– Хорошо, – громко сказала Виктория.

Всё тот же красноречивый преподаватель сделал несколько снимков Бигната в окружении студентов. Виктория спустилась к кафедре и отметила, что лектор был самым высоким человеком в аудитории. Рост самой девушки составлял один метр и восемьдесят сантиметров. В совокупности с ровной осанкой, длинными густыми волосами, высокой большой грудью и голубыми глазами это обеспечивало ей мужское внимание, а также усложняло задачу по доказыванию окружающим того, что она была не только красивой, но и умной. Бигнат был на добрых десять сантиметров выше Виктории.

Лектор пропустил ее вперед, выходя из аудитории.

– Господа, я буду на кафедре минут через двадцать, – сказал он преподавателям.

На улице Бигнат протянул девушке руку и произнес:

– Меня зовут Валентин. Валентин Романович. Но для вас просто Валентин. Я достаточно молод, чтобы обращаться ко мне по имени, правда?

Вложив свою руку в руку Бигната, Виктория обратила внимание на его тонкие длинные пальцы с чистыми ухоженными ногтями. Рукопожатие Валентина было теплым, приятным. Девушка поняла, что он не хотел знакомиться в толкотне аудитории, и это показалось ей милым. Виктория подумала, что Бигнат поцелует ей руку, но он не стал этого делать. Она посмотрела в улыбавшиеся синие глаза нового знакомого и не обнаружила вокруг них ни малейшего следа морщинок.

– Виктория, – сказала девушка. – Виктория Романовна. Но можно просто Виктория. Потому что я тоже достаточно молода.

– Мы почти тезки: у нас одинаковые инициалы.

У Валентина была широкая, мужественная, дружелюбная улыбка. Виктория залюбовалась ровными, белыми и, как она особо отметила, натуральными зубами профессора.

– И в самом деле! – произнесла Виктория. – Это забавно.

Помолчав секунду, она добавила:

– Я не думала, что вы так хорошо говорите по-русски.

– Пойдемте к Главному зданию, если не возражаете. В машине несколько экземпляров моей новой книги, я обещал подарить их кафедре. Вы учитесь не на филологическом, верно?

– На юридическом. Как вы догадались?

Виктория ожидала слов о том, что она была красивее студенток филфака, но надеялась, что Бигнат не произнесет их. Девушка не хотела, чтобы разговор свелся к поверхностным комплиментам.

Начался дождь. Валентин достал из кожаного рюкзака широкий зонт и раскрыл над их с Викторией головами.

– Студенты филфака пришли вместе с преподавателями, – сказал Бигнат. Виктории нравилось идти рядом с новым знакомым: благодаря росту он высоко держал зонт и не задевал голову девушки, как делали ее более низкие однокурсники. – Вы же опоздали почти на всю лекцию. Значит, пришли не потому, что были обязаны. Скорее, заглянули из интереса. Или, что равновероятно, хотели переждать дождь.

Вы не поздоровались ни с кем из слушателей, – продолжал Валентин. – Ни с кем даже не переглянулись, кроме меня. Люди в аудитории были вам незнакомы. Так что вы учитесь на другом факультете.

– Вы очень наблюдательны.

Виктории польстило такое внимательное отношение Бигната к ее поведению. Девушка отметила, что профессор не отреагировал на комплимент его русскому языку, и задумалась, не были ли ее слова бестактными.

– Что до моего русского, – сказал Валентин, показывая на стоявшую неподалеку от Главного здания машину из каршеринга, – то на этом языке я говорю с детства. Я праправнук знаменитого художника Дугласа Бигната и балерины Анны Островской. У нас в семье бережно относятся к русскому языку.

Девушка поняла, что, прочитав на афише фамилии Набокова и Манбаха, упустила из виду фамилию самого Валентина. Выходило, ее собеседник был потомком Дугласа Бигната – ученика Клода Моне и соавтора Пабло Пикассо.

Передав Виктории зонт, Валентин достал из автомобиля пакет с книгами.

– Мой прадедушка Поль получил имя в честь Пикассо, с которым был дружен мой прапрадедушка Дуглас. В семье прадедушку звали Павлом. А моя прабабушка, его супруга, была русской, из эмигрантов. Своих детей они назвали Валентиной и Валентином. Валентин – это мой дедушка, а Валентина – мать Артура. Дедушка большую часть жизни прожил в Италии. Сам я вырос и живу в Риме, поэтому мое имя звучит на итальянский манер.

Бигнат забрал у девушки зонт, и они пошли обратно к старому гуманитарному корпусу.

– Так вы не кузен Артура Манбаха? – спросила Виктория. – Так написано в афише…

– Я двоюродный племянник Артура, – сказал Валентин, улыбаясь. – Мой отец – его кузен. Однако мы скоро вернемся на факультет, а я не ответил на ваш вопрос о романе «Подвиг». Я изучал творчество Набокова, написал две монографии о нём. И пришел к выводу, что отсутствие в «Подвиге» одиннадцатой главы – ошибка нумерации. Ни писатель, ни издатель не теряли одиннадцатую главу, как можно подумать. Готовя журнальную публикацию, Набоков пронумеровал эту главу как двенадцатую. При издании романа отдельной книгой он не стал исправлять эту ошибку. Вот и вся загадка. Вы любите творчество Набокова?

– Очень! Хотя, конечно, разбираюсь в его книгах не так здорово, как вы.

– Чтобы получать удовольствие от хорошо написанной книги, вовсе не обязательно знать наизусть творчество и биографию писателя. Какая книга Набокова нравится вам больше других?

– «Лолита», а вам?

– «Бледный огонь». Роман-кентавр, как его называют. В своих работах я использовал термин «роман-василиск». На мой взгляд, он полнее отражает строение этого необычного произведения. Я хотел бы написать роман со столь же сложной структурой, но обделен литературным талантом.

– О чём же ваша книга? – поинтересовалась Виктория, глядя на пакет в руках Валентина.

– О творчестве моего прапрадеда. Я родился спустя сорок с лишним лет после смерти Дугласа, но с первого взгляда на его картины почувствовал интеллектуальное родство и духовную близость с ним. В книге я рассказал о своих любимых работах Дугласа и о нём самом. Существует достаточно изданий об этом знаменитом художнике, в том числе скандальные мемуары одной из его возлюбленных. Однако моя книга – это не просто монография, но и рассказ праправнука о прапрадедушке. По крайней мере, такой я ее задумал. Я включил в нее воспоминания своих многочисленных родственников, наши семейные истории, выдержки из родового архива.

Девушке показалось, что ее собеседник был увлечен темой своего исследования.

– Вы так захватывающе рассказываете! Наверняка ваша книга очень интересная! – сказала она.

– Если хотите, я подарю вам экземпляр, – произнес Валентин, останавливаясь под козырьком подъезда старого гуманитарного корпуса. Он закрыл зонт и стряхнул с него капли.

Дождь заканчивался, сквозь тучи стало пробиваться солнце.

– Если у вас есть лишний, я буду очень рада!

Валентин достал из пакета толстый черный том с изображением рыжего кота на обложке. Это изображение напомнило Виктории известную картину Дугласа Бигната, название которой вылетело у нее из головы. Пока девушка пыталась вспомнить, как называлась картина, Валентин извлек из внутреннего кармана пиджака ручку, открыл книгу и стал писать на титульном листе.

– Извините, вынужден испортить ваш экземпляр, – сказал он. – Когда автор дарит книгу, ее надлежит подписывать.

Закончив писать, Валентин вручил том Виктории.

«Тезке-юристу от тезки-литературоведа в честь знакомства и на добрую память. 1 сентября 2021 года», – прочитала девушка.

Ниже стояла размашистая подпись.

– Спасибо большое! – произнесла Виктория. – Мне очень приятно…

При знакомстве мужчины часто пытались взять у нее номер телефона. Она считала подобное поведение навязчивым. От Валентина же Виктория хотела услышать вопрос о телефонном номере, но, пожалуй, профессор был слишком умен и опытен, чтобы заинтересоваться двадцатилетней девушкой, пусть и любившей Набокова. К тому же Виктория не исключала, что ее собеседник был женат. Мужчины за тридцать обычно состояли в браке.

– Вы играете в большой теннис? – спросил Валентин, кивнув на торчавшую из рюкзака девушки ракетку. – Может быть, посоветуете мне хороший корт в Москве? Я собираюсь пробыть тут неделю-другую и не хочу выпасть из тренировочного ритма.

Секунду Виктория и Валентин смотрели друг другу в глаза. За это мгновение девушка поняла, что сама спросит у собеседника номер телефона, если он не спросит у нее.

– Я играю не очень хорошо, но мне нравится теннис, – сказала Виктория. – Неподалеку есть корты, буквально в паре шагов отсюда. Если хотите, я покажу.

– Спасибо. Если честно, я был бы рад сыграть с вами. Например, на выходных, если вам удобно. Давно не играл в большой теннис с женщиной. Со мной играла супруга, но пару лет назад мы развелись.

Раньше Виктория и не подумала бы, что новость о чужом разводе – более того, о разводе мужчины, с которым она только что познакомилась, – может ее обрадовать. Однако девушка почувствовала радость, почти ликование, услышав, что Валентин был разведен. Она удивилась собственным эмоциям.

– Если мы договоримся сейчас, – продолжал Валентин, – а книга вам не понравится, вы уже не будете хотеть играть со мной в теннис. Но отказаться вам будет неловко. Давайте поступим вот как. Почитайте книгу. Если после этого вы еще будете хотеть играть, напишите или позвоните мне, и мы договоримся о времени. Вот моя визитная карточка.

– Почему вы думаете, что мне может настолько не понравиться ваша книга?

– Всякое случается. Буду надеяться на лучшее, – сказал Валентин, протягивая Виктории руку.

Случай Канцлера Промилле

Еще один хренов писатель, безумнее, чем сортирная крыса.
С. Кинг «Оно»

– Слушай, может быть, уедем всё-таки? Купим где-нибудь дом на окраине, где никто не живет, дачу какую-нибудь заброшенную…
– А Мартышка?
– Господи, – сказал Рэдрик. – Ну неужели мы вдвоем с тобой не сделаем, чтобы ей было хорошо?
А. и Б. Стругацкие «Пикник на обочине»

Всего несколько слов в защиту
Канцлера Промилле

Случай Канцлера Промилле (имя, безусловно, вымышленное) – один из наиболее любопытных в моей практике. Канцлер представляет собой яркое и притом эталонное воплощение темной триады характеров «макиавеллизм – нарциссизм – психопатия». Его поведенческие установки в подавляющем большинстве не только максимально эгоистичны, но и бесчеловечны.

В ходе терапии нам с Промилле удается проследить некоторую эволюцию его характера. Уже давным-давно главным лейтмотивом отношения этого моего клиента к окружающим является восприятие их как ресурса (так сказать, вопреки императиву Канта). Канцлер руководствуется способностью или неспособностью каждого человека быть полезным ему в финансовом или (если речь о женщине) еще и в сексуальном плане. Интереса к другим сферам межличностных отношений Промилле не проявляет и крайне редко испытывает симпатию к кому-либо.

Сочетание типичных черт характеров темной триады не мешает Канцлеру самостоятельно обратиться за психологической помощью, хотя среди моих коллег распространено мнение, будто психопаты не приходят к нам сами. Благодаря откровенности Промилле со мной (отдаю ему должное) я получаю возможность взглянуть на мир глазами психопата.

У казуса Канцлера есть и другие занимательные частности. Как ни стараюсь, не могу припомнить местоимение «я» в исполнении Промилле: он говорит о себе то во множественном числе, то в третьем лице. Не полагаясь на память, листаю эти заметки и убеждаюсь, что мой клиент называет себя «мы» или «Канцлер», реже – «Промилле».

Наконец, любопытны обстоятельства отрочества Канцлера. Те самые обстоятельства, благодаря которым его дурные детские наклонности и поныне приносят внушительные плоды.

До одиннадцати лет (до двухтысячного года) жизнь Промилле относительно нормальна, хотя и тут можно отметить избыточную опеку и чрезмерную подозрительность матери, а также почти полный отказ отца от участия в воспитании мальчика. Эти факты, впрочем, меркнут перед условиями, в которых мой клиент живет на протяжении следующих семи лет (вплоть до совершеннолетия).

По беспечности лишившись небольшого бизнеса, отец одиннадцатилетнего Канцлера более не желает работать. Он вынуждает деда Промилле (пьяницу, как раз успевающего к тому времени отбыть срок за убийство своей последней жены) продать квартиру и на вырученные деньги содержит семью. Дед-алкоголик переезжает к невестке и внуку, а отец семейства сбегает на подмосковную дачу. Несколько раз в неделю дед напивается и скандалит, угрожая убить юного Промилле и его мать.

За три года семья проедает квартиру деда. Бездельничающий на даче отец Канцлера увлекается православием. Он решает организовать семейную ферму и руководить работами на ней. Жена поддерживает идею: замена школы фермой, по ее мнению, убережет юного Промилле от опасностей подросткового возраста и поможет ему оставаться идеальным ребенком, которого она так старательно воспитывает.

После девятого класса родители забирают Канцлера из школы и перевозят на дачу, где он под началом отца обустраивает ферму: мастерит клетки для кроликов и перепелов, строит навесы, под которые ставит эти клетки, заготавливает сено. По мере появления животных и птиц Промилле ухаживает за ними практически в одиночку: отец дает сыну указания и взаимодействует с покупателями, а мать впервые в жизни идет работать и не занимается приусадебным хозяйством.

На ферме Канцлер лишен общества сверстников. В поселке почти не встречаются ребята его возраста. У юноши нет мобильного телефона и доступа в Интернет, чтобы созваниваться или переписываться с бывшими одноклассниками, так что с началом учебного года те забывают о Промилле.

Условия жизни на ферме убогие, особенно после московской квартиры, пусть и обремененной убийцей-алкоголиком. Канцлер ютится в маленькой комнате, где живут и родители. Там мой будущий клиент практически не остается один. Туалет обустроен на улице, душ тоже. С октября по апрель семья дважды в месяц ездит мыться к родственникам, снимающим квартиру неподалеку. Промилле ждет не дождется банных дней: кислый запах немытых тел родителей вызывает у него отвращение. Особенно удушлив этот запах ночью, когда юноша лежит на продавленном матрасе и не может уснуть из-за то свистящего, то хрюкающего, то чмокающего храпа отца.

Канцлеру мешает спать и телевизор: мать обожает до глубокой ночи пить пиво и смотреть всякое низкопробное кино. Едва она забывается пьяным сном, как Промилле убавляет звук. Зачастую мать просыпается, ругает сына и велит сделать громче.

Летними ночами по телу Канцлера пробегают мокрицы. Как их ни вытряхивай, эти мерзкие существа оказываются в складках постельного белья (в теплое время года в комнате сыро из-за низкого расположения выходящих на тенистый сад окон). Почувствовав прикосновение мокрицы, юноша с возгласом отвращения подскакивает, а мать бранит его снова.

Больше, чем изнурительная работа на ферме, нарушение личного пространства и отвратительный уровень гигиены, Промилле угнетают нападки родителей из-за таких невинных форм его досуга, как чтение и литературное творчество (с восьми лет он тратит почти всё свободное время на эти свои излюбленные занятия), отсутствие собственных денег (родители не делятся с сыном заработанными фермерством средствами и отбирают небольшие суммы, которые другие родственники дарят ему на дни рождения), а также религиозное насилие со стороны отца (тот заставляет невоцерковленного ребенка ходить в храм каждое воскресенье, исповедоваться и причащаться).

– Папаша отрастил бороду лопатой, – говорит Канцлер скрипучим голосом, который кажется еще менее естественным из-за того, что в условиях пандемии COVID-19 мы общаемся в режиме видеоконференции. – Хотел выглядеть как поп. Эта борода, уже седая, доныне раздражает мамашу.

Канцлер случайно встретил папашу года два назад, – рассказывает мой клиент дальше. – К тому времени мы давно не общались. Стояло лето, а папаша напялил темный красно-коричневый балахон. Канцлер из-за жары надел всё светлое: рубашку, джинсы, туфли. Лишь шляпа была канареечного цвета, забавная такая.

Мы столкнулись на углу офисного здания в центре города. Секунду молчали. Струсивший вначале папаша затряс бородой, расхрабрился. Спросил, знали ли мы, какой церковный праздник был в тот день.

– Извините, что перебиваю, – говорю я, пользуясь тем, что Промилле делает паузу. – Отец давно не видит вас, а при встрече первым делом спрашивает, помните ли вы, какой сегодня праздник?

– Церковный праздник, – отвечает мой собеседник. – Именно это он спросил, да. Канцлер молча обошел папашу и убрался восвояси.

Не могу не отметить некоторое сходство истории Канцлера Промилле с биографией другого моего клиента – Вениамина Громомужа (еще одно необычное имя: сколь редкое, столь и вымышленное). Это тоже угнетаемый родителями писатель, жертва запоздалого религиозного воспитания, человек со значительными психопатологиями, хотя и не такой замечательный мерзавец, как главный герой данных заметок. Промилле признается, что именно наличие в моем портфолио опыта работы с творческими людьми (разумеется, опыта обезличенного) и ряда статей на соответствующие темы определяет его выбор кандидатуры психотерапевта.

После того, как спустя несколько месяцев общения Канцлер (признаюсь, неожиданно) просит у меня эти заметки, я редактирую их. Опция предоставления заметок указана в информированном согласии, которое подписывает каждый новый мой клиент, так что удивительна не сама возможность подобной просьбы, а то, что Промилле, предпочитающий художественную литературу, решает ознакомиться с моим текстом.

(Еще раз записки отредактированы перед публикацией.)