Loe raamatut: «Импориум 1. Следящие тени. Книга 1», lehekülg 6

А скульптура ещё не всё. Автор задумал также цепи. Уже не каменные, а из металла. Огромные толстые и очень ржавые. Местами растрескались и лопнули, но до сих пор крепки и непосильны. Что уж говорить, самое маленькое звено раз в пять больше, чем голова у девчонки. И эти цепи приковывают скульптуру к стене, плотно оплетают торс, словно десятки змей, стремящихся задушить слишком крупную наживу. Их так много, что местами тело изваяния полностью теряется в них.

Сложно представить, что способно разорвать эти звенья, кажется, на них может держаться весь мир.

И случайно ли, что статуя заключена в цепи? Это совсем не прекрасный памятник, а жуткая фигура. Лицо у неё милое и доброе, как у матери, но череп в одной руке и нож в другой выдают истинные намерения. Мужчина ли или женщина до конца непонятно. Нет в ней ничего, что достоверно точно об этом говорило бы. Каменный балахон прячет все подробности тела. Гретель кажется, что она – дева, во многом на мысль наводят черты лица.

И вот что статуя делает в доме? Ей нет места рядом с людьми, с их бытом и жизнью, не должна смотреть, как растут дети, накрывается к празднику стол. Такое закопать в землю к гниющим трупам и червям. Её сюда привезли не так давно, всего три – три с половиной года назад. А объясняла это мама Гретель тем, что данное произведение искусства принадлежит её хорошему другу-скульптору, и вот-вот всю скверную инсталляцию заберут на выставку "Особых работ", и она, завсегдашняя всех ужасных балов и собраний, навсегда покинет дом. Не очень верится в эти отговорки, по правде говоря. Аля, детям сойдёт любое объяснение, лишь бы слова собрались в грамотное предложение.

Девчонка точно не помнит, на какой день была назначена та выставка, но точно знает, что дата проведения давно истекла. А ещё насколько близкий друг должен быть, чтобы ради его творчества пришлось снести целую стену? Эту семиметровую фигурку в дверь-то не занесёшь, даже вперёд ногами не получится. Рушить дом ради чужого мужчины, кто ей не брат и не муж? Отец вообще никак не высказывался о подобном приобретении, был он молчалив при разговорах и был строг.

Гретель не по себе от близости к статуе, хочется, чтобы она канула с обрыва и никогда оттуда не выбралась. В доме должен быть один хозяин, и тому подобает быть человеком с двумя руками и двумя ногами. Девчонка не может почувствовать свою власть над ней, только волнение и замирание сердца.

Так и стоит перед статуей, как солдатик, грудь вперёд. Но по сути то лишь кусок камня, страшный, но не живой, ужасный, но без души. Была глыба, а какой-то умелец решил сделать из неё нечто для сада, отпугивающее воров. Ему удалось. А вот под статуей уже действительно следы жизнедеятельности, их так просто не скроешь, жизнь ведь всегда себя выдаст… У каменных ног стоят рядами тарелки. Два блюда из которых не пустуют. Внутри одного лежат комки неизвестной пищи, какую можно охарактеризовать как засохшую кашу. Другое блюдо доверху наполнено мутной грязной водой.

Притащено и постелено одеяло, усеянное крупными кусками засохшей земли, в придачу к которым прилагаются пропитанные чем-то чёрным пучки ваты. Много пятен и следов крови. И оно как оказывается ещё не самое отвратительное. Тут много слизких опарышей и глистов, вся мерзость мельтешит, подбирается к ногам. И уже почти сплели из своих организмов плотный ковёр. Эту гадость влекут забытые и сгнившие мясные консервы. Нет сомнений, по вкусу им пришлись и отходы организованного неподалёку туалета. Гретель морщится, зажимает нос, ей особе высокого социального статуса не подобает даже стоять рядом с такой помойкой. Следы непрерывной деятельности, выпавшие волосы – всё это понуждает леди Андерсум вырвать.

И что же это значит? Кто-то пробрался в мастерскую и жил здесь? Часть вещей, валяющихся у ног статуи, украдена из дома. Подушка с дивана, одеяльце с рисунком подсолнухов стянули с кресла, фарфоровая кукла, помнится, была в зале, новый радиоприёмник стоял на кухне, ваза красовалась в комнате отдыха. Особенно был алчен незнакомец на продукты питания. Тут много пустых банок из-под консервов, коробок из-под масла, бутылок из-под молока. Отметить стоит, некто старался у себя в жилище содержать свой своеобразный порядок. Мусор он складывал в одну кучу, биологические отходы в другую кучу, спал и проводил досуг где-то посередине.

Подушки, пледы, украшения. Подобные вещи никто из семьи сюда не понёс бы в здравом уме. Об уме? Здравомыслие незаконного постояльца вызывает опасения.

Неприятным является дополнение, что незнакомец по всей видимости не совсем здоров психически. На него так влияло одиночество или близость скульптуры? На стене и полу очень много следов ногтей, длинные полосы рассекают камень, в одном месте некто даже выколупал целую яму. Надо же какое стремление. Долго выковыривал. Без специальных орудий он должен был раскапывать буквально по песчинкам. Содрал ногти и, видимо, пальцы, ибо в грязи виднеются следы засохшей крови. Одна мысль о боли, которая, несомненно сопровождала весь процесс, вновь заставляет поморщиться.

Глазами взвешивая горы мусора, Гретель пытается хотя бы примерно понять сколько оно тут пробыло и прожило. Видимо, не менее года. Пустых консервных банок здесь не десятки, а скорее целые сотни. Некто мог забраться в дом, когда семья Андерсум была в отъезде. И жил до… Каких пор?..

Девчонка вздрогнула. Находясь рядом с чьей-то подстилкой, она больше не чувствует себя в родном доме, она как будто без приглашения зашла кому-то в гости. И наверняка им это не понравится. Что она маленькая хлипкая девчонка с крошечными кулачками им заявит? Какие права им предъявит? У них тут и койка, и стол, и стихийный туалет. Впрочем, стоит опустить пока права на собственность, Гретель сильно мучает другой вопрос. Жил до каких пор? Задержав дыхание, девчонка дрожащим взглядом ищет ответ. Стоя на месте, пытается прочитать срок годности на пустых банках и среди украденных вещей ищет те, что выглядят новыми. Ох, вон та шаль весьма чистая, это как раз может быть связано с тем, что её украли недавно. Правда, также это может быть связано с тем, что она, не касаясь земли, висит на руке статуи.

И так уж получается, что ответ хранит не чистенький плед, а грязный кроссовок. Гретель потеряла его только сегодня, когда придавило дверью. И вот теперь кроссовок лежит здесь на подстилке в сырости и грязи. Прямо посередине, сакральная жертва для мёртвых богов. Черви уже освоили его в качестве нового дома, глисты трясутся среди шнурков и вылезают изнутри башмака.

Незнакомец побросал свои игрушки, но где же сам? В принципе, девчонка видит в отражении на статуе стоящую за спиной фигуру. Оно едва выглядывает из-за спины. Гретель бледная в этом импровизированном зеркале, то, что сзади, кажется, излучает темноту. Словно призрак. Они не на своих местах.

Гретель осторожно развернулась. Совершенно спокойно, без рывков и без резких сложно предсказуемых действий. Поворот сопроводил скрежет камушков и облупившейся краски под ногами. Однако же шумно, то что подкралось со спины было беззвучно. Впереди весьма страшное лицо, девчонке приходится бороться с желанием отвести взгляд в пол. О, оно отвратительно, глаза стеснительны. Не сказать, что это чудовище, просто уродливый человек. Женщина, если быть точным. Она не очень крупная, примерно на полголовы выше Гретель. Плечи и талия узкие, ноги тонкие. Её возраст непросто определить. Эти сложности во многом связаны с лицом. Оно высохло будто скальп мумии. В целом у неё серьёзные проблемы со шкурой, язвы, красные головки прыщей и сыпь покрывают большую видимую часть кожи. Её глаза узенькие и запавшие в череп, белая плёнка покрывает их как яичный белок. Зрачки затуманены, они же сильно расплылись. Не узреть их точных очертаний. Нос изогнут дугой, тонкие едва различимые губы поджаты, уши выглядят как обглоданные маленькие отростки. Сама же голова почему-то тёмная. Тёмная и почти полностью лысая. Свисают всего несколько пучков длинных седых волос. Не человек… гоблин какой-то…

Остальное тело – это помесь разодранных тряпок, грязи, а также неприкрытая нагота. Она больна. И все следы болезни у неё на теле. Хочется надеяться, что это не заразно. Гретель не думала, что когда-то рядовое предупреждение отца, проявится так точно в её жизни. Он ведь говорил, что бездомные, живущие в здании сгоревшей школы ужасны на вид, и больны неизлечимой хворью. Вот, видимо, откуда пришла эта страшная женщина.

Стоят друг перед другом под нависшей чёрной громадой, очень дискомфортные условия для одной, повседневная обитель для другой. Гретель не столько страшно, сколько неудобно. Тошно на неё смотреть, она кроме того, что уродлива, так ещё и почти голая. Некоторые подробности тела незнакомки девчонка никогда не хотела бы видеть. Обвисшее… грязное, заросшее волосами – это надолго оставит отпечаток. В остальном бездомная не выглядит грозно. Худая, сутулая, жалкая. Кости да кожа. Какой вред может причинить дряблая старуха? Гостья отчасти выглядит жалко, но леска совсем не случайно крепко сжата в руках. Нехорошая вещь, такой можно с лёгкостью порезать кожу, а если попадёт в глаза… о… Можно будет ещё попробовать разрезать губы от уха до уха.

– Вы здесь живёте? – заговорила Гретель, ей хочется немного снять повисшее на плечах напряжение.

Фигура впереди едва заметно шатается. Глаза не моргают, и не поймёшь живая или мёртвая. Выражение в глазах неприятное, болезненное, под белой плёнкой скрыто много страданий. И там же в море боли удаётся прочитать одно чувство. Это то самое чувство. Из тех, что по некоторым поверьям относят к семи смертным грехам. Весь мир им наполнен. Зависть…Смертный грех. Вот только столь бедное создание вряд ли испугается несущейся сверху кары, не была ведь настолько грешна и повинна, когда с ней свершилось это.

Зависть… На её грязном мерзком одеяле стоит девчонка, такая чистая и соблазнительная… порозовевшее лицо радует своей женской красотой, желание его коснуться притягательно, взять да ладонями прогладить по щекам, нащупывая там малейшие неровности… Что до остального? Одежда элегантно облегает грудь, талию и ноги, на её теле всё так прекрасно сидит … а волосы… а сверкающие густые волосы… какие сейчас уложены в невероятно чудесную причёску, волосок к волоску. Не хватает только воткнуть шикарную красную розу, тогда уж настоящий ангелок. А ведь ещё стоит упомянуть кожу, гладкую и, нет сомнений, мягкую и ласковую.

– Мы живём здесь с родителями, – снова подала голос Гретель. – Это наш дом. Вы зашли к нам в гости?

Незнакомка только покрутила головой. Это не ответ на вопрос, скорее бездомная продолжает изучать тело своей милой подруги. И замечает её новые подробности. Находит на теле девчонки вмятину посередине груди, о, это тот самый след от двери. Неровность красная, местами даже лиловая. След делящий тело пополам вызывает интерес. В глазах незнакомки загорается огонёк ещё не свершившихся желаний. Но и эта болячка не уравнивает их, нужно больше травм, меньше целостности кожи. А вопросы этой соплячки такая нелепость, ибо незнакомка знает, что ничьи уши более не услышат эти речи. Пусть хлопает пересохшими губами. Знает…

– Я могу вас накормить, – предложила девчонка Андерсум. – А хотите умыться? Помыть руки?

Незнакомка ухмыльнулась. Что собралась запереть в ванной комнате?

У девчонки голос неуверенный, порой дрожит.

Незнакомка смотрит на перепуганную девчонку с вызывающей, неужели, улыбкой. Это выглядит жутко. Бездомная ниже опускает тонкую леску и выше задирает голову. Вытянула из лохмотьев худую руку и ткнула пальцем куда-то кверху. Все движения очень плавные, не трясётся и не дрожит. Есть даже определённая грация. Страшный танец атрофированных мышц.

На время она замерла в белом сиянии света под громадной статуей. Измученная женщина, мало чего в ней осталось от изначального рода. Кажется, ещё немного и растворится в свете ламп. Над ней же могучий и всесильный торс каменного чудовища, время над которым не властно.

Гретель не позволила себе последовать прихоти бродяжки, в первую очередь, потому что не очень поняла, куда смотреть. На лампу, раскачивающуюся на проводах? Не очень поняла, почему улыбка на губах оборванки. Что задумала? Пользуясь паузой, Гретель осторожно делает шаг назад.

А незнакомка опустила руку, снова закутывается в тряпки. После развернулась и неспешно побрела прочь.

Когда женщина сделала около десяти шагов от основного места действий, Гретель максимально тихо выдохнула. Дрожь проходит от пальцев ног до макушки. Уходит и слава всем богам. Юная леди проследила за незнакомкой, пока та не завернула за стеллаж. И только посмотри, плавная как лебедь, но мерзкая как прокисшее тесто. Пошла бездомная в основную часть дома, однако же не хочется её догонять и останавливать. Не хочется встречаться с ней за стеллажами среди острых гвоздей и ржавых пил.

Затем девчонка всё-таки задрала голову повыше. Ну, что же ей пытались сказать? Это что-то важное? Конечно, между тянущимся вперёд ликом статуи и мотающемся светильником, второе перетягивает к себе куда больше внимания. Свет попадая в глаза, каждый раз вынуждает посмотреть именно на него. Яркость прожигает и ослепляет, и от всего даже когда закрываются веки, остаётся белое пятно.

Статуя… лицо… маска будто приподнята. И сейчас из-под неё что-то торчит.

И ведь никогда бы не подумала. Неужели под маской что-то есть? У чудовищ не должно быть лиц. Скульптур скрыл что-то, видимо, соскочило долото, рука не удержала молоток, или от работы и настойки горькой помутнело сознание. И вот, дабы не видели глаза мягкотелых зрителей, нацепил на сотворённый лик приветливую маску.

Гретель в целом не очень хочется смотреть в изначальное ужасное творение, чтобы оно ещё потом стояло перед глазами в одном ряду с персонажами кошмарных снов. Но определённая таинственность не даёт опустить взгляд. Сейчас девчонка стоит довольно удачно, ровно под зависшим ликом, в одной единственной точки, где образовалась тень. Запрокинула голову. А там темно…

– Что, что… ничего не видно, – начала тихо шептать под нос, щурится и, не выдерживая волнений, порой совершенно бесполезно встаёт на носочки. – Что-то чёрное… Местами кр-р-расное? Там есть свой рельеф, какие-то волнистые контуры. Но никак не разглядеть… оно будто бы не из камня.

Маска свисает с лица, самая крайняя лампа без каких-либо причин погасла. Очень тихо без щелчков и искр. Лишь тухнущая спираль ещё на несколько секунд задержала мрак на дистанции. Затем темнота забрала часть ангара.

У входной двери остановилась незнакомка, замерли в шаге от порога белые, как молоко, ноги. Лицо, наполовину закрытое капюшоном, обернулось назад. А ту чёрную каменную бестию видно отовсюду. И та обычно всегда смотрит в ответ. Только сейчас лицо монстра, кажется, более увлечённо происходящим у огромных ног.

Незнакомка потёрла куском тряпки глаза. Стоит спиной к свету и вот уже вновь кажется, что во впадинах у её носа ничего нет. Будто там остались одни только пустые дыры, что уводят по извилистым каналам глубоко в череп. Через непродолжительную паузу женщина отвернулась от мастерской и неспешно переступила через порог комнаты. Совсем скоро закроется дверь, запечатывая то, что никогда не должно быть открыто. Щёлкнет замок, неторопливые шаги пойдут прочь.

– Круглое как лицо… но не совсем реалистичная физиономия, напоминает морщинистое, – договорила Гретель, потёрла затекающую шею, немного пощипала кожу, уже очень хочется вернуть голову в исходную позу.

Что же такое?

– Стоп, стоп, стоп… а оно шевелится… ползает… Фу, какой жирный червь?!

Над ней нечто круглое, похоже на лицо без кожи, будто бы содрали, сняли, срезали. Глаз, носа не выделить в красном мясе… хорошо виден только рот. Пасть порой смыкается, порой расползается вновь. Ещё есть что-то длинное и тонкое, хорошо заметно какое слизкое, эти слюни или сопли тянутся следом как вуаль. Оно красное и действительно напоминает огромного продолговатого червя. Тот раз за разом выворачивается, крутится. Язык что ли?

Маска еле заметно ползёт вниз, выключатели на стене дрожат, кнопки стучат, перескакивают в противоположное положение, свет вокруг гаснет.

– Он… оно… оно… – голос стал сильно взволнованным, теперь дрожит как струна, – жи… жи… жив…

В следующий момент маска резко опустилась, заняв своё прежнее положение. Исход… Нечто слетело сверху, капнуло на бледный лоб Гретель. Девчонка вскрикнула, отпрыгнула, обратной стороной ладони тут же пробует стереть с лица вязкую жидкость. Тем самым размазывает её по щекам. То, может быть, обычная смола, но страшно как яд. И теперь от неизвестной субстанции слипаются пальцы, блестит лицо. Всего несколько секунд до первых слёз. А ноги уже спешно перебирают назад. Оно живое?! Живое! Движется. Дышит. И вот-вот они серые и страшные, эти каменные руки, сомкнутся, вцепятся и разорвут.

Гретель вскрикивает, бросает взгляд то на нож, острый и длинный. Холодный, но, нет сомнений, тот готов согреться чужой горячей плотью. То смотрит на череп, свидетельство безжалостности, и пусть лицо девчонки милое и красивое, слёзы горькие, а крики громкие, под этой оболочкой та же костная основа. Доберётся до всего. Но сперва дьявольские руки непременно заставят мучиться, будут отрывать по кусочку, собирать кровь по капельки, ибо боль страстное удовольствие для них.

Между тем в мастерской осталось так мало света, освещён лишь узенький участок, своего рода коридор, что тянется от чудища к выходу.

Когда – же…? Вот – вот схватит! У Гретель заплелись ноги, и на очередном шаге назад она налетела на подвернувшуюся стопку ящиков. Хорошо это не закончится. Перелетела через бочки и соскочила на задницу. Ещё не успевшая засохнуть краска полилась из ближайшей канистры на ноги. Гретель не сильно обеспокоила липкая субстанция, попавшая на кожу, широко распахнутые глаза следят за статуей. И стальное лицо ужасной скульптуры, зачем-то вытянутое вперёд, заинтересовано зрительным контактом ничуть не меньше. Девчонка даже не попробовала встать, начала ползти.

Не осмеливается отворачиваться, боится тратить время на то, чтобы подняться на ноги. Естественно, много отчаяния, но мало проку. То ударится о стеллаж, то налетит на коробки. Каждый раз судорожно дёрнется и отскочит в сторону. Помещение заполняет шум: грохот падающих инструментов, звон разбивающихся банок. Непременно что-то из этого ушибёт или оцарапает.

И лик скульптуры, он только кажется неподвижным. Но сколько Гретель не ползёт, лицо статуи всё так же нависает над бедным тельцем девчонки? Пусть пощадит, не думает убивать. Она совсем юна.

В следующий момент удар о полку, и целый стеллаж рухнул на пол, в дребезги и куски разбивается то, что покоилось на полках. Тут же несколько тяжёлых труб со звоном упали и покатились. Девчонка завизжала, сжалась, беспомощно задрыгала всеми своими доступными конечностями. Затем всё-таки перевернулась и поползла уже на четвереньках. Вроде бы, должна ходить на двоих, но на них, ослабленных куриных ножках, она попросту не устоит. А ты отвернулась Гретель.

От неё не убежишь. Одного огромного шага всегда хватит, чтобы преодолеть любое расстояние, как много бы вас не разделяло.

Гретель, крепко стиснув зубы, мыча невнятные слова, продолжает двигаться вперёд, глаз не поднимает с пола. Ничего не останавливает на пути, по гвоздям и по стёклам, и пролазит прямо под сваленным стеллажом. Под последним отчасти даже застревает, ненадолго, но и тех секунд хватило, чтобы взреветь во весь голос от бессилия. Затем отчаяние толкает дальше, вновь цепляться руками и разбивать кожу до синяков. А здесь, за ящиками и бочками, её взор уже не настолько страшен. Ржавый металл да гнилое дерево – все защитники.

Гретель на четвереньках, как перепуганная черепаха, уже добралась до выхода, ещё бы один рывок, и она оказалась бы за порогом. Но дверь, о, ужас, она закрыта. Девчонка несколько раз толкнула препятствие плечом, упёрлась ногами, навалилась весом всего тела. Безрезультатны попытки пройти. Не сумев прорваться через дверь, Гретель падает на колени. А дальше окончательно растеряв силы на борьбу, развернулась обратно лицом к мастерской. Подтянула к себе ноги и максимально плотно прижалась к двери спиной. Некоторое время ещё будет упираться, пытаясь пройти сквозь стену. Но это явно не дар её тела. Волосы легли на лицо, Гретель не спешит убирать их обратно. Так ей не видно ничего кроме собственных ног. Но она и не хочет смотреть вдаль и видеть воплощение ужаса. Ей невероятно страшно, она дрожит. Ощущение дыхания зла остужает боль всех ран, порезы и синяки молчаливы. Сковавший страх далеко не сразу позволит понять, что её заперли, обрекая на заключение в мастерской. И теперь самой придётся есть испорченные консервы и спать на гнилом одеяле среди опарышей.

Грязные разбитые коленки, краска на коже и в волосах, смола, застывающая на щеке, слёзы, сопли, порванная одежда, царапины, синяки. Конечно, не знает наверняка есть ли там что-то во тьме, заключено ли страшное существо в каменных формах, но оно смогло вселить в сердце девчонки всепоглощающий страх. Гретель опасливо поднимает глаза, выглядывает из-под чёлки.

Скульптура так и стоит в конце коридора из стеллажей, неподвижна, как и всегда. Страшный ангел в туннеле света, водружённый на фоне сажи старой печи. Только ржавый светильник мотается из стороны в сторону.

И тут лампа над статуей соскочила, с предсмертным горящим огоньком промелькнула мимо стеллажей, дальше следует треск и удар о пол. Из проводов сверху вырывается яркий завершающий столб искр, осыпая и в последний раз демонстрируя миру её неподвижные каменные контуры…

Свет исчезает…

Все лампы погасли. Положение тела Гретель за это время не изменилось. Так и сидит, прижавшись к двери спиной, держит поникшую голову на груди, вдыхает глубоко и долго. Разве только теперь руками обхватила колени, волосы убрала за уши. Здесь абсолютная темнота, но и при этом глаза широко раскрыты.

Никакого движения не замечено, мастерская лишена звуков. Отсутствие света создаёт иллюзию, что вокруг пустота. Лишь на короткие мгновения безмолвие теряет свою пленительную силу, и из недр дома доносятся звуки быта. Гретель слушает их через дверь. Нет сомнений, что они – не пустой шум, это чья-то осмысленная деятельность. Можно даже представить, чем именно там занимаются, предвкусить их заботы и дела. Горький вкус у деяний чужих незнакомых рук. Вот звон посуды, видимо, забрались на кухонную полку. Она собралась на вечерний ужин при свечах. Как мило. Скрип двери в туалет, можно догадаться зачем туда пошли. Чистюля. Загудел кран. Умыться? Помыть руки? Или почистить зубы щёточкой Гретель? А может быть не зуба, а забитые грязью ногти на ногах? Затем топот перемещается по всему дому. Открылся и закрылся холодильник. О, Гретель так голодна, слюни буквально текут, и девчонка вытирает их пальцами.

От досады у Гретель ладони сжались в кулаки. Она взведена, внутри всё вибрирует и дрожит. Ей обидно и отвратительно слышать, что кто-то хозяйничает в доме её семьи. И нет той силы, которая может что-то поменять. Убогая сопливая девчонка, чем она может помешать? В очередной раз проглатывает медленно ползущий по горлу комок. Ей ревниво, вот только Гретель не закрывает уши, наоборот вслушивается. Не хочет пропускать мимо себя дела бездомной, какими бы отвратительными те не были. Мерзавка жрёт. Гретель слушает. Мерзавка моется. Гретель упивается звуками бултыхающегося тела. Щёлкает выключатель, гадина, видимо, тоже любит свет. Эта возящаяся в доме вошь, порождает такой зуд на теле Гретель. Девчонка готова чесать себя до крови. Особо мучает живот. В месте, где остался след от ремня джинсов, невыносимое зудение.

Через пару часов гадкая незнакомка окончательно смолкла. Наверно, улеглась спать. На диван? На кровать? Девочка замерзает на холодном полу. Ноги окоченели от сквозняка, спину ломит от холодной железной двери. В целом всё тело болит.

Гретель вся сжалась, сильно горбится, а каждое движение стало встревоженным и резким, порой и того, опьянённая усталостью и эмоциональными потрясениями, шатается из стороны в сторону. Внешний вид прискорбен, где-то царапины и засохшая кровь, где-то грязь и краска. Последней уж очень много, лаковой шлейф берёт начало от пальцев ног, через лодыжки и бёдра перебирается в область талии и заканчивается уже на кофте. Она серьёзно приблизилась к эталонам красоты здешнего места. Ммм, здесь ценится уродство. А Гретель, должно быть, как раз выглядит как побитая дворняжка.

Её же сознание стало неконтролируемо. Перед глазами начали мелькать страшные картинки, которые когда-то она видела во снах. И никак не остановить их поток, увести мысли в другую сторону не получается.

Вот монстр. Крупная тварь с распахнутым ртом, из пасти высунулись невероятно длинные языки, на каждом из которых шипы и колючки. Вокруг ещё что-то вроде присосок и… вены? Жилы? Очень яркое воспоминание, перегруженное неприятными подробностями. Ещё ведь стоит сказать об язвах, волосках и бугорках, расположенных по бокам и у основания мерзкой гигантской головы. Понять предназначение щупалец не так сложно, над толстыми губами высунулись острые как копья клыки. Сама глотка выглядит как чёрное пятно. Символично, ибо многие людишки должны будут сгинуть в ней. Ведь чудовище только половина сцены, сознание зачем-то рисует жертв плотоядного монстра. Бедные создания оплетены языками, их вот-вот заглотят. Ужас отражается на лицах, широко раскрытые рты кричат, квадратные глаза смотрят в лицо своего пожирателя. Столько безумия разродилось в сцене, столько безумия скопировалось на персонажей.

Другое воспоминание. Человек выглядывает из-за угла, милый, добрый, хорошо одет, в руке прелестный алый цветок. Должно быть, хороший компаньон. Друг. Парень. Здорово. А как улыбается от уха до… а-а-а… приветливые глаза… глаз, ровные брови… бровь, круглые щёки… щека. У него ведь нет пол-лица, на том месте фарш с нарубленной кожей. Игриво выглядывает череп, от излишка эмоций потёк мозг. Чёрный след от автомобильного колеса на лбу намекает на аварию. Вот только для подобного случая линия раздела головы на хорошую и плохую уж слишком чёткая, ровно пополам. Травмы ведь не имеют такую идеальную границу, как от хирургической пилы. Такое бывает? Стоит ли вообще искать смысл в этих воспоминаниях.

Гретель не собиралась засыпать в эту ночь. Она думала будет рассматривать темноту в поисках истины среди пустоты. Но ближе к полуночи её потянуло. Тело измотано и устало до предела, голова перегружена и не получается ни о чём думать. Бороться со сном стало практически невозможно, мышцы расслабляются и затягивают всё глубже в пучину грёз. Уже вскоре Гретель наконец позволила себе закрыть глаза, голова поползла по двери вниз, легла на грудь, затем упала в царство снов.