Мы нарушаем правила зимы

Однако Завадский слишком увлёкся обсуждением охоты со своими друзьями и на молодёжь, щебечущую между собой, почти не обращал внимания. Софья Дмитриевна и Левашёв ехали, немного отставая от всех. После тёплого дня вечер был прохладен и тих. Софи в чёрной амазонке, немного бледная и утомлённая длительными прогулками, казалась Владимиру необыкновенно прелестной. Он страшился мысли, что нынче же ночью должен выехать домой, и в следующий раз сможет её увидеть совсем не скоро…

Получилось так, что, проезжая шагом по узкой лесной тропе, они вспугнули каких-то птичек. Трёхлетка, на которой ехала Софья, на вид вполне смирная, шарахнулась в сторону, когда из-под её копыт выпорхнула целая стая пичуг. Софи растерялась и не смогла сразу, твёрдой рукой, совладать с лошадью – та же свернула с дороги, ринулась к просеке и помчалась, что есть мочи.

Владимир предостерегающе крикнул. Компания вроде бы остановилась и развернулась, но он уже не обратил на это внимания. Ему хорошо было известно поведение перепуганных лошадей: они ничего не видят и не различают перед собой, и готовы мчаться, пока не сломают ногу или не ударяться о стену. Софья Дмитриевна же была не очень умелой наездницей и вряд ли смогла бы справиться с обезумевшим животным.

Владимир пришпорил своего коня и помчался за ней. Он буквально умирал от ужаса, представляя, что лошадь Софи может споткнуться или налететь на какую-нибудь преграду – в этом случае всаднице грозило бы тяжёлое увечье, или ещё вероятнее, смерть. Он гнал коня изо всех сил, пока не настиг беглянку – её кобыла тяжело дышала, но останавливаться, по-видимому, не собиралась. Софья Дмитриевна же вцепилась лошади в гриву, стараясь только не упасть; рассчитывать, что она сама остановит животное, не приходилось.

Левашёв в один миг принял решение: ему помогло прекрасное знание лошадей и умение с ними управляться. Он пустил своего коня галопом вперёд, пока не перегнал Софью. Теперь это выглядело, будто он убегает, а Софи его преследует во весь опор. Давая постепенно лошади, нёсшей мадемуазель Нарышкину, себя догнать, он стал поворачивать своего жеребца в сторону. И надвигаясь, напирал на плечо лошади Софьи до тех пор, пока та не начала замедлять шаг.

Дождавшись удобного момента, Левашёв ухватил за повод растерянную лошадь; та тут же почувствовала твёрдую руку и остановилась… Софи ещё несколько мгновений продолжала сидеть, замерев и вцепившись скрюченными пальчиками в конскую гриву. Владимир спешился, и только тогда мадемуазель Нарышкина выпустила гриву и почти без сознания упала ему на руки. Вдали уже раздавались крики: к ним спешила кавалькада друзей, во главе которых мчался господин Завадский в сопровождении своей дочери.

* * *

Пока ехали обратно, Левашёв всё время молчал: он поддерживал Софью в седле, чувствуя, как она доверчиво и благодарно прижимается к нему. Владимир не в силах был говорить и отвечать на похвалы собственному мужеству и находчивости. Он надеялся только, что сегодняшнее происшествие сможет сыграть ему на руку и поднять во мнении маменьки Софьи Дмитриевны, перед которой Владимир продолжал трепетать.

* * *

Левашёв вошёл в гостиную, где его ждала Елена – она никогда не ложилась, прежде чем он вернётся домой. Элен, как обычно, нежно поцеловала его. Отвечая на поцелуй, он решил: пожалуй, сейчас благоприятный момент для опасного разговора.

После того, как Левашёв спас Софью Дмитриевну, и её маменька убедилась, что дочь ничуть не пострадала, Софи долго говорила с ней наедине. Владимир всё это время сидел в кресле на террасе и курил трубку. Он ощущал сильную усталость и готов был просидеть так целую вечность, лишь бы не вести опять с Завадскими и их гостями пустопорожние светские беседы.

Должно быть он задремал и не услышал, как Софи выскользнула на террасу. Она легко подскочила в темноте прямо к нему, положила руки ему на плечи и первый раз коснулась губами его виска и щеки – невинно, даже боязливо.

– Я ещё не поблагодарила вас по-настоящему, милый Владимир Андреевич! Я говорила с maman! Она убедилась наконец, что я люблю вас, и это не каприз и не легкомыслие! И ещё, она поняла, какой вы замечательный человек… Она согласна! Согласна!

Согласна! Согласна! Эти слова торжественным эхом звучали в ушах Левашёва всю дорогу домой. Итак, судьба и случай на его стороне! Ах, как же долго он к этому шёл! Владимир снова представил себя желанным гостем в ближним кругу его величества… Вероятно, он сменит графа Нессельроде на его посту, или займёт другую, не менее блестящую должность! И разве он не заслуживает этой чести?

Левашёв усадил Елену в кресло и передал ей чашку чаю с подноса, принесённого Марфой.

– Послушай, моя дорогая, я должен сказать тебе кое-что, если ты не слишком утомилась сегодня. Не вижу повода откладывать… Элен! Ты не жалеешь, что у нас с тобой всё получилось… Вот так, как получилось?

Елена поглядела на него с некоторым удивлением.

– Разумеется, нет, милый.

– А скажи: если бы ты с самого начала знала, что нам не суждено никогда быть законными супругами, ты бы полюбила меня?

– Конечно! Разве я могла противиться моей любви? Я ведь и правда знала, что ты женишься не на мне – ну и что с того? – рассмеялась Елена.

– А то, что, как ты знаешь, овдовев, я всё равно не могу жениться на тебе, как бы я тебя не любил, – продолжал Левашёв, запинаясь, – ну, то есть… Если ты страдаешь от этого…

Он умолк на миг. Произнести Елене этот приговор оказывалось не так легко, как он думал. Особенно, когда она смотрела на него вот так: открыто, честно, уверенно. Владимир нервно затеребил рукава собственного сюртука.

– Отчего ты так говоришь? – удивилась она. – Да, я знаю, что мы не можем узаконить наши отношения. Если я и страдала, то это было давно и уже прошло. Нынче для меня главное, чтобы ты и наши дети были счастливы.

– Так вот, Элен, родная… Именно ради наших детей… Пойми, моё положение в свете и при дворе достаточно шаткое: я изо всех сил пытаюсь выкарабкаться из того позора, в который мой отец вверг наше имя и репутацию. Но моих усилий недостаточно, а я хочу обеспечить детям положение, которое теперь кажется мне недостижимой мечтой… И сделать это можно только одним способом.

Левашёв остановился передохнуть. Елена же спокойно ждала.

– Послушай, любимая, только не сердись. – Он пересел поближе и взял её руки в свои. – Я должен жениться второй раз. Коль скоро я не могу сочетаться с тобой законным браком, как бы мне не хотелось… Но я могу использовать своё вдовство на пользу нашим детям, нашему положению в свете.

Елена молчала. Молчала так долго, что Владимир был вынужден окликнуть её.

– Да? – рассеянно отозвалась она. – Прости, милый, я, кажется, не вполне тебя поняла. Задумалась, наверное.

Левашёв уже чувствовал, как струйки пота стекали по его груди и спине. Елена осторожно поставила чашку с чаем на стол, повернулась к нему и посмотрела ему в лицо своими светло-серыми глазами – так, что ему захотелось сползти с дивана и укрыться где угодно, хотя бы под столом.

– Элен, любимая! Я вовсе не хочу причинять тебе боль! Но пойми, я должен на это пойти: ради детей, ради тебя и себя тоже! Мы обеспечим своё положение так, как не смели и мечтать. Мадам Нарышкина обещала похлопотать перед самим государем… Всё, что я должен сделать – это жениться на её дочери, совершенной пустышке и вертихвостке… – Владимир запнулся. Во рту у него пересохло.

Элен продолжала сидеть неподвижно и смотреть куда-то в угол.

– Любовь моя, ты меня слышишь?

Последовала пауза.

– Да… – произнесла Елена почти шёпотом.

– И ты поняла, что я хотел сказать?! – спросил Левашёв чуть ли не с отчаянием.

Она снова помолчала, не глядя на него.

– Да… Поняла. Прости, я плохо слушала, но, кажется, поняла. Да, конечно, милый.

Владимир прерывисто вздохнул. Отчего-то разговор с Еленой казался ему самым лёгким препятствием в этом деле, а выходило…

– Отчего же ты не смотришь на меня? Я сойду с ума, если ты будешь страдать… Элен! Наши отношения останутся прежними, я никогда от тебя не откажусь, даже если женюсь на десяти девицах Нарышкиных!

В эту минуту Левашёву казалось, что он говорит правду, по крайней мере он искренне верил в собственные слова.

– Элен, я люблю тебя больше всего на свете! Ты навсегда останешься со мной, слышишь? Ты меня любишь?!

– Да, – кивнула она каким-то механическим движением. – Да, конечно, милый. Всё будет, как ты решил. Не беспокойся ни о чём.

– Ну вот, видишь… Я, признаться, чувствую себя просто ужасно, – пробормотал Владимир и потёр лоб. – Мне хочется, чтобы ты была рядом сегодня ночью…

Он подхватил Елену на руки и понёс в спальню, по дороге покрывая её лицо и плечи поцелуями. Она не сопротивлялась, не отворачивалась и не сказала ему больше ни одного слова, лишь молча подчинялась его ласкам… Владимир заснул страшно усталый после случившегося за день, и далеко не уверенный, что всё сошло благополучно.

Проснувшись на следующее утро, Левашёв не обнаружил Элен в своей постели и решил, что она пошла в детскую, как делала всякий раз. Но она не появилась и к завтраку. Владимир скривился: значит, всё же разобиделась и станет теперь дуться. Ну что же, придётся ему терпеть и умасливать её, иначе никак.

– Пойди-ка, передай Елене Алексеевне, что я очень хочу её видеть, – приказал он Марфе.

Та пожала плечами, вышла и тут же появилась снова.

– Так не возвращались они ещё.

– Откуда? – резко спросил Левашёв.

– Ну так, Елена Алексеевна утром, раным-рано, встали тихонько, что-то там положили в ридикюль, да и пошли себе. А куда – не сказались. Передали вам, барин, мол: не извольте беспокоиться.

Левашёв в тревоге прождал весь день. Тщетно: Елена не появилась. Где она и что с ней, никто в доме, считая прислугу и няньку детей, не имел никакого представления.

Глава 5

У дверей магазина под названием «Моды и платья» Анна остановилась, поджидая Клавдию. Она уже купила по просьбе подруги несколько дамских журналов, вроде новенькой «Библиотеки французской моды». Клаша считала, что во время пребывания у Лялиной она сильно утратила свои профессиональные навыки и теперь навёрстывала изо всех сил, заодно изучая последние новинки. И вообще Клаша необыкновенно расцвела: совсем перестала грустить и тосковать по прошлой жизни и беспутному возлюбленному, забыла пьяные загулы и ночёвки в участке. Она много работала, а ещё в её обязанности входило собственноручно развозить заказчицам готовое бельё и платья – за это хозяйка магазина немного доплачивала сверху, и Клавдия никогда не отказывалась.

У Анны же дела шли пока куда скромнее. Благодаря занятиям с хозяйскими детьми, комната обходилась им с Клашей даром. Арина Ивановна от всего сердца радовалась, что её Петруша наконец-то остепенился, грезил поступлением в Академию художеств и готов был упражняться в лепке и живописи целыми днями. Рисовал он чуть хуже, чем лепил – но Анна считала, что у юноши точно есть талант. Теперь, когда Пётр был занят делом, он перестал вздыхать возле Анны и умолял только не препятствовать ему лепить её. Впрочем, этой участи не избежала и Клавдия, и его собственные сёстры, и кошка Алька…

Дабы оправдать бесплатное проживание в доме Арины Ивановны, Анна предложила помогать её дочерям с французским, да и вообще исполнять обязанности их гувернантки. Однако девочки, которые были возрастом двенадцати и пятнадцати лет, в присмотре почти не нуждались. Мать не могла оплачивать им нянь и гувернанток, так что дочери вполне привыкли к самостоятельности.

Анну беспокоило, что она пока не нашла надёжного способа заработать на хлеб. Разумеется, Арина Ивановна от души благодарна своей постоялице за всё, но, когда Петрушу определят в Академию – не может же она и дальше пользоваться гостеприимством хозяйки!

Анна вздохнула. Ей вдруг пришло в голову: а отчего бы ей самой не дать в газету объявление о поиске места учительницы рисования или французского языка? Рекомендацию Арина Ивановна ей обещала самую лучшую. Анна подозвала мальчишку-газетчика и купила у него несколько петербургских номеров, свежих и не очень – для того лишь, чтобы посмотреть, как составляются подобные объявления…

Она развернула одну из газет. Взгляд случайно упал на некрологи – и знакомые фамилии бросилась ей в глаза! Что же это?.. «С прискорбием сообщаем о безвременной кончине… Вдова коммерции советника Алексея Калитина, родственница графа Левашёва… Помним, скорбим»…

Катерина Фёдоровна умерла?! Колени у Анны задрожали, она поискала глазами какую-нибудь опору вокруг себя – прислонилась к могучему тополю и принялась обмахиваться газетой. Не то, чтобы сердце её сжалось от боли: в конце концов, их с мачехой отношения не оставляли места для подобных чувств. Но Анна подумала о Елене – каково-то сестре вот так вдруг остаться сиротой? Катерина Фёдоровна была прекрасной, любящей матерью, этого у неё не отнимешь…

Однако сюрпризы на этом не кончились. Стоя в задумчивости, графиня Левашёва машинально скользила взором по газетным заметкам – и через минуту снова наткнулась там на фамилию собственного супруга! Какой-то бойкий репортёр светской хроники сообщал, что «недавно овдовевший граф Левашёв, по-видимому, не собирается провести в одиночестве и скорби всю оставшуюся жизнь. По нашим достоверным сведениям, скоро состоится его помолвка. Невеста графа, разумеется, принадлежит к изысканному светскому обществу»…

Имени невесты не сообщалось. Конечно, всё это могли быть сплетни и слухи, и ни о какой помолвке, возможно, даже и речи не шло. Анна слишком хорошо понимала, что представляли собой эти «достоверные» сведения, воспеваемые репортёром! Ну, а если в газете всё-таки написали правду? Левашёв женится – что тогда будет с Элен?!

– Анютка, ты чего это? – участливо спросила Клаша, появившаяся на ступеньках магазина. – Привидение, что ли, увидела?

– Да так, ничего страшного… – Ей не хотелось обсуждать все эти вещи здесь, на улице. – Вот, журнал купила, какой тебе нужен. Знаешь, Клаша, я подумала: быть может, мне и самой объявление дать, что ищу себе место?

Клавдия помолчала немного, потом рассмеялась.

– Так, а если к тебе твои же друзья бывшие обратятся, что тебя покойницей считают? Мало ли, кому уроки нужны! Вот, верно, напугаются, ещё и святой водой брызгать начнут!

Клаше всё это казалось весьма забавным, а вот Анне было не смешно. В самом деле, если она таким образом столкнётся со знакомыми из своего прошлого? Нет, похоже идея с объявлением – не лучший выход. Однако, Клавдия хохотала столь заразительно, что Анна не могла не улыбнуться вместе с ней.

– Ну что, идём пока домой?

– Нет, мне ещё к заказчице надо успеть! Вот, сорочки с брюссельскими кружевами да юбки нижние им с дочерью отнести. Опаздывать нельзя, они вечером со двора уезжают. – Клаша снова радостно улыбнулась, будто ей дали необыкновенно приятное поручение.

– А далеко идти-то? Что-то ты уж слишком весела последнее время, Клаша! – Анна слегка насмешливо посмотрела на подругу. – Будто вознаграждение какое получила!

– Ну, а что же? Хозяйка меня ценит, деньгами не обижает! – весело ответила Клавдия. – А когда место в магазине освободится, так я его и получу…

– А хочешь я с тобой пойду, вот и погуляем вместе? – предложила Анна.

Однако на этот невинный вопрос Клавдия смутилась, вспыхнула и пробормотала что-то невнятное, отводя глаза.

– Эх, Клаша, а недавно ведь надо мной смеялась! Встретила, что ли, молодца какого? То-то, я смотрю, сияешь, будто солнышко вешнее!

– Ну я… Ну и встретила, да только… Я тогда, после Васьки моего бесстыжего думала: ну их, ни за что больше не полюблю! Буду только денежки с них, молодцов этих, брать – а до сердца никого не допущу! А тут, видишь…

– Да зачем ты оправдываешься, Клаша! Ты молодая, отчего бы не полюбить снова, если человек хороший встретился? А про Ваську забудь: в юности кто не ошибался?

Клавдия бросилась на шею подруге.

– Спасибо тебе, Анюта! Я и то сначала даже и говорить-то с ним боялась! Думала – не дай Бог влюбиться опять! А он и не говорил ничего, только молчал да смотрел. За мной шёл, вот этак, тихонько – раз только я оступилась, а он руку мне подал. И всё молчал, и я молчала… На третий день только заговорил! Вот теперь и встречаемся накоротке, только парой слов перекинуться! А больше ничего, ни-ни!

– Ну и ладно, если так – не надо спешить! Ты сама увидишь, если нравится.

– Очень нравится, и он хороший! – горячо заверила Анну Клавдия. – Только вот он господский человек. Очень барину своему предан, часто уезжает с ним куда-то; у них там всё, как барин скажет. Но он мне клянётся, что и барин у него хороший, благородный да добрый. А ещё обещал, что не обидит меня никогда…

– Вот и славно! – улыбнулась Анна. – Ты гуляй, беседуй, отчего бы не гулять. А там видно будет – ты уж сама поймёшь, захочешь с ним или нет.

– Спасибо тебе… сестрёнка! – Клаша поцеловала Анну и, уже совершенно счастливая, упорхнула к своей заказчице – видимо, таинственный кавалер должен был ожидать Клавдию где-то по пути.

Анна с улыбкой проводила подругу глазами.

* * *

Она вернулась домой одна и ещё раз просмотрела те пресловутые газеты. Получается, Катерина Фёдоровна умерла, а Левашёв, если только это правда, собрался жениться? И уж точно не на Елене…

Что же будет в таком случае? Анна представила себе, что, стоит только ей объявиться и показаться в обществе, все планы графа Левашёва полетят к чертям! Потому, что он не вдовец и всё ещё женат на ней, Анне! Она мрачно усмехнулась: Владимир так любит всё просчитывать заранее и управлять любой ситуацией! Вот уж, наверное, растерялся бы, как никогда в жизни!

Но – ей зачем в это всё вмешиваться? Ради сестры, которая добровольно стала любовницей её мужа? Ради того, чтобы сделать пакость самому мужу? Или чтобы предостеречь неизвестную невесту графа Левашёва?

Нет уж! Анна вполне сознавала своё нынешнее равнодушие к тому, что осталось от её прежней семьи. Жалко Элен – но чем ей можно теперь помочь? Она ведь всё равно не откажется от Левашёва! Что же касалось самого Владимира и его невесты – Анне не было до них никакого дела. Даже ненависть к мужу как-то отгорела и прошла. Пусть живут, как хотят. Теперь её семья – Илья, Клаша, Арина Ивановна с её детьми, недолго знакомые, но такие славные! И когда-нибудь они отыщут Алтын – вот и все, кто сейчас Анне нужен и важен.

* * *

Анна спустилась из мезонина вниз, чтобы помочь Арине Ивановне по хозяйству. Раз уж та твёрдо решила не брать с неё плату за жильё, хоть чем-то графиня Левашёва окажется ей полезной!

Анна прибралась в доме, помогла прислужнице Маланье развесить во дворе выстиранное бельё, затем, вместе с хозяйкой, прополола её драгоценные грядки с овощами. Она открыто призналась Арине Ивановне в своей неопытности во всём, что касалось огорода. В ответ хозяйка ни о чём не расспрашивала, а вместо этого терпеливо учила Анну, что и как сажать, поливать и полоть.

Ещё Анна – не без внутреннего лукавства – нередко пополняла хозяйские запасы фруктов и ягод, если была уверена, что никто не поймает её за руку. Для виду она шла на рынок рано утром, потом поднималась к себе и торопливо рисовала крупную сочную землянику, чернику, красную и чёрную смородину – и относила свои творения на кухню. Арина Ивановна качала головой, упрекала Анну в расточительности, а та с улыбкой отнекивалась, что купила всё очень дёшево, с большой уступкой. Жаль, нельзя было рассказать хозяйке и Клаше о своих волшебных умениях! Тогда не пришлось бы прятаться, и графиня Левашёва могла бы открыто подкармливать хозяйских детей свежими лакомствами.

* * *

После возвращения старших девочек из пансиона, Анна немного помогала им готовить уроки. Самой младшей дочери Арины Ивановны было восемь лет, и мать говорила, что платить ещё и за её обучение, скорее всего, не получится. Сёстры выучили младшую читать и писать, Анна же предложила заниматься с нею французским. Однако Арина Ивановна с грустью покачала головой и сообщила, что это умение девочке, скорее всего, нигде не пригодится. Если старших они обучали, пока у семьи были хоть какие-то виды на будущее, то младшая, по-видимому, пойдёт в ученицы к закройщице, либо в шляпную мастерскую по соседству.

– Ничего, бывает и хуже! – ответила Клавдия, когда Анна вечером поделилась с ней этой несправедливостью. – Тут у девчонки хоть мать, да брат с сёстрами есть, они её любят. Ну, не будет французский знать, да вальс плясать, а станет шляпницей или портнихой. Что плохого? Кусок хлеба себе заработает. Лишь бы пьянствовать не начала, да с каким-нибудь мазуриком не связалась…

Анна внутренне содрогнулась. Ей вспомнилось их с Еленой детство – в довольстве и роскоши, с гувернантками, няньками, уроками живописи, музыки, танцев, иностранных языков! И всё равно, она, блестяще воспитанная, едва не очутилась в том же заведении, что и Клаша. А Елене образование ничуть не помешало стать жертвой эгоистичного и бесчестного человека… Выходит, Клаша полностью права!

Клавдия тем временем читала очередное письмо от своей приятельницы, той, что была её соседкой в «Прекрасной Шарлотте». Девица эта подробно описывала последние происшествия и новости в салоне, разные курьёзные случаи с гостями. Некоторые места Клаша зачитывала вслух, думая, что Анне тоже будет интересно.

– Да-а, ты смотри-ка! Новенькая, что в моей комнате живёт – устроила же она Аграфене головную боль! Так ей, паучихе, и надо!

– А что такое? – рассеянно поинтересовалась Анна.

Она бездумно водила карандашом по бумаге – выходило несколько раз одно и тоже: берег лесной речки, камни, сложенные в виде круга. Что за наваждение? Точно кто-то настойчиво зовёт её туда!

«Найти бы это место!» – подумала Анна. Она помнила, что как-то изобразила Илью, стоящем на том самом берегу, а рядом с ним странное существо: полудевушку-полузверя. Был ли он там на самом деле? Знает ли об этом хоть что-нибудь?

– «Так вот», – читала ей вслух Клавдия, – «решила тут Аграфена, что новенькая хоть и не сказать, что красавица писаная, всё ж таки девица со вкусом, воспитанная, приличная. Небось, кому понравится! А до этого она её, как и нас всех, обласкивала да обхаживала. Платьев ей справила красивых, да лент, да кружев, да белья, и туфельки бархатные не забыла. Даже диадему подарила свою, серебряную, в виде тюльпана, ты, Кланя, её помнишь… Только новенькая этого всего будто не видела, ей словно и не надо! И денег тоже у неё нет, и ничего нет – а она смотрит этак букой, ничего не хочет! Вот, значит, неделю как приказала ей Аграфена вечером к гостям выходить, да чтоб, значит, глядела повеселее! Та и отвечает: и пойду, мол, мне всё едино! Мол, самое место мне как раз здесь! Дита и нарядила её, как картинку. Да вот когда вышла новенькая к дусикам-то нашим, как начал к ней там один старикашка хороводиться – у ней, бедолаги, аж истерика с припадком нервенным случилась! Ух, и устроила она там! Всех наших селадонов распугала, посуду побила – когда старикашка тот целоваться при всех полез. А потом пролежала больная неделю, в горячке: всё бредила, стонала, в чём-то себя виноватила! Детей вспоминала. Нешто у неё, бедняжечки, и детки есть? Аграфена зла на неё, как чёрт: на наряды-бельишко-цацки потратилась, теперь и на доктора, а хлопот с Элеонорой этой не оберёшься»…

– Как… Как ты сказала, её зовут? – переспросила Анна.

Клаша перечитала письмо.

– Да вот, Катрин, Катька то бишь, пишет, что там её Элеонорой называют, а так, на самом деле, вроде Еленой… Ну, Аграфена теперь от неё не отстанет! Жалко девку, видать совсем она не по таковской части, а привыкать придётся.

Анна сидела, уставившись в окно, и чувствовала, что кончики пальцев у неё заледенели и дрожали. Да мало ли в городе девиц по имени Елена? Ну что ей, Анне, за дело до новой жертвы Аграфены Павловны – она ведь её и знать не знает!

«Елена… Девушка по имени Елена! Если умерла Катерина Фёдоровна, а Левашёв собрался женится на какой-то богатой дворянке… Могла ли Элен обезуметь от горя и уйти? Оставить детей? Или… Или он выгнал её?! Да нет же, всё-таки он не настолько низок…»

– Ты чего это, Анюта? – удивилась Клавдия.

– Клаша, посмотри по письмам, когда эта новенькая девушка впервые появилась в «Прекрасной Шарлотте»? Сколько дней назад?

– Да уж больше недели будет.

– Так и есть! – прошептала Анна, прижимая ладони к глазам. – О, Господи, неужели она…

– Да что такое?!

Анна наскоро объяснила Клаше свои опасения, однако подруга их не разделила.

– Да с чего это ты решила, что там именно сестрица твоя? Сама говоришь, Елен в Петербурге сколько хочешь! Да и зачем ей к Аграфене идти, чай, не на улице живёт! Она ведь при деньгах! Это ты умершей считаешься, а твоя сестрица – нет: у неё, небось, свои средства имеются, собственные.

– Я же говорю: она могла обезуметь от горя… У неё мать умерла, а Элен к ней была очень привязана. Тут могло сразу всё сыграть роль: и смерть Катерины Фёдоровны, и измена.

Клавдия пожала плечами.

– Так что же, неужели сразу надо в публичный дом бежать? – резонно возразила она. – Да мало ли, кому только рога не наставляют: этак все заведения уж по швам бы треснули!

Анна едва не рассмеялась от такого вывода.

– Это очень от человека зависит, Клаша. Для Елены Владимир был просто… Ну, словом, она его не только любила, а ещё верила, что он – самый лучший на свете. Разве что не молилась она на него! Я и подумала, что она вот так ушла. Просто ушла и бросила всё.

– И детей?!

Анна в ответ развела руками. Кто знает, что в момент сильного страдания творится у человека в душе?

– Ладно тебе переживать! Скорее всего, никакая там не твоя сестра: сама же рассказывала, она у вас скромная да тихая, глаз не подымет! Она туда не пойдёт.

– Должно быть… Я бы хотела в это верить. – Анна отвернулась.

– А хоть бы и она – что тут поделаешь? Не возьмёшь же ты её за руку, да обратно к графу не отведёшь? Анюта… Ну, что ты плачешь?

Клавдия пересела рядом с Анной, обняла её и прижала к себе. Анна же уткнулась подруге в плечо, негромко всхлипывая. Когда-то она почти верила, что сестра ненавидела её и хотела убить. Но где-то глубоко в душе у неё жила любовь и привязанность к Елене, уверенность, что та не желала ей зла. Теперь же мысль о том, что Элен попала в лапы госпожи Лялиной, сделалась для Анны невыносимо горькой. Но что тут поделать?! Им с Клашей нельзя туда показываться. Елена же, если только это она, понятия не имеет, что сестра жива, так что даже написать ей не получится.

– Ты подожди печалиться, – говорила Клавдия. – Если бы ты хоть посмотрела на неё! Может там чужая девица какая!

Клаша поразмыслила и предложила смелый план: уговориться с приятельницей, что та предупредит их, когда Аграфены и Диты не будет в салоне. Иногда Лялина вместе с Дитой отправлялись по делам, и на это время девицы в «Прекрасной Шарлотте» оказывались предоставлены сами себе. Случалось это нечасто и, как правило, только в утреннее время, когда гостей в «Шарлотте» не бывало.

– Ну вот, попрошу Катьку прислать мне весточку заранее, пускай хоть за день. Поедем с тобой туда, проскользнём в заведение – она нас впустит. Ну, и поглядишь на эту девицу себе спокойно!

Анна подумала. Рискованно – если Лялина наткнётся на них, поднимет крик, ещё, небось и полицию вызовет!

– Тебе, Клаша, ехать туда не стоит. Мне одной будет легче спрятаться. Я только удостоверюсь, что это не Элен – и сразу назад!

* * *

Ранним утром, по наплывному Исаакиевскому мосту Анна добралась до центральной части города. У собора Исаакия Далматского она наняла извозчика и велела ехать на набережную Фонтанки. Город только просыпался; было свежо, и Анна зябко куталась в тёплую накидку. По пустынным улицам двигались редкие прохожие, дворники, припозднившиеся гуляки, извозчики, ищущие седоков…

Приятельница Клаши заверяла, что Аграфена и Дита с утра пораньше уедут из «Шарлотты», и вернутся только ближе к полудню. Анну это полностью устраивало: она только заглянет и постарается увидеть эту несчастную новенькую! По прошествии нескольких дней Анна немного успокоилась и почти убедила себя, что это не её младшая сестра, а другая девица. Но она желала бы увидеть её своими глазами, чтобы никаких сомнений уж не осталось. Клашу же Анна с собой не взяла: у той было много работы, да и не хотелось подвергать подругу лишней опасности.

Когда подъезжали к Сенной, сердце у Анны начало заходиться от волнения – так ярко перед ней вспыхнули картины первой встречи с Ильёй, их бегства, их последующих свиданий… Как же долго они не виделись! Получается, уже два месяца она не знает, где он и что с ним!

Извозчик свернул на набережную Фонтанки. Над рекой разгоралась заря, окрашивая воду в золотистый цвет; скоро наступит день, здесь будет царить духота, но сейчас на пустой набережной ощущались покой и свежесть. Анна подняла голову: запоздалая луна гасла в небе, становясь с каждым мгновением всё более светлой и прозрачной. Совсем, как на её недавнем рисунке: линии Обуховского моста, встающее солнце, и…

Она быстро обернулась – ахнув, соскочила с пролетки и кинулась на мост. Илья сорвался ей навстречу, и Анна зажмурилась – ей хотелось бы разглядеть его лицо, но она не могла это сделать из-за сияющих солнечных лучей. Она почувствовала только, как смыкаются их ладони, как он подхватывает её на руки, будто невесомое пёрышко…

Теперь он точно был рядом с ней – живой и настоящий.