Юбилей Дьявола. Геноцид народов в КНР

– Он ненавидит Халиму. Наоборот посадит. Еще с котенком, что делать? – Чак ходил кругом. – Скажет вдруг птенца съест. Сможешь его у себя подержать временно?

– Смогу.

– Дядя Анвар прав. Из-за религии и нации партия их истребит. Тебе наверное лучше домой идти, как раз котенка захвати.

– Пожалуй пойду. Руки до сих пор трясутся. Домашние наверняка в розыск подали меня.

Джет казался преунылым, о чем-то думая.

– Остались сигареты?

– Да, пойдем ко мне в комнату. Там покурим.

Полковник явился ночью. К тому времени Джет с котенком находился у себя дома.

– Предатель! Как собачина предал, – горы ненависти выплескивались с глаз полковника. – Предал наши устои, предал меня. Предал родину, – полковник поднял указательный палец вверх. – Говорил тебе, что твоя шальная девица погубит. Понимаешь, что вообще, натворил?

Чаку страшно было смотреть в разъярённые глаза отца. Он чувствовал пронзительный стыд. В итоге он не выдержал чувство позора и заплакал.

– Исчерпал мое доверие. Иди и приди в себя мелкий гадёныш.

Полковник в итоге так устал, что сил говорить не осталось. Практически двое суток он не спал, руководя операцией по зачистке мусульман. Чак поднялся к себе в комнату и завалился в постель. Закрыв глаза, расчесывал лоб и сжимал волосы. Хотелось орать. Появилось неимоверное раздражение. Вспоминал наихудшие поступки отца в детстве. Вспоминал, как недавно полковник запасся продуктами перед расстрелом невинных людей. Как он забавлялся, слушая мелодию пианино. Чертовый Нерон!

Утром новости твердили, что группа вооруженных радикальных экстремистов готовили ряд терактов. Показывали якобы обезвреженных террористов и взрывные устройства. Двух женщин уйгурской национальности при помощи пыток заставили сказать на камеру, что их священная миссия заключалась в том, чтоб взорвать детский сад. Коммунистическая партия винила во всем западные страны и лидеров уйгурских диаспор.

Глава 3

Прошли осенние каникулы, Чак отправился в школу в надежде встретить Джета. Поскольку его телефон находился у полковника, он ни с кем не мог связаться.

– Как ты, воин? – Джет радостно обнял Чака.

– Так себе. Пойдет. Родители не ругались? Как к Туче отнеслись?

– Все путем. Сказал, что у тебя находился в те дни и не мог дозвониться. Туча частенько мяукал. Не знал чем его кормить. Магазины все были закрыты. Оказывается кошкам нельзя коровье молоко.

– Разве?

– Да, я тоже думал можно. Вопреки распространённому мнению, молочные продукты вредны для них. Изучил статьи о кошек. Кстати, породистым оказался. Шотландский вислоухий кот. Нашей семье понравился. Игривый очень. А отец твой, как отреагировал?

– Поругал немного. Не стал просить выпустить Халиму с семьей. Итак понятно было, что не выпустит. Кстати, новости смотрел?

– Конечно, думаешь правду говорят?

– Думаю нет. Кажется зачистка была под предлогом терроризма.

– Верно. Я просмотрел Би-би-си и другие запрещенные каналы. Партия решила устроить геноцид. Политические эксперты считают, что репрессии продолжатся в новом формате. В более жестком.

– Куда еще жестче? – удивился Чак.

– Нет предела в репрессиях. А наши это умеют, огромный опыт за спиной.

– Слушай, давай навестим тех малышей. Может их не тронули. Еще не знаю, как узнать, что с Халимой произошло. Хочу к ней домой съездить. Поехали вместе?

– Опять за старое.

– Уже то все закончилось.

– Хорошо, но после учебы.

Они подошли к дому малышей. Было полно грузовых машин. Рабочие выносили старую мебель и мусор из квартир. Другие рабочие заносили в подъезды рулоны упакованных обоев, керамические плитки и различные строительные материалы. Квартал был очень оживленным, будто массовый переезд совершался. И все они были китайцы.

Дверь была открыта, мужчины выносили ковры.

– Здравствуйте, а здесь кто проживает?

– Хозяин вышел, – ответили рабочие.

Квартира была в пыли и практически пустой. Когда вернулся новый хозяин, он рассказал, что эту квартиру приобрел два дня назад у государства. О малышей понятия не имел. Затем они добрались до дома Халимы, но там была аналогичная ситуация. Поселились новые хозяева-китайцы. По их словам они приобрели дома по упрощенной государственной ипотеке.

– Что делать?

– Необходимо заглянуть в полицейский участок на том районе. Вдруг того капитана встретим. Он тогда в полицейской форме был.

– Точно. А если отцу передаст, что я заходил? На этот раз меня сильно накажет.

– Тогда я попробую поговорить.

Капитан с коллегами курил возле входа отделения полиции. Джет подошел к ним и о чем-то несколько минут мило беседовал. Все это время Чак аккуратно наблюдал со стороны.

– Он сказал, что если ей семнадцать лет, то не расстреляют. Таким голосом спокойным произнес. А вот родителей на пожизненный срок лишения свободы упрячут. По-нашему законодательству так поступают.

– Они сейчас в тюрьме?

– Этого не знает. Сказал, что такие случаи не в их полномочиях.

– Может узнаешь, куда ее могли посадить?

– Хорошо.

Джет вернулся обратно от Капитана.

– Он не знает. А если даже знает, по-поему не расскажет.

Джет порылся в интернете о законодательстве КНР.

– Смотри, статья сорок девять гласит, что запрещен расстрел преступников, которым на момент преступления не исполнилось восемнадцати лет.

– Хоть это радует.

– А вот куда их помещают и насколько лет осуждают – не написано. Поехали к мужу моей сестре. Он в народной прокуратуре служит. Думаю он должен знать законодательные процедуры.

– Давай лучше завтра. Боюсь, что отец с работы вернется, а меня не будет. Снова ругать начнет.

Статья и правду являлась правдивой, что несовершеннолетних преступников не расстреливали. Власти КНР считают, что труд молодых преступников следует эксплуатировать во благо Компартии пока они не состарятся. Каждый изготовленный кирпич, забор, пусть даже это будут обычные тапочки для ног – все это благо для партии. А вот тех, кто уже утратил здоровье, зачастую расстреливали без суда и следствия. В китайских тюрьмах инвалидов никогда не существовало. Таким способом поступили и с родителями Халимы. В тот же день, как и других пожилых задержанных мусульман пристрелили без суда и следствия. Отец Халимы так молил солдат дать им шанс, что у него чуть приступ сердца не случился. А вот мать Халимы напрочь держалась стойко. С поднятой головой хладнокровно смотрела смерти в глаза. Она даже не дрогнула, когда свистели пули над головами. По десять человек вдоль стены расстреливали из пулемета. По данным уйгурских беженцев, в те дни были убиты более шестьсот человек.

На следующий день после занятий в школе, они отправились в народную прокуратуру. Муж сестры Джета объяснил, что дело резонансное особой важности под грифом секретности.

– Он только посоветовал обратиться в ИТК, возможно она там находится.

– Что такое ИТК?

– Исправительная трудовая колония для несовершеннолетних.

У Чака моментально помутнело в глазах.

У себя в комнате он слушал грустные песни. Сердце жалостью обливалось. За ночь он скурил полпачки сигарет. Утром решил прогулять школу и отправиться в ИТК. Не хотелось лишний раз напрягать Джета, итак слишком помог, да и он никогда не пропускал учебные занятия. Ехал долго. Где-то на отшибе увидел громадные синие стены с колючей проволокой. Там удалось узнать, что в этой колонии содержатся преступники титульной нации. Благодаря его настойчивости разузнал адрес ИТК для других национальностей.

Часы пробили полдень. Слегка полил дождь. За окном автобуса мелькали сонные деревья и опустошенные от хлопка невзрачные поля. Вдали простирались пестрые вершины гор. Чак надел наушники и включил симфонию Бетховена. Присмотрелся к пассажирам. Все они были другой национальности. С унылыми лицами, глядели в окна. Придерживали большие баулы. По-всей видимости, направлялись в колонию навестить своих детей. Столько горе в них таилось.

Автобус остановился. Водитель сказал, что маршрут завершился. До ИТК пришлось идти по разбитой тропе около двух километров. Караван страданий тихонько двигался к тюрьме. Чак помог пожилой женщине, предложив донести ее баул. Родители из дальних городов везли с собой вкусные блюда, фрукты, орехи, мед, рыбу и травяные лекарства. Месяцами откладывали деньги на теплую одежду. Носки и шапки старались вязать, так им казалось, что передадут свою энергию детям и тем самым избавят их от болезней. Чак расспросил родителей арестантов, возможно ли подкупить сотрудников тюрьмы, чтоб повидаться с Халимой. Но получил твердый ответ, что невозможно. Ему объяснили, что там очень строго и кроме родителей никому больше не позволят встретиться. Ито разрешают свидания раз в четыре месяца при условии если арестант не нарушит режимные правила. Разговорился с ними и попытался узнать за что осуждены их дети. Оказалось, что им влепили сроки за хранение запрещенной властью исламской литературы. Даже за углубленное чтение Корана, либо ношения хиджаба приравнивали к терроризму. Если спецслужбы выявляли подростков, которые проявляли большой интерес к религии, их прятали за непристойные стены. Родители не считали своих детей террористами, более того были убеждены, что религия не побуждает к радикальным методам экстремизма. Но свой протест родители подавляли в себе. Чреватые последствия поджидали в темном углу того, кто заговорит об этом вслух. Чак все же верил, что успешно получится подкупить сотрудников тюрьмы.

Пройдя половину пути, пожилая женщина любезно поблагодарила Чака и попросила дать ей баул обратно. Оказалось, что она шла к могилам, которые находились неподалеку от тюрьмы. Раз в месяц несчастная женщина навещала неизвестные могилы и проводила там практически весь день. Ни одной перегородки или надгробной вывески с именами и фамилиями не было. Никто и не подумал бы, что это могилы. Они походили на цветущее поле. Около четырехсот небольших бугорков, из которых произрастали несколько тысяч сортов петунии. Махровые цветки, окрашенные во все цвета радуги придавали необъятную нежность. Женщине казалось, что трех ее убитых сыновей в колонии закопали именно там. Поскольку она не знала в каких именно могилах лежат ее дети, ей приходилось ухаживать за каждым бугорком. Расчищала серпом колючие и не нужные сорняки, затем по бокам каждой могилы окучивала землю, куда закапывала семена неприхотливых растений. Каждый раз она расчищала около десяти могил и вокруг них засеивала цветами. Таким душевным методом она уже два с половина года заботилась о могилах. В действительности, там хоронили местных прокаженных. А тела сыновей там никогда не покоились. Их пристрелили за бунт в колонии и скормили свиньям на ферму. Обычно так поступали с телами, осужденных по статье терроризм и с бунтовщиками.

Чак решил прибавить шаг, чтоб первым добраться до тюрьмы. Без лишних глаз и ушей всегда легче договориться. ИТК для нацменьшинств выглядела недоступной крепостью, где веками царит тьма. Смотрящие башни, усыпанные грустью, перетянутые колючие проволоки, бесконечный лай недовольных собак – все это усиливали переживания. С каждым шагом становилось непереносимо худо. Чак уставился на огромные раздвижные ворота и призадумался. Неужели через них, совсем юную и безобидную кроху волокли? Какую муку испытала?

– Эй, юнец! Кого ждешь? – обратился к Чаку часовой на вышке.

– Да так просто. – Шуруй отсюда. Постой. Курево есть?

– Есть, могу поделиться.

– Красавчик. Пойди на проходную, передай через старшего, если можешь по-больше передай. Буду благодарен.

– Хорошо.

Чак постучал в железное окошко. И обратил внимание, что всюду окружали камеры наблюдения.

– Что надо? – грубо спросили, не открывая окошко.

– Сигареты солдату на вышке хочу передать.

– Оборзели. Какому солдату?

– На вышке, который стоит.

– Передай этому балбесу, что по уставу запрещено. Пусть свою дудку курит.

– Начальник, откройте окно. С вами нужно серьезно поговорить.

Окно открылось. Грубое лицо лет пятидесяти спросило. – Что еще?

– Есть серьезный разговор. Могу тут говорить?

– Говори.

– Я вас отблагодарю, – волновался Чак, подбирая подходящих слов. – Мне нужно узнать об одной девушки. Не привозили ли ее сюда.

Грубое лицо тщательно просканировала Чака.

– Валяй отсюда. Это закрытый режим. Тебе никто не даст ответа.

– А с кем могу поговорить?

Окно захлопнулось.

– Подождите.

– Валяй отсюда, пока не прикончили.

Чак развернулся и направился к дороге.

– Передал сиги? – радостно прокричал постовой.

– Нет. По уставу сказали, что не положено.

– Тогда покури за меня. Молокосос, – постовой громко засмеялся.

Чак заглянул в ближайший небольшой магазин. Крепкий мужчина в военной форме опрокинул в свое горло стакан водки. Немного пощурившись, закусил квашенной капустой. Время на раздумье не было. Чак почти в упор подошел к нему.

– Извините. А вы случайно не в тюрьме работаете?

– Повтори, – мужчина обратился к продавцу. – Затем недовольно рассмотрев Чака, ответил. – Работают работяги, а я служу отечеству.

– У меня к вам серьезный разговор.

– Говори.

– Не здесь. Позвольте выйдем.

– Смышлёный, давно таких не видал.

Мужик снова опрокинул стакан водки, но на этот раз не закусывая. Они вышли за дверь и отошли от магазина.

– Мне важно узнать находится ли моя девушка в тюрьме. Отблагодарю за информацию.

– Ты кто вообще?

Чак чуть не ответил, что он говорящий человек.

– Я парень ее. Просто так получилось, что не могу разузнать в какой тюрьме она находится.

– Что в сумке прячешь?

По привычке сработало тюремное правило – убедиться, что в карманах нет ничего запрещенного. Чак расстегнул сумку и показал школьные учебники. Мужчина попросил открыть все карманы, по-всей видимости, чтоб быть уверенным, что в сумке нет записывающего устройства.

– По какой статье привлекли?

– Не знаю, наверное по терроризму. Но она не является таковой. В последних событий с уйгурами ее увезли и она пропала.

– Как тебя величать?

– Чак.

– Чак-Чак. Сигареты есть?

Он подал мужчине пачку и зажег спичку. Сразу вспомнилось, что Чак-Чаком ласково прозвала его Халима.

– Сколько лет тебе?

– Семнадцать, так же как и ей.

Мужик оглядывался по сторонам и медленно затягивался.

– Пойдем, пройдемся.

Они отошли подальше.

– Я смогу узнать. Но опасно. Не могу тебе верить. Молодой, взболтнёшь где-нибудь.

Мужик пристально глядел в добродушные глаза Чака.

– Нет, я не такой. Даже если меня допросят, я вас не выдам.

Мужик засмеялся и подкурил вторую сигарету.

– Фамилию знаешь ее?

– Да. Собирова Халима.

– Собирова, – повторил мужчина, чтоб не забыть. – Как благодарить будешь?

– Не знаю, вы скажите как.

– Неудобно мне у тебя просить. Если с финансами в порядке, от души дай.

Он запросил сумму, на которую можно было приобрести пятьдесят килограммов муки.

– Смогу.

– После завтра выйду со смены. В это же время жди меня возле той фабрики. – Мужик указал на пятиэтажное синее здание. – Во дворе скамейка есть, там жди. Договорились?

– Да.

Они сверили часы.

– Ладно, валяй. Послезавтра увидимся. Постараюсь узнать.

Глава 4

У Чака оставалось около семьсот накопленных юань. Вечером, когда полковник подкармливал птенца, Чак спросил у него тысячу юаней, объяснив, что хочет приобрести дополнительные книги по образованию. На самом деле он соврал, поскольку рассчитывал, что в дальнейшем понадобятся средства для Халимы. Полковник никогда не скупился, когда касалось образования или здравоохранения. Старался всячески инвестировать в будущее сына. Поэтому с радостью дал Чаку пять тысяч юаней.

– В последнее время мало уделяешь спорту. Спорт и образование должны быть всегда совместимы. Выдели обязательно время и запишись в спортивную секцию. Советую плаванье. Полгода поплавай, а потом попробуй себя в футболе.

Полковник достал из портмоне еще пять тысяч юаней и передал Чаку.

– Спасибо, обязательно запишусь. Я подумывал о теннисе. Плаванье тоже неплохо.

– Если больше тянет к теннису, пойди на теннис. Привезу стол и ракетки. По выходным вместе сыграем. Раньше у меня хорошо получалось. Как раз проверю свою реакцию.

Настал долгожданный день. Чак явился на встречу за полчаса раньше. Тюремщик прошел мимо него в старом пальто и шляпе. Жестом руки показал Чаку, чтоб он следовал за ним. Они свернули за фабрику.

– Есть сигареты? – по привычке спросил мужчина.

Чак дал ему полпачки в ожидании чудо.

– Твоя любовь в следственном изоляторе находится. Суда еще не было.

Он прикурил сигарету. Чувствовалось сильное волнение от него и запах алкогольного перегара.

– С ней все в порядке?

– Думай о чем говоришь. Там ни с кем не все в порядке. Напугана, как и остальные заключенные.

– Как она выглядит? Не били?

– Лицо нормальное, синяков не видел.

Мужик достал из кармана клочок бумаги.

– На, возьми. Здесь прочти. Это ее письмо. Потом заберу.

Любимый! Безумно счастлива, что ты жив. Здесь осталось только вера. Она меня уберегает. Храни себя. Не понимаю почему меня здесь держат. Узнай пожалуйста, что произошло с папой и мамой. Молюсь и скучаю по Вам.

Чак вернул письмо. И дал тюремщику ранее запрашиваемую сумму.

– А можно мне написать письмо?

– Нет, слишком рискованно. Застукают, расстреляют к чертям собачим. И тебя тоже расстреляют, как щенка.

– Может аккуратно получится передать. Попробуйте, вдруг получится.

Мужик задумался.

– Эх, молодой, был бы в моей шкуре обосрался от страха. Попытаюсь, но не обещаю. Ладно, пиши, но только пять строк напиши, чтоб маленькая бумажка была. Смогу ее быстро проглотить.

Чак вырвал кусок страницы от тетради и написал:

Привет, Халима. Я очень рад, что

Чак снова вырвал часть другого листа. Решил, что лучше начать текст по-другому.

– Что делаешь?

– Хочу переписать.

– Поэт что ли, дописывай то, – грубо произнес мужчина.

Чак продолжил текст на первом клочке: ты жива. Со мной все отлично. Я у себя дома. Знай, что тебя очень ценю и переживаю. Все сделаю, чтоб тебя освободили и мы будем вместе. На веке люблю тебя. Очень жду.

– Достаточно!

Мужик свернул клочок текста и всунул в задний карман.

– Послезавтра снова на той скамейке в это же время будь.

– Понял! Заранее большое спасибо вам, – Чак отблагодарил еще тысячей юанями. – Когда примерно состоится суд?

– Обычно в СИЗО два месяца чалятся до суда. Бывает и по году. Как карта ляжет. Она в красной камере содержится, значит по терроризму уйдет в колонию.

– Много случаев, что оправдывают?

– Террористов не оправдывают.

– Если докажут, что невиновна. Суд же отпустит?

– При мне такого не было. Тяжелая статья. Врагов народа никогда не оправдывают.

Чак не стал дальше мусолить тему.

– Пора прощаться. Будь аккуратен. Если заподозришь слежку, не приходи на встречу. Понял? Тебя и меня пристреляют без суда.

Пройдя метров пятьдесят, Чак задумался о письме Халимы. Тяжело дышалось, вокруг мутнело. В каждой букве он ощущал непереносимые страдания. Словно бутылку в дребезги разбили об бетон и теперь собрать ее некому. До остановки было невмоготу идти. Недолго думая, развернулся и направился в магазин. Там, не поздоровавшись с продавцом, попросил налить ему полстакана водки и стакан компота.

– Малой, не многовато ли?

– Нет, я так пил уже, – соврал Чак продавцу, прикинувшись так, что с ним все в порядке.

– Ну, как знаешь.

Продавец немного не долил водку до полстакана и положил перед ним квашенную капусту с маринованным помидором.

– Помидором лучше закуси.

Чак лихо опрокинул в горло огненную жидкость и закусил помидором.

– Еще можно долить? – глубоко выдохнул из себя.

– Нет, вполне хватит тебе. Плохо станет, стошнит.

– Не стошнит, налейте еще.

Чак снова глубоко выдохнул. Продавец на отказ обрубил в просьбе.

– Что стряслось?

– Все хорошо.

Он поправил лямку сумки, расплатился с продавцом и вышел ошарашенным из магазина. Продавец сказал ему в след, что если плохо станет, чтоб вернулся обратно. Но Чак этого уже не слышал. Моментально полегчало. Прошелся бесцельно ближе к полям и присел на сумку глядя на горы. На тот момент морально сломался. Жизнь обесценилась. Окончательно решил совершить суицид если Халиму не оправдают. Верил, что есть другой мир, в котором царит только доброта и счастье. Где не существуют кровь и горе, где не нужно мириться с произволом подлости и остального зла, что напоминало бы об этой жизни.

– Не знаю теперь, как узнать о ее родителях.

Чак с Джетом прогуливались в парке после учебы.

– Судя по тому, что народная прокуратура не имеет доступ к подобным делам, думаю не возможно узнать. Узкий круг типа твоего отца владеют информацией.

– Самое плохо, когда к близкому тебе человеку не можешь обратиться.

– По сути твой отец решает их судьбы. Тяжелый случай. На днях обдумывал, что если бы уйгуры имели полноценную власть, они бы с нами также поступили?

– Вряд ли, просто у нас законы и традиции через чур жестокие. Политика партии на крови и страхах построена.

– Ошибаешься. Не только у нас – это практикуют и другие нации ради сохранения своей идентичности и суверенитета. Фашисты в Германии истребляли же евреев. Японцы истребляли наших предков. Сколько жаждали нас захватить. Чингизхан захватывал наши империи. В истории круговорот войн происходил за превосходства нации над другими нациями. Пришлось великую стену построить от захватов колонизаторов.

– Это раньше было в каких веках, варварские понятия тогда были. Сейчас та уже современный мир.

– Не скажи, всего лишь семьдесят лет прошло с того времени, когда фашисты сжигали евреев. Думаю тюрки поступили бы с нашей нацией также. Другое дело, что категорически нельзя трогать невинных. С этим я солидарен.

Чаку быстро поднадоела национальная дискуссия.

– А что думаешь, что ждет после смерти, есть ли другая жизнь?

– В это особо не вникал. Реинкарнация наверняка произойдет. Эту жизнь прожить бы для начала.

Была теплая погода, Чак подстриг газон и обильно полил яблони и розы. Пока поливал, плохие мысли не давали покоя. Поднялся к себе в комнату и снова вспомнил каждую букву в письме. Представлял небольшую сырую камеру. Железная кровать, тусклое освещение, решетка на окошке, сквозящий холод, замученные арестанты. За суровой дверью дежурят надзиратели с дубинками. Он задумался, почему Халима должна испытывать страдания, когда китайцы радуются жизнью и даже не представляют какой сущий ад творится в этой Богом забытой стране. Казалось, что радость – временный обман, который непременно рухнет. Можно сказать, что ее в реальности не существует. Люди внушают себе радость, стараются украшать мир вокруг себя, верить в прекрасное будущее. Но в конце концов их ждет глубокое разочарование. Настанет настоящий мир мучений. Чак так запутался в себе, что голова разболелась.

Накормив птенца, Чак решил, что стоит заняться спортом, тем самым как-то отвлечься и устать. Пропотел на скакалке, отжимался, подтягивался на турнике и брусьях. Но это ни сколь не помогло. Направился в бассейн. Окунувшись головой в довольно мягкую воду, он ощутил внезапный покой. Весь негатив моментально растворился в пузырьках. Каждым движением рук, он как бы хотел обхватить не передаваемое словами наслаждение. Мир снова засиял надеждой. Появилось твердое убеждение, что после испытаний, обязательно произойдет непоколебимое счастье.

Спал он долго. За последний месяц наконец-то видел сон. Частями помнил, что бродил по горам с группой альпинистов. Проснувшись, рылся в интернете, чтоб понять к чему предсказывал сон, но не смог найти информацию. Чувствовал, что его одолевает какая-та лень и апатия ко всему полезному. Попытки настроить себя над школьными домашними заданиями – усиливало раздражение. Хотелось просто все пнуть, забыться и начать жизнь заново в другой стране вместе с Халимой. Сам того не подозревая его одолевала мрачная депрессия. Аппетит исчез, он заметно исхудал. Часами мог лежать в постели, отбрасывая в стороны плохие мысли. Чувствовалась большая нехватка хороших советов и полезных бесед о жизни. Пытался заставить себя быстро погружаться в сон. Казалось, что после снов обязательно произойдет чудо.

Он сидел на той же скамейки во дворе пятиэтажного здания. До встречи с тюремщиком оставался ровно час. Призадумавшись, что ответит спецслужбам на вопросы с какой целью здесь находится? И кого ожидает? Минут двадцать он думал и ничего правдоподобного не получилось выдумать. За сто семьдесят километров от дома для чего он сюда прибыл? Ведь вокруг только поля, тюрьма, продуктовый магазин и несколько промышленных фабрик. Наконец, он придумал глупую версию, что приехал с целью навестить давнюю преподавательницу по урокам музыке. Якобы он недавно встретил знакомого, который ему подсказал, что учительница преподает уроки в этом здании. В действительности два года назад учительница перестала преподавать и никто не знал, что с ней произошло. Как бы понимал, что это не лучшая версия для допроса. Но другие мысли казались намного хуже.

Чак прождал тюремщика около двух часов. К сожалению, он так и не явился. Прогулялся к магазину, подумав, быть может пьет и забыл о встречи. С взрослыми людьми подобное случается, но и там его не оказалось. Неужели раскусили? С поличным поймали? Покрутившись около получасу возле скамейки, принял решения, что пора ехать домой. Благо, что полковник не задал ни одного подозрительного вопроса. Как обычно, он замачивал собачку в теплой воде и уксусе, чтоб отведать ее на выходных.

В выходные дни полковник привез домой настольный теннис. Его установили под небольшим навесом, вокруг растянули сетку, чтоб мяч далеко не улетал. Они сыграли восемь партий. Несмотря на то, что полковник был левшой, он обыграл Чака правой рукой со счетом шесть два, при том, что две партии полковник поддался, не сказав об этом сыну.

– В этой игре, как и в других важно не совершать ошибок. Каждая ошибка ведет к проигрышу, – полковник вошел в азарт. – Будь внимателен. Не совершай ошибки и обязательно выиграешь.

– Да, но не успеваю за мячом.

– С опытом успеешь. Настройся. Смотри если тебе кажется, что игра уже потеряна, все ровно не совершай ошибок. Чувствовать игру должен, без этого никак.

Они направились в дом.

– Давно так не потел. Для первого раза хорошо сыграл. Молодец, – он похвалил сына.

Полковник тщательно вымыл лицо и пот из подмышек. Затем разогрев блюдо, приготовленное из щенка и овощей, включил телевизор. Вещали пропагандистские новости о сохранении и безопасности Китая. Драконы информационного агентства Синьхуа бушевали, вливая тоны лжи в народные массы. Один из сюжетов была история о пожилой китаянке. Одинокая женщина рыдала на фоне сожженного дотла дома. Корреспондент передавал, что от произвола терроризма женщина лишилась семерых детей и двенадцати внуков, а дом их сожгли радикальные экстремисты уйгурской национальности. Полковник оценивающе смотрел передачу. Чак уселся за стол и заварил зеленый чай.

– Надеюсь, ты хорошо осознал, что эти мусульмане враги нашей империи? Смотри, что натворили. Сколько невинных людей уничтожили. Сколько пострадало от них населения.

– Да, – поспешно ответил Чак. – Честно, думаю не все мусульмане такие.

Полковник резко отмахнул рукой в сторону так, что показалось у него окончательно испортился аппетит. Он чуть не сказал, – мать твою сраную.

– Эти варвары уничтожили более пятидесяти полицейских. Отрубили им головы, их детей перерезали. Пытались совершить теракты. Тебе кажется, что не все? Они плодят и воспитывают террористов. В чем вина убитых полицейских и их детей? В том, что защищали родину. Надеюсь вскоре ты поймешь какой ты глупый.

Чак не дотронулся до чая, хотя в горле пересохло. Внимательно слушал отца, не подавая вид, что ему не верит.

– Запомни мои слова. Не будь глупым, – он так строго посмотрел на Чака, словно взглядом убил его. – Твоя глупость обернется для тебя хуже терроризма. Ты должен всегда служить родине и своей нации, для этого мы рождены.

Полковник умело врал. Врал про отрубленные головы полицейских, врал про террористов. Представлял мусульман в облике каких-то зверей. Из-за маниакальной жажды уничтожить их, ему хотелось верить в свою же ложь.