Шекспир и его критик Брандес

Обращаюсь к вам, Лев Исаакович. Прочитал вашу книгу, очень любопытная вещь. Получил массу самых разнообразных эмоций. Уж вы постарались, чтобы читатель провел пару вечеров, распутывая красиво сплетенные слова, чтобы он с трудом удерживался от искушения разобрать всю книгу на цитаты, чтобы за вашей критикой всего существующего не пропустил парадоксов мышления, добавленных вами только затем, чтобы сбить с ног доверчивого простака. Вот вы осуждаете все существующие в виде общепринятых догм общественные нормы. Браните логику и разум в целом. Обвиняете в негибкости мышления позитивистов и рационалистов. А уж как от вас метафизикам достается! Но, позвольте, Лев Исаакович, откуда же при этом такой профессорский тон абсолютно правого человека? Если вы утверждаете, что любое познание имеет смысл только в индивидуальном порядке и с обязательным выходом за рамки логики, то как вы можете делать обобщения? Вы предлагаете отказаться от всех существующих теорий и при этом не даете читателю ничего нового, за что он мог бы зацепиться. Летать человек не умеет, а гравитация существует, как бы вы этому факту не противились. Тем не менее вы считаете своим долгом лишить человека твердой опоры. Не является ли в таком случае ваш апофеоз беспочвенности выбиванием табуретки из под ног человека с петлей на шее?

«Апофеоз беспочвенности» можно раздергать на цитаты почти целиком, и в этом есть некоторая опасность. Автор умеет сказать, его отточенные фразы доставляют удовольствие, и ты начинаешь читать не для того, чтобы постичь идею, а, подобно чичиковскому слуге Петрушке, чтобы следить, как из буковок слова складываются, а из слов предложения. Но, пожалуй, именно этого Лев Шестов и добивается, он противник всяческих систем и глобальных идей, довлеющих над всем трудом, а то и над всей жизнью философа. В самом начале книги он так и говорит, что не желает следовать классическим канонам, а будет просто рассказывать все, что взбредет в голову, без плана, без связи, без выводов. «Пришла мысль – отворяй ворота».

Эта книга – мозаика из рассуждений обо всем: о философии, мышлении, о литературе, человеке. И все это легко, без напряжения, без претензий на значительность. Лев Шестов считается предтечей экзистенциализма. Он смотрит на человека не через призму логики, морали, высшего предназначения, а как на существо мятущееся, могущее быть несчастным, плакать перед лицом смерти, эгоистичное, желающее неподобающего. И если есть какая-то главная идея, так это то, что человек слаб, но не бессмыслен, он один перед лицом этого мира, но он должен бороться и не во имя систем, а во имя самого себя, во имя жизни. Не надо цепляться за твердую почву позитивных истин, не надо искать оправданий своему существованию. Человек есть – и этого достаточно, и человек должен дерзать.

Я как-то привык к агностицизму защитному. В духе: "все сложно, на два философа три мнения, черт его знает, что там на самом деле: мир большой, а я маленький". А у Шестова агностицизм не оборонительный, а агрессивный: идеи не нужны, теории бесполезны, мораль не имеет права ничего обосновывать, научный метод, позитивизм и метафизика заполонили все вокруг и одно хуже другого! По понятной причине обосновать такую позицию невозможно, потому что обоснование подразумевает некое теоретизирование - а именно от него-то Шестов бежит, как черт от ладана. Поэтому вместо трактата мы имеем здесь... бложик. Даром что без всяких интернетов в 1905 году опубликованный. Маленькие фрагменты, иногда на абзац, иногда на пару страниц. Напомнило Гаспарова и почему-то Цитадель Экзюпери. Откровением не является, но иногда забавно и во всех отношениях ненапряжно. Как таковое расслабляющее и вместе с тем не вполне бесполезное чтиво, можно его и рекомендовать. Спорить с Шестовым не хочется, слишком уж просто. Он, наверно, даже не иррационалист, а антирационалист. А как с таким адекватно спорить? каким, так сказать, местом? Так что просто любуемся и выписываем забавные цитатки - их есть у него.

Полагаю, в жизни каждого совестливого, доброго, рационально мыслящего человека наступает момент, когда он устает от своей высокой миссии. Все вокруг толкают и плюют, не слушают мудрых слов и катятся в ад. Тогда бедолаге встречается интеллигентный Мефистофель Исаакович Шестов и приглашает присесть на камушек, отдохнуть за приятной беседой.

Нужно оправдываться - сомнения быть не может. Вопрос лишь, с чего начинать: с оправдания формы или содержания настоящей работы.

ну это же просто игра ума, не более! никакого обмана. Шестов раскрывает все карты в предисловии или на первых страницах: тезисы уязвимы (но ведь придираться будут только зануды, а среди нас таких нет!), скептицизм непоследователен в своей последовательности, авторитет автора в его неавторитетности.

Лучший и убедительнейший способ доказательства - начать свои рассуждения с безобидных, всеми принятых утверждений. Когда подозрительность слушателя достаточно усыплена, когда в нем даже родилась уверенность, что вы собираетесь подтвердить любимейшие его идеи - тогда наступил момент открыто высказаться, но непременно как ни в чем ни бывало, спокойным тоном, тем же, которым говорились раньше трюизмы

С глубочайшим почтением и нежностью Шестов зубоскалит над столпами русской нравственности (немецкие философы также не обделены вниманием!)

В некоторых из своих последних писем он высказывает суждения, решительно не имеющие никакого смысла с точки зрения обыкновенного человека. К сожалению, у меня их нет под рукой: они большей частью печатаются в заграничных изданиях. Но общее впечатление от них можно вкратце резюмировать несколькими словами: Толстой исповедует солипсизм. То есть на старости лет, после бесконечных попыток любви к ближнему, он пришел к заключению, что не только нельзя любить ближнего, но что ближнего совсем и нет, что во всем мире существует всего один только гр. Толстой, что и мира-то на самом деле нет, а есть только гр. Толстой.

Делится остроумными наблюдениями и прочее.

...мораль, дающая известные правила и тем оберегающая на некоторое время жизнь от сюрпризов, имеет условное значение и в конце концов пасует пред аморальной своеобразностью отдельных человеческих стремлений. Законы - все - имеют регулирующее значение и нужны ищущему отдыха и поддержки человеку. Но первое и существенное условие жизни - это беззаконие. Закон - укрепляющий сон. Беззаконие - творческая деятельность.

о, какие чудесные слова! как они ласкают слух и лечат израненную душу апологета нравственной чистоты! я серьезно. Воспряла духом, так сказать. Благодарю Вас, Лев Исаакович, но мне пора: погрязающие во грехе и грязи ближние жаждут спасения, да вы и сами знаете, ибо

"Если моя теория не согласуется с фактами, - то тем хуже для фактов", - сказал Гегель. Мне кажется, что вслед за ним и многие другие могли бы повторить эти "гордые" слова - но не все успевают при жизни добиться гегелевской славы, при которой только и разрушается роскошь такой самоуверенной откровенности.

а точнее, Цезарю Цезарево, а добродетелю - добродетелево... :(

Шестов с самого начала книги берёт мощный «замах» -«..вся моя задача состояла именно в том, чтоб раз навсегда избавиться от всякого рода начал и концов, с таким непонятным упорством навязываемых нам всевозможными основателями великих и не великих философских систем». Далее автор более-менее успешно машет этим «замахом» и под конец всё-таки как-то сдувается (но это уже простительно -в принципе, мало кому удавалось сделать целиком шедевральным (или хорошим) всё произведение).