…Его досужие вымыслы

© Лев Борисович Усыскин, 2017

ISBN 978-5-4485-2796-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Copyright © 2010 Лев Борисович Усыскин

© 2010 Александр Насонов – фото

© 2010 Феликс Данкевич – графика

В авторской редакции

Попытка авторского предисловия

Предлагаемые читателю изделия моего пера, как-то – «Хроники Фрунзе» и «Хрущев» – относятся к близким, но все-таки несколько разным таксонам литературной формы. В первом случае это – так называемый неоконченный роман. Неоконченный не как «Тихий Дон» (пардон за возвышенность сравнений), а как 8-я симфония Шуберта «Unvollendete». То есть не из-за превратностей судьбы, но строго по исчерпанию странной субстанции, которая описывается неуклюжим словосочетанием «то, что хотел сказать автор». Важно, однако, что вплоть до последней буковки «Хроники» идут так, как шли бы, будучи нормальным, законченным романом, – и это отличает их от глав романа «Хрущев», из которых лишь первые три идут подряд, тогда как прочие – просто отдельные главы. Что никаким образом, на взгляд автора, не лишает смысла и удовольствия их прочтение. Именно удовольствия автор и хочет пожелать открывшему эту книгу.

Л. У.

ХРОНИКИ ФРУНЗЕ

С. Я. Шалобасов – Н. П. Петропавловскому

Милостивый государь, глубокоуважаемый Николай Петрович.

Вот уже скоро шестнадцать месяцев как я лишен, увы, столь недооцененной мною прежде радости черпать вдохновение из нашего с Вами ежедневного общения. Что ж, как говорится, sapienti sat, настала пора, в силу скромного моего дарования, оделить других теми жемчужными россыпями, что расточались щедрою рукой Вашей (Господи, сколь же легкомыслен был я тогда!) в дискуссиях, семинарах и, пуще того, – в ходе тех незабываемых кафедральных чаепитий. (Чего бы, кажется, ни отдал, лишь только вдохнуть, хоть бы и единожды, вновь их интеллектуальный аромат, – ну да, как знать, может, и станется еще…)

Здешняя публика весьма контрастна, как и подобает ей быть в провинциальном университете: ломоносовы областного масштаба, а кроме того – тихие изгнанники и, напротив, ДЕТИ УВАЖАЕМЫХ РОДИТЕЛЕЙ. Впрочем, тоже – областного масштаба. Что же касается студентов, то в этом случае таксономия примерно та же, что провоцирует исчезающую за горизонтом цепь усталых размышлений о непрерывности бытия. Библиотека дрянная. Собственно, с этого я и начал – правдами и неправдами удалось кое-что заказать, кое-что выписать и т. д. О том же и Вас смею просить – ежели есть что-либо стоящее – сделайте милость. Против ожидания – здесь весьма либеральное (или желающее таковым казаться?) начальство. Разговаривает любезно, почти не делает ошибок в падежах и гораздо на обещания всяческого содействия. Посмотрим, как то на деле. Подозреваю, что меня записали в ИМЕЮЩИХ СВЯЗИ В СТОЛИЦЕ. Вот оно как с нашим братом иногда может приключиться! Тот юноша, вернее, тот молодой человек, что передаст Вам это сумбурное послание, – один из весьма подающих надежды. Таких здесь (впрочем, как и везде) немного, но все же есть. Слежу за его успехами (и неуспехами тоже) уже четвертый семестр – право, есть о чем говорить. Коли будет свободная минута – побеседуйте с ним. С удовольствием услышал бы Ваше мнение и был бы благодарен, если бы Вы сочли возможным принять участие в его судьбе. Разумеется, если у Вас составится впечатление, что овчинка стоит подобающей выделки…

Что касается работы над сводом хроник Восточного Похода, вот то, что удалось нам собрать на сегодняшний день и что мы, исполненные смелости (наглости?) великой, намереваемся публиковать. Уповаю, что за Вами – комментарии «первого уровня», ибо никто, убежден, не сделает это лучше, чем Вы. На том прощаюсь – искренне Ваш Сергей Шалобасов.

P. S. Николай Петрович – не откажете ли еще в одной любезности? Справочку по тому самому К. Б. Шервуду, ну, Вы помните, а?

Н.П.Петропавловский – С.Я.Шалобасову

Здравствуйте, Сережа, – виноват, зав. кафедрой профессор Шалобасов С. Я.

Рад был получить от Вас весточку, спешу ответить на все вопросы Ваши, но по порядку. Начнем с конца. Итак, профессор Константин Бернгардович Шервуд (1865—1912?). Правнук придворного провизора императора Александра I, снискал известность, в первую очередь, пионерскими работами по антропологии и археологии древнейших стоянок человека на Нижнем Дону и Северном Кавказе; впрочем, теперь эти исследования перекрыты позднейшими и интересны, если так можно выразиться, «исторически в квадрате». Далее. Вышеназванный Шервуд в девяносто четвертом году принужден был оставить кафедру в Казани и отойти от занятий наукой вовсе, будучи, косвенным образом, замешан в так называемом «деле о концессии Арапово-Саранск», главным персонажем которого стал его брат, Михаил Шервуд. Дальнейшая судьба обоих братьев весьма туманна. Есть данные, что Михаил надолго пережил Константина и что он действительно позднее посетил интересующие Вас места на предмет предполагаемого строительства железнодорожной ветки до Омска. Однако, в любом случае, – это Шервуд-промышленник, а не Шервуд-профессор. Включал ли круг его интересов найденные Вами материалы, – весьма сомнительно… Как бы то ни было – вот все, что удалось выяснить. Теперь о Вашем протеже. По первому впечатлению присоединяюсь к Вашей оценке способностей этого человека – при надлежащем уходе побег сей может дать весомые плоды. Если, конечно, не скурвится каким-либо из четырехсот двадцати имеющихся в природе способов, – все пути открыты для молодежи… Что же касается участия в его судьбе – я посмотрю, что тут возможно сделать, и обещаю до конца осени отписать Вам отдельно с изложением результатов таковых изысканий.

Касательно материалов о Восточном Походе. В том виде, в котором они существуют сегодня, точнее даже – существуют сегодня на моем рабочем столе, – это значительно более полный свод, нежели год назад. И, тем не менее, ощущаются все-таки некоторые лакуны, в первую очередь, касающиеся судьбы Южного войска Салават-мирзы, причин его гибели. То же относится к истокам конфликта Салават-мирзы и Багряного. Крайне недостаточны сведения о личностях астраханских военачальников, так, меня в первую очередь заинтересовало возрастное расслоение – не заложен ли в нем конфликт поколений? Есть и другие невнятности, хотя и более интуитивные, – на что людям нашей с Вами профессии ссылаться и вовсе негоже. В остальном же – остаюсь при своем мнении, что это – великолепная работа, и обещаю сделать все от меня зависящее для смягчения причитающихся ей ударов судьбы.

Остаюсь Ваш,

С уважением,

Николай Петропавловский.

Первая книга похода

АСТРАХАНЬ

Вот имена начальников, стоявших в Астрахани: Сухой Федот, начальник над плотниками из Царицына, Архип Заяц, прозванный Горелым, – он привел людей из Нарын-Худука и Улан-Хола, Моисей Черноус и брат его Багряный, Салават-мирза, начальник над башкирами, Данила Сыч, бывший тогда уже преклонных дней, Щорс, Завьялов Неназванный, Говоруха-Отрок, Еврей Гольц, Матвей Плаха – тот, что с одной рукой, Соленый, с ним Ефим Дуга и другой Ефим – Небогат; от рыбников астраханских – Евсей Калина, а также Фома Солдат и Анисим Хворый. Всего начальников семнадцать человек. Всего же людей, стоявших в Астрахани, числом было тридцать восемь тысяч – коней же двадцать тысяч, верблюдов две тысячи семьсот, упряжных животных – до восемнадцати с половиной тысяч. Стояли же в Астрахани до смерти Ленина шесть месяцев и восемь дней, а по смерти Ленина еще четырнадцать дней.

2.

По смерти Ленина на седьмой день созвал Фрунзе начальников астраханских и обратился к ним, говоря: «Вы, сталь от стали и кровь от крови, – Вы, радость и отмщение народа Земли, – одежда ваша из кожи, оружие ваше у пояса вашего, легок шаг ваш, узок ваш след – люди ваши послушны, кони ваши быстры: кто, как не вы, однажды выйдя, – дойдет и, однажды выехав, – доедет; не пойдем ли, не отомстим ли по свету за Ленина? или мало нас? или не пускают раны дней ушедших?» И ответили начальники астраханские: так говоришь! И сказал тогда Фрунзе, говоря: до края лежит земля перед нами: Дербент и Шемаха, Асхабад и Мерв, Тебриз и Бухара – пойдем же и освободим народы гор и народы пустынь, людей рек и людей колодцев – и да будет так! И сказали ему: да будет по слову твоему и по руке твоей, веди нас! И условились о сроках – и решили призвать еще людей, помимо тех, что были с ними. И сказал Евсей Калина: «Как быть нам? Ведь могут объявиться пустые среди призванных? И нет времени у нас проверить их делом!» И стали искать пробы – и не находили; и сказал тогда Данила Сыч, бывший самым старым из них: «Пусть сделают по слову моему: пусть сварят кашевары каши по всем котлам, большим и малым, и еще пусть сварят – и как станут они солить ту кашу – пусть солят втрое против обычного, и еще пусть солят – и это будет пробой!» И воскликнул тогда Евсей Калина: «Что ж из того, старый Сыч? Какая же проба на каше?» И сказал Данила Сыч: «Вот проба: пусть каждый из призванных подведен будет той каши отведать. Коли отведает и не поморщится – пусть прилепится к обществу и будет нашим, а коли поморщится – да возвратится в дом родителей своих». И решили так, поелику Сыч был мудр и старше других начальников астраханских. И сделали по слову его, и вот пополнение, обретенное в Астрахани: четырнадцать тысяч без малого человек. А негодных на пробе было одиннадцать тысяч семьсот. Всего же людей стало пятьдесят две тысячи человек. И пришел некто и говорил, что мало упряжи разной и другого имущества, а купцы в лавках, узнав про поход, спрашивают цену впятеро против обычного, а где и больше спрашивают. И возмутился Фрунзе и сказал: «Доколе зависеть нам от прихоти златолюбивых? Пойдите же и возьмите у них то и то и ничего взамен не давайте!» И бросился народ к лавкам, и разрушили лавки, и каждый взял, чего ему не хватало; а купцов и всех слуг их связали и привели их к Фрунзе связанными, так как не знали, что делать с ними. И увидел старшина купеческий, что гнев велик и сила велика, и сказал с умыслом: «Славен будь, Фрунзе! Широкая степь – коням твоим, стрелам твоим – тугая тетива! Нам ли, малахольным, перечить пути твоему? Или слепы мы? Или вдруг рассудка лишились? Вот мы – в руке милосердия твоего: слово твое – и казнят, слово – и милуют: ничто не перечит тебе». И сказал Фрунзе: «Так говоришь!» И сказал старшина купеческий: «Уповаем на милость твою: не погубишь ты нас: без нас город, что церковь без подклети». И ответил Фрунзе, рассмеявшись: «Тщедушные! Я выступаю завтра – что мне город!» И велел казнить их водой; и вывели их на плотах и били баграми до последнего.

3.

Вот селения и города, которые взял Фрунзе: Каралат и Камызяк, Камардан и Аксарай – это в Астраханской губернии; Акколь и Аккыстау, Махабет и Балыкши – это в Области Войска Уральского, Пешной взял Салават-мирза с коня – это у моря. И подступили к Гурьеву-городку. И было перед Гурьевом тем предместье, где жили армяне, большей частью ремесленники и возчики. И укрепились они в предместье и, изготовив оружие, выслали вперед двоих, чтобы те оповестили их, – потому что не знали, что это Фрунзе. И привели их к Багряному, и сказал им Багряный, думая напугать: «Видели вы лагерь сей?» И сказали посланные: «Так, полковник! Видели мы станы киргизов, видели станы кочующих калмыков – видели и твой, полковник». И разгневался тогда Багряный и велел прогнать посланных прочь. И сделали так. Тогда велел он узнать, что в предместье, и донесли ему, – что тихо и не оставляют жители укреплений своих; и сказал тогда Багряный себе: «Что толку уговаривать их? Пойду и возьму их силой руки, как взял Салават-мирза Пешной, что у моря, и буду славен!» И выехал он перед лагерем и велел трубачам играть атаку. И был один человек, по имени Тимофей Пакля, вышел он перед строем своим и сказал Багряному: «Что творишь!» И разгневался тогда Багряный и покраснел лицом своим, но, сдержав гнев свой, сказал: «О чем судишь ты? Или не веришь ты начальнику своему? Иди же в строй свой, малахольный!» И замахнулся на него своим оружием, но не ударил. И сказал тогда Пакля: «Что ж губить нам братьев наших – работников и ямщиков?» И ропотом отозвались слова его. И увидал тогда Багряный, что сомнения произвели слова сии, и стал тогда теснить говорившего конем своим, говоря: «Что мелешь ты? Будто не слышал, что сказали о нас люди эти? Будто не слышал, как насмехались они, говоря: «Вот новые разбойники степи – на смену старым. Одолели мы прежде тех – одолеем и этих!» И, подняв над головой оружие свое, велел идти на предместье.

4.

И была атака, и была другая – и многих поразили у Багряного армяне, потому как сражались за дома свои. И приблизились тогда к Багряному некоторые из старших его и сказали: «Стоит ли атаковать укрепившихся вновь и вновь? Не лучше ли, дождавшись прочих, взять их правильной осадою? Сбережем этим людей наших!» Но прервал их Багряный, сказав: «Близорукие! Или неведомо, что скажет старый Сыч? Или милее кому из вас плеть его сотников? Или забыли уже, как Салават-мирза смеялся над вами давеча?» И велел идти вновь – и исполнились бойцы стыдом великим и бились дотемна, прежде чем вошли в предместье, – и после того резались по улицам его, пока оставалась в нем хотя бы одна живая душа, – тогда лишь отдали его огню.

5. ГУРЬЕВ

К утру подошел с прочими Фрунзе и стал против Гурьева лагерем. Был Гурьев укреплен изрядно – стоял там гарнизон сильный, частью из казаков, частью – драгун, и был при пушках. Старшим над ними был полковник Родченко и при нем – немец Вольф, фортификационный мастер. Раз поднялись они на укрепления городские и увидели лагерь перед собой – огни и людей множество. И сказал тогда Родченко: «Вот – сила немалая против нас: станешь считать огни и собьешься!» И усомнились тогда люди его, бывшие с ним: «Одолеем ли силу? Вон горят предместья города этого!..» И сказал Родченко: «Что в силах тóлпы гикающие против регулярного строя? Подобны они морю безмысленному – накатываются на камень берега без страха, но после откатываются без печали прочь, не сдвинуть им камня, как и камню не догнать их в море!» И велел усилить посты.

6.

И донесли Фрунзе, как брал Багряный предместье, и исполнилось гневом сердце его – призвал он тогда Багряного, а с ним людей его, перед прочими начальниками астраханскими и обратился к нему в ожесточении: «Что сделал ты, недалекий? Зачем истребил ты братьев наших, ремесленников и возчиков? Или провинились чем они? Или мало страданий нес им удел их? Что скажешь теперь в оправданье свое?» И склонил тогда голову Багряный и сказал, оправдываясь: «Один разве я в отряде моем? Разве не первый лишь я среди равных товарищей? Или разума были лишены все опричь меня? Или слово молвить не в силах?» Но выступил тут Тимофей Пакля, бывший при этом, и сказал перед собранием Багряному: «Заслонит ли нам взор человек сей? Или лгать ныне дозволено всякому?» И спросили его тогда, и сказал он, как Багряный давил его конем перед прочими. И допросили людей Багряного, всего четырнадцать человек на выбор. И показали на слова обличающего все как один, на слова же Багряного не показал ни один из них. И решили тогда начальники астраханские: быть Багряному низвергнутым из водителей отряда своего, и хотели даже изгнать его прочь, наказав плетьми, да вступился Моисей Черноус – и решили умериться. А над прежними людьми его поставил Фрунзе Тимофея Паклю, дав ему Кривого Алатая в помощники. И закончили суд на этом и разошлись к кострам.

7.

И приступили к Фрунзе близкие его и просились штурмом взять Гурьев. Тогда сказал им Фрунзе, думая удержать: «Силен город этот – вон пушки на насыпи, многие числом. Надо ли лить кровь понапрасну?» Но ответили ему пришедшие: «Не затем ли пришли мы сюда?» И сказал он тогда, усмехаясь: «Будь по-вашему, но пожалеете!» И распорядился о приступе, не откладывая. И как пошли в атаку – увидел Родченко с высоты стен городских, что идут они кучно, и дал знак артиллеристам, чтобы стреляли шрапнелью, и многие легли тогда под стенами Гурьева. И увидел Черноус, что захлебывается приступ, выхватил шашку и стал стыдить бегущих от стен – но тщетно: велик был уже страх штурмующих, и не было силы их уговаривать. И подступили к Родченко в его черед старшие из бывших под ним и просились на вылазку, говоря: «Что не догнать бегущего и не добить показавшего спину!» И согласился Родченко, и велел вывести казаков перед укреплениями города. И донесли Фрунзе, что одолевают Черноуса, и призвал он тогда Щорса и Соленого и велел идти на помощь. Но прежде чем вывели они людей своих в поле, явился Салават-мирза с башкирами и, указав на казаков бойцам своим, воскликнул: «Вот вам противник достойный в руки ваши: кони его хороши и оружие хорошо – возьмите и будет добычей вам!» И завязался бой, и резались крепко.

8.

Вот имена сражавшихся под укреплениями Гурьева: Соленый одолел Роттенберга, Ухан одолел Илловайского, но после пал от Гурды. Гурда же достал Щорса саблей, однако не насмерть. После Щорс наехал на адъютантов Родченко и порезал их немало, уже раненый; однако сам не уберегся – есаул Коноваленко пронзил его пикой. Также Гурда искал, с кем сразиться, и поехал на Хворого Анисима – долго рубились они: то один одолевал, то другой, пока не сломался у Хворого клинок. Посмотрел Хворый вокруг и не увидел, кто мог бы ему помочь; тогда ударил он своего коня шпорами и смял Гурду к земле. И сам повалился рядом, зарубленный насмерть. Также погиб Моисей Черноус – ему пришлась шальная пуля и спасла от позора. И сообщили Багряному, что погиб брат его, и подумал он в обиде: «Чего ждать мне теперь, когда единственный заступник мой мертв?» И послал он к нескольким друзьям своим по прежним делам, и собрались они и ушли в степь. Прочие же решили, что Багряный ушел к городу мстить за брата, и не стали ему препятствовать.

9.

И стали одолевать казаков, и увидел это Родченко, и сам выехал в поле с драгунами. И завязался бой с новой силой – и утомился Данила Сыч в рубке, и сказал, обратившись к отрокам своим: «Верно, пришли дни старости моей – мочи нет рубиться против прежнего! Глаз еще цепок, да немеет рука уже – что пользы от того для дела ратного!» И вывели его отроки из боя и отвели прочь – тогда слез старый Сыч с коня и, опустившись на траву, закрыл руками лицо свое. И донесли Салават-мирзе, что ищет Родченко Фрунзе, чтобы сразиться с ним, и просил он указать ему место, где Родченко, и сделали по слову его. И выехал Салават-мирза перед ним и крикнул: «Вот я – мой конь и шашка моя. Меня ли ты ищешь?» И спросил Родченко: «Ты Фрунзе?» И ответил Салават-мирза: «Да, это имя мое – так зовут меня». И сказал Родченко: «Пусть рука нас рассудит – один на один, одолеешь ты – твой будет Гурьев, одолею же я – прочь уйдете в степь». Отвечал Салават-мирза: «Пусть так, полковник» – сам же думал: «Что в том нужды – я возьму верх – так и будет, ну, а коли мне не судьба – кто-нибудь иной придет мне на смену». И съехались они и стали биться, и рассек Родченко Салават-мирзе лисью шапку башкирскую, и было бы хуже того для Салават-мирзы, да спасла звездочка литая эмалевая – зацепился клинок. Вскричал тогда Салават-мирза криком сердца своего и ударил Родченко пикой, целясь в коня его, – но промахнулся и лишь поранил бедро ноги его – пику же Родченко перерубил шашкой своей. И стали рубиться они шашками – наотмашь, искрами осыпая вокруг себя, и отсек Салават-мирза Родченке край одежды его, где заговоренная ладанка, – и не заметил Родченко этого, потому как был разгорячен боем и глядел лишь на врага своего. И съехались они вновь, и прежней яростью наполнились сердца их – достал Салават-мирза правого плеча Родченки, и выронил тот шашку из руки своей и думал уйти прочь, да не удержался в седле. Набросил тогда Салават-мирза на него аркан и повел кругом коня своего, надеясь опутать. Сам же думал: «Приведу связанным полковника в лагерь наш, это ли не победа?» И понял тогда Родченко, что не уйти ему от судьбы своей, и рассек кинжалом жилы на горле своем, чтобы избежать плена.

10.

Как пал Родченко, велел Салават-мирза людям своим отсечь голову его и выставить на пике как бы на манер знамени. И сделали так, и увидели защищавшие город, что пал их начальствующий, и смутились сердца их – и дрогнули их ряды, и побежали они к городским стенам. Некоторые же думали: «Что толку возвращаться в Гурьев на милость побеждающим! Добром ли обернется?» И малыми отрядами уходили в степь. И вступили в город осаждающие – на плечах врага; и бились на улицах его, хотя и недолго – вскоре взяты были батареи, затем арсенал и прочие места опоры – и после уже затихли звуки боя на улицах города этого. И велел Фрунзе разыскать плотников и сделать помост на центральной площади городской и скамьи возле помоста, – чтобы было где творить суд. И сделали по слову его, и собрался на площади народ городской и народ, пришедший под знаменами, – и привели плененных в бою, чтобы те ждали судьбы своей. И пришел Фрунзе, а с ним начальники астраханские, кроме павших при штурме и кроме Багряного, ушедшего в степь. И сказал Фрунзе пришедшим на площадь: «Вы, дети свободы первородные! Вот – свобода ваша отныне рукою моей! Да не посмеет вовеки никто пресечь ее, ибо будет повержен волею вашей и руками вашими!» И радовались люди на площади – и угощали друг друга вином и немногим хлебом, бывшим в городе. И приведен был некто, и говорили про него, что грабил дома жителей города этого; и спросили его судьи, что брал он из домов, и сказал допрашиваемый, что брал золото и украшения женщин – и сверх того не брал ничего. Тогда стали решать судьи – как быть с ним, и решили приговорить его к отсечению рук, и спросили Фрунзе, сделать ли так. И сказал Фрунзе, говоря: «Беда ли в том – у вора вор украл песку степей? Хоть бы и все золото города этого взял, что тогда?» И велел лишить его мужского естества потому, что крал украшения женские, и сделали по слову его. После приведен был другой, грабивший провиант защитников городских. И спросил Фрунзе у судей, как быть с ним. И сказал один: горе ему, он покушался на то, что ныне в руках войска нашего. И сказал другой: достоин пощады человек этот, ибо он ослаблял противника нашего. И спросил тогда Фрунзе у Соленого, почему пал Гурьев перед рукой его. И ответил Соленый без умысла, что, верно, правда легла на сторону осаждающих, хоть бы и стояли крепко противоборствующие им. И сказал тогда Фрунзе судьям и народу, бывшему на площади: «Слышали вы, что сказал человек этот? Вот причина победы нашей и побед, бывших прежде, и тех, что обретем мы во дни грядущего, – где здесь о провианте?» И велел высечь вора перед собранием. И спросил тогда Ефим Дуга, бывший старший над судьями, как поступить с жителями городскими, и ответил Фрунзе, что прощает всех во имя свободы, наступившей вовеки. И призвал вступить под знамена его, и стали жители делать по слову его, кто и хотел – но набралось их числом немного, не более двух сотен. После приведен был на суд немец Вольф, фортификационный и артиллерийский мастер, взятый в бою. И спросил его Фрунзе: «Какая служба была ему у Родченко?» И ответил немец Вольф, что был призван как изучивший науки артиллерийских и фортификационных дел – начальником над крепостью и батареями. И спросил тогда Фрунзе: «Что за науки ты изучал, тщедушный?» И ответил ему ожидающий суда его: «Науки оборонять крепости малым числом людей и науки разрушать крепости штурмом либо правильною осадой, о вождь степей». И спросил тогда Фрунзе: «Какому же войску годятся твои науки, мастер?» – «Это без разницы, о начальствующий над полками; каждому случаю свое наукой предписано. Всегда есть правильная тактика и школа». И задумался Фрунзе. И, увидев это, сказал немец Вольф, ободрившись: «Дозволь мне еще сказать, начальствующий над войском степей, – резонно ли людям твоим, взяв в городе пушки и все припасы к ним, нужные для обхождения, брезговать словом стратегии: позволь быть при пушках и впредь». И расхохотался тогда Фрунзе громоподобно: «Пусть будет по-твоему, мастер!» И велел бросить в реку пушки, пленного же перед тем привязать к одной из них по его выбору.

11.

В тот же день донесли Фрунзе, что нет нигде Багряного. Люди же, бывшие при нем, показали, что видели, как он с немногими ушел в степь – во гневе великом. И призвал тогда Фрунзе Фому Солдата и сказал ему так: «Слушай, Фома, слова скорби сердца моего – все вы дети мне, дети возлюбленные; трещиной сердца мне проступки ваши – быть ли мне строгим либо великодушным теперь? Кто разрешит мне? Кто укрепит меня? Отправляйся, Фома Солдат, разыщи ослушника собрания – пусть вернется он, не помня мерзости своей, – пусть снова станет среди рядов наших, никто не упрекнет его впредь памятью заслуг минувшего: если же по нраву ему упорствовать в деле своем, – то пусть скитается в страхе, словно суслик степей, и нет ему нигде убежища – до самой смерти его, ибо достанет его рука моя от Астрахани до Андижана и от Оренбурга до Тебриза в земле Персидской». Так сказал Фрунзе, и отправился Фома Солдат по слову его; и прошло восемь дней и пришло известие, что погиб он от руки кочующих киргизов, и немногие вернулись из бывших с ним. И спросил тогда Фрунзе вернувшихся, видели ли те Багряного, и сказали они, что видели. И спросил он тогда, не было ли слова для него, и сказали в свой черед, что да – насмехался Багряный над ним и над людьми его, Фому же Солдата называл падалью овечьей, удобряющей степь. И исполнился тогда Фрунзе гневом сердца своего, и велел искать охотников привести Багряного мертвым или живым, – нашлось таких немало. И отправились они по степи, откуда пришли люди Фомы Солдата. И не было их четырнадцать дней – после воротились они с головою Багряного: удачливым же из них был Ефим Дуга, разыскавший его со слов перегоняющих овец и пронзивший его стрелою в затылок, пока тот охотился и не было рядом отроков его.