Золушка?! Да! Та самая!

Пролог

Рождения королевского наследника, которому предстояло стать правителем Каливстерского королевства, ждали очень долго. Но целых семнадцать лет супружества,у венценосной пары рождались только дочери. Одна за другой на свет появились шесть миленьких принцесс, унаследовавших от матери утонченную красоту и грацию, но не имевших к наследованию трона никакого отношения.

Каждый раз измученная тяжелыми родами королева слышала от супруга только учтивое…

– Благодарю.

…и видела в уголках его глаз, тщательно скрываемое , но все же проступавшее, разочарование. И каждый раз она испытывала чувство виныбудто сама являлась виновницей этой насмешки судьбы. Единственным её желанием было увидеть во взгляде мужа радость и настоящую благодарность. И для этого ей нужно было всего лишь одно: родить мальчика.

Когда на свет появилась шестая дочка, поздравить королеву, как всегда, пришла лучшая подруга, а по совместительству обычная фея.

– Ну что ты, не стоило, – устало говорила королева, принимая в подарок чудную подвеску в виде звезды.– Это всего лишь еще одна девочка.

– Еще одна прекрасная принцесса, редкая красавица и, конечно, в будущем непременно умница и истинная носительница крови Рюзенгот, как и её мать, – подбадривала фея.

– Ах, Лета, как бы мне хотелось, чтобы это был истинный носитель крови Кардесон.

– Значит, еще не время, и твоя родовая ветвь пока сильнее. —

Фея отжала салфетку, лежавшую в тазу с холодной водой, и вытерла испарину, покрывавшую лоб роженицы.

– Когда-нибудь ты подаришь мужу наследника, а пока нужно радоваться, что девочка родилась здоровой, и для тебя все закончилось хорошо.

Придворный лекарь не согласился бы с ней. Как раз в это самое время он упорно объяснял королю, что еще один ребенок может стоить его супруге жизни. Роды давались королеве Мажердине тяжело, прямо сейчас она балансировала на грани родовой лихорадки.

– Но мне так невыносимо видеть его расстроенным… Ты же знаешь, на границах сейчас неспокойно и рождение наследника укрепило бы наше положение, а я не могу…

– Никто не может родить ребенка на заказ! – возмутилась фея. – Зачем ты винишь в это себя?

– Не получается отделаться от этого чувства. Ведь на свет их произвожу я.

– Но делаете-то вы их вместе! – неприлично хихикнула Летавица.

Бледные щеки королевы порозовели от смущения. Хоть она и была уже матерью шести дочерей, но такие беседы все еще вызывали у нее девичье стеснение.

– Неужели совсем нет способа? – задала она давно томивший её вопрос.

Тонкими, словно прозрачными, пальцами королева схватились за запястье подруги, и карими глазами, прекрасными, как глаза лани, внимательно смотрела на Лету.

Заданный вопрос не то чтобы относился к запретной теме, просто волшебство непринято было использовать для изменения судьбы. Кто знает, как переплетутся в будущем ее нити? Даже легкое колебание может сотрясти весь холст мироздания и привести к неожиданным последствиям.

– Есть… – Летавица надеялась никогда не услышать этого вопроса от своей подруги. Она искренне желала ей помочь и давно нашла способ заполучить желаемое. – Только цена…

– Деньги?

– Если бы, – усмехнулась Лета. – Если бы все было так просто… —

Фея поправила одеяло королевы, подоткнула поудобнее съехавшую в сторону подушку и со вздохом принялась объяснять:

– Заветное желание можно исполнить при выполнении определенных условиях. Но взамен магия мира может вытянуть из тебя жизненную силу.

– Сколько? – С тревогой и волнением спросила королева.

Какая бы цена ни была названа, она готова её заплатить.

– Кто знает? Может, она заберет год твоей жизни, возможно, сократит её на десятилетия. А может, разом отнимет все….

– Я согласна!

– Мажери…

– И не смей меня отговаривать! Просто скажи, что нужно сделать.

***

– Тужьтесь! – воскликнула в очередной раз повитуха.

– Еще немного, ваше величество, уже показалась головка. – Голос придворного лекаря звучал куда более спокойно. Но люди, хорошо знавшие его, непременно насторожились бы и заволновались, услышав от доктора такой тон. Ледяным спокойствием он наполнялся только в особо серьезных случаях. – Последнее усилие. Прошу вас, ваше величество.

Король, несколько часов простоявший под дверьюи подслушивавший происходящее как какой-то паж, не выдержал и ворвался в покои жены.

– Ваше величество! – испугалась повитуха, стоявшая в ногах роженицы и помогавшая доктору.

Но король лишь отмахнулся от неё и с жадностью уставился на появлявшегося на свет ребенка. Он хотел как можно скорее узнать его пол.

Когда врач выпростал плечи малыша, остальное тельце выскользнуло легко.

– У меня сын! – закричал Людвиг IX так, что напугал служанку, несшую для купания младенца кувшин с теплой водой. – Сын!

Он поднял пищавшего младенца над головой и еще несколько раз ликующе повторил это заветное слово.

Королевас волнением смотревшая на него, наконец-то увидела в глазах мужа радость и, счастливая, откинулась на подушки. А когда король на минутку оторвался от розового комочка, завернутого в золотой шелк, ей достались его восхищение и благодарность. И вошедшее уже в привычку:

– Благодарю!

Прозвучало совсем иначе, искренне и от всего сердца.

Но через мгновенье королева была забыта. С плачущим ребенком в руках, счастливый и гордый отец выбежал в коридор. Всем встречным он показывал свой драгоценный сверток и все время повторял:

– Сын! У меня родился сын!

В своем порыве монарх мог бы показаться смешнымно все понимали, что для короля, разменявшего пятый десяток, рождение наследника былоподобно чуду. На него сыпались поздравления, новорожденного принца приветствовали низкими поклонами и сердечными приветствиями, адамы прикладывали к глазам платочки, утирая слезы радость и умиления.

Спустя пятнадцать минут все дворцовые пушки десять раз выстрелили холостыми залпами, возвещая о рождении Людвига X. Во все города королевства были направлены гонцы, чтобы оповестить народ о доброй вести. Как только очередной мэр узнавал о судьбоносном событии, над ратушей поднимался государственный флаг с синей лентойна маковке и нескольких часов празднично звенели колокола.

На площадях расставили столы, заставленные блюдами с нарезанными колбасами, сыром и рыбой. Выкатили бочки с вином. Весь народ, будь то зажиточный горожанин или обычная прачка, щедро угощались, поднимали кружки за здоровье королевской семьи и крошки-принца.

– Это тебе не простой ребенокнародился. – объяснял захмелевший пекарь богатому купцу, с которым успел побрататься. – Наследник!

И новый товарищ согласно кивал, осознавая всю важность происходящего.

В замке, ставшем домом Людвигу Маркусу Денеку Тимиону Кардесон-Рюзенготу, тоже проходило пышное празднование. В честь ребенка, у которого было имен больше, чем необходимо человеку, не пожалели ничего. Шампанское лилось рекой. Столы ломились от утонченных кушаний. Двор ликовал.

А в спальне королевы царило тревожное затишье. Лекарь и повитуха чуть слышным шепотом обсуждали новые и новые лекарства. Служанки ступали на цыпочках, не желая потревожить впавшую в сонное забытье королеву. И сам воздух, душный и пропитанный запахом крови, вызывал гнетущее настроение.

– Лети! – Мажердин словно почувствовала, когда фея вошла в комнату.

– Здравствуй, Маж, – грустно ответила Летавица и присела на стул, стоявший у изголовья. Лицо королевы было слишком бледным для живого человека.

– Ты видела его?

– Я видела обоих, – улыбнулась фея. – Поздравляю, малыш прекрасен.

– А Людвиг?

– Он счастлив как никогда.

– И я счастлива, – Глотнув пересохшими губами отозвалась королева. – И не жалею. Это того стоило.

– Я верю.

Фея взяла холодную руку и подышала на неё, пытаясь согреть.

Напрасно. Цена, которую сейчас взимала с королевы жизнь, была неподъемной, сила вытекала из неё, словно весенний ручеек. Рядом суетился лекарь, подсовывая королеве то стакан с отваром, то ложку, наполненную непонятной субстанцией. Но все его попытки помочь были обречены на поражение. День, когда на свет появился долгожданный наследник, стал точкой отсчета последних часов королевы.

– Пообещай мне, что станешь ему крестной.

На губах Мажердин блуждала счастливая улыбка.

– Конечно, я согласна. Людвиг не будет против?

– Нет. Он все знает о твоей помощи. И благодарен. – Дыхание королевы становилось поверхностным. – Еще пообещай мне… Если бы у меня оставались силы, я бы загадала и это, но… Пообещай мне, что у него будет то, что не случилось со мной. Пообещай устроить его брак по любви.

Летавица удивленно вскинула брови. Такого желания она услышать не ожидала. Конечно, все знали, что королевская пара сочеталась браком не под властью чувств, а по велению долга. Но они были нежны друг с другом и проявляли если не любовь, то почитание и уважение уж точно. Кто бы мог подумать, что женщина, которой завидовали все подданные, мечтала совсем о земном.

– Как, по-твоему, я это устрою? – удивилась Лети.

– Ты же фея! – улыбнулась королева. – Проверни как-нибудь. Хочу, что бы мой мальчик прожил свой век счастливо. С достойной женщиной, которую полюбит, независимо от её положения и рода, и которую будет боготворить всю свою жизнь. Моя последняя просьба к тебе. О том же я буду просить Людвига. Уверена, он согласится дать нашему сыну свободу выбора…

Через несколько дней королева впала в беспамятство и так же тихо, как жила, скончалась.

Король искренне скорбел о её кончине, Мажердин была достойной женой. Да, между ними никогда небыло страсти, но оба являлись не просто людьми скованными обязательствами. За время супружества они стали добрыми и близкими друзьями, хотя все, что Людвиг ждал от неё все эти годы, был только наследник. Мажердин оказалась достойной женой и преданным королевству человеком.

Её похоронили в замковом парке, а вокруг возвели гигантский зимний сад, в котором круглый год цвели её любимые розы. Один из портретов королевы поместили в главной галерее между портретом Ютилиана III – отца нынешнего короля – и портретом его деда. До этого дня там размешались лики только мужских представителей королевской династии, но Людвиг посчитал, что жертва, принесенная Мажердин, ставит её в один ряд с этими достойными мужами.

Также в память о королеве и по её последней просьбе в трактат о законах и правилах Каливстерского королевства были внесены изменения: в пункт три второго тома красными чернилами было вписано следующее:

«Отныне король вправе избрать себе в супруги любую девушку, независимо от рода, происхождения и сословной принадлежности. Никто не вправе ему помешать. Единственное, чем монарх должен руководствоваться – веление его сердца».

Глава 1

Спустя много лет

Вальс набирал обороты. Партнер подхватил её за талию и, легко приподняв, закружил над паркетом парадной залы. Потом мягко отпустил и, подхватив ладонь, повел вправо. Хитрый пируэт, поклон, поворот вправо и легкое па.

– Золушка… – Неприятный и смутно знакомый голос выбился из танцевального такта и заставил споткнуться.

– Золушка! – прозвучало зло и совсем рядом.

А потом щеку больно обожгла пощечина.

– Сколько можно звать?! Ты что, оглохла?!

– Маменька, да она опять витает в своих мечтах, – захихикала Хильда, выглядывая из-за плеча матери.

– Наверняка грезит о каком-нибудь трубочисте! – загоготала Тория, вынырнув из-за другого плеча.

– Посмотри на её осоловелые глазки и бери выше – там как минимум присутствовал конюх.

Сводные сестры переглянулись и синхронно прыснули в сжатые кулачки.

– Девочки, фи! Как некультурно обсуждать такую грязную тему, – медовым голоском, которым она обычно читала нравоучения своимдочкам, пожурила их мать.

Это была статная женщина возрастом, слегка за сорок. В молодости, по её рассказам и слухам, долетавшим иногда до Золушки, она была необыкновенно хороша собой, но со временем из высокой и стройной красавицы, она превратилась в весьма объемную даму с выдающимися в стороны формами. Этому способствовал праздный образ жизни и хороший аппетит, который не могли испортить ни война, ни бедность, стучавшая в двери их особняка.

Женщина не питала к своим дочерям какой-то особо нежной привязанности. Просто воспринимала их как нечто неотделимое и единственно родное на всем свете.

А вот Золушку она просто ненавидела. Постоянно запугивала и тиранила её, получая от этого какое-то извращенное удовольствие. Она травила её не время от времени и дажене раз в день – нет, это происходило при каждой возможности и встрече.

Золушка боялась её всей душой, всем своим существом. Каждым нервом она чувствовала мгновение, когда мачеха или её дочки просто приближались к ней. Случались моменты, когда в присутствии баронессы девушка совершенно терялась от охватывавшего её ужаса и от того, казалась совершенной дурочкой, забывая отданные ей приказы. Мачеха и сводные сестры потешались над ней и считали слегка чокнутой. Такой страх, родился в ней оттого, что у Золушки совершенно не было защиты ни от их угроз, ни от побоев. Слуг в доме не осталось, хотя если бы они и были, разве вступились бы за бедную сироту? Пошли бы против хозяев? Её отец давно умер, а больше никому она не была нужна.

– Разве для этого я спустилась в эту богадельню? – Мачеха брезгливо оглядела кухню, в которую действительно редко заглядывала.

– Где наш чай? – перебила её старшая дочь.

– И пирожные? – поддакнула ей младшая.

Обе девушки своей мастью были похожи на мать. Каштановые волосы и серые глаза в точности повторяли цвета родительницыно на этом сходство заканчивалось.

Тория – старшая, двадцатилетняя – была худой, словно стиральная доска, и совершенно не имела женственных изгибов. Её матушка утверждала, что дочка необычайно похожа на своего покойного папеньку. У неё был острый, чересчур длинный нос, тонкие губы и общий вид юркой крысы. Характер соответствовал. Она была мелочна, скрытна и вечно зла на весь мир.

Младшая из сестер, девятнадцатилетняя Хильда, наоборот, была низенькой и круглой.

– Вылитая свекровь, – философски говорила её маман и отнимала у дочери очередное пирожное.

В полненьком человеке всегда надеешься найти мягкость и уют, как в сдобной булочке, но эта девица обладала черствостью сухаря и недалеким умом шляпной болванки. Любимым занятием Хильды были интриги, ябедничество или обсуждение свежей сплетни.

– Что с завтраком? – Учтиво полюбопытствовала мачеха и отвесила Золушке еще одну оплеуху.

Давно привыкнув беспрекословно повиноваться, Золушка и не подумала возмутиться или обидеться. Она подскочила с ящика с золой, на котором спала и сделала глубокий, изящный реверанс.

– Прошу прощенья. Я перемыла вчера все котлы, как вы велели. Пришлось работать полночи и…

– Мне все равно, чем ты занимаешься по ночам! – рявкнула мачеха. Лицо её налилось нездоровой краснотой. – Если ты не успеваешь закончить порученные тебе обязанности днем, значит, ты медленно двигаешься или отлыниваешь, слоняясь где попало. И это твои проблемы. А я спустилась сюда в такую рань, чтобы узнать: где. наш. завтрак?!

Три фурии, одетые в шелковые, расшитые по последней моде павлинами, халаты с ненавистью уставились на перепачканную в золе девушку.

– Будет подан через пятнадцать минут, – присев в книксене, отчеканила Золушка.

Гордо вскинув голову, мачеха развернулась на каблуках своих комнатных туфель и поплыла в сторону лестницы для прислуги. Две её дочки старательно, но неуспешно копируя её походку, заторопились следом.

«Вот почему я их не услышала», – догадалась Золушка.

Дверь, ведущая в коридор первого этажа, скрипела при открывании. Золушка никогда её не смазывала, чтобы слышать, если к ней подкрадывались лихие родственницы. Их шутки были частыми и злыми, поэтому приходилось постоянно быть начеку. А вот петли двери, ведшей на лестницу прислуги, она регулярно натирала гусиным жиром. Золушка постоянно пользовалась ею, а зимой, чтоб затопить камины, девушка поднималась в спальни мачехи и сестер очень рано. Делать это нужно было бесшумно, чтобы не потревожить спящих мегер, вот она и старалась исключить все возможные звуки.

«Наверное, Тория заметила это и подговорила мать прокрасться сюда по ней».

Золушка взглянула на старенькие ходики, висевшие на стене. Они были вырезаны из дерева и имели форму совы, а качавшийся внизу маятник заставлял глаза птицы смотреть то влево, то вправо.

– Ну так и есть! Совсем я не проспала, у меня в запасе еще десять минут. – З

олушка повернулась к закрывшейся за сестрами двери и, смешно сморщив милый нос, показала язык.

– Вредины, – тихо проворчала она.

Бросив в печь мелко нарубленные щепки, она разворошила затухшие угли огромной кочергой.

Несмотря на полную несправедливости тяжелую жизнь, Золушка была оптимисткой. Пара пощечин, окрасивших в ярко-розовый цвет бледные, словно у фарфоровой куколки, щечки не могли испортить ей настроение. Ведь сегодня пятница, а по пятницам и средам в особняк на Южном холме приходил учитель танцев.

Золушка подхватила тяжелый,медный чайник и поставила его на плиту. Потом быстренько спустилась в погребок и принесла холодный кувшинчик со сливками, колбасу, сыр и приготовленные вечером пирожные. На огромный серебряный поднос она установила сервиз из розового фарфора, который мачеха желала видеть по утрам, и белые тарелочки с завтраком.

Двигалась девушка легко, порхая от плиты к очагу и обратно так, словно не выполняла несправедливо возложенные на неё обязанности, а танцевала. Собрав все нужное, Золушка подхватила увесистыйподнос и, прогибаясь под его тяжестью, пошла на второй этаж.

Первой по коридору находилась спальня Хильды. Открыв дверь носком сабо, Золушка вошла в комнату и накрыла маленький столик для завтраков. Лежавшая на постели сестрица предпочитала по утрам пирожные, сладкий какао и клубничный пудинг.

– Заштопай мои чулки и пришей к бежевой перчатке оторванный палец, – приказала Хильда вместо благодарности.

Во второй спальне Тория сидела за письменным столом и покусывала кончик красивого пера. Пальцы её были измазаны чернилами, а на листке красовалась пара крупных клякс. Старшая из сестер вела обширную переписку, как с подругами по балам, так и с потенциальными ухажерами. Еще она баловалась написанием стихов и часто зачитывала свои «шедевры» гостям, у которых от этого кисли лица.

– На желтой шляпке оторвалась лента, – кивнула она на ворох вещей, как попало сваленных в кресле.

– Пришью, – присев в книксене, отвечала Золушка.

– И ототри пятна на синем платье. Прямо на лифе. Кажется, это малиновое варенье. У Годрихов к бисквитам подавали малиновое варенье.

Золушка хотела посоветовать сестрице есть поаккуратнее, но вслух сказала:

– Я попробую отстирать, но если это действительно малина, то ничего не выйдет.

– Что?! – подскочила Тория. – Да ты знаешь, сколько оно стоит?! Я сейчас же пожалуюсь на тебя маменьке!

Увидев испуг в глазах сводной сестры, девушка возликовала.

– Не нужно, – пробормотала Золушка, – я… я вышью на лифе маки, и пятна будут совершенно незаметны.

– Маки? – засомневалась Тория.

– Да. Они очень модны в нынешнем сезоне. А на синем алые цветы будут смотреться просто восхитительно, – уговаривала Золушка. – Они подчеркнут твой румянец.

– Ну хорошо… – с сомнением согласилась Тория. – Только платье должно быль готово завтра. Я одену его на прием к Селинонам.

– Как скажешь,– склонила голову Золушкане переставая в это время накрывать сестрице завтрак.

Тория предпочитала встречать утро жасминовым чаем, яичницей и тостами с маслом.

Последняя дверь на этом этаже, вела в хозяйские апартаменты. Это была непросто спальня, а несколько комнат соединенных между собой дверьми. Из коридора Золушка попала в маленькую гостиную, стены которой были затянуты розовым шелком. От туда в разные стороны вели две дверина половину хозяина и хозяйки. К каждой спальне примыкали гардеробные, а к спальне хозяйки еще прилагался будуар с зеркалами в пол. Мачеха отыскалась в огромной постели, в которую вернулась после утреней прогулки на кухню.

– Ваш завтрак, – который раз за утро присела в книксене Золушка.

– Наконец-то, – устало отозвалась Диана Лидия, урожденная Гаушен, а ныне баронесса Троксонвок.

– Утомилась ждать. – И махнула рукой в сторону маленького столика на коротеньких ножках.

Его нужно было ставить на постель, чтобы её милость, кушая, не утомилась еще больше.

Она любила испить поутру крепкий кофе с изрядной порцией жирных сливок, закусить его сдобными булочками с корицей и изюмом. Еще мачеха ела кашу, колбаску, сыры. Не гнушалась пудингом.

– Сегодня сразу после урока танцев натри паркет в бальном зале. Обязательно почисть столовое серебро. Взбей и перестели все постели на третьем этаже. – Баронесса, как всегда по утрам, давала задания падчерице. За день к ним добавлялась приличная доля новых. – Сегодняшние гости, если засидятся, могут остаться переночевать. Пусть все будет свежим. На ужин, кроме уже оговоренного, приготовь запеченного гуся. Баронесса Годрих в прошлый приезд была от него в восторге…

На это замечание Золушка счастливо улыбнулась.

– Она глупа и ничего не понимает в изысканной кухне. – Мачеха быстро осадила в девушке радость.– Но если хочет, пусть ест.

Пока миледи неторопливо завтракала, Золушка прибрала разбросанные по комнате вещи, расставила по местам сдвинутые кресла, протерла пыль. Она старалась вести себя как можно тише, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание сварливой мачехи. И, к её счастью, утреней «шутки» мачехе было пока достаточно. Женщина неспешно отхлебывала парующий кофе и лениво поглядывала в окно. День обещал быть чудесным.

Собрав ворох белья, нуждавшегося в починке и стирке, девушка откланялась и с облегчением спустилась в относительно безопасную кухню. После смерти отца она находилась в этом доме на положении бесправной служанки, а ведь по рождению была даже высокороднее сводных сестер.

Довольно давно её отец, барон Генри Троксонвок, получил хорошее наследство и считался завидным женихом. В двадцать пять лет он женился на прекрасной женщине своего сословия. Анна Свонк была хрупка и восхитительна, она подарила горячо любимому супругу дочь, и чета жила в своем богатом поместье счастливо. Но недолго. Когда Золушке исполнилось пять, её мать тяжело заболела и умерла. В доме воцарилось уныние и печаль. Генри забыл о делах, дочери и имении и полностью отдался горю. Он много пил – только вино спасало его от черных мыслей и одиночества. Иногда он все же поспешал друзей и на одном из приемов встретил привлекательную вдову. Потеря супругов стала их общей темой для разговоров. Диана была женщиной хитрой и знала, на какие струны души нужно надавить, чтобы получить желаемое.

– Подумайте о вашей девочке, – нашептывала она на ухо мужчине, держа его за руку. – Ей нужно воспитание, соответствующее титулу. Ей нужна компания. А как ваша крошка живет все это время? Одна, в полной изоляции. Юной особе это не пристало. Если бы я была её матерью, непременно сделала бы её счастливой. – Диана томно вздыхала и озабоченно обмахивалась веером. – Позвольте мне и моим дочерям навешать её. Уверена, они непременно подружатся.

Подругами девочки не стали, а вот Диана Гаушен достигла цели – стала баронессой Троксонвок. Войдя в дом хозяйкой, женщина сбросила маску, за которой прятала свое истинное лицо, и во всей красе показала нрав. Все ей было не так, все не соответствовало вкусу. Не нравилось убранство комнат, бесила прислуга, быстро устававшая от постоянных скандалов, и поэтому менявшаяся чуть ли не ежедневно.

– Мой дом куда удобней, – говорила баронесса каждый день. – Там мне и девочкам было привычнее, и соседи… – Она приводила тысячу доводов для переезда в её имение и давила, давила… – В конце концов, это выбор большинства! – ярилась она. – И с нашими скромными финансами будет не так дорого его содержать.

А стала ли Золушка от этого счастливой? Точно нет!

Супруг, который понял свою ошибку, принялся пить с еще большим усердием и быстро сдался. Семья собрала вещи и переселилась на Южный холм в небольшой особнячок, оставшийся у Дианы от первого брака.

Но настроение новоявленной баронессы не улучшилось, ведь главная причина её раздражения осталась с ними. Падчерица. Диана возненавидела её с первого взгляда и всем сердцем. В девушке было все то, о чем сама женщина безнадежно мечтала: богатство, красота, происхождение. Природа щедро наделила девочку утонченностью и красотой, на фоне которой её собственные дочери с их простоватыми манерами смотрелись грубыми крестьянками и уродинами.

И ещё Диану бесил характер девчонки. Как ни старалась она побольнее уколоть падчерицу, та держалась стойко, редко радуя слезами. Золушка – бесило даже это вычурное имя – была подобна росшей во дворе траве: сколько ни вминай её в грязь, сколько ни топчи каблуками – ей хоть бы что. Смотришь поутру, а она, как прежде, зеленеет.

В присутствии супруга мачеха сдерживалась и не позволяла себе делать девчонке замечания. Все-таки она побаивалась барона – он мог урезать ей содержание, ведь деньгами семьи распоряжался муж. Даже незаметные, но болезненные щипки, доставались девочке только в его отсутствие.

Поэтому после кончины папеньки жизнь Золушки стала совсем ужасной.

Это был несчастный случай, для всех ставший неожиданностью. Для ежедневной прогулки он оседлал свою лошадь. Но, вскочив в седло, изрядно пьяный барон не удержался и, свалившись, свернул шею.

Новоиспеченная вдова ликовала. Теперь никто не мешал ей распоряжаться поместьями, после свадьбы едва державшимися на плаву. Для вида она обронила над могилой супруга пару слезинок, а обязательный траур сняла уже через пару месяцев.

– Я обязана вывозить дочерей в свет, они не должны прекращать поиски подходящей пары, несмотря на мою потерю, – объясняла она свой поступок знакомым. – И ни к чему омрачать людям праздничное настроение этими черными платьями. Да разве оно что-то значит? Моё горе навсегда останется со мной, вот здесь, – и она прикладывала руку к груди, где билось её черствое сердце.

Диана любила транжирить деньги и не любила их считать. Платья, украшения, балы, приемы. За несколько лет от обширных земельных угодий, оставшихся в наследство Золушке, осталась лишь малая часть, и та приносила крохи, которых едва хватало откупиться от кредиторов. Фамильный особняк Троксонвоков был продан, а дом, где все они сейчас жили, давно заложен. Золушка теперь выполняла работу прислуги, на оплату которой денег не было. Вот так из единственной наследницы большого состояния она стала безропотной служанкой в доме сводных сестер и мачехи.