Сиреневый туман

Все события и персонажи вымышлены. Любое сходство с реальными событиями случайно.

© Лидия Лехмус, 2022

ISBN 978-5-0055-7164-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сиреневый туман.

Настя уже час сидела на берегу и смотрела на воду. Просто сидела и смотрела на прозрачный поток. Сквозь яркие солнечные блики хорошо видны даже мелкие камушки на дне. У берега, где вода на мелководье быстро прогревается, тучей клубились мальки. Зрелище завораживало, и вставать не хотелось. Лето, деликатно ждущее своей очереди, наконец, рассвирепело на весну и гордо заняло своё место.

За неделю тайга расцвела и налилась соком. Скромные северные цветы торопились похвастать своим неярким нарядом. Птичье племя орало, ссорилось, пело и торопилось выкормить потомство. Белки метались по деревьям в поисках еды и сердито цокали: что запасать на зиму, если еды никакой нет! Мелькали полосатые бурундуки, эти озабочены проверкой ягодных плантаций. Короткое лето на севере, поэтому его и ждут. Поэтому так радуются.

– Пора, – решила Настя. – В магазин и домой. За деревню выйду- разденусь, жарко стало.

Она оглядела себя. Чистенькие джинсы, кроссовки, белая футболка, а сверху длинная, до колен, крупной и редкой вязки кофта какого-то болотного цвета. Большая и бесформенная – невозможно угадать, что за ней скрывается.

На голове платок в серых и коричневых разводах. Настя грустно усмехнулась: похоже, в этом маскировочном наряде ходить ей всю жизнь. Ну и ладно! Привычно нацепила тёмные очки, взяла свой рюкзачок и пошла вверх по тропинке.

Маленькая деревушка со смешным названием Пузла уютно устроилась на пологом берегу таежной реки. Вернее рекой она была раньше. Красивой, полноводной. Стаей ходил крупный хариус: нежная рыба живёт только в чистой, прозрачной и студёной воде. На зорях река кипела ключом, когда начинался жор. Хорош хариус и в ухе, и на сковородке, и в пироге. Но лучше всего его готовят местные: пойманную утром рыбу потрошат, присыпают солью, перчиком и ставят в погреб. А за ужином подают на стол.

Такой вкуснятины городские, пожалуй, и не пробовали.

Когда-то, в годы сталинских репрессий, потянулись на север составы с живым грузом: воры, бандиты, а главное « враги народа» – мешали строить молодой стране Советов светлое будущее и потому вывозили их на окраины этой самой страны. До самого, считай, полярного круга протянулась колючая проволока. Много на севере лагерей, зэков надо чем-то занять, а стране нужен лес. светлое будущее и потому вывозили их на окраины этой Вот и выросли вдоль таких рек леспромхозы. Выросли быстро, как плесень. Десятилетиями пилили, рубили и вывозили таёжную красоту, которую стали называть деловой древесиной. Сплавляли по реке, и очень скоро дно реки стал выстилать толстый слой затонувших брёвен. Такой толстый, что в иных местах на моторке не пройти. В студёной воде медленно разлагалась древесина, пропадать стал хариус. Уже не кипела вода ключом от плотных косяков. Ещё можно было наловить и на уху и на жарёху, но хариус пошёл мелкий, некрасивый, пугливый.

А потом кончился лес. Издалека возить невыгодно. Тот, что высаживали работники лесных хозяйств, ещё не вырос. Его так и называли – подрост. И только вдоль реки полоса тайги осталась нетронутой. Леспромхозы одни чахли, другие благополучно сдохли. Кое-где ещё идут работы на буровых, но и геофизика уже в агонии. Деревня притихла, люди гадают, что их ждёт.

Настя зашла в магазин, осмотрела небогатый выбор, купила кое-что из еды, сладостей. Аккуратно сложила всё в рюкзачок и открыла соседнюю дверь, на которой было написано «промтовары». Там выбор был ещё беднее. И она собралась уже уходить, но разглядела на полке рядом с мылом и резиновыми сапогами книги. Перебрала их и неожиданно наткнулась на томик Омара Хайяма. Обрадованная, расплатилась и не спеша пошла из деревни.

Тропинка ползла по краю оврага, с другой стороны к ней вплотную подступали густые заросли молодых берёзок, осинок, ёлочек. Метров через пятьсот она упиралась в дорогу. По ней уже давно никто не возил лес, но зарастёт она не скоро. Почва в этих местах песчаная. Идти по такой дороге босиком, загребая ногами рыжий песок, одно удовольствие. Если никуда не спешишь. До дороги оставалось немного, когда Настя увидела что-то интересное: цепляясь за молодой куст черёмухи, ползло вверх растение похожее на лиану. Тонкой ниточкой стебель упрямо карабкался вверх, стараясь подставить солнцу редкие и довольно крупные цветы. Нежного кремового цвета, напоминающие сплющенный колокольчик, они слегка подрагивали на слабом ветерке. Заинтересованная, Настя шагнула с тропинки и осторожно потрогала дивный цветок. Боковым зрением уловила какое-то движение, резко повернулась. В голове мелькнуло: ничего себе явление! На траве между кустов головой к тропе лежал парень. Чёрная футболка, джинсы закатаны до колен. Рядом рюкзак наполовину пустой и кроссовки. Парень высоко задрал подбородок, разглядывая Настю через голову. Молчать было неловко, и она спросила негромко:

– Подкидыш?

Он весело заулыбался, показывая великолепные зубы:

– Точно! Загадал: кто найдёт, тому до конца дней принадлежать буду.

– Я просто шла мимо, пусть кому-то другому повезёт. – Настя шагнула на тропинку и быстро пошла вперёд.

– Девушка! – заорал парень, но она пошла ещё быстрее, а когда услышала сзади топот, нырнула в густые заросли. Мимо проковылял парень, сильно припадая на левую ногу, в руках он нёс кроссовки и рюкзак. Прошёл мимо, но почему-то остановился, прислушался, потом уверенно повернулся в её сторону и сказал:

– Не бойтесь меня! Я совершенно безвреден. Просто уже осатанел там один, поговорить хочется. Можно немного вас проводить?

Настя вышла на тропинку, остановилась перед ним и спокойно объяснила:

– Я не боюсь. Мне не хочется ни с кем общаться.

Обошла его и ровным шагом пошла дальше. Она действительно не боялась. В стране полным ходом шла перестройка, в городах царил беспредел, а в провинции всё ещё действовал неписаный закон: в тайге обидеть встречного – грех.

Парень ковылял следом и жаловался: – Ну, никто не хочет поговорить со мной, никому нет дела! Валяюсь в лесу, как гриб трухлявый. Комары едят, мошка всю кровь выпила. Появилась на горизонте девушка- то ли фея, то ли колдунья – обыкновенным- то девушкам нечего делать в лесу – и та игнорирует!

– Я не колдунья, скорее ведьма, так что пока я добрая – мой тебе совет: шел бы ты.… на свою полянку. – Солнце светило ему в лицо и Настя засмотрелась. Он был хорош! Высокий, с идеальной для мужчины фигурой – широкие плечи и узкая талия. Длинные сильные ноги. На крепкой шее сидит крупная голова. Волосы совсем короткие, едва начавшие отрастать, слегка закручиваются на концах. Красивые густые брови, крупный нос, серые глаза, искрящиеся смехом. Чётко очерченный рот, а сами губы неожиданно нежные, по мальчишески пухлые. Вообще, всё в нём крупное, но в таких идеальных пропорциях, что даже в толпе такие лица бросаются в глаза. От него веет уверенностью, силой и доброжелательностью. – Девчонки наверняка гроздьями виснут на шее, – решила Настя. На лбу у него блестят капельки пота, под легким загаром проступает бледность, под глазами широкими мазками легла чернота.

– Болит, – догадалась она и посоветовала: – Обуйся, а то комары ноги отгрызут.

– А вот и нет! – обрадовано засмеялся парень, – Я затарился одеколоном и облился им с ног до головы. «Гвоздика» называется. Запах жуткий, зато комары на подлёте дохнут, лучше всякого антикомарина. Настя невольно улыбнулась. – Можно я с вами, – просительно смотрел он. – Провожу немного и вернусь. Вам далеко?

– Мне далеко, но проводить можешь. Только обуйся. Что с твоей ногой?

– Ничего особенного, – он засмеялся. Свалился с мотоцикла и проткнул арматуриной. Заживёт! Он сел прямо на тропинку, быстро обулся, взял свой рюкзак и они пошли. Настя старалась идти помедленнее, и парень благодарно улыбнулся. Вскоре они вышли на дорогу, он поравнялся с ней и сказал:, быстро обулся, взял свой рюкзак и они пошли. – Давайте познакомимся. Меня Александром зовут, но с детства все называют Сашкой, я привык.

– Настя.

– Мне очень приятно. Имя у вас замечательное. А куда вы идёте и почему одна?

– Иду домой. А почему одна? Так удобнее: никто не болтает.

Сашка весело рассмеялся:

– Настя, поговорите со мной! Вы же потом всю дорогу будете молчать, а мне воспоминаний надолго хватит.

Настя остановилась.

– Вернись лучше, пока недалеко отошли. Тебе трудно идти и больно.

– Ну, Настя, – огорчился Сашка, – мне ходить больше надо, быстрее заживёт. А время девать некуда, машина будет только вечером в семь часов. Вы торопитесь?

– Да нет. Просто есть хочу.

– Ой, – обрадовался он, – Настя, давайте привал устроим! Я тоже хочу, у меня еды хватит.

Настя остановилась и внимательно посмотрела на него. Серые глаза ласково упрашивают: ну, пожалуйста!

– Можно, – решила Настя, только давай на «ты». Глупо расшаркиваться в лесу. Привал я обычно устраиваю у реки, там избушка старая охотничья стоит. Место красивое, но до него ещё километра три, ты дойдёшь?

– Какая ерунда! Всего- то три? Настя, ты умница, так хорошо придумала! Спасибо тебе, за доверие спасибо.

Они прошли ещё около километра, болтая. Потом свернули вправо и по едва заметной тропе зашагали через сосновый бор.

– Ты вообще кто? Что здесь делаешь? Какая машина будет ждать тебя?

Сашка охотно рассказывал:

– Понимаешь, Настя, я врачам пригрозил, что если меня не выпишут, то я сбегу. Меня и выписали с условием, что буду лечить ногу по науке этой медицинской. А я жуть как боюсь всяких уколов, процедур и даже просто белых халатов. Вот и сбежал сюда. Попросился на буровую, делаю, что смогу. Воздух здесь – не надышишься, врачи не достают. Я всего две недели здесь, а уже без палки хожу. Буровая от деревни километров сорок пять, наш водитель из местных, каждый выходной приезжает домой и я с ним. Захожу в медпункт, отмечаюсь. Покупаю молока, сижу у реки. А вечером едем обратно. А ты кто и откуда?

– А я в отпуск приехала почти на три месяца. На нормальный отпуск денег нет, а сюда знакомые посоветовали. Тут недалеко есть посёлок небольшой. В этом районе нашли залежи бокситов, в перспективе-промышленная добыча, вот и начали строить детский садик, школу, дома барачного типа. Квартиры в них, правда, неплохие. Одним словом, собирались люди жить долго и счастливо. Но вскоре выяснилось, что залежи эти «дутые» и сейчас работы потихоньку сворачивают. Посёлок к зиме собираются ликвидировать. Меня на работу в детсад даже без трудовой книжки взяли. Так вот: до посёлка лесом пятнадцать километров, а рекой на лодке все тридцать три. Я сюда хожу не ради покупок, от безделья. Скучно! А в лесу хорошо, никогда не надоедает.

– Настя, ты, конечно, молодец, но пятнадцать сюда и столько же обратно – многовато. И опасно одной!

– Зверей я не боюсь, а людей слышно издалека. Да и редко встречаются, в основном из нашего посёлка. А расстояние.… Когда идёшь не спеша, не устаёшь. И день незаметно проходит.

Они вышли на небольшую поляну, солнечную и приветливую. В этом месте река делает крутой поворот, огибая берег, и избушка всё время обдувается ветерком. Гнус досаждает меньше. Наверное, поэтому избушку практичные охотники срубили именно здесь.

Сашка растянулся на траве, закурил сигарету, с весёлым любопытством осматриваясь. Настя тоже присела, кусая травинку. – Я часто сюда захожу. Самое любимое место.

– А я вот сейчас решил: как только выйду на пенсию – поселюсь в таком месте. Это же просто счастье – жить в такой красотище!

Настя хмыкнула:

– Молодец! Ты, как наше правительство, на много лет вперёд планы строишь. Ладно, Саш, ты покури, а я костёр соберу, посидим у огня.

– Настя! – его глаза смотрели с обидой, – Кто это учил тебя таким манерам? Костёр- это по моей части, сейчас всё сделаю. И не спорь! А если намекаешь о моей болячке, до гробовой доски буду обижаться.

Настя развеселилась. Посмеиваясь, пошла к старой ёлке, под которой стояла избушка. Ель была такой старой, что нижние мощные ветки давно высохли и заросли толстым серебристым мхом. Отломила небольшой корявый сучок, откуда-то из кустов достала стакан, вырезанный из пластиковой бутылки, и торжественно водрузила готовую композицию около кострища, сообщив: – Натюрморт!

Сашка с одобрением сказал:

– Здорово! Так просто и так здорово! Надо домой увезти пару веток.

Он осторожно встал, быстро набрал охапку сухих веток, ловко одной спичкой развёл костёр. Настя достала и расстелила свежую газету, выложила кусок буженины, пирожки с творогом, конфеты, шоколадку. Достала маленькое полотенце, мыльницу и скомандовала:

– Руки мыть!

– Есть, мой генерал! – рявкнул Сашка, и они дружно потопали к воде. С удовольствием поплескались и уселись у костра. Настя нарезала мясо, он достал хлеб, колбасу и трёхлитровую банку молока.

– Кружка одна, по очереди пить будем.

– У меня своя – Настя достала глиняную кружечку. Сашка смешливо покрутил носом: – Запасливая! С чем пирожки? Сама пекла? М – м – м.… С ума сойти до чего вкусно!

И, правда, было вкусно! Они дружно уплетали всё подряд, запивая тёплым молоком.

– Где ты мясо взяла? В магазине нет, точно знаю.

– В деревне беру у одной женщины.

– Я тоже хочу!

– Там мало.

– Нехорошо быть жадиной!

Наконец развалились на травке по обе стороны костра.

– Я объелась. – Пожаловалась Настя. – С чего? – Возмутился Сашка. – Ешь, как цыплёнок, откуда силы берутся? Упадёшь где- нибудь в дороге.

Помолчал, потом попросил: – Сними, пожалуйста, очки. Они же тебе надоели.

Настя, убирая газету, молча покачала головой: нет.

– Почему?

Она подумала и сказала: – Стесняюсь. У меня косоглазие.

Сашка нахмурился и уставился на огонь. Докурил сигарету, бросил окурок в костёр и заложил руки под голову. Долго молчал, потом заговорил:

– Не ожидал от тебя такую глупость услышать. У нас там.… в смысле, в госпитале лежат ребята. Молодые совсем, а без рук, без ног, без зубов, лица перекошены шрамами. Одноглазые и совсем слепые. Разве они стали другими? Те же надёжные, добрые парни. Только дураки думают, что смазливая физиономия имеет большое значение. Знаешь, смешно наблюдать за девчонками. Я ещё в школе обратил внимание: как только мордашка хорошенькая, так обязательно в голове пусто. Ну, совсем пусто! А почему? Да потому, что этим дурочкам кажется, что на красивых глазках можно всю жизнь проехать. Чепуха это! Ты, Настя, никогда не замечала: на улицах, особенно летом, столько симпатичных девчонок! А женщин красивых – единицы. Куда они исчезают? Да просто жизнь их съедает. Живьем заглатывает! Думаю, лучше о голове позаботиться. И о душе. А с этим у тебя всё в порядке. Уж я то вижу!

– Философ, – улыбнулась Настя.

– Не обзывайся! – Сашка скорчил свирепую рожу, неловко повернулся и охнул. Аккуратно устроил ногу и лёг. На лбу опять выступили бисеринки пота, губы посерели от боли. Настя решительно подошла, опустилась на колени и сказала:

– Саша, позволь мне полечить тебя. Обещаю, даю слово- это будет только на пользу.

Он слабо улыбнулся: – Колдовать будешь? Доверяюсь полностью. Только не перепутай что-нибудь, а то вырастет на языке бородавка- беда! Ужас- всю жизнь молчать!

– Будешь много болтать, и так вырастет.

Настя сходила к реке и тщательно помыла руки. Достала из рюкзака коробочку, открыла… Сашка увидел длинные золотые иголки и заорал дурным голосом, выкатив глаза:

– Не – е – т!

Настя неудержимо рассмеялась до слёз. Он с удовольствием смотрел на неё: – Наконец- то! Первый раз засмеялась. А я то думал, ты не умеешь.

Она устроила его поудобнее.

– Слушай меня внимательно, не отвлекай и не отвлекайся сам. Попробуй сосредоточиться. Представь себе такую картину: большой костёр, очень жаркий, бездымный огонь – чистый и мощный. Ты стоишь на прохладной траве и вдруг переносишься в самую его середину. Пламя лижет твою ногу, добирается до раны и вылизывает её. Мёртвые и гнилые ткани сгорают, остаётся чистая розовая ранка, огонь её подсушивает и она покрывается молодой кожицей. Если только сможешь представить всё по порядку – медленно и чётко – очень хорошо! Не сможешь – выноси себя из огня на травку. А если получится – тоже выноси, как только увидишь, что рана зарастает. Я понятно объяснила? – Он кивнул:

– А ты что будешь делать?

– Я на тебе сейчас иголочки пристрою, когда будет готово – скажу. И вот тогда надо постараться. Не волнуйся – это не больно.

Она заставила его снять футболку, протереть руки и ноги. Он внимательно наблюдал, как она по одной достаёт длинные иглы с круглыми головками и ввинчивает их в разных местах: то у основания ногтя, то в пятку, то в какую- то точку на подошве. Несколько штук воткнула в плечи. Потом расставила между ними маленькие серые палочки, которые сначала поджигала. Они стояли на коже и дымились, издавая горьковатый и приятный дымок.

– Ну, Сашечка, попробуем? Закрой глаза, так легче собраться. Я буду помогать тебе.– Она села поудобнее, скрестив ноги, руки уложила на колени вверх ладонями, нахмурила брови и закрыла глаза.

Прошло не более двадцати минут. Настя подняла ладони, потёрла их, будто согревая, обняла колени и положила на них голову. Сидела тихо, не шевелясь. Травяные палочки почти все сгорели. Сашка пошевелился, открыл затуманенные глаза и медленно ей улыбнулся. Она сняла иголочки, присела перед ним и, внимательно глядя в глаза, спросила:

– Ну, как ты?

Он кивнул головой: – Нормально. Что это было?

– Это и было лечение. Ты можешь показать мне свою болячку? Она убрала коробочку с иголочками в рюкзак.

– Это не очень красиво. – Сашка задрал штанину и размотал повязку выше колена. Настя внимательно осмотрела. Рана очень нехорошая, серо- зелёная с припухшими красными краями.

– Не завязывай. – Она отрезала кусочек чистого бинта, прокалила нож на огне и пошла вокруг поляны, разглядывая лиственницы. Ножом аккуратно сняла тягучий и прозрачный комок смолы, прилепила его к бинту, потом ловко перевязала.

– Ты перевязку сам делаешь? Ищи лиственницу, прикладывай каждый день свежую смолу. Она очищает и обеззараживает.

Сашка наблюдал с интересом, потом спросил:

– Откуда у тебя всё это?

Она посмотрела на часы и коротко сказала: – Пора, ты опаздываешь.

Он достал свои и ахнул: – Мы же недавно пришли, когда день прошёл?

Подхватили рюкзаки, залили костёр и молча пошли по уже знакомой тропе. Сашка о чём-то думал, хмуря красивые брови.

– Настя, – заторопился он, когда вышли на дорогу, – ты сможешь придти в следующий выходной? Приди, а? Очень тебя прошу.

– Хорошо, – сказала она, – иди, а то опоздаешь.

Кивнула ему и пошла, не оглядываясь. И не видела, что Сашка стоит и смотрит ей в след. Потом спохватился и заковылял в другую сторону.

Неделя тянулась долго. Ну, до чего же длинными и нудными могут быть часы. У Насти никогда ещё не было таких пустых и бесконечных дней. У неё их вообще никогда не было, всегда на завтра оставались дела, на которые сегодня не хватило времени. А теперь это проклятое время растянулось до бесконечности. Она пробовала сердиться на себя: – Да что же это такое! Что ты мечешься? Что произошло особенного? Подумаешь, познакомилась с парнем! Когда-то это должно произойти!

Уговоры не помогали. Руки тряслись, сердце бухало так, что было слышно, наверное, в Новой Гвинее.

Суббота окончательно вывела её из терпения. Она встала на рассвете, не спеша собралась и пошла в баню. Общественная баня, небольшая и чистенькая, работала круглые сутки, это было очень удобно, и Настя всегда ходила ранним утром. В это время там всегда было пусто. Долго лежала в парилке, с наслаждением хлесталась веником, а дома долго пила чай с лимоном. Поставила тесто на пироги, что-то убрала, что-то погладила. Посмотрела на часы и взорвалась: – Да что же это такое! – Стрелки сегодня совсем не хотели двигаться.

– Не доживу до завтра. – Решила она. Распустила волосы, чтобы быстрее высохли, достала томик Хайяма и улеглась под пологом. Комаров в комнате она регулярно уничтожала, но они всё равно просачивались. Читала, пытаясь понять смысл, потом в ярости швырнула книгу на пол: – Пьяница и бабник! – Закрыла глаза и. … уснула.

Проснулась к вечеру, бросила взгляд на часы и удовлетворённо улыбнулась. Тесто хорошо подошло. Настя включила духовку, подаренную уехавшей учительницей, и пока она прогревалась, привела голову в порядок. Весь вечер возилась с пирогами. Получилось много и с разной начинкой. Пышные, румяные, духовитые. Одним словом -удались. Уложила в корзинку, прикрыла полотенцем, чтобы не высохли. Поискала ещё какую-нибудь работу – не нашла.

– Не усну. – Подумала, укладываясь в постель, но неделя нервотрёпки и беспокойства так измотали, что незаметно уснула.

Когда Настя открыла глаза, было пять утра, солнце светило в окно. Оно всегда в это время заглядывает. Сдерживая себя, она не спеша встала, боясь, что сорвётся и побежит в такую рань.– Мне некуда спешить, – уговаривала она себя, а сама суетливо укладывала рюкзак, вертелась перед зеркалом, одевая тот же балахон. Наконец повязала платок, нацепила тёмные очки (как же они надоели!) и, облегчённо вздохнув, выскочила на улицу. Мигом домчалась до реки. Олег, пьяница с пилорамы, уже сидел на берегу и опохмелялся. Неряшливый, вечно пахнущий перегаром, он единственный имел лодку и без особых уговоров перевозил всех желающих на тот берег, кому хотелось пройтись в деревню. За определённую мзду мог доставить до места или к вертолётной площадке. Из города регулярно прилетал вертолёт, привозил и увозил смены на буровые, кассиров, продукты.

– Привет! Перевезёшь?

– Хочешь, до деревни подброшу?

– Нет, только на тот берег, пешком пойду.

– Ну и зря, охота ноги бить!

Он отвязал лодку и, отталкиваясь шестом, перегнал её на тот берег. Сильным течением их немного снесло. Настя весело крикнула: – Спасибо! – Продралась через кусты на дорогу и зашагала.

Июнь был жутко холодным, не вылезали из тёплых курток. Решили, что лета не будет. В июле днём иногда пахло по – летнему теплом и цветами. А потом началась дикая жара. На севере это бывает. И вот уже август, за всё время ни капли дождя, а жара не спадает. Но сейчас раннее утро, солнце доброе и ласковое, на траве и деревьях роса, воздух чистый и вкусный. Птицы проснулись и суетятся. А сердце в груди вытворяет что-то невообразимое. Настя пыталась, и уговаривать себя, и ругать. Потом решительно остановилась, сбросила рюкзак, сказала: так жить нельзя! Села, скрестив ноги, уложила руки на колени ладонями вверх, несколько раз глубоко вздохнула, закрыла глаза и притихла. Через полчаса медленно встала, прислушалась к себе, довольно кивнула и не спеша пошла, тихо улыбаясь. Сердце билось ровно и спокойно.

До избушки оставалось совсем немного, скоро поворот. Настя остановилась, послышался чей-то голос. Пошла быстрее, срезала напрямую поворот и вышла к началу тропы. Привалившись спиной к сосне, стоял Сашка. Руки в карманах, голова запрокинута вверх. Закрыв глаза, время от времени орёт: – Настё-ё-на-а! – Настя, не удержавшись, прыснула, он подпрыгнул, как ошпаренный кот, и захромал навстречу.

– Настёна, наконец-то! – Его лицо светилось такой неподдельной радостью, что её сердце опять взбрыкнуло.

– Наконец-то! Знаешь, так боялся, что не придёшь! Нет, я не думал, что обманешь, просто мало ли что могло тебя удержать. Я уже давно здесь. Поднял Серёгу, водилу нашего, пораньше, он так ругался! Сильно ругался.

Сашка снял с Насти рюкзак, повесил себе на плечо, взял её за руку, повёл по тропе, заглядывая в лицо.

– Я твоё имя перебирал на все лады, ставил вверх тормашками, делил на части, но больше всего мне понравилось именно так – Настёна. Ты не против? И ещё что хочу тебе сказать: ты не колдунья и даже не ведьма. Это я точно понял. Ты, Настёна, волшебница, фея. Только не спорь со мной, это проверенный факт. Всю неделю я делал то, что ты велела – собирал смолу, делал перевязки. Не поверишь, на четвёртый день размотал, а там дырка чистая без всякой дряни. Может, это твои иголки, может, смола или костёр – не знаю. Но нога зарастает не по дням, а по часам. Почти не болит, при ходьбе немного чувствуется. Ты, Настёна, всем врачам нос утёрла, я же говорил, им верить нельзя!

Они вышли на поляну, и Настя ахнула: рядом с кострищем стоял крохотный столик на берёзовом чурбаке, по обе стороны от него широкие низкие плахи – скамеечки.

– Как ты это смог? – Изумилась Настя.

Сашка сиял, как медный самовар.

– Я старался! Днём валяться на травке нормально. А по росе, как сейчас, тебе нельзя: застудишься. У меня на тебя большие планы, потом расскажу. Ты завтракала? Нет? Я тоже, сейчас поедим. У меня чай готов.

И он гордо потащил Настю к костру. Над огнём висел котелок, из которого шёл волшебный запах смородины, чаги и ещё чего-то.

– Я надрал разных травок, надеюсь это полезно. А уж вкусно! Иди, садись за стол я сейчас всё подам.

Настя выложила корзинку с пирогами, Сашка разлил чай, достал пачку сахара, конфеты, шоколад. Они долго и обстоятельно чаёвничали. Сашка строил планы на день, Настя согласно кивала.

– Я мясо принёс в маринаде. Шашлык будем жарить. Ещё у Серёги удочки выпросил, попробуем кого-нибудь поймать. Если получится, то и уха будет.

Собрали посуду, прихватили удочки и пошли к воде. Он заботливо подстелил на землю штормовку, уселись на обрыве и закинули удочки. У самого берега, похоже, была яма. Течение, пролетая мимо, за что-то цеплялось, вода уходила в сторону, ударялась о берег и возвращалась в поток. Над ямой постоянно кружился мусор – ветки, листья. Настя слегка коснулась водоворота крючком, что-то метнулось, резко дёрнуло. Она ахнула, но Сашка уже подхватил одной рукой удилище, резко подсёк. Рывок, и хорошая – в теле – рыбина вылетела из воды и забилась в траве. Сашка бросил свою удочку, поймал прыгающего хариуса, снял с крючка и восхищённо сказал:

– Ну, Настёна, ты просто молодец!

Она испуганно показывала пальцем: его удочка, дёргаясь, уплывала от берега. Сашка взревел и рухнул в воду. Заливаясь хохотом, они развесили Сашкину одежду на солнышке.

– Ой, съедят тебя сегодня комары, – беспокоилась Настя.

– Не успеют! Я сейчас… Штаны вот нашёл. В избушке порядок наводил и нашёл. Я там подмёл, дров принёс. Печка, правда, развалилась, я её немного сляпал на всякий случай. Вдруг дождь, можно пересидеть. А штаны там лежали.

И они опять хохотали. Старые, мятые и драные штаны совсем немного прикрывали Сашкины колени.

– Сойдёт, – махнул он рукой, но Настя нет-нет, да и фыркала в кулачок. Он строил свирепые рожи и грозил пальцем.

День прошёл суматошно и весело. Сашка варил уху и жарил мясо. Настя пыталась помогать, но он отвергал её, как он говорил, приставания. Она ушла в лес набрать цветов, он стал орать диким голосом и пугать, что она непременно заблудится. Когда жара стала невыносимой, Сашка искупался. За короткое лето река не успевала прогреться, вода в ней всегда студёная и Насте было запрещено даже близко подходить. Она с удовольствием слушалась, а сердце сладко таяло, и от этого было так хорошо, что хотелось плакать. От жары они спрятались в избушку. Сашка не только навёл порядок. На нары, грубо сколоченные по обе стороны стола, нарезал веток берёзы, лиственницы, смородины. Запах в избушке стоял такой пряный, что лень было шевелиться. Сашка лежал на своей половине, отмахивался от комаров, курил и о чём-то сосредоточенно думал. Потом решительно выкинул окурок в дверь, сел. Настя насторожилась и тоже опустила ноги на пол.

– Настёна, я тут всю неделю думал, анализировал, соображал… Короче, лично для себя я всё понял, попробую объяснить тебе. Всю эту неделю я разговаривал с тобой, иногда вслух, всю неделю ты стояла у меня перед глазами, ты меня с ума свела, понимаешь? Из-за тебя за это время я получил одну оплеуху, две затрещины, а матюгов – за всю жизнь столько не слышал. Но, клянусь, ни разу не ответил, потому как виноват, сам знаю.

Настя фыркнула, хотя сердечко окончательно перестало слушаться.

– За что тебя так?

– На бурплощадке увлёкся разговором с тобой, трубой чуть в лоб не заехали. За шкирку выдернули и залепили оплеуху. Затрещину первую получил от бульдозериста. Он рулил по дороге, а я навстречу шёл и с тобой очень оживлённо беседовал. Ну, не заметил его, каюсь! Он рассердился и… А вторую получил от мастера: принёс я на площадку мешок цемента, потом зачем-то взял и понёс обратно. Бросил в штабель, а там мастер прилёг, поясницу у него прихватило. Нашёл, где лежать!

Никогда в жизни Настя так не смеялась. Едва успевала перевести дыхание, как новый приступ хохота буквально скручивал её. Долго отходила она от смеха. Сашка с улыбкой наблюдал, потом спросил:

– Настёна, тебе не жарко? Почему ты не снимешь балахон?

Голосом, слегка подрагивающим от смеха, она объяснила, что кофта её выручает, что она из какой-то простой пряжи, рисунок крупный, воздухообмен, понимаешь? И комары не могут достать. Очень хорошая кофта и нечего отвлекать её пустяками, пора за лечение приниматься, иголочки готовы. Сашка, страдальчески кряхтя, чем опять насмешил Настю, подчинился. Она нашпиговала его иголками, подожгла палочки, села на своё место и закрыла глаза. Изо всех сил пыталась представить целительный огонь, но картина всё время размазывалась, упорно выплывало Сашкино лицо и ласковые смеющиеся глаза. С досадой повернулась к нему и вздрогнула: его глаза впервые не смеялись. Они строго и пытливо смотрели на Настю, и она испугалась: сейчас что-то будет. Руки похолодели, мысли мелькали одна за другой: Сашечка, не надо, не говори! Сейчас ты скажешь, что женат, что ждут дома, но ты не хочешь уезжать от меня. … Молчи, пожалуйста! Господи, неужели я не достойна даже этого? Подари мне, Господи, ещё несколько дней, я соберусь с силами и сама отпущу его!

– Настёна, выходи за меня замуж!

Она медленно подняла руку и оттянула платок на шее, стало вдруг нечем дышать

– Подожди, не пугайся, я тебе сейчас всё объясню. Да сними ты с меня эти иголки, а то я на ёжика в тумане похож!

Дрожащими руками она собрала иголки, зажала их в кулаке и осторожно присела на свои нары. Он закурил, немного подумал, попросил:

– Ты только не перебивай, ладно? – Ещё немного подумал и заговорил медленно, стараясь передать ей то, что чувствовал сам. Это было заметно, и Настя благодарно кивнула ему.

– Понимаешь, Настёна, моя бабушка говорит, что сначала нужно узнать человека, привыкнуть к нему, тогда и любовь придёт. Она, конечно, мудрая, моя бабуля, но ведь не у всех так, я думаю. Если это так, то получается, что любовь-это привычка. Может, кого-то это устраивает, а кто-то ищет всю жизнь, сам не зная кого или что. Я про любовь не знаю ничего, у меня к тебе совсем другое. Всю неделю я пытался разобраться в этом, и как ни крутил, получается одно и то же. Значит, так оно и есть. Значит это, правда. Вот это я и пытаюсь тебе объяснить. Ты понимаешь, о чём я?