Моя ладонь меня удивила с самого утра. На ней начали вырисовываться таинственные очертания. Что-то вроде татуировки. Но я не делала никаких татуировок. Надо бы узнать, что это, если не тату. Знак странный. Солнце что ли? Или клинок? Так что, бывает? Что не на лбу? Тогда я бы подумала, что избранная. Бредятина!
Как договаривались, утром, я заехала за Костей. Он плохо выглядел, наверное, не спал всю ночь и пил. У порога стояли две сумки со всем имуществом, которые он собрал в дорогу.
– Готов? – бодро спросила я, оттаскивая сумки от двери, чтобы не мешали.
– Всегда готов, – лениво ответил Костик, захлопнув дверь. – Только ключи хозяйке отдам, – с этими словами он постучал в соседнюю дверь. Открыла полная женщина, вытирая мокрые руки о цветастое полотенце.
– Тетя Нина, – улыбчиво обратился Костя, – все, уезжаю. – Из внутреннего кармана, он достал сколько-то денег и протянул их женщине – долг. Та, конечно, их приняла и, не считая, убрала в карман.
– Ты насовсем или на время? – поинтересовалась хозяйка, поглядывая на меня.
– Насовсем, – коротко ответил Костя и, поблагодарив, взял оставшуюся сумку, последовал за мной. Внизу, я положила сумки в багажник, и мы тронулись. По дороге Костя мне сообщил, что мать, не осмелилась уехать, по крайней мере, сейчас, мол «ехать еще некуда, и мужа она боится, он их найдет, убьет». Но Костя решил твердо, что уговорит друга продать ему в рассрочку дом и вернется за матерью, несмотря на ее страхи. Мне почему-то показалось, что Костя имеет в виду тот дом, в котором мы пробыли пять счастливых дней вдали от внешнего мира. Я не стала расспрашивать, я была уверена, что он хочет именно его. Теперь, как ему отдать мой подарок? Я о тех деньгах, которые я приготовила для него под задним сидением машины. Их как раз должно хватить ему на покупку дома и начало новой жизни. Пусть он будет счастлив в нем и вспоминает Лилю.
Я решила проводить Костю до вокзала вместе с Маринкой. Ему должно быть приятно. Там скажу ему о подарке под сидением. Не о сумме, а о подарке. Он должен будет открыть его, когда доберется до места назначения.
– Я пошел за Мариной, подожди в машине? – сказала я, заглушив мотор. – Я заберу ее под свою ответственность до вечера.
– Это возможно? – удивился Костя. Я кивнула и вышла.
Я направилась к ее лечащим докторам за разрешением. Конечно же, они мне не могли отказать. Не прошло и двадцати минут, как все бумажные дела были улажены, и мы уже шли с Мариной к машине. Костя вышел нам навстречу. Марина, признаться, выглядела бледной, слабой, но, бесспорно, обрадовалась встрече.
– Костик, как я рада тебя видеть, – слабо улыбнулась она и обняла его. Он боялся сжать ее в объятиях. Она была бледна и худа, и фон ее белой куртки придавал ей еще более болезненный вид.
– Все впечатления в дороге, – поторопила их я. – Поехали уже отсюда.
Мои пассажиры запрыгнули, и я собиралась, но зазвонил телефон. Звонок партнера по бизнесу заставил отойти за машину. Я отменила сегодня две важные встречи, но не могла не ответить на важный звонок. Жестом, я показала Косте, что отойду за машину поговорить. Я пять минут пыталась объяснить недоразумение, которое произошло с банковским счетом моего партнера. Деньги, которые были посланы три дня назад еще не дошли до адресата, что странно. На этой пессимистичной ноте, я обратила внимание, что моя машина завелась. Я тут же подошла к левой двери. За рулем сидел растерянный Костя, который тронулся с места, как только я постучала по стеклу. Это не шутка, как подумала я в начале. За считанные секунды, он набрал скорость и умчался. А я, как ошалелая, захлопнула крышку телефона, не договорив, и хлопала глазами, провожая удаляющийся корпус моей машины. Тут же набрала номер Кости, затем Марины – никто не ответил. Набрав повторно, аппараты уже были выключены. У меня будто оторвали сердце. Нет, не жалко ни машины, ни Марины, ни денег, они все ровно для Кости, не пойму предательства. Ладно, от Марины я привыкла ожидать всякого, но от Кости… Я уверена, ничего заранее не было спланировано. Все произошло за пять минут. Что Марина ему сказала? Как мой друг решился сбежать с этой девкой, как крыса. Я не предвещала ничего подобного. Я в шоке. Я не должна сейчас думать, что Марина предпримет, когда обнаружит деньги на заднем сиденье. Она знает, как действовать. Я благословила своих друзей. Я была готова проститься с Костей, но сейчас мне так горько. Горечь – моя попутчица.
Ноги привели меня в винный магазин. В полусознательном состоянии я купила ящик водки. Было желание убиться. Недалеко стояло такси, на которое я села с покупкой и поехала к себе на «Химмаш». Я закрылась дома, забыв обо всем, кроме предательства. Я хотела утонуть в вине – вот так мне было плохо. Уже который раз я убиваюсь взаперти из-за Марины. С разницей, что я разбила свой постоянно трезвонящий телефон. Мне было все ровно, что будет дальше. Я отключилась на две недели, пока один из моих приятелей не додумался с помощью МЧС выбить мою дверь и отправить меня в больницу. Еще неделю, я не могла прийти в себя. Белый свет, а точнее белый потолок, я увидела накануне нового 2003-его года. На улице уже во всю торжествовала зима. Даже глаза резало от искристого снега за окном. Вот тебе и смена обстановки! Я вновь родилась. Я оглядела себя. Я – мужчина, Тимур. Грустно вздохнула – стало тошно. Меня окликнули. В дверях стоял Лешка, мой приятель, который зачем-то меня спас.
– Тимыч, наконец-то очнулся, – выдохнул он.
– А что, соскучился? – пресно говорила я.
– Тут такое происходит, – округлил Лешка глаза. – Все тебя разыскивают. Твой брат пропал, а с ним и двадцать миллионов со счетов партнеров, с которыми вы вели дела.
– Я ничего не знаю, – удивилась я. – А как давно?
– Вы одновременно пропали, и Маринка тоже. Все сначала подумали, что вы вместе это проделали, потом ты нашелся.
– Значит, то, что я здесь, все знают, – напряглась я. – Меня же порвут, – сообразила я, глядя Лехе в глаза.
– Точно, – кивнул приятель. – Но они еще не знают, что ты пришел в себя.
– Ты зачем мне помогаешь? У меня этих денег нет, – отчаялась я, опустив глаза.
– Не говори глупостей, я не ради денег. Ты мне хорошо помог однажды, – говорил он, но я опасалась. Никому доверять нельзя. Все же выбора не было. Лешка помог мне сбежать из больницы. Он приготовился. В моей тумбочке уже лежала нужная одежда. Мы вышли из палаты, на этаже врачей не встретили. Я надела на себя белый медицинский халат, на случай засады. Не медля, запрыгнули к нему в машину и рванули.
– Тебе надо уезжать отсюда, – подсказал мне друг в пути.
– Куда? – терялась я в догадках. Да, зачем?
– Здесь тебя найдут и убьют. Если, конечно, ты им не вернешь все миллионы.
– Теперь деньгами уже вопрос не решить. Я думаю, меня порешат полюбому, – смиренно сказала я.
В один миг мой карточный мир свалился мне на голову, и мне даже не хочется что-то предпринимать. Леша предложил мне пять тысяч рублей, чтобы нанять машину до другого города, но я не взяла. Я попросил остановить мне на «Войнова», больше мне некуда пойти. Я поблагодарила Лешку за помощь и отпустила. Сама направилась к Марининому дому, надеясь, что ее мать меня впустит. Моей надежды дома не оказалось, и я, как неприкаянная душа, опять брожу возле этого подъезда. Похоже, так будет вечно, даже если умру, а при таком раскладе все скоро завершиться. Я знала, что доиграюсь, но не думала, что так скоро. Мне некуда податься, и нет выхода. Снова мысли о смерти в новогоднюю ночь. Где-то мы уже это проходили. Только на этот раз смерть –единственный выход из ситуации, в которую я себя загнала. А может, я уже мертва, поэтому и не боюсь ее? Вопреки всем законам физики, я все еще хожу по земле после падения с высотки. Ньютон, наверняка, перевернулся в гробу.
В небе засверкали фейерверки. Завораживает. Я засмеялась. У меня появилось желание снова залезть на эту крышу. Это уже переходит в традицию: желание напиться и сигануть вниз в новый год. Может провести эксперимент? Разобьюсь или нет? Терять мне нечего.
Глотнув, полной грудью холодный воздух, потерев снегом лицо, я пошла на прогулку. Купила себе баночку «охоты» и направилась в сторону нашей площади. Как спокойно внутри от непринужденной обстановки. Вокруг гуляют люди, дети, как будто нет наркомании, алкоголизма, смерти. Все резвятся, веселятся – как положено у людей в новогоднюю ночь. Забываются все проблемы, все обиды, как по волшебству. Новый год – особый праздник, даже взрослые верят в чудо, которое так нужно в нашем загибающемся мире. Я сжала в руках комочек снега. Из-за ледяного снеговика какой-то мальчишка кинул в меня снежком. Я подкралась к нему с другой стороны, и когда тот вылез из своего укрытия, я нанесла свой удар прямо в спину. Мальчишка рассмеялся от неожиданности, и я от его беззубой очаровательной улыбки. Мальчуган убежал, а я продолжила свою прогулку.
Мне пора, – заметила я на себе взгляды патрулирующей парочки. Как ни в чем не бывало, я повернула в противоположную сторону и медленно пошагала с площади. Лучше встретить новый год на крыше со всеми последствиями, чем в участке. Вскоре, я добралась до поджидающего меня подъезда. Немедля, я вошла, поднялась наверх. Ловко открыла люк, ведущий на крышу, он так же и закрывался на гвоздь, и оказалась на месте. Меня встретил ледяной ветер. Сердце сжалось то ли от страха, то ли от холода, и голова закружилась. Моя душа будто бы издала жуткий крик, я заткнула уши и упала на колени. Неужели, здесь обитает дух Лили? Мое тело не слушается меня. Я зажмурила глаза от скрежета в ушах. Было ощущение мотающейся назад пленки. В прошлый раз я была здесь не одна…, – констатировала я, – …я с кем-то разговаривала. И я вспомнила образ удаляющегося старика, когда падала вниз с крыши. В это мгновение все затихло. Я смогла открыть глаза и уши. Передо мной стоял тот старик.
– Ты не меня ищешь? – поинтересовался загадочный старик. Я была напугана.
– Это вы, – только промолвила я, глядя во все глаза, – чудеса какие-то, – помотала я головой, как бы отказываясь верить.
– Действительно чудеса, – подошел он к краю крыши. – Мир, который построили мы, действительно, чудесен. Отсюда видно все, – показал он вокруг.
– Кто вы? – спросила я в замешательстве.
– Мы вроде бы знакомы, – он оглядел себя. – Я все тот же, – он выглядел крайне неопрятно. Мимо таких я повседневно прохожу на улицах и стараюсь не замечать, но я сомневаюсь, что это просто человек.
– А я? Что со мной? Объясните, прошу вас, – взмолилась я, найдя в себе силы. Только он может спасти меня, – прояснилось в голове у меня.
– Очень просто, деточка, – потер он руки, спускаясь ниже, – ты запуталась. Обвиняла Бога в том, что он ошибся, создавая тебя. В чем-то ты права. Ты перечеркнула судьбу, возненавидела саму жизнь, хотя тебе суждено жить долго. Ты пошла наперекор предписанному. Учти, никому еще это не удавалось, – помотал он в воздухе указательным пальцем. – Ты особенная, Лиля, и тебе не место на Земле, – начал было старик и указал на меня.
– Просто объясните мне, что со мной? – закрыла я свои глаза ладонью, отказываясь верить в бред, который он нес. – Кто я? Приведение, ангел, дьявол? Это нереально!
– Ты уникальна, – улыбнулся дед. – Только послушай, ты хотела стать мужчиной. Ты им стала. Никому это не удавалось. Ты средний род. Но ты недовольна. Люди! Людям всегда всего мало! – говорил старик непонятные мне вещи, я запротестовала.
– Я не хочу жить чужой жизнью. Я нажилась. Лучше – смерть. Я запуталась, – повторяла я сама, убеждаясь в этом. – Я устала быть одной, меня никто не любит, никто не ждет, – я опустила взгляд.
– Любовь, любовь, – пропел старик. – А как же твои родители? Их ты любишь? – он резко повернулся ко мне, и я поняла, что он говорит, не раскрывая рта. – Ты обладаешь экстрасенсорными способностями, можешь управлять мыслями людей. Не пробовала? – у меня даже помутилось в глазах. Я тут же отвернулась, почувствовала, как он щупает мой мозг.
– Прекратите, – зажала я уши руками.
– Мы создадим новый путь для тебя. Какой? Ты можешь стать легендой. Ты можешь покончить с наркотиками в Мордовии и поможешь многим людям. Ты добьешься всего, чего захочешь. Ты станешь Богиней среди людей, Лиля. Тебя будут обожать, боготворить. За тобой будут идти толпы. Только представь! – Его интонация становилась внушительнее, и передо мной появилась картинка моего будущего. Я в окружении множества людей, следящими за каждым моим жестом. На их лицах выражение умиротворенности, а на моем белом, как бумага, лице – усталость, грусть. Это не то, чего я хочу. Я никогда не стану счастливой? – задалась я вопросом, на который, у маэстро уже был ответ.
– Разве не счастье, видеть на лицах у людей радость и уверенность? Ты будешь учить людей развивать шестое чувство, видеть сквозь стены, знать все наперед, – причитал могучий старик. – Дай мне руку.
Старик протянул свою дряблую костлявую руку ко мне. Я испугалась, но еще могла думать иначе. Возможно, это доля Тимура, раз он наркодилер, но во мне все еще живет Лиля, – думала я, а он уже прочел мои мысли.
– Почему вы называете меня Лилей? Что во мне осталось от нее? – выпалила я.
– Разум, сердце, доброта. Ты справишься с задачей, – улыбнулся он.
– А что достанется сердцу Тимура? Как он расплачивается? – мне стало интересно.
– Тимур сейчас выходит замуж за своего дядю,– безразлично сказал дед, он потер руки и развел ими,– поймет, наконец, каково быть женщиной.
– Он в моем теле? – загоревала я. Жалко, хоть меня это уже не касается. – Где хоть он, я не встречусь с ним в Саранске? – я бы не выдержала этой встречи.
– Он в далеком и жарком городе Ташкент. Вы не должны встретиться. – Старик ухмыльнулся, глядя на мои округлившиеся глаза. – Его судьба в моих руках. Вы не встретитесь. – Я, все, не отрываясь, глядела, он продолжил рассказ. – Когда Тимур оказался в Ташкенте, в твоем обличии, он был крайне ошарашен и испуган. Он долгое время ночевал возле своего дома, пока не был замечен одной из своих четырех сестер. В отчаяние, он открылся ей, та сначала не поверила и выгнала. Тогда он подкараулил младшую сестру, та и привела его в дом, – старик присел по-турецки напротив меня. – Он все это время жил в своем доме, прикидываясь подружкой-сиротой своих сестер, пока ее не заметил дядя. Ему понравилась кроткая и стеснительная сирота, которая была лишним ртом в семье брата, и тот предложил выдать ее за него замуж. В свои сорок лет, он –вдовец, воспитывает троих… – я не дала ему договорить.
– Это ужасно, – перебила я его, – лучше умереть.
– Он не такой решительный, как ты. Он воспитан по-другому и не видит выхода, – пожал плечами. – Ну, да ладно, – встал с места и отвернулся. – Я чувствую, что только навел на тебя смуту. От судьбы никому не убежать. Он жертва обстоятельств. На земле каждый третий – жертва обстоятельств. Но это скоро изменится. Скоро каждый житель Земли будет счастлив. И выбирать свое счастье он будет сам. Мы будем управлять их судьбами, а взамен забирать их черные души через пару десятков лет. Подумай, что лучше: жить сто лет и ограничивать себя во всем, думая о ближнем, а не о себе, или жить в счастье, имея все, попробовав все, пусть всего двадцать лет.
– Но это же страшно несправедливо, – возразила я. Сердце так и сжалось от сожаления.
– Это обязательная жизненная ложка дегтя. Жизнь – игра, а запрограммировал ее я. Ты со мной?
– Играть людьми? А как же любовь? В двадцать лет умирать счастливым, оставив любимого? – на глаза навернулись слезы, я вспомнила о Косте.
– Не забивай голову ерундой, – погрозил он пальцем. – Этот Костя, сама понимаешь, теперь о тебе и не вспомнит. Он украл у своего приятеля девушку и машину неспроста. У него все будет относительно хорошо, пока он вдали от Саранска и от тебя, – направил он свой указательный палец на меня.
– Все правильно, – закивала я головой. – Кто я? Меня уже давно нет. На что же я надеюсь? – закрыла я в отчаянии лицо руками. – Я начну заново! – приняла я решение. –Вы ведь поможете мне? – почти взмолилась я, не ощущая ни радости, ни уверенности, только страх и боль.
Я закрыла лицо руками в надежде, что он не увидит мои мысли. Так не должно быть! Что за глупый эксперимент! Я же родилась. Где моя судьба? Я ее творю! Не хочу быть особенной, хочу любить, в конце концов, и быть любимой, как все.
– Итак, дорогая, зачем мы здесь, на крыше мира? – старик вознес руки над головой, и небо будто сверкнуло. Эта вспышка осветила все вокруг. На секунду я увидела происходящее со стороны. Я здесь, чтобы исправить ошибку. Я, Лиля Тайнова, и другого быть не может. Я встаю с колен и иду к старику. Ровняюсь с ним на карнизе, смотрю вниз. Это и есть крыша мира. Я не на девятом этаже, я на седьмом небе. Я чувствую ветер, чувствую, как небо зовет меня. Мне было больно думать о чем-либо, а татуировка на ладони горела от притяжения руки «сенсея-оборванца» с черными бездонными глазами. Я тянула руку к его руке. Он ждал прикосновения. Я посмотрела на него и проговорила:
– Я буду счастливой. Я буду любимой, – и с улыбкой на устах сорвалась с места. Я летела вниз и видела удаляющегося кричащего старика, красивейшее небо и зависшего в нем белого голубя. Все выключается в моем сознании с жутким треском, со звуками бьющегося стекла. Темнота.
Боль – это ничего. Человек не может рождаться без боли. Боль пройдет и наступит новый день. Мой собеседник, конечно же, не ожидал такого поворота. Такой вираж, явно, не входил в его планы, но сделать он ничего не смог. Он управлял судьбами людей, но не моей. Его система дала сбой.
– Нееет…,– только слышала я сверху.
Моя история необычная. Я, девушка семнадцати лет, с длинными прямыми русыми волосами, с голубыми, некоторые даже говорят «небесного цвета», глазами. Мой рост – метр шестьдесят восемь, вес – шестьдесят три килограмма. В общем, я неплохо выгляжу, но скрываю это. Впереди у меня, я знаю точно, долгая и удивительная жизнь, позади – невероятное становление легендарной личности. Ни у кого в голове не уложилась бы такая реальность, которую открыла я. Я – сверхчеловек. Я дарю людям новую жизнь. Люди, обречённые на смерть, получают шанс – жить дальше благодаря мне. Это здорово! Это то, ради чего я появилась на свет. По крайней мере, я так думаю.
Я родилась в городе-герое Волгограде в 2000 году Мой город известен ожесточенными боями на нашей земле во времена Великой Отечественной войны, самоотверженными людьми. В нашем городе стоит известный монумент – Родина-мать зовет.
У меня обычная семья: мама – страховой агент, папа – водитель-дальнобойщик. Жаль, но папа пропускает самые лучшие моменты в нашей жизни. Он пытается нас обеспечить. Дочкам много всего нужно. Он делает все, что может. Мы знаем, что он живёт вдали от дома ради нас. Мои родители очень добрые и милые люди.
У меня есть старшая сестра. Она старше меня на два года, учится в медицинском колледже. Тоже светловолосая, как и я, среднего телосложения, нос вздернутый, мамин и карие с зеленцой папины глаза. Мы с ней с детства соперничали, и каждое наше общение – это обмен оскорблениями, перетекающий во взаимную ненависть. Она, бывало, цепляла меня по пустякам, из вредности, а все потому, что я всегда была красивее, быстрее, умнее, талантливее ее и всех остальных в округе. В школе – в рядах лучших учащихся, в спорте – первые места, сочиняла и пела песни на школьных концертах, побеждала в играх, метко стреляла и была объектом обожания всех мальчишек. Меня любили, мне завидовали, со мной было престижно и интересно дружить. Это была потрясающая пора – мои школьные годы… Но все изменилось, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Моё тело стало меняться. Оно стало удивлять.
– Я буду замешивать тесто, а ты готовь ингредиенты, – предложила мама мне, стоя в вишневом фартуке с надписью «Я тут шеф».
Мы готовили на кухне завтрак. В блюдо утра – блинчики с кабачком. Моей задачей было подготовить ингредиенты и сыпать и по первому требованию «шефа».
– Молоко, – скомандовал мама, я налила в кастрюльку тёплого молока.
– Есть, молоко, – произнесла я, налив.
– Пол чайной ложки соли и две столовые ложки сахара, – продолжила мама командовать.
– Есть.
Быстро справившись, я встретила её одобряющий взгляд. Дело осталось за яйцом, дрожжами и мукой. Когда яйцо было аккуратно мною разбито и отправлено в кастрюлю, дрожжи добавлены, а мука насыпана, мама включила миксер.
– Давай натрем кабачка через треку, – с энтузиазмом предложила мама.
– Давай, – согласилась я.
– Но его нужно почистить. Справишься?
– Мам, ну, как с маленькой, честное слово. Конечно, справлюсь.
Я взяла в руки небольшой нож, из холодильника достала свеженький кабачок и принялась с видом профессионала водить по овощу ножом. Оставались последние штрихи, как вдруг нож предательски соскочил и порезал мне большой палец. Меня передернуло, по спине пробежал холод. Я зажала порез рукой и нервно выдохнула.
– Ну что? Я так и думала, – раздраженно проговорила мама и подошла, чтобы взглянуть на рану, – Дай, посмотрю.
– Не надо. Я не сильно, – сопротивляясь, выпалила я.
– На тебе лица нет, «не сильно», – причитала мама, настаивая на своём.
– Не трогай, пусть боль отпустит.
Я отошла на два шага, чтобы она отстала.
– Так не отпустит, ты сжала палец.
– Оставь, сейчас все пройдёт.
Я ходила из угла в угол, тяжело выдыхая, что пугало маму.
– Ну все, я за аптечкой, – с этими словами мать вышла из кухни. – Сейчас обработаем и перевяжем, – кинула она уже на ходу.
– Угу, – просочилось у меня.
Я решила взглянуть первой на невероятно щиплющий палец. Что ж как больно-то? Неужели так серьёзно? Только открыла – двухсантиметровый белый рубец на пальце покраснел, и тут же, на моих глазах, образовалась кровяная корочка. В дверях показалась мама с аптечной. К тому времени боль уже отступила. Я снова прикрыла палец. На лице отчетливо было заметно недоумение. Разве так бывает? Чудо какое-то.
– Я сама обработаю.
Я взяла перекись, бинт и отошла к раковине, чтобы мама не видела ни моей болячки, ни моего удивлённого лица.
– Трусиха, – прокомментировала она и взялась дочищать злополучный овощ, нервно дуя себе под челку.
Я облила свой палец раствором и, потерев запекшуюся кровь, обнаружила, что раны нет. Нет ни следа от пореза, только там слегка ныло при нажатии и чувствовалось какое-то уплотнение под кожей. Этот факт не укладывался в моей голове. Я ничего не могла сказать, но пережитое меня поразило. Я перевязала палец, чтобы мама не видела эффекта.
– Всё хорошо? – спросила мама, наблюдая моё взволнованное лицо. – Палец-то хоть на месте?
– Да, все хорошо, – успокоила её я и выдавила из себя улыбку. – Позовёшь жарить блины.
– Ой, не надо, обожжешься еще. Иди, отдыхай, горюшко моё, – сыронизировала мама.
– Не поверишь, все, как на собаке, заживёт, – кинула я ей через плечо, уходя.
– Это неплохо, – согласилась мама и включила миксер.
В своей комнате я развязала бинт, чтобы вновь взглянуть на это чудо. Я точно порезала большой палец. Мне было больно, очень больно. Моя рана затянулась прямо на моих глазах. Это невероятно! Как на собаке… Только место пореза, почему-то стало жёстким. Образовалось что-то наподобие подкожного угря, но он был не красным и не болел. Тысячи вопросов с тех пор кружились в голове, но я решила держать это в тайне, пока не разберусь сама. Представляю, что бы началось, если бы мама увидела это. Паника, анализы, исследования. Мама щепетильна в вопросах здоровья. Ей точно нельзя давать таких поводов для беспокойств.
С тех пор, всякая травма кожи вела себя также. Будь то царапина или ожог, или прокол – все затягивалось за считанные минуты, и образовывался подкожный панцирь. К шестнадцати годам таких уплотнения на моем теле было двадцать шесть. На коленях от падений во время тренировок образовались две плотные шишки, не говоря уже о различных царапинах и укусах из-за игр с моим любимым псом Бондом породы хаски. В общем, пальцы, кисти, локти, голени, колени и чуть выше были в новообразованиях. Из открытой, жизнерадостной девочки я превратилась в замкнутую, необщительную затворницу. Спорт бросила, с подругами общаться перестала, днем на улицу не выходила, начала носить закрытую одежду – опасалась, что мой секрет кто-нибудь узнает. Я сама не знала, как объяснить происходящее, не хотела стать объектом исследований или насмешек.
Жаль маму. Она, бедная, видит изменения в моем характере, пытается разобраться в причинах, но лишь натыкается на молчание или раздражение. Ещё бы, её гордость, гордость всей школы, всего двора, всеобщая любимица, уходит в себя, закрывается от всего мира.
Лишь Ритке, было все до фонаря, она злорадствовала, как обычно. Это было стабильно. Если бы не она, в комнате царила бы тишина. Она то тетрадь мою куда-нибудь специально спрячет, то вещи глаженые помнет, то печенье мое любимое съест мне назло. В общем, просто бедствие. Она мстила мне за мою прошлую безупречность. Я привыкла.
Как-то мне нужно было отрезать ткань по выкройки для урока технологии. Разгладила ткань, закрепила выкройку английскими булавками и преступила к резке. Резала портными ножницами, аккуратно, пока не вошла сестра.
– Ты не так держишь ножницы, лошара, – наблюдая из-за спины, прокомментировала она.
– Отстань, пожалуйста.
Я не прекращала резать материю.
– Сейчас криво пойдёт, – продолжала злорадствовать Ритка.
– Я справлюсь, уйди,– нервно процедила я, так же сосредоточенно продолжая.
– Давай я, криво ведь идет.
Ритка чуть ли не оттолкнула она меня. Это было возмутительно. Я бешено дёрнулась, чтобы пинуть надоедливую сестру и прошлась острыми ножницами себе по руке. Снова стало холодно всему телу от неожиданной боли, снова жуткое жжение. Я зажала порез рукой и выплеснула на Риту, не выбирая выражений, весь свой негатив.
– Кто тебя просил лезть, дура, ты? – сквозь зубы вновь процедила я.
– Ты сама дёрнулась. Я тебе помочь хотела, – оправдалась, как ни в чем не бывало, Ритка.
– Я тебя просила? Уж кого-кого, но не тебя. Зачем ты влезла, стервь?
Я заныла от волны жжения.
– Сильно?
Ритка тоже солидарно сморщилась, глядя на мою кровоточащую руку.
– Выйди, прошу тебя, – отвернувшись от неё к окну, попросила я.
– Как хочешь, – послышалось в ответ через полминуты. Она вышла из комнаты.
Я же снова убрала руку, чтобы понаблюдать. Жжение продолжалось, но рана затягивалась, кровь высохла. Я потянулась за влажными салфетками, чтобы вытереть руку. Вытерла – раны как не бывало. На этот раз сестра тоже это наблюдала. Она подкралась и из-за спины рассмотрела мое чудо.
– Ого, вот это скорость, – удивлённо говорила она.
– Оказывается, я ничего не порезала, – попыталась оправдаться я и снова закрыла руку.
– Как это? Кровища текла из пальца, я видела, а раны уже нет. Это что за фокус? – продолжала ошеломлённый Рита.
– Ну вот так. Кровь остановилась, рану я отмыла. Мне что, раскрыть ее для тебя опять?
–Так не бывает, раны нет, – продолжала допытывать она.
– Мне повезло – порез несильный, а сестрой – нет, – завершила я и начала собирать свои принадлежности. Убрав их, я сделала вид, что собралась почитать в другой комнате.
Она наблюдала за моими движениями, как будто я зомби. На ее лице застыли вопросы. Я попалась. Это же Ритка, вреднющий человек. Она теперь вынюхивать начнет, допытываться. Как же замять это дело?
Вечером, когда мы собирались спать, Ритка начала разговор, сидя на своей кровати вдоль левой стены.
– Лис, ты ведь изменилась.
– Тебе виднее, – нехотя ответила я.
– Нет, правда. Раньше ты подлизой была, выскочкой, бесила меня страшно…
– Не продолжай, а… – недовольно нцакнула я.
– Сейчас, конечно, тоже, но меньше. Сегодня ты меня удивила вообще…ну, когда с порезом фокус учинила.
– Это был неглубокий порез, к счастью.
– Покажи руку, – дружелюбно попросила сестра.
– Сейчас, разбежалась.
Я инстинктивно сунула руку под подушку.
– Ну, пожалуйста, – настаивала сестра.
– Нет, – уверенно сказала я.
– Лис…
В следующее мгновение она резко подошла и вырвала мою подушку. Я по инерции за нее зацепилась. Ритка схватила меня за руку и обнаружила жёсткий бугор на месте пореза.
– Вот это ничего себе! – в полголоса воскликнула Рита округлёнными глазами. Я же вскочила, чтобы хорошенько наподдать ей за ее выходку, но с моими пластинами на руках, это могло принести ей серьезные увечья, и я ограничилась толчком.
– Алиса…– только удивлённо шипела сестра, – ты же терминатор, блин.
– Ты, дура, ложись спать! – так же шепотом воскликнула я.
– Ты это понимаешь, Лис? Ты – сверхчеловек. Я серьезно, Лис, поговори со мной, – продолжала свое Рита.
Я поняла, что сопротивление бесполезно. Ритка все видела, она верит своим глазам. Она, конечно, не тот человек, которому я бы хотела открыться, но отрицать сейчас уже глупо. Только хуже будет.
Я подошла к ней и долго, молча, смотрела ей в глаза. Та терпеливо ждала.
– Ну, да – наконец, сдалась я.
– Вот это ничего себе! Ты кто, Лис? Ты это давно такая? – тараторила сестричка.
– Тише, – сделала я знак пальцем. – Какая?
– Неуязвимая, – постаралась пошипеть моя собеседница. – И что за бугры у тебя на теле?
– Не знаю…
Не выдержала я ее пытливого взгляда, отвернулась, затем ушла к окну.
– Два года назад я впервые столкнулась с этим явлением – с заживлением ран на коже. Для меня это тоже было шоком. До сих пор я скрываю это…
Я вернулась к сестре на кровать, взглянула на нее с мольбой.
– Рит, так случилось, что ты в курсе. Это теперь наш секрет. Обещай, что никому не расскажешь.
– Это будет сложно.
Рита сомнительно качала головой.
– Пожалуйста.
Я схватила ее за плечи своими бугристыми пальцами, с мольбой в глазах. Ритка перевела взгляд на мои пальцы на своем плече, дотронулась.
– Очуметь, я никогда тебя не трогала. Что с пальцами?
– Они обрастают жёстким подкожным слоем, после какой-либо травмы, и эти места уже больше не травмируются и не чувствуют.
– Теперь понятно почему ты начала закутываться. Я тебя чокнутой называла, потому что ты одно время перчатки дома носила, – вспомнила она. – А у тебя все тело такое?
– Частично.
– Ты из-за этого перестала общаться с подругами, одеваешь балахоны, капюшоны, закрываешься, в общем? – масса вопросов сыпались один за другим.
– Да-да, – продолжала я о своем. – Систер, ты не выдашь меня? Я так жалею, что ты узнала, – в отчаянье качала я головой и неожиданно услышала:
– Я никому не скажу. Думаешь, я законченная стерва?
– Вообще-то, думала, – улыбнулась я смущённо, – теперь, мне кажется, я поменяю свое мнение.
– Надо же, сегодня у меня появилась сестра, – неожиданно произнесла Рита.