Когда я увидел Эб Стенсон впервые, у нее из левой мочки капала кровь. Пуля могла изуродовать ей лицо, пробить горло, но повезло: шериф всего лишь на пару часов оглушил ее и отстрелил кончик уха.

– Неси воду!

Когда я увидел Эб Стенсон впервые, я сразу стал ее слушаться. Слушался и потом, иной раз охотно, иной раз не очень, но в то утро со всех ног побежал к кухонному крану наполнять кувшин. И руки у меня не тряслись, хотя она нацелила на меня винчестер, грозя проделать во мне солидную дыру.

– Шевелись давай!

Когда я впервые исполнял распоряжения Эб Стенсон, мне и в голову не пришло, что передо мной красивая женщина. Я вообще не понял, что передо мной женщина: волосы короткие, одежда мужская и до того грязная, что только у мужика – так я, по крайней мере, тогда подумал – воротник может затаскаться до такой черноты, а каждая морщинка на лице забиться рыжей пылью.

Она вырвала у меня из рук кувшин, облила себе голову, а заодно и все вокруг, а потом стала пить – жадно, как звереныш, струйки воды, оставляя коричневые разводы на ее шее, стекали на пол. А я думал: хорошо бы убрать все это безобразие до возвращения отца. Наверное, ненормально думать в такую минуту о порядке, но вообще-то мой отец куда страшнее любого винчестера.

Лошади у Эб Стенсон не было. Она появилась перед дверью нашего дома вся в пыли и крови неожиданно, я не слышал, как она подошла. Зато топот копыт распознал сразу, едва шериф с помощниками начали спускаться по склону холма за фермой. И Эб тоже.

– Сейчас будут тебя расспрашивать. Стой на веранде и отвечай громко, чтобы в кухне все было слышно!

Я кивнул.

Видно, кивка ей показалось мало.

– Пикнешь хоть слово насчет меня – сразу прострелю башку, – прибавила она.

Та еще зверюга

Их было трое, они мчались с холма во весь опор, а мне отец всегда наказывал: не смей гнать лошадь, когда едешь вниз по склону. Он постоянно это повторял, когда отправлял меня в город с поручением. Из-под шляп лиц всадников не разглядеть, но я-то их всех прекрасно знал. У лошадей морды в густой пене, мокрые бока ходят ходуном. Конь шерифа заржал, когда седок рванул поводья, чтобы остановить его на всем скаку перед верандой.

– Привет, Гарет! Отец дома?

Я помотал головой.

– Вернется к вечеру, к больному поехал.

Один из помощников шерифа – самый молодой, Билл, – все старался утихомирить плясавшую под ним лошадь, которая так и крутилась на месте.

– Мы тут одну женщину ищем. Проходил здесь кто-нибудь?

– Женщину? – переспросил я.

Я ужас до чего удивился. На самом деле. По-настоящему. Мне и притворяться не пришлось, потому как я не сомневался: ко мне в дом пожаловал молодой парень и сейчас он стоит в кухне, наставив ствол на мой затылок.

– Да, женщину, – подтвердил шериф. – Но не из таких, на каких ты привык поглядывать.

Он сально хохотнул. И я сразу подумал о девчонках из салуна. Но шериф снова посерьезнел. До меня стало кое-что доходить.

– И что это за женщина?

– Та еще зверюга, – буркнул старина Джим, он сидел на лошади слева от шерифа.

Жуть до чего хотелось обернуться и проверить. Разглядеть как следует преступницу, которая держит меня на мушке и которую я только что поил водой. Женщина? Женщина в вонючей рубахе, со слипшимися от крови волосами, с черными мозолистыми руками и шпорами на сапогах? С низким и хриплым голосом?

Видно, лицо у меня стало такое, что шериф забеспокоился.

– Ты в порядке, Гарет?

Я ответил, что в порядке и никого тут не видел. Но сам здорово испугался, что они сейчас возьмут и уедут. Мне хотелось, чтобы они задержались, попросили воды – для себя или для лошадей. Чтобы не оставляли меня с глазу на глаз с такой женщиной. Может и странно это, но от одной мысли, что это женщина, меня бросало в дрожь.

– И что она натворила?

– Обчистила банк Коди. Вынесла кучу денег.

– И какая она?

– Сейчас, – ответил шериф. Вытащил объявление, разгладил и показал мне: черные-пречерные буквы, а под ними фотография, скверная – но я все-таки сразу узнал свою гостью.

И ее имя тоже: Эбигейл Стенсон.

Понятно, что я не собирался о ней рассказывать. Не сошел же я с ума – раз они напечатали объявление, значит, преступница и правда опасная.

– А почему за нее дают такую большую награду?

– Так она за собой труп оставила. Убила банковского служащего. У парня оказался револьвер, вздумал защищаться…

– Мгновенная смерть, – мрачно добавил Билл.

– Одним словом, та еще зверюга, – повторил Джим.

Похоже, других слов у него не было. Он сплюнул, плевок сполз по лошадиной шее.

Мне совсем поплохело, по спине побежали мурашки. Я-то знал, что она все слышит. И если захочет, мигом от нас избавится, не сходя с места. Сюрприз: бабах – и готово.

– Так ты никого не видел? – переспросил шериф.

– Нет.

Я смотрел прямо на него. По лицу тек пот, и я вытер его локтем. Я пытался все сказать шерифу взглядом, но так, чтобы не показаться трусом. Пусть разберутся с ней именем закона.

– Да ты не бойся, – успокоил Билл, заметив, что меня трясет. – Это же все-таки баба.

Плевать ему на мой взгляд, ничего он не усек, придурок. Я медленно приподнял перед собой руку, не отрывая от шерифа глаз, и нацелил большой палец в сторону кухни. Я стиснул зубы, рубашка взмокла от пота и прилипла к спине. Шериф поглядел на меня, нахмурился, выпрямился в седле, приподнял тыльной стороной ладони седельную сумку и убрал в нее объявление. Потом сделал знак помощникам молчать и осторожно взялся за свой двадцать второй

Револьвер 22-го калибра.

– Мы у тебя чуток задержимся, Гарет. Займись-ка нашими лошадьми.

Собираясь спуститься с веранды, я потихоньку двинулся к лестнице. И вспомнил, как прошлым летом мы с отцом ее чинили, делали новые ступеньки, потому как старые сгнили и сестренка чуть не провалилась. Шериф с помощниками спешились. Все с оружием наготове: револьвер у шерифа, винчестер у старины Джима, а Билл вытащил из кобуры кольт и держал его обеими руками. Я прямо чувствовал, что сейчас она выстрелит, и мне конец. Но нет, ничего. Я дошел до лестницы и медленно, ступенька за ступенькой, спустился вниз, а троица, наоборот, начала подниматься. Старина Джим дружески похлопал меня по плечу. Я видел, что лицо у него напряженное, видел морщинки у глаз, сжатые губы, бороду. Мне нравится Джим. Он никогда не ходит слушать отцовские проповеди, вместо церкви предпочитает сидеть в салуне, но для меня у него всегда найдется доброе слово. Прошлой осенью, когда я заинтересовался оружием, он научил меня разбирать свой винчестер. Показывал не спеша, терпеливо, а он ведь уже старый, у него каждый день на счету.

Только встав обеими ногами на траву, я понял, что уже не под прицелом. Теперь дело за шерифом. Лошади бродили возле дома, но у меня не было никакой охоты ими заниматься. Я ждал, чтобы арестовали эту самую зверюгу.

Оглушительный выстрел – Билл присел и скорчился. Джим и шериф, которые уже стояли по обеим сторонам двери, разом пригнулись.

– Выходи, Стенсон! Не делай себе хуже!

Грубый голос звучал спокойно – шериф ко всякому привык, но я-то видел, как он напряжен. Билл дополз до стены под окном кухни и привалился к ней спиной. Лицо у него кривилось, штанина от крови потемнела от колена до ступни.

– Выходи, паскуда!

От боли Билл только озлобился.

– Сдавайся! Может, тебя и не вздернут, раз уж ты женщина.

Тишина. Время замерло. Ждем. Вот-вот она выйдет, держа руки на затылке.

Но все пошло совсем иначе. Одним прыжком Эбигейл Стенсон перемахнула через веранду, вторым через ограду веранды и мягко, как пума, приземлилась рядом со мной, сгребла меня за шкирку и приставила ствол к моему затылку. Теперь Джим и шериф смотрели на нас сверху, наставив на зверюгу оружие, но было уже поздно.

Зверюга, держа меня под прицелом, толкнула к ближайшей лошади и показала рукой, чтобы я подобрал с травы поводья. Я послушался. Понятно, что пока жив я, жива и она, так что ей нет никакого резона меня убивать – пока. Я чувствовал ее тяжелое дыхание и острый запах пота, когда она перехватила у меня поводья и подтянула аппалузу

Аппалуза – порода лошадей пятнистого черно-белого окраса, выведенная в Америке.

к себе.

– Отпусти мальца, Эб, – угрожающе произнес шериф.

Эбигейл Стенсон у меня за спиной засмеялась – как будто груда камней покатилась вниз. Смех был не звонким, как у наших молодых прихожанок или у проституток в Боди, а гулким, как из бочки. Так смеются покерные шулера и погонщики быков.

Я обернулся и посмотрел на нее – вот сейчас она вскочит в седло, пришпорит лошадь и помчится, а ей вслед помчатся пули. Но Стенсон держала меня все так же крепко и подставила стремя.

– В седло!

На щеке у нее запеклась кровь, а зубы за полными губами, которые уже не улыбались, показались мне острыми клыками. Я поставил ногу в стремя и вскочил в седло. Странно, но мне захотелось показать ей, что я умею ездить верхом и делаю это хорошо. Может, из-за того, что шериф назвал меня «мальцом», не знаю. Глупо, конечно, но я старался произвести на эту женщину впечатление. Я вынул из стремени ногу, освободил его, и она тоже вскочила в седло. Для этого ей пришлось опустить ружье. Но она мигом повернула лошадь, прикрываясь мной от представителей закона. Лошади не понравилась непривычная тяжесть, нас же было двое, она встряхивала головой и нервно переступала.

– Эб Стенсон! Предупреждаю: если с головы парня упадет хотя бы волосок, виселица покажется тебе раем!

Эб воткнула ствол мне под мышку, а другой рукой подхватила поводья.

– Только попробуй шевельнуться или пустить за мной погоню. Если я замечу тень от твоей шляпы, старик, или твой двадцать второй, шериф, я его пришью. Ясно?

Их обоих перекосило от злости. За меня переживали – это само собой, но, главное, Эб Стенсон их обыграла, унизила, уязвила их гордость.

А что я чувствовал, трудно сказать, я даже перестал бояться, такая творилась дичь. Ногами я чувствовал горячие бока лошади, спиной – Эб Стенсон, под рукой – ствол. И наконец рывок, когда Эб Стенсон пришпорила лошадь. Она скакала, а мы колотились друг о дружку. Ствол винтовки драл мне кожу, но я стиснул зубы и молчал.

Перл Стенсон, Грин Вэлли, Вайоминг

Время от времени Эб оборачивалась и проверяла, не скачет ли за нами шериф с подручными. Я спиной чувствовал ее движения. Винтовку из моей подмышки она вытащила, галоп стал ровнее. Левой рукой Эб держала поводья на лошадиной холке, прямо передо мной, и время от времени на меня наваливалась. Я был не против, что она так близко, хотя все равно ее побаивался. Не понимал, чего во мне больше, страха или любопытства. Мы скакали долго – я весь зад себе отбил, наглотался пыли, глаза резало от песка. Я не знал, как Эб со мной поступит. Думал, бросит где-нибудь и я буду сидеть и ждать шерифа. Или пристрелит в каком-нибудь глухом углу. «Та еще зверюга», – сказал старина Джим. Но я до конца не мог ему поверить, даже когда на моих глазах она выстрелила в Билла.

Мы продирались сквозь кустарник. Эб пустила лошадь рысью и подгоняла ее, как только та от усталости переходила на шаг. Я сообразил, что будет привал, когда Эб первая соскочила на землю, сняла с себя сумки, наклонилась и положила их вместе с винчестером под дерево. Я тоже слез. Ноги затекли, даже болели немного. Секунду Эб стояла ко мне спиной, а когда повернулась, я получил от нее кулаком в челюсть.

– Гаденыш.

Боль жуткая, я повалился в траву, держась за щеку. Отплевывался и старался не застонать. Сапог коснулся моего носа. Я испугался: сейчас как мне на лицо… Или располосует шпорой – вон они какие здоровенные. Так и сверкают. Из золота, что ли?

– Думал, тебе это сойдет с рук?

Она схватила меня за ворот рубашки и подняла. Хватка была мужская, хотя плечи совсем не ковбойские. Мускулистая, этого не отнять, но тощая – ключицы торчат. Да и рубаха на ней висела. Я переступил с ноги на ногу и не стал ей мешать. Драться я умел, винчестер прислонен к дереву, мы с Эб Стенсон одного роста, но нет, я не стал с ней драться. И ей, конечно, и в голову не приходило, что никакими побоями меня не запугать. Следующий удар пришелся в нос, потекла кровь. Знакомая боль и металлический вкус во рту почему-то подействовали успокаивающе.

Похоже, Эб тоже успокоилась, села под деревом и взялась за сумки, не обращая на меня никакого внимания. Стала пересчитывать деньги. Никогда еще я не видел столько денег разом. Эта женщина не раздумывая убила мужчину, подстрелила Билла, разбила мне нос, а я смотрел на нее как завороженный – с какой стати, сам не мог понять. Смотрел, лежа на траве и чувствуя, как мне больно. А ведь она совсем молодая, эта Эб Стенсон, и веет от нее такой уверенностью и независимостью, каких я еще ни у кого не видел. Она считала деньги быстро и равнодушно, ее не впечатляли пачки сотенных, которые горой лежали перед ней. Я медленно выпрямился, сел и принялся ощупывать подбородок. Время от времени Стенсон поднимала на меня взгляд. Просто убийственный.

Стыдился ли я, что сдал Эб Стенсон шерифу? Не уверен. Конечно, я сделал это со страху, но дело не только в нем. Прежде всего я бессознательно повиновался внушенным мне правилам. Уважение к закону, неотступный взгляд отца, имя Божие, которым с рождения сопровождался каждый мой шаг в нашем доме, – вот что мной управляло. И когда я это понял, вот тут-то мне и стало стыдно. Может, понял я это не до самого конца, но точно почувствовал, глядя, как Эбигейл Стенсон пересчитывает ворованные деньги, и поблагодарил Господа, что он уберег ее от пуль шерифа. Я смотрел на ее пальцы, на то, как она расправляла банкноты и отсчитывала их, будто сдавала карты. Смотрел на мягкие движения запястий, на освещенные солнцем голые руки, на спокойное и безразличное, как далекие холмы, лицо. Мне как будто даже захотелось, чтобы она снова разозлилась и опять на меня посмотрела. С одной стороны, мне дико не нравилась эта женщина – мужскими ухватками, мужской одеждой, грязью, но в ее движениях были свобода, гибкость и изящество, каких я не видел у женщин и девушек в Боди, и все это вместе меня завораживало. В Эб не было ничего похожего на застенчивость барышень, каких я видел в церкви: они робели и опускали глаза, лишь бы не встретиться со мной взглядом. Не было в ней и властной самоуверенности других, более свободных, при которых робел я, да так, что голос пропадал. Эти смотрели на меня как на ломовую лошадь, что годилась для будущей совместной жизни: работа без продыху да картофельное пюре на ужин – тоска.

Эб сложила посреди опушки сухие ветки. Для костра их было маловато, она поискала глазами вокруг еще и не нашла, а уже темнело.

– Надумаешь удрать – далеко не уйдешь. Нужен костер, пойду наберу дров. Сиди стереги лошадь.

Она повернулась и нырнула в подлесок искать сушняк. Я мог бы вскочить на лошадь и ускакать. Но та едва дышала от усталости, я бы и правда далеко не уехал. Как же отсюда убраться… Может, просто на своих двоих? Убежать и спрятаться где-нибудь, дождаться утра и вернуться домой. Но Эб может меня найти и тогда…

Меня терзал страх, еще и разбитый нос болел. Мысли прыгали с одного на другое. Так бы и сидел, прижавшись к влажному боку лошади. Я ее расседлал, и какое же от нее шло тепло – с ума сойти! Или все-таки рвануть со всех ног туда, откуда пришел? Влезть на дерево и затаиться до утра? Сердце у меня колотилось сильно-сильно, и я на любой, самый легкий, шум поворачивал голову. Былинка зашуршала, птица ворохнулась, что-то скользнуло между кустов, и я уже настораживался, чуть ли не воздух ощупывал. Пригляделся к месту, куда Стенсон поставила винчестер, – прислонила его к большому дереву, то ли дубу, то ли вязу, не знаю, – и увидел белый прямоугольник между травой и корнями. Встал на коленки, дотянулся. И вот держу в руках конверт скорее серый, чем белый, затертый до невозможности, будто его неделями таскали в кармане штанов.

Много за чем отец у нас следил, но главное – за чтением. Чтобы мы могли читать вслух Святое Писание, и без всякой запинки. Он вбивал в нас это чтение со всем рвением доброго пастыря. Кроме Библии, других книг дома не было, по ней мы и учились. У меня это дело пошло быстро, у братьев и сестры тоже. В пять лет я читал перед обедом псалмы. Вот только моему брату Итану повезло меньше, и я помогал ему учить псалмы наизусть, чтобы избежать отцовских громов и молний. Письмо было адресовано Эбигейл Стенсон в гостиницу в Юте. На обратной стороне конверта тем же аккуратным круглым почерком был выведен адрес отправителя: Перл Стенсон, Грин Валей, Вайоминг.

– А ну дай сюда!

Дуло кольта уперлось мне в шею. Рука вырвала письмо. Я не слышал, как Эб подошла ко мне.

– Что я такого сделал?

– Что прочитал?

– Ничего! Не открывал даже. Один только адрес. Клянусь.

Стенсон грубо меня оттолкнула, забрала письмо и сунула его в карман поглубже. Посмотрела мрачно, с ненавистью.

– Если и был у тебя шанс отправиться восвояси, сейчас ты ним распрощался.

– Но

12 3 Järgmine

Без веры и закона

Selle raamatu lugejad loevad ka