Loe raamatut: «Времена любви»
ЗИМА
Мария шла, прижимая кулёк.
Тревожась.
Темнел горизонт.
Лил дождь и было прохладно,
И капли, множась,
Напоминали, что не было слова «зонт»,
Нам долго ещё? Ладно.
Потом чуть позже… спустя столетия
У каждого храма вертепы всем
С ослами и снегом,
Но в то столетие шёл дождь и было +7…
-–
Горлопаню стихи о городе,
Дед Мороз косит глазом на водку,
Поднимает тихонько бороду,
Опрокидывает стопку…
Кружит город снежинки по улицам,
Я гуляю по Рубинштейна,
Скоро 20, легко не сутулиться,
Я влюбляюсь в Курта Кобейна.
Скоро 30, с приветом в Питер
Из горячих точек в сугробы,
Я лечу, забывая свитер
И меня не волнует погода.
Скоро 40 и я удивляюсь,
Что взрослеть – это всё-таки больно,
Я сутулюсь и простужаюсь,
И меня волнует погода…
Говорят, что всё быстро проходит,
Что нет времени на стоп-кадры,
Снега нет, Дед Мороз уходит-
Я взрослею, меняется адрес…
––
Главное – не замёрзнуть,
когда бесконечно пространство,
Которое нужно заполнить
Орнаментом синим фаянса.
На каждом окне дыханье
Становится знаком протеста
Или жестом отчаяния
Слишком холодного места.
Так ты живешь перебежкой,
От пункта сдачи-приёма,-
Траектория пешки,
Которой не дали дома.
А суть неоконченных линий
И параллельных тоже
В том, чтобы этот иней
Сделал тебя моложе.
––
Быть снегом не так уж и плохо,
Вершить вперемешку судьбы,
Одним – заморозить щёки,
Других – угощать на блюде.
Связав небеса с землёю,
Взъерошить пейзаж пушистым,
Одним – оставаться собою,
Другим – становиться чистыми.
И разминаясь утром
На чьих-то пальто и шубах,
Грустить, что растает, будто
И не было Бога в людях…
Кружась над знакомым домом,
Встречая с работы сверканием,
Присутствовать в горле комом
От красоты молчания…
––
Бери с собой, что ускользает прочь,
Ты сохранишь наивный отпечаток
Своих сомнений, что не превозмочь,
Когда сжимаешь вожжи без перчаток.
Бери, что любишь и пускай по ветру,
Без сожалений и желания мзды,
Зима всегда так тяготеет к лету,
Когда в снегу сведенные мосты.
И птичьих лап округлые узоры
Стремятся ближе к золоту зерна,
Что накрывает зимние просторы,
Тогда нестрашны даже холода.
-–
Вот и хлопок зацвёл на полях придворовой тропинки -
В феврале больше нечему удивляться.
Возвращаюсь домой и делаю снимки,
На которых скелеты деревьев хотят улыбаться.
Так становятся окна с коврами внутри частичкой пейзажа,
Их хозяева долго привыкали к узорам,
И не станут менять пожитки на сокровища Эрмитажа,
Не привыкшие к малоэтажным и тесным просторам.
Вот и хлопок зацвёл, и в передники их собирают
Грузовые машины, которые рвутся на волю.
День окончен и каждый об этом знает,
Кто встает слишком рано и видит белое поле.
-–
Хьюстон, у нас проблемы,
Дед Мороз греется письмами,
Запил в среду, ест оленей,
Горланит песни про злую отчизну.
Бубнит, что слишком стар для этого дерьма,
Цитирует детские письма-
Дети хотят айфоны и больше ни черта.
5-ые, 6-ые, они убивают его числами.
Кладёт ноги на стол,
«дожили!»– говорит,
Раньше просили пойти на футбол
И шарфик с эмблемой «Зенит».
Хьюстон, у нас проблемы,
Дед, кажется, стал ребёнком,
Верит в сказку, кормит синиц хлебом,
Говорит, не поедет по пробкам…
-–
Расскажи, как прошёл Твой день,
Как ловили ангелы снег у стуж,
Или чью-то хмурую тень
Разбавляли светом из луж.
У вас тоже там холода,
Или вечного лета звук,
Если есть излишек тепла,
То пошли его в Петербург.
Расскажи, как секунды те
Превращаются в вечности тень,
Ну а я расскажу тебе,
Как сегодня прошёл мой день.
-–
Мимо неслись витрины,
