Loe raamatut: «Лицедей. Сорванные маски. Книга вторая», lehekülg 8

Глава 13

Диана

В сумраке чужого кабинета шумело только наше прерывистое дыхание. Я продолжала смотреть в пустые глаза Карима, словно они были моим центром вселенной. Я казалась сама себе жалкой и ничтожной, и никак не могла отойти от происходящего. Меня душили противоречия, рвали на части безысходность и отчаяние. И последние слова Абу, словно на перемотке, повисшие мерзкой липкой субстанцией между нами. Внутри все сжималось, сердце билось раненной птицей где-то в пятках, и я с ужасом ожидала, когда он заговорит. Никогда я еще не чувствовала себя так паршиво, мне было ужасно стыдно за все. За свой вид, за свое положение, за то, что снова нужно оправдываться. И с каждым вздохом становиться страшнее от того, что тех самых слов не находилось. Что ему сказать? Что меня похитили год назад, определив в тот самый бордель, в котором он меня чуть не пристрелил, и что я как красное переходящее знамя кочую из одних рук мерзавца в другие. И да, напоследок добить тем фактом, что родила от него ребенка. Веселая история получается, а главное правдоподобная. Стыдно за свое молчание, за свою тошнотворную трусость. Я боялась его коликов в желудке, малодушно боялась того момента когда придется открыть рот, и показать всю свою ничтожность.

Мысленно срываюсь в истерику, перебирая в голове фразы, которыми можно спастись. Он смотрит на меня с презрением, я еще не вижу, но чувствую ее кожей. Его ярость опаляет, оставляя следы на всем моем показном, и напускном равнодушии глубокие борозды, пресекая готовое сорваться с моих губ приготовленное заранее вранье.

Я понимала, что он не поверит ни слову, сказанному мной. В другой ситуации, или хотя бы еще год назад, я бы доверилась ему, но не сейчас. Когда злоба исказила черты его лица до неузнаваемости, а взгляд покрывал арктическим черным холодом. Я перед ним балансирую, словно бесшабашный акробат на краю зияющей пропасти. Мое время медленно истекает, я медленно поднимаю глаза и задыхаюсь от того что вижу.

– Знаешь, Ди, я бы мог спросить тебя, как ты могла, и все такое прочее. Но почему – то, черт возьми, не хочу. Я знаю ответ, так же как и то, какая ты шлюха. Ведь шлюхой не становятся, ею рождаются. Она растет в женщине, взрослеет вместе с нею, и в каких- либо ситуациях нашептывает ей в ухо, помогая найти выход из западни, навязывает свою точку зрения и мораль. – Бьет словами, медленно, со снайперским прицелом. Весь его вид кричал об опасности, а я не в силах была сделать и вдоха. – Я представляю, как вы потешались с Абу, надо мной, пока я искал тебя повсюду. Его я избавил от своей мести, тебя же нет. Ты пожалеешь, что на свет родилась, милая,– обжигает презрением и ненавистью,– и да, все то, что я сказал Абу на последок, чистая правда. Неужели ты думала, что я оставлю тебя в покое?

В два прыжка пересекает расстояние между нами, хватая за волосы, подтягивая к себе, заставляя подняться на носочки.

– Я пристрелю тебя, как последнюю тварь, коей ты и являешься. Ты будешь существовать в аду, моя дорогая бл*дь, я и только я решаю твою участь,– грубо рычит в лицо, а меня ведет от его запаха. Его горячее дыхание обжигает меня, сталкивает в пропасть вожделения и проклятой одержимости им.

– Ты же уже отпускал, отпусти еще раз…– собрав остатки самообладания, выдавливаю в ответ.

Он расхохотался прямо мне в лицо.

– Да, признаться, было такое. Накатило на меня, решил проявить благородство. Слава Богу, отпустило. Такие как ты его просто не заслуживают. Ты будешь жить так, как я решу, в туалет будешь ходить по расписанию, ясно? – Сильнее дергая меня за волосы, скользя горящим взглядом по открытой груди, опускаясь к бедрам. – Советую меня не злить, я снова на волоске от того, чтобы и тебе не сломать шею, вслед за твоим, как сказал Абу? Супругом?– И снова громкий пронизывающий безумием хохот.

– Влад, я …– решаю ему сказать о Тёме, понимая что сейчас не место и не время, но не могла допустить того что он останется с чужими людьми. Замираю на полуслове, не в силах подобрать нужных слов.

– Судя по твоему виноватому и трусливому взгляду, последние слова Абу, о твоем ублюдке правда? – Замирает, и я вижу всплески боли в черной глубине его глаз. Он даже не думает их прятать, а у меня язык примерз к небу. Мысленно взмолилась, прося Господа дать мне сил выстоять, и найти те самые слова, способные до него достучаться.

– Не смей говорить так о нем! – Вспыхиваю я, дрожа теперь уже от злости,– он ни в чем, ни перед кем не виноват! Он мой сын, ясно!? И я не позволю ему оставаться в том вертепе, даже если мне придется тебя убить!– Кричу ему в лицо.

Его снова исказило от злости, огромная ручища сомкнулась на шее.

– Ты видимо оглохла, дорогая? Я сказал, что я и только я буду решать твою участь, а ты ставишь мне свои условия? Я не потерплю его в своем доме! И мне глубоко насрать, что ты думаешь по этому поводу!

Меня затрясло как в лихорадке, слезы хлынули из глаз, орошая его руки.

– Не делай этого с ним, он маленький и беззащитный, и он… он…– Шепчу ему, не в силах произнести последнее признание. – Я прошу, тебя, Влад, хочешь на колени встану, только не оставляй его там, не оставляй! Прошу!

– Заткнись, Ди, Богом молю заткнись! Я в миллиметре от того чтобы не отправить тебя на тот свет, а ты просишь за его ребенка?

И меня накрывает безобразная, опустошающая истерика. Я кричу, рыдаю, вырываясь из его рук, колотя кулаками по чем придется. Он грубо выругался, перекинул меня через плечо и понес к выходу. Он быстро пронесся по коридору, спустился по ступенькам, очевидно, через черный выход. Я кричала, срывая горло, обзывая его всеми ругательствами, проклиная до седьмого колена. О пережитого стресса, я паники я очень скоро провалилась в липкую черную тишину, и даже в ней меня не отпускала тревога.

Дальнейшие дни слились в череду пустоты и безысходности. Запертая в комнате без окон, я не могла с точностью определить точное время суток, лишь по горничной, приносившей завтрак обед и ужин, я могла хоть как – то ориентироваться в череде унылых дней.

Я кричала, звала Влада, требуя отпустить меня, и вернуть мне сына. Он не приходил, и я уже начинала думать, что его здесь нет. Горничная тоже отказывалась со мной разговаривать, безразлично наблюдая за моими истериками.

А меня рвало на части от боли за сына. Я представляла его там, маленького и одинокого, в чужом отеле, с той ужасной теткой и сходила с ума, продолжая хриплым сорванным голосом звать Влада. Я отказывалась принять тот факт, что он бросил его одного. Отказывалась признать его беспощадным и безжалостным зверем. День за днем моя надежда гасла, а с ней и я.

Прошло уже столько времени, а кусок в горло не лез, и силы, придавленные гнетом вины и отчаяния, покидали меня. Мною потихоньку овладевала апатия. В моей груди перегорело молоко, отзываясь болью во всем теле, напоминая о том, что Тёма оставался голодным. Он не брал ни бутылочку, ни соску, предпочитая только материнскую груд и молоко. Тревога съедала меня, оставляя лишь безжизненную оболочку, с пустыми впалыми глазами.

Я перестала кричать, перестала звать Влада, лишь по ночам завывая белугой, проклиная его, и тот день, когда имела несчастье с ним встретиться. Мне не хотелось жить, но я отчаянно боялась убить себя, продолжая надеяться и верить, что удастся выбраться и вернуть себе сына.

Тем временем…

Мужчина со злостью отшвырнул внушительное досье, стягивая галстук, отправляя его вслед за папкой, которую продолжа сверлить взглядом. Он проклинал тот день, когда согласился вести это дело, с виду казавшееся проще некуда. Но стоило ему копнуть глубже, и открывшиеся факты выбили у него почву из – под ног. Еще в юности он безошибочно определял геморройные дела, интуиция его никогда не подводила, и сейчас вглядываясь в лицо на фотографии, у него волосы шевелились на голове.

Весь облик его оппонента внушал животный ужас. Нет, он не был безобразен, отнюдь. Он был даже смазлив, отметил мужчина, скривившись, ему бы красоваться на обложках журналов, а не вести сомнительные делишки. Но эти глаза… Именно они вселяли ужас: холодные, колкие и беспощадные. Он даже боялся представить, что предшествовало в его жизни такому взгляду, заставляющему на интуитивном уровне почувствовать в нем того, кого он сам безошибочно определил. Мужчина не мог подобрать слов, которые бы охарактеризовали его, как следует, но в том что он опасен, не сомневался ни толики.

Ровно год назад этот человек попал в поле зрения международной организации, которая вцепилась в него как клещ. Но внутреннее чутье подсказывало ему, что та проблема, которую ему преподнесли, не больше чем утка, все гораздо глубже, и секретнее. Его достаточно долго вели разные специальные службы, да только к нему близко не подобраться. Его самого отправили работать под прикрытием, мать их так! Как можно копать, когда нельзя о нем никому заикнуться!?!

Отведенное ему время стремительно истекало, а он ничего не узнал и не добился. Хотя, опять же его интуиция подсказывала, что это и к лучшему. Не хочет он ничего знать.

В первые два месяца он ломал голову, почему именно его отправили в Россию. В своих кругах он не самый лучший, чего душой кривить, сотрудник, но прыткий и въедливый. Такой, которого, в случае чего, и не жалко. От этого открытия его прошиб холодный пот.

Мужчина промокнул чистым платком лоб, поднимая злополучную папку, возвращая ее на стол. Что мы имеем? Снова и снова перечитывал строчки чужой писанины, отмечая факты, на которые стоит опереться. Жена. Погибла полтора года назад. Любовницы. Одна, вторая, третья… Черт, все не то… Глаза цепляются за фотографию молодой девушки. Красавица. Неудивительно, что его «подопечный» так ее оберегал. Вот они на каком-то показе, его взгляд плывет. Столько там всего намешено… у мужчины выступает пот. Словно в замочную скважину подсмотрел.

На второй фотографии это мужчина-убийца. Хмурое выражение лица, черный взгляд, хотя при взгляде на супругу пылает зеленью, поджатые губы. Но что – то не дает ему покоя. Что – то точит его изнутри, вздрагивает, когда он смотрит на нее.

Весь ее вид, кажется ему до боли знакомым. Разум вспыхивал, посылая ему сигнал, но он не мог его разгадать. Прикрыл глаза, откинувшись на кресле, прокручивая ее образы в голове. Кровь понеслась в венах быстрее, в голове зашумело. Черт. Не хватало еще на покойницу запасть. Стремительно поднялся и полетел прочь из кабинета.

***

– Эй, Маркус, ты чего мечешься? Не уж то проголодался? У вас в Америке ланчи, обеды, и еще тысяча перекусов во время рабочего дня. Признайся, тяжело в нашей столице вашему брату?– Заржал на весь офис Марченко, младший лейтенант.

К чему он никак не мог привыкнуть за время своей ссылки, так это к русской фамильярности. Чтобы простой лейтенант так обращался к вышестоящему начальству!?! Да у них бы в ведомстве пристрелили его собственноручно.

Проигнорировав выскочку, он направился к судмедэксперту, с которым в последнее время поддерживал дружеские отношения. Пожилой мужик, с белоснежной седой шевелюрой и

пышными такими же седыми усами, восседал на высоком стуле, низко склонившись над экраном старенького допотопного компьютера. Рядом красовалась бутылка отечественного коньяка, бессменная спутница старого служащего.

–Михалыч, пошли обедать, я угощаю,– пробасил он.

Михалыч нехотя оторвался от экрана, обреченно посмотрев на него из – под очков.

– Вот, ты Маркус, умеешь выбрать время, чесс слово! Некогда мне!– И ткнул пальцем вверх, тихонько прошептал, оглядываясь по сторонам.– Начальство делом старым заинтересовалось. Строго секретно!

– Так уж и строго?– Спросил он скорее для галочки, нежели действительно интересуясь. – Не выделишь даже полчасика?

–Нет, молодой человек, увы. Мне начальство полчаса и дало на все про все. Кто ж знал, что им приспичит копаться в делах двухлетней давности. Серьезное дело завертелось. Кого- то из вышки подозревают.

Мужчина перегнулся через плечо, без особого интереса, заглядывая в экран. Девушку на нем он узнал буквально сразу, не смотря на ужасный истерзанный вид. Его затрясло, он поспешно спрятал дрожащие руки в карманы брюк, уже не слушая старика. В голове роились, словно пчелы, тысячи мыслей вытекающие в резонные, требующие ответов, тысячи вопросов. Он едва не брякнул, вслух о том, что эта девушка, примерно около полутора лет назад упала с моста в воду, да вовремя прикусил язык. Но старик, явно увлекшись, сам все выболтал.

– Кто ее так? – Хрипло спросил мужчина, прокашлявшись.

– Да кабы ж знать кто? Документов при себе не было, в розыск ее никто не подавал. Так и числится в «безымяшках». В то время в нашем городе прошла серия убийств. Вот, полюбуйся,– Михалыч, кликнув мышкой, открыл второй файл, на котором замерла рыжеволосая девчушка тринадцати лет отроду, с перерезанным горлом. Маркуса замутило, он отвернулся тяжело дыша.

– Да, уж для слабонервных тяжкое зрелище. Я то, уж по долгу длительной службы давно привык. Жалко дивчат. Каким же извергом надо быть, что б так женщин терзать? Ну, мое дело маленькое, собрать материал о смерти жертв, а ваше изловить преступника. Видать, сдвиги наметились, если запросы прислали. Срочные.

– Девушка на первом фото, как умерла?– Решился спросить, пряча от Михалыча взгляд. Тот тяжко вздохнул, листнув файл обратно.

– Дык тоже зарезана, – ответил, щелчком мыши, пролистывая фотографии. На фото красовались жуткие кадры, намертво врезавшиеся в память молодого мужчины. Горло рассечено, тоненький живот тоже, о чем говорили лежавшие рядом с жертвой внутренности на бетонном полу. Пепельные длинные волосы россыпью лежали рядом, руки, словно, у раненной птицы крылья, раскинуты в сторону.

–Ладно, некогда мне тут с тобой болтать, работать надо.– Отмахнулся Михалыч, отправляя мужчину жестом морщинистой руки прочь, снова уткнувшись в экран.

Он в спешке пронесся по коридору, вихрем ворвался в свой кабинет. Это что же получается, жена «объекта» погибла от рук убийцы? Зачем же кому-то понадобилось ее топить? И кто похоронен вместо нее? И самый главный вопрос, почему ее не искал муж? Или же он знал… Конечно же, он все отлично знал. Может он и не рассчитывал, что ее труп однажды найдется. Это что же получается…

***

Молодая женщина разъяренной мегерой носилась по кабинету, то и дело натыкаясь на предметы мебели.  Ее тонкое  красивое лицо исказилось в приступе неконтролируемой ярости. Она рвала и метала, разбив уже вторую по счету бутылку дорого виски. Алла чинно сидела в кресле, дожидаясь окончания бушующей бури. Ей даже в голове не пришло комментировать душевное  состояние Эстер, или, упаси Боже, успокаивать ее. Алла, уже в который раз проклинала сама себя за то, что связалась с этой женщиной. Ее беспощадность и изощренность  не знала границ, как и высокое самомнение. Честно признаться, Алла уже давно пришла к выводу, что импульсивность и жестокость Эстер заменяла ее разум, и, следовательно,  умственные способности. Она из той породы людей, которые сначала делают, потом думают, разгребая свои косяки. Если раньше  мозгом в их тандеме выступала ее старшая сестра, суя по сплетням  обслуживающего персонала, то с ее жуткой кончиной, Эстер бросало из огня да в полымя. Сейчас, Алла бы поспорила сама с собой, кого же все-таки она ненавидит больше – злополучную бывшую подругу  Диану, или вот эту блаженную бабу.

– Нет, ты можешь себе это представить!?! Как этот идиот попался ему на крючок, а? Я ведь предупреждала его тысячу раз, а он лишь уверял меня, что знает этого подонка куда лучше меня. И что нам теперь делать? – Ее пронзительный пылающий взгляд прострелил Аллу, сжавшуюся в комок. – Отравить эту суку не вышло, доконать ее  ублюдка тоже. Пока эта старая швабра  где-то прохлаждалась, малец пропал из номера. Кто его выкрал? Кому он понадобился?!?

– Ну, здесь все очевидно! Кому он мог понадобиться как не родному отцу!

–Исключено! Абу сделал так, чтобы  считали, будто отец он!  Его стерегли два десятка моих людей!

– Плохо стерегли, значит. Надо придумать другой план!– Медленно произнесла Алла опасаясь реакции  Эстер, на своевольное вмешательство. Но последняя очевидно пребывала в душевном раздрае, раз не обратила внимание на такою вольность.

– Ты предлагаешь начать все с начала? У меня уже терпение лопнуло! Предлагаю мой метод. Мы просто отправим к ним в дом киллера. И делов- то!

Алла тяжело вздохнула, удивляясь тупости  Эстер. А впрочем, пусть делает что хочет. С нее хватит. И у нее терпение лопнуло.  Все.  Нет больше сил терпеть эту сумасшедшую.

– Ни один киллер не подберется на расстояние выстрела к  его дому. Во – первых мы не знаем где он ее держит. Во – вторых, теперь он будет надежно ее охранять! А в третьих…

–Ты считаешь что он будет так же боготворить ее после того как она целый год спала с Абу?– Бесцеремонно перебила ее молодая женщина, взвившись.

– Не знаю.– Честно призналась Алла. – Он боготворил ее и при более удручающих обстоятельствах. – Скривившись, вспомнила, как подставила свою бывшую подругу и та избежала смерти.–  И потом,  все его дома оснащены, датчиками движения в радиусе  нескольких километров. Ты только потеряешь хорошего киллера.  Надо придумать что-то другое. Кто-то должен втереться к ним в доверие, быть вхожим в их дом.

Эстер, наконец, успокоилась, замерев на месте.  Лицо приняло жесткое, циничное выражение. Очевидно, в ее голове созрел очередной план.

Глава 14

Влад

Заношу ее без сознания в мансарду на последнем этаже,  и со злостью бросаю на кровать. Многочисленные разрезы ее платья оголяю обнаженные бедра и грудь. Сглатываю горький ком в горле, презирая себя за слабость, испытываемую  каждый раз при взгляде на нее.  Провожу взглядом по длинным стройным ногам, цепляя пышную и высокую грудь. Пожалуй, это единственное что в ней изменилось в связи с ее материнством.  Опускаюсь рядом с ней на кровать, продолжая бродить по ней взглядом. Ее красота приковывала взгляд, а мысли о  ребенке причиняли неимоверную боль.  Драли внутренности на ленты, хлестали ими оголенные нервы.  Впервые я не знал, как поступить. Я убил, его отца,  о чем ни мало не сожалею, отнял у него мать. И что дальше, бросить его на произвол судьбы? Наказать этим ее?

Только от этого все внутри взбунтовалось. Черти б ее побрали.  Сколько горя и страданий она принесла мне. Может это мое наказание за все то, что я успел, и еще успею натворить?

Наклоняюсь к ней, вдыхая ее запах. От него  сносит крышу, и я прикрываю  глаза, стараясь взять себя в руки. Я отравлен ею, окончательно и бесповоротно.

Любуюсь  точеной шеей, чуть вздернутым к верху изящным носиком, ямочкой на подбородке. Широкие брови вразлет,  и, конечно же, рот, сводящий с ума всех подряд. Именно он жил на ее лице, казалось бы, своей отдельной жизнь, зажигая светом любого, кому она улыбалась.

Мать его так. Та пошло оно  все!!!

Вскакиваю и бегу отсюда, подальше от нее, от соблазнов,  мороком пробирающихся в его голову. Они уже принялись уговаривать его, нашептывать, подбрасывать яркие картинки обладания вожделенным телом.

Нет!!! Неееееет… Говорю    себе, нежели им в ответ. Прыгаю в свой черный внедорожник и срываюсь с места.  Пролетаю горящие неоновыми огнями проспекты Праги, отгоняя от себя мысли о маленьком ребенке. Черепную коробку взрывают воспоминания о том, как ждал сначала  мать,   потом, впервые озадачившись тем фактом, что у меня, как и у всех, должен быть отец, и его.  Я  долго фантазировал, каким он может быть и почему меня все покинули? Почему мать оставила меня на свалке, и где она сейчас?!? Нигде нет ее следов. Да, да, я искал ее.  Сначала даже себе не мог признаться,  что ее ищу. Затем, оправдывался, что хочу взглянуть в ее глаза…  Потом просто искал,  потому что не мог найти. Ни живой, ни мертвой.

Вспоминаю чувство обреченности, холода, дикого страха и голода.  Я тогда, будучи маленьким мальчишкой, впервые нал молиться Богу, отчаянно прося помощи,  уговаривая его вразумить свою мать,  требуя защиты неведомо у кого. Проси до тех пор, пока не понял, что его нет.  Все это не более чем миф. Я отлично помню, как дрожали обессиленные голодом внутренности, как их  сводило в адских судорогах  дикой боли.  Я до сих пор не понимаю, как выжил в тех чудовищных нечеловеческих условиях.  Ведь не смотря ни что, я все же человек.

И сейчас, представив, маленького всеми брошенного ребенка, что – то в моей душе обрывается, и нога крепче жмет педаль газа, а руки  крутят руль.

Оглядываюсь, понимая, что я на месте. Усмехаюсь. Значит, так тому и быть.

Вхожу в здание с черного входа, поднимаюсь на второй этаж. Ноги сами ведут в нужном направлении. В тот момент я еще не понял, что  ведет меня прямёхонько к нему.  Я его еще не видел, но каким-то странным седьмым чувством ощущал интуитивно.  Вдруг слышу громкий надрывный плач ребенка. Какова вероятность того что в этом фешенебельном отеле есть и другие младенцы?  И что этот именно тот уто мне нужен?

Коридор пуст.

Я дрожащей рукой открываю дверь, которая почему-то не заперта, и вхожу  внутрь. Сразу определяю источник  громкого истошного крика.  Сперва, я его попросту не разглядел. Малыш, активно махая крошечными ручками, запутался в покрывале, которое накрыло его с головой.  Оно ходило на нем волнами, сбиваясь все больше и больше.  Сдергиваю  покрывало, уставившись на возмутителя спокойствия верхнего этажа, и меня простреливает чувство узнавания. Малыш, мгновенно замолкнув,  уставился на меня огромными зелеными глазищами с золотыми вкрапинами.  Наклоняюсь ниже и вдыхаю его запах. Ребенок пахнет ею.  Сомнений бить не может, мой внутренний зверь рычит, протягивая к мальцу когти, втягивая дурманящий аромат. Этот запах вскрывал вены по ночам, назойливым маревом проникал в меня, заставляя корчится в агонии, сводил с ума.  Но теперь он был с примесью чего-то еще, чего – то незнакомого и волнительного, чего еще не могу определить. Маленькое покрасневшее личико,  залитое слезами,  замерло, крепко сжав кулачки.  Он с интересом рассматривал меня, сканируя умным, отнюдь не детским взглядом. Так и прошло несколько минут, в созерцании друг друга, пока   нижняя губка малыша подозрительно не задрожала.

– Так, мужик, не вздумай снова разреветься. Сейчас мы с тобой тихонько покинем это место,  и отправимся в другое. Там  тебя переоденут, и накормят. Признавайся, ты, наверное,  голоден? У тебя как у настоящего мужика отменный аппетит?!? Должен признаться и у меня тоже…– Я болтал всякую ерунду, стараясь не испугать ребенка, опасаясь его плача. Я даже в уме не сложу, как успокоить младенца, поэтому  нес  всякую херь, пока он деловито посматривал на меня своими огромными сканерами.

Вскоре мы покинули отель, прихватив лишь покрывало в которое я его укутал. Окинув номер взглядом, так и не смог понять что из всего этого барахла может понадобиться ребенку, махнув рукой, поспешил прочь.

По дороге,  пришлось уложить ребенка себе на колени, придерживая его одной рукой,  потому как проницательный малец, громогласно заявил о своем нежелании лежать одному на переднем сидении.  Я быстро устроил его с удобствами, продолжая свой бессвязный монолог, чем  вызывал у малыша широкую беззубую улыбку. Ее рот, с опозданием отметил я. Такая же светлая и сногшибательная улыбка.

– Да ты будешь всех баб с ног валить  такой-то улыбахой как у тебя! Ты не знал?!?  О, я расскажу тебе как твоя мать, черти бы ее побрали, сводила с ума мужиков. Теперь и им пришла пора отдуваться, да?

Добирались мы всю ночь,  в течении которых «улыбаха» вскоре, под мой бессвязный бред уснул, стоически выдерживая дорожные тяготы. Я боялся ехать быстро, ведя машину одной рукой, опасаясь потревожить  его сон.

Эмма Петровна при виде моей ноши только всплеснула руками,  аккуратно забирая из моих рук ребенка. Малец так и продолжал дрыхнуть без задних ног, то и дело смешно потягиваясь во сне, и забавно морщась.

– Ох, Владислав Генрихович, не может быть!!! Это ваш ребенок и Дианы? Какой милаха!

– Это ребенок ее. И … и…– запнулся, задыхаясь от пронзившей боли.

– Вы посмотрите, как он на вас похож. Те же бровки, подбородок,  манера царская, даже когда подтягивается во сне…

– Эмма Петровна у меня не может быть детей.  И давайте закроем эту тему.

Экономка только укоризненно покачала головой. Дергая за мои оголенные нервы, переворачия все внутри.

– И все же, я уверенна, что это не так.  И вскоре вы в этом убедитесь.

И гордо удалилась, унося ребенка с собой.

Приняв душ, я упал на кровать.

***

-Влад, может, ты мне объяснишь, что это все значит!?

Янкин визгливый голос врывается в мой сон, и мгновенно доводит меня до кипения. Продолжаю лежать с закрытыми глазами, мысленно считая до десяти, прикрывая глаза рукой. Но видно, мой вид ей ни о чем не говорит, и она настырно продолжает.

– Что это за жуткое создание верещит на весь дом?!? Удивительно, что тебя не разбудил его рев!

Ее слова, произвели эффект выдернутой чеки, и все во мне зашумело, со свистом отсчитывая секунды до того как сорваться. Вскакиваю, и наступаю на перепуганную Янку, до нее, наконец, доходит, что пора закрыть рот.

–Это жуткое создание, как ты выразилась, именуется иначе. Давай, Ян, напряги свои извилины, и назови его так, как он того требует,– тихо со свистом выталкиваю из себя слова, сжимая кулаки.

– Пппрости, Влад. – Заикаясь, произносит, побледнев,– но кто – то же может его успокоить, верно? Это же невыносимо, он орет уже битый час.

Прислушиваюсь, и слышу с верхнего этажа приглушенный крик. Срываюсь, и бегу наверх, в одних лишь штанах пижамы на голое тело. Эмма Петровна уговаривает малыша взять бутылочку, очевидно со смесью, но ребенок отчаянно вертит головой в разные стороны, отказываясь ее брать в рот.

– Эмма Петровна, что, черт возьми, здесь происходит?– Ребенок при звуке моего голоса замолкает, с мольбой глядя на меня мокрыми зелеными глазками.

– Владислав Генрихович, я пытаюсь его покормить. Илья уже четвертый раз поехал в магазин. Вт полюбуйтесь,– жестом показала на два стола заваленными различными коробками, пачками, и железными банками с изображением малышей.

–Это смеси?– Взяв в руки первую попавшуюся банку, прочитав название.

–Но он отказывается есть! Я просто не знаю что делать! Ребенка нужно накормить!

–Так дружок, – аккуратно с опаской беру его на руки, забирая с рук экономки бутылку с белой смесью внутри,– я понимаю, что мы предлагаем тебе меню методом тыка, и совсем не знаем, что обычно ты привык кушать, но тебе придется это съесть. – Эмма Петровна лишь покачала головой, со вздохом подавая еще одну бутылку.

– Мы запаслись,– разочарованно добавляет, – почему вы не узнали чем его кормить?

– Эмма Петровна, догадайтесь с трех раз! – Я его мать убить готов, а не разговоры говорить.

Вздохнув, Эмма Петровна, показала, как положить ребенка для кормления. Малыш твердо взглянув сначала на меня, потом на бутылку, и я готов поклясться, что он вскинул подбородок вверх, демонстративно отвернувшись в сторону.

– Именно это я и имела ввиду.

–Нет, друг, – решил взять мальца авторитетом, – тебе придется это все съесть. До последней капли, – добавляю, вновь прикладывая бутылочку к его губам.

Те в свою очередь подозрительно задрожали. Стоило только отвести бутылку со злополучной смесью подальше, как на его лицо возвращалось недовольно, и крайне обиженное выражение лица, но, Слава Богу, без признаков истерики.

– И что же нам делать? – Сдался я, прижимая ребенка к себе. Тот в свою очередь широко открыв ротик потянулся к обнаженной груди, а именно к соску. Я едва его с рук не выпустил, смачно выругавшись!

– О, Господи, Влад Генрихович…

– Эмма Петровна, спасибо конечно, так меня еще никто не называл, но…

–Нет нет, малыш вероятно грудной! – Произнесла она, ни мало не прояснив для меня ситуацию. Видя мое непонимающее лицо, добавляет со смехом.– Очевидно, он берет только материнскую грудь, от того и противиться искусственной соске.

– И что это значит? Не говорите загадками, я измучен не меньше вашего!

– Нужно привезти его мать, что здесь не понятного!

Нет.

Одно короткое слово срывается с губ, но Эмма Петровна, осеклась, с укором качая головой. Что это ее сегодня заклинило, что ли?

– Илья куда умчался?

– Он вычитал в интернете о супер смеси западных производителей, и поклялся, что таки сможет его накормить.

– Вот и отлично. Раз поклялся, значит накормит. Будем его ждать.

Но стоило только передать ребенка в руки и скрыться с поля зрения маленького террориста, как с верхнего этажа снова послышался душераздирающий крик.

Он преследовал меня в душе, когда брился и одевался. Даже в кабинете на первом этаже. Янка забилась где-то, не смела высовываться после утреннего инцидента, опасаясь быть отправленной восвояси.

Вернувшись Илья поднялся на второй этаж, а я, наматывая нервы на кулак, расхаживал взад вперед по кабинету, с силой захлопнув крышку ноутбука. Сейчас в голове было пусто как в церковном колоколе, в котором эхом звенел детский плач.

Маленький манипулятор! И в кого он такой? У Абу кишка тонка была в общем, не говоря уже о том чтобы так манипулировать в его то возрасте!

А этот надменный взгляд? Он мог поспорить разве что с моим собственным…

И тут я мысленно сам себе отвесил оплеуху. Эк куда меня понесло. Проклятые инстинкты, как разбушевавшиеся гормоны, плясали на нервах, уводя в своем неизменном танце туда, откуда потом вернуться будет практически невозможно.

Запрещаю себе думать, питать надежды и иллюзии, которые лезут, нет бьют фонтаном, ложась на изболевшее сердце, целебным бальзамом.

Крик наверху, стал еще громче и яростней, и я снова громко выругавшись, потянулся к телефону, приказывая готовить самолет. Придется ее доставить сюда.