Loe raamatut: «Зеленый свет»

Мэттью Макконахи

Font:

Тому, кем я всегда
хотел быть, и семье

Matthew McConaughey

GREENLIGHTS

Photo on page 287 by Anne Marie Fox

Photo on page 121 courtesy of Universal Studios Licensing LLC

Photo on page 156 licensed by Warner Bros. Entertainment

All other photos are courtesy of the author

Перевод с английского Александры Питчер

Издательство АЗБУКА®

Это не традиционные мемуары. Да, я рассказываю о прошлом, но безо всякой ностальгии, сантиментов и отстранения, чего обычно ждут от мемуаров. И советов в этой книге нет. Я люблю проповедников, но не намерен читать проповеди и учить, как поступать.

Это концептуальная книга. Я рассказываю о своем прошлом, делюсь своими наблюдениями и соображениями, которые можно объективно осознать и, при желании, субъективно принять, изменив либо окружающую действительность, либо свой взгляд на нее.

Это своего рода пособие, основанное на случаях из моей жизни. Случаях важных, назидательных и забавных, иногда намеренно смешных, но чаще потому, что просто так сложилось. По натуре я оптимист и считаю юмор одним из главных наставников в жизни. С помощью юмора я превозмог боль, утраты и недоверие. Я не без изъяна; я все время влезаю в какое-то дерьмо, зато понимаю, куда я влез. Я научился соскребать грязь с ботинок и идти дальше.

Каждый из нас когда-нибудь влезает в дерьмо. Всю жизнь мы сталкиваемся с преградами и подставами, лажаем, болеем, не получаем того, чего хотим, переживаем тысячи «можно было и лучше» и «жаль, что так вышло». Так или иначе, но в дерьмо наступает каждый, поэтому можно либо считать, что это на счастье, либо найти способ делать это пореже.

К жизни

Я прожил пятьдесят лет, сорок два из которых пытался разгадать загадку жизни, а в течение последних тридцати пяти вел дневники, записывая в них подсказки к этой разгадке. Записи об успехах и неудачах, о радостях и горестях, о поразительном и о смешном. Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой.

Я делал записи не для того, чтобы запомнить события, а наоборот, чтобы их забыть. Я боялся заглянуть в прошлое, встретиться со своими тогдашними мыслями, заранее опасаясь, что они мне не понравятся. Не так давно я наконец-то набрался смелости и перечитал все то, что написал за тридцать пять лет о том, кем я был в последние пятьдесят. И знаете что? Мне понравилось. Я смеялся, я плакал, я понял, что мне запомнилось много больше, а забылось гораздо меньше, чем я предполагал.

Что же я там отыскал? Всевозможные байки, жизненные уроки, которые я выучил и о которых забыл, стихи, молитвы, предписания, ответы на вопросы, заметки о вопросах без ответа, подтверждение некоторых сомнений, вера в то, что важно, всякие теории относительности и множество бамперок¹. Я обнаружил постоянство в своем подходе к жизни, которое приносило мне удовлетворение и тогда, и сейчас.

Я обнаружил основную тему.

Тогда я собрал все свои дневники и отшельником отправился в пустыню, где начал писать то, что сейчас перед вами: альбом, записки, историю своей жизни.

То, что я видел, о чем мечтал, к чему стремился, что давал и что получал.

Взрывы истины, которые неумолимо сотрясали мое жизненное пространство.

Договоренности с самим собой – и те, что я исполнил, и те, которые соблюдаю до сих пор.

Все это – мои взгляды и впечатления, чувства и ощущения, достойные и постыдные.

Благостыня, истина и красота жестокости.

Посвящения, приглашения, вычисления и восхождения.

Увертки, ловкие и не очень, и безуспешные попытки не намокнуть, танцуя между каплями дождя.

Ритуалы и испытания.

Все в пределах или за пределами упорства и уступок, на пути к науке удовлетворения великим экспериментом, который называют жизнью.

Хочется верить, что это не горькое лекарство, всего лишь пара таблеток аспирина, а не больничная койка, экспедиция на Марс без полетного удостоверения, поход в церковь без того, чтобы рождаться заново, смех сквозь слезы.

Любовное послание.

К жизни.

Иногда, чтобы продвинуться вперед, надо вернуться. Вернуться, но не ради того, чтобы предаваться воспоминаниям или гоняться за призраками прошлого. Вернуться, чтобы понять, откуда ты пришел, где был, как оказался ЗДЕСЬ.
– МДМ, реклама «линкольна», 2014

Как я оказался здесь?

На человеческом родео я заработал немало шрамов. Иногда получалось хорошо, иногда плохо, и в конце концов я привык наслаждаться и тем и другим. Расскажу-ка я кое-что о себе, чтобы было понятнее, в чем дело.

Я младший из трех братьев, сын родителей, которые дважды разводились и три раза вступали в брак. Друг с другом.

С детства мы говорили друг другу: «Я тебя люблю». Искренне.

В десять лет я налепил переводную татуировку, и за это меня выпороли так, что задница посинела.

Когда я в первый раз пригрозил, что уйду из дома, родители собрали мне рюкзак.

Отец не присутствовал при моем рождении. Он позвонил маме и сказал: «Только очень прошу, если родится мальчик, не называй его Келли».

Всю жизнь больше всего на свете я хотел быть отцом.

Я научился плавать, когда мама столкнула меня в реку Льяно – либо сорвусь с водопада в тридцати ярдах ниже по течению, либо выберусь на берег. Я выбрался на берег.

Я всегда первым до дыр протирал коленки в суперпрочных джинсах «тафскин».

Два года подряд я получал больше всех красных карточек в детской футбольной лиге (до 12 лет). Я был вратарем.

Когда я начал ныть, что мои единственные кеды старые и немодные, мама сказала: «Не канючь, а то познакомлю тебя с безногим мальчиком».

В пятнадцать лет меня шантажом вынудили заняться сексом. Тогда я свято верил, что секс вне брака – прямая дорога в ад. Сейчас я всего лишь смею надеяться, что это не так.

В восемнадцать меня избили до беспамятства, швырнули в автофургон и надругались надо мной.

В мексиканском городке Реал-де-Каторсе я, наевшись пейотля, оказался в клетке с кугуаром.

Мне на лоб наложили семьдесят восемь швов. Зашивал ветеринар.

Я заработал четыре сотрясения мозга, свалившись с четырех разных деревьев. Три из них – в полнолуние.

Я барабанил укуренный в чем мать родила, и меня арестовали.

Я оказал сопротивление при аресте.

Собираясь поступать в колледж, я подал документы в университет Дюкa, Техасский университет в Остине, Южный методистский университет и университет Грэмблинга. Меня согласились принять три из четырех.

Я никогда не чувствовал себя жертвой.

У меня есть много доказательств того, что существует мировой заговор сделать меня счастливым.

В жизни мне удалось выкрутиться из бо́льших неприятностей, чем я предполагал.

Мне часто попадались чужие стихи, автором которых был я, сам того не зная.

Я был наивен, озлоблен и циничен. Но я неколебимо верю в добросердечность – присущую и мне, и всему человечеству, – которая объединяет всех нас.

Я считаю, что правда оскорбительна, только если мы лжем.

Я воспитан на экзистенциальной логике вольнодумцев, на пышном наборе несуразностей, на фикции фантасмагорической физики, ведь это должно быть правдой, даже если неправда.

А вот любовь – не фикция. Любовь настоящая. Иногда кровожадная, но без вопросов.

Я очень рано усвоил принцип относительности: как справляться с трудностями.

Я узнал, что такое стойкость, последствия, ответственность и тяжелый труд. Я научился любить, смеяться, прощать, забывать, играть и молиться. Я научился ловчить, продавать, очаровывать, менять курс, превращать поражения в победы и травить байки. Я научился лавировать меж бед и радостей, меж похвал и гадостей, меж достатка и нехватки, меж любовных песнопений и отборных оскорблений. Особенно когда сталкиваешься с неизбежным.

Это рассказ о том, как справляться с неизбежным.

Это рассказ о зеленом свете.

Это первые пятьдесят лет моей жизни, мой послужной список, пока еще не дописанный до последнего слова.

Что такое `зеленый свет`?

Зеленый сигнал светофора означает «идите» – шагайте вперед, двигайтесь, продолжайте. Светофоры регулируют дорожное движение, и если их правильно настроить, то машина попадет в «зеленую волну». Зеленый свет означает «следуйте вперед».

В жизни зеленый свет – подтверждение твоего пути. Одобрение, поддержка, похвала, подарок, растопка для нашего костра, молодец, возьми с полки пирожок. Это наличные, рождение, весна, здоровье, успех, радость, обеспеченность, невинность и новое начало. Все любят зеленый свет. Он не сбивает с пути. С ним легко. Он – как босоногое лето. Он говорит «да» и дает то, чего ты хочешь.

Иногда зеленый свет притворяется желтым или красным. Предупреждение, объезд, пауза для размышлений, временная остановка, спор, несварение желудка, болезнь, боль. Точка, нож, помеха, неудача, страдание, пощечина, смерть. Никто не любит желтый и красный свет. Они замедляют, останавливают твой бег. С ними трудно. Они – босоногая зима. Они говорят «нет», но иногда дают то, что тебе необходимо.

Для того чтобы поймать зеленый свет, нужно умение: намерение, контекст, осмысление, выносливость, предвидение, стойкость, скорость и дисциплина. Зеленый свет можно поймать, если определить, где в твоей жизни горит красный, и изменить курс так, чтобы его избежать. А еще зеленый свет можно заслужить или разработать и создать самому. Можно даже запланировать, где он должен быть в будущем – чтобы облегчить себе путь, – но для этого нужны сила воли, тяжкий труд и правильный выбор. Мы сами можем создавать зеленый свет.

Для того чтобы поймать зеленый свет, нужно уметь улучить момент. Момент в жизни мира, а не в твоей собственной. Когда попадаешь в струю, настраиваешься на волну. Зеленый свет можно поймать по счастливой случайности, просто оказавшись в нужное время в нужном месте. Удастся ли поймать зеленый свет, в будущем во многом зависит от интуиции, кармы и везения. Иногда поймать зеленый свет помогает судьба.

Успешное движение по магистрали жизни означает правильное отношение к неизбежному в нужный момент. Неизбежность ситуации не относительна; когда признаешь, что какая-то ситуация приведет к неизбежному результату, относительным является то, как ты намерен к этому отнестись. Можно либо и дальше настойчиво добиваться желаемого, либо изменить направление и зайти с другой стороны, либо признать поражение и смириться с судьбой. Продолжаешь, меняешь планы или поднимаешь белый флаг и живешь себе дальше.

Это и есть секрет того, как жить в свое удовольствие: что из перечисленного выбирать и когда.

Такое вот искусство жизни.

Я верю, что все наши поступки – часть плана. Иногда все идет по плану, а иногда нет. И это тоже часть плана. Осознание этого – очередной зеленый свет.

В конце концов сегодняшние трудности в зеркале заднего вида твоей жизни окажутся скрытым благословением. Со временем вчерашний красный свет ведет тебя к зеленому свету. Все разрушения рано или поздно приводят к созиданию, смерть ведет к рождению, боль – к наслаждению. В этой жизни или в следующей все, что падает, обязательно поднимется.

Все дело в том, как относиться к стоящим перед нами проблемам и как с ними справляться. Настойчиво добивайся, меняй курс или признавай поражение. Выбор делаешь ты сам, и всякий раз выбор зависит лишь от тебя самого.

Эта книга о том, как поймать больше «да» в мире, полном «нет», и как распознать, когда именно «нет» на самом деле оказывается «да». Эта книга о том, как ловить зеленый свет и как осознать, что желтый и красный в конце концов становятся зеленым.

ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ

Сознательно и намеренно… Удачи.

Часть первая
Логика вольнодумцев
1974 г. Среда, вечер

Отец только что вернулся с работы. Швырнул в стиральную машину замызганную синюю рубаху (на левом нагрудном кармане вышито «Джим») и в одной майке сел во главе стола. Проголодался. Мы с братьями уже поужинали. Мама вытащила из духовки отцовскую порцию и метнула тарелку по столешнице.

– Солнышко, пюрешки побольше, – сказал отец, принимаясь за еду.

Он был человеком крупным: ростом шесть футов четыре дюйма, весом 265 фунтов. «Самый что ни на есть бойцовый вес, – говорил он. – Был бы легче, слег бы с простудой». В его сорок четыре года 265 фунтов выпирали в местах, которые в этот вечер совершенно не привлекали маму.

– Тебе пюрешки мало, ЖИРДЯЙ? – рявкнула она.

Я спрятался за диван в жилой комнате, занервничал.

Отец, не поднимая головы, продолжал есть.

– Глянь, какое пузо отрастил. Ну жри, жри, ЖИРДЯЙ, – приговаривала мама, наваливая в отцовскую тарелку невероятное количество пюре.

И понеслось. БАБАХ! Отец оттолкнул стол к потолку, встал и подступил к маме.

– Черт побери, Кэти, я целыми днями горбачусь, прихожу домой отдохнуть, дай хоть поесть спокойно.

Ну, дальше пошло-поехало.

Мои братья знали, что будет. И я знал. И мама знала, поэтому бросилась к телефону на дальней стене кухни, чтобы вызвать полицию.

– А тебе все неймется, да, Кэти? – процедил отец сквозь сжатые зубы и, тыча указательным пальцем, двинулся к ней через кухню.

Мама с размаху зафигачила ему по лицу телефонной трубкой.

Из разбитого носа хлынула кровь.

Мама подбежала к шкафчику, схватила двенадцатидюймовый поварской нож и пригрозила:

– Что, слабó тебе, ЖИРДЯЙ?! Вот я тебе сейчас все кишки выпущу!

Они кружили посреди кухни. Мама грозила ножом, отец с разбитым в кровь носом злобно скалился. Он сгреб початую четырнадцатиунциевую бутылку кетчупа «Хайнц», открыл крышку и стал размахивать бутылкой, как клинком.

– Давай-давай, ЖИРДЯЙ! Я тебе живо пузо пропорю!

Отец встал в позу матадора и начал прыскать на маму кетчупом.

– Ага! Попал! – с издевкой вопил он, прыгая из стороны в сторону.

Он ловко уворачивался от поварского ножа и поливал маму кетчупом, отчего она злилась все больше и больше.

– И снова попал! – язвил отец, когда маму пересекала очередная красная полоса.

Так продолжалось некоторое время, пока мама не обессилела от гнева. Перепачканная кетчупом, она швырнула нож на пол и выпрямилась, тяжело дыша и размазывая слезы по щекам.

Отец отбросил бутылку кетчупа, перестал изображать матадора и ткнул носом в предплечье, вытирая кровь.

С минуту они глядели друг на друга: на мамином лице слезы смешались с кетчупом, на отцовскую грудь стекала струйка крови. Внезапно родители сорвались с мест и стиснули друг друга в безумных объятьях, потом упали на колени, повалились на окровавленный, залитый кетчупом линолеум… и занялись любовью. Красный свет стал зеленым.

Потому что у моих родителей были вот такие отношения.

Поэтому мама, вручив отцу приглашение на их собственную свадьбу, заявила: «На обдумывание – сутки».

Поэтому мама с отцом трижды вступали в брак и дважды разводились – друг с другом.

Поэтому отец четыре раза ломал маме средний палец, чтобы она не тыкала ему в лицо.

Вот такая у них была любовь.

Покинув Ирландию, клан Макконахи расселился по миру – от Ливерпуля в Англии до Нового Орлеана и Литтл-Рока в Западной Виргинии. Среди моих предков нет благородных особ. Зато есть скотокрады, азартные игроки на прогулочных пароходах и телохранитель Аль Капоне.

Мой отец родился в Паттерсоне, штат Миссисипи, но вырос и считал родным домом Морган-Сити в Луизиане.

Мама родом из Алтуны, штат Пенсильвания, но всем говорила, что из Трентона, в Нью-Джерси, потому что «кому ж понравится быть родом из Алтуны».

У меня два брата. Старшего, Майкла, вот уже сорок лет зовут Рустером, потому что даже если он ложится спать за полночь, то все равно просыпается с петухами, на рассвете. Когда ему исполнилось десять, он заявил, что хочет в подарок братика, поэтому в 1963 году родители усыновили моего второго брата, Пэта, из методистского детского приюта в Далласе. Каждый год они предлагали Пэту устроить встречу с его настоящими родителями, но он упрямо отказывался, а когда ему исполнилось девятнадцать, вдруг согласился. В назначенную дату мама, отец и Пэт отправились в Даллас. Мама с отцом остались в машине, припаркованной на обочине у дома. Пэт подошел к двери, позвонил и вошел, а спустя пару минут вышел и уселся на заднее сиденье.

– В чем дело? – спросили родители.

– Да я хотел взглянуть, не облысел ли отец, потому что у меня начала редеть шевелюра.

Первая свадьба

22.12.1954

Вторая свадьба

18.12.1959

Мое появление на свет было случайностью. Родители много лет пытались завести еще одного ребенка, но безуспешно, поэтому до пятого месяца беременности мама считала, что у нее опухоль. Когда начались роды, отец отправился не в больницу, а в бар, так как подозревал, что я – не от него.

А все-таки я – от него.

В первый раз меня выпороли за то, что в детском саду я откликнулся на имя Мэтт («Ты же не щенок какой-нибудь!» – орала мама), второй – за то, что я сказал брату: «Я тебя ненавижу!», третий – за «не могу», а четвертый – за то, что солгал об украденной пицце.

За «дерьмо», «черт» и «твою мать» мне мыли рот мылом, но в общем ругали только за те слова, употребление которых было чревато большими неприятностями. Для меня самого. За оскорбительные слова. Вообще-то, слова сделали меня тем, кто я есть, потому что они были больше чем просто слова. Они выражали определенные ожидания, приводили к определенным последствиям. Они были ценностями.

От родителей я узнал, что имя мне дали не случайно.

Узнал, что нельзя ненавидеть.

Научился не говорить «не могу».

И никогда не лгать.

ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ

Родители не надеялись, что мы будем следовать установленным правилам, а ожидали этого. Несбывшиеся ожидания ранят больнее несбывшихся надежд, а сбывшиеся надежды доставляют больше счастья, чем сбывшиеся ожидания. У надежд бо́льшая отдача счастья и меньшие затраты на исполнение, но измерению они поддаются плохо. А мои родители предпочитали измерять.

Я ни в коем случае не пропагандирую телесные наказания как воспитательный метод, но знаю, что в детстве не делал того, что запрещалось, потому что не хотел порки. А еще я знаю, что делал то, что следовало, потому что хотел заслужить родительскую похвалу. Такие вот последствия.

Я родился в любящей семье. Мы всегда любили друг друга, даже когда в ком-то что-то и не нравилось. Мы до сих пор обнимаемся, целуемся, дурачимся и в шутку деремся. Мы не злопамятны.

Среди моих предков много тех, кто нарушал правила. Много свободомыслящих вольнодумцев, которые всегда голосовали за республиканцев, веря, что это не позволит другим вольнодумцам вторгаться на нашу территорию.

В нашей семье придерживались строгости и требовали соблюдать правила, до тех пор, пока у тебя не хватит смелости их нарушить. Мы вели себя так, как велели мать с отцом, потому что «так сказано», а непослушание наказывалось не запрещением гулять, а ремнем или оплеухами, потому что «так доходчивее и отнимает меньше драгоценного времени». Часто сразу после порки родители вели нас в нашу любимую кафешку, на чизбургеры и молочный коктейль, отмечая затверженный урок. Нас могли отругать за нарушение правил, но если уж попался с поличным, то порки было не избежать. Такое обращение на первый взгляд кажется жестоким, и то, что для нас привычно, часто задевает других, но мы с этим вполне справляемся и ни на что не жалуемся.

Подобная жизненная философия сделала меня ловчилой во всех смыслах этого слова. Я привык работать, и мне нравится ловчить. А еще благодаря этому мне есть о чем рассказать.

Как истинный сын американского Юга, начну с рассказа о маме. Она – та еще штучка, живое доказательство того, что ценность отпирательства целиком и полностью зависит от степени упрямства. Мама дважды победила рак – с помощью аспирина и упрямого нежелания признать болезнь. Она из тех женщин, которые не задумываясь, с ходу заявляют «я сделаю» и «я готова» и говорят «я обязательно приду», не дожидаясь приглашения. Ярая приверженка всего, что выгодно для нее, она не привыкла ни поступать сообразно ситуации, ни учитывать чужое мнение, потому что не терпит ждать чьего-то позволения. Может быть, она и не самый умный человек на свете, но ее это нисколько не волнует.

Сейчас ей восемьдесят восемь лет, но мне все равно редко когда удается лечь спать позже или проснуться раньше, чем она. В молодости она не возвращалась с танцев до тех пор, пока не протирала чулки до дыр.

Она с такой скоростью находит себе извинения, что никогда не расстраивается. Однажды я спросил ее, жалеет ли она о чем-то в конце дня, и она тут же ответила: «Каждый день, сынок, только к утру я по-любому об этом забываю». Она всегда заявляла: «В чужой дом надо входить не как покупатель, а как владелец». Естественно, ее любимое слово – «да».

В 1977 году мама отправила меня на конкурс «Юный мистер Техас» в городе Бандера.

Я выиграл приз.

Мама вставила фотографию в рамку и повесила на стену в кухне.

Каждое утро за завтраком она показывала на фотографию и говорила: «Вот полюбуйтесь, победитель, юный мистер Техас семьдесят седьмого года».

В прошлом году я случайно наткнулся на эту фотографию в мамином фотоальбоме и заметил какую-то надпись на призе. Увеличив изображение, я прочел: «Второе место».

Я позвонил маме, королеве относительности, и сказал:

– Мам, ты всю жизнь утверждала, что я победил на конкурсе «Юный мистер Техас», а на самом деле я занял второе место.

– Нет, первое место отдали мальчишке из богатой семьи, потому что его нарядили в дорогой костюмчик с жилеткой, – ответила она. – Это нечестно. Так что юный мистер Техас – это ты.

Потом, в 1982 году, в седьмом классе, я принял участие в поэтическом конкурсе. За день до конкурса я показал маме свое стихотворение.

– Неплохо, – сказала она, – но надо доработать.

Я ушел к себе в комнату сочинять новый вариант.

Пару часов спустя, довольный написанным, я снова принес стихи маме.

Она прочитала. Ничего не сказала.

– Ну как? – спросил я.

Она не ответила. Открыла книгу в твердой обложке на заложенной странице, положила передо мной, ткнула пальцем и заявила:

– А как тебе вот это?

Если все, чего мне хочется,
это сидеть и говорить с тобой…
Будешь ли ты слушать?

Это было стихотворение Энн Эшфорд.

– Мне нравится, – сказал я. – А что?

– Вот так и напиши, – сказала мама.

– Как – так? В каком смысле?

– Ты ведь его понимаешь?

– Да, но…

– Если оно тебе нравится и если ты его понимаешь, то оно – твое.

– Мам, но оно ведь на самом деле не мое, а Энн Эшфорд.

– А что оно для тебя означает?

– Ну, когда тот, кого ты любишь, просто хочет посидеть с тобой и поговорить…

– Вот именно. Значит, если оно тебе нравится, если ты его понимаешь и если оно для тебя что-то означает, то оно – твое. Вот и напиши его.

– И подписать своим именем?

Да.

Я так и сделал.

И выиграл поэтический конкурс.

Мама не получила никакого воспитания и, поскольку не любила свое детство и юность, отвергла свое прошлое и придумала себе новое. Она твердо верила: то, что ты понял, принадлежит тебе, а значит, его можно присвоить, пользоваться как своим, продавать как свое и получать за это награды. Плагиат?

– Да плевать. Все равно никто ничего не узнает, а если узнают, то ничего плохого не сделают. Только обвинят и медаль отберут. Да ну их, – говорит мама.

Очевидно, что мама готовила меня в актеры задолго до того, как я сам избрал эту профессию.

ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ

Мама учила нас рисковому экзистенциализму, а отец – здравому смыслу. Он ценил почтительное обращение, «да, сэр», «нет, сэр», дисциплину, верность, настойчивость, добросовестность, честный труд, скромность, ритуалы взросления, уважение к женщинам и способность зарабатывать деньги на содержание семьи. А еще он писал картины, учился балету, играл в футбольной команде «Грин-Бей Пэкерс», не брезговал азартными играми, не пропускал мошеннических схем-«пирамид», любил выигрывать, а не покупать вещи и мечтал, «если сильно повезет», открыть закусочную на флоридском пляже.

Воспитывая сыновей, отец сперва ломал, а потом строил. Он уважал желтый свет, поэтому первым делом заставил нас усвоить основополагающие принципы поведения и лишь после этого проявлять индивидуальность. Выражаясь языком футболистов, сначала он учил нас играть в защите, а потом в нападении.

Всем было ясно, кто в доме хозяин, и если кто-то из нас троих пытался поставить это под сомнение, то отец хмыкал: «Ну вы знаете, где меня искать». Мы его боялись. Не потому, что он нас бил или еще как-то измывался, а потому, что он был наш отец. Мы брали с него пример. Для нас он был и высшим законом, и властью. Он не выносил дураков, но смягчался, если ты признавал, что сглупил. Огромный, как медведь, он был снисходителен к неудачникам и беспомощным людям, а к миру и к себе самому относился с грубоватым юморком. «Лучше потратить деньги на веселье, чем зарабатывать их скукой». Однажды, в конце 1980-х, банк отказал ему в выдаче кредита, и отец заявил банковскому служащему: «Ну, либо сейчас вы захлопнете передо мной дверь, либо мы с вами выйдем из банка друзьями». Кредит ему все-таки выдали. Отец обожал устраивать вечеринки, пить пиво и травить байки – и все это у него прекрасно получалось.

Майк – его старший сын. Майком отец занимался больше, чем Пэтом или мной, во-первых, потому что Майк был его первенцем, а во-вторых, к появлению нас с Пэтом отец работал в разъездах. У Майка – уверенного в себе, трудолюбивого, смышленого и запальчивого парня – была душа хиппи, и он вставал на защиту всех, кто послабее. Он никогда не терял головы, был равнодушен к боли, как барсук, и при первом же признаке неприятностей все обращались к нему. Мама всегда говорила, что он любую смерть переживет и, в отличие от нас с Пэтом, за него даже молиться не надо.

В нас воспитали уважение к Ветхому Завету, но адскими муками особо не пугали. В родительских принципах воспитания нашлось место и для милосердного учения Иисуса Христа.

В старших классах Майк отрастил патлы такой длины, что тренер футбольной команды Джим Колдуэлл попросил его подстричься. Отец с ним согласился, но Майк отказался.

На следующий день отец повез Майка в школу и по дороге сказал:

– Сынок, ты прямо как настоящий хиппи. Если не обкорнаешь патлы, тренер погонит тебя из команды.

– А мне плевать, пап. Мои волосы, что хочу, то и делаю. Пусть себе гонит, мне все равно. Стричься я не буду.

– Слушай, сынок, лучше не упрямься и подстригись.

Возмущенный Майк возразил:

– Нет, папа. Не буду я стричься.

– Сынок, я же тебе сказал…

– А у Иисуса тоже были патлы, – выпалил Майк.

Отец молчал. Майк знал, что совершил ловкий ход, помянув религию, и что, возможно, все сложится в его пользу. Отец молча вел машину. Когда они подъехали к школе, Майк окончательно уверился, что Иисус ему помог, но тут отец газанул и промчался мимо школы.

– Эй, пап, ты чего? – спросил Майк.

Не говоря ни слова, отец отъехал на восемь миль от школы, потом вдруг свернул на обочину, потянулся к пассажирской дверце, распахнул ее, вытолкал моего брата из салона и буркнул:

– Иисус ходил пешком.

В тот день мой брат явился в школу с опозданием. Не только потому, что ему пришлось пройти восемь миль, но еще и потому, что по пути он зашел в парикмахерскую.

Трудовой путь отец начал на бензозаправке «Тексако», потом занялся перевозкой труб, а потом стал поставщиком труб в местной компании «Генско». Он был хорошим продавцом. Он устроил Майка в отдел продаж, и Майк стал замечательным продавцом, причем очень быстро. Спустя два года, когда Майку исполнилось двадцать два, его признали лучшим продавцом компании. Директор компании поручил ему самого важного клиента, Дона Ноулса. Отец очень гордился Майком, но при этом помнил, что Майк – его сын.

За нашим домом был деревянный амбар, выходивший в проулок. В амбаре стоялa фура, оставшаяся с тех времен, когда отец занимался перевозкой труб. Как-то субботним вечером отец сказал Майку:

– Давай-ка выпьем пивка и пойдем в амбар, ножи метать.

– Договорились, пап. Вечером увидимся.

Часов в десять вечера, основательно залившись пивом, отец предложил:

– А пойдем покатаем трубы! Давненько мы с тобой этим не занимались.

«Катать трубы» означало подогнать пустую фуру к чужому складу труб, загрузить ее под завязку и умыкнуть товар. Когда отец занимался перевозкой труб, они с Майком частенько такое проделывали по субботам.

– А на чей склад поедем, пап?

Отец уставился на Майка и заявил:

– К Дону Ноулсу.

Вот же ж черт.

– Нет, пап, я пас. Ты же знаешь, Ноулс теперь мой клиент.

– Знаю. А еще знаю, что это я пристроил тебя в «Генско». Без меня не видать тебе таких клиентов как своих ушей. Кто для тебя важнее, сынок? Родной отец или долбаный Дон Ноулс?

– Пап, ну так нечестно!

– Что нечестно? С чего ты нос воротишь? Западло с отцом трубы покатать? Важной птицей заделался, а?

Вот же ж черт.

– Пап, ну не шуми…

Отец снял рубашку.

– Нет уж, давай-ка посмотрим, что ты за важная птица такая! Против родного отца выступаешь? Ну-ка, докажи, хватит ли у тебя силенок.

– Пап, я ж не хочу…

Бац! Отец влепил Майку увесистую оплеуху. Майк отступил на шаг, выпрямился и закатал рукава:

– Ах вот, значит, ты как?

– Да вот так! Давай-давай, молокосос, покажи, на что ты способен.

В отце было 265 фунтов веса и 6 футов 4 дюйма роста. В Майке – 180 фунтов и 5 футов 10 дюймов.

Вот же ж черт.

Отец, пригнувшись, хуком справа врезал Майку в челюсть. Майк упал. Отец подступил к нему. Майк приподнялся и заметил рядом пятифутовый отрезок бруса сечением два на четыре дюйма. Не успел отец в очередной раз ударить сына, как Майк схватил брус, замахнулся им, как бейсбольной битой, и стукнул отца в правый висок.

Отец покачнулся, слегка оглушенный, но устоял на ногах.

– Прекрати, пап! Я не хочу с тобой драться! И воровать трубы у Дона Ноулса тоже не хочу!

Из отцовского уха текла кровь. Отец повернулся и врезал Майку еще одним хуком справа.

– Хрен тебе! – сказал он, повалив сына на землю.

Брус отлетел в сторону. Майк, защищаясь от ударов, сгреб горсть мелкого гравия и швырнул отцу в лицо, на время ослепив его.

Отец отшатнулся.

– Пап, ну хватит уже! Все, закончили.

Но отец не унимался. Ничего не видя, он бросился на голос сына. Майк легко увернулся.

– Хватит, пап!

Отец взревел, как слепой медведь с окровавленными ушами, и снова накинулся на Майка.

– Где ты, сопляк? Где мой сын, который не желает с отцом трубы катать?

Майк поднял брус и перехватил поудобнее.

– Папа, я тебя предупреждаю, завязывай. Еще раз ко мне полезешь, я тебя этой деревяшкой шарахну.

Услышав это, отец выпрямился и заявил:

1.Я так люблю наклейки на бампер, что выдумал для них слово «бамперка». Это короткие высказывания, юмористические, хлесткие, всякие личные пристрастия, выраженные публично. Это и дешево, и забавно. По своей сути они не всегда политкорректны, ведь это бамперки. То, каким шрифтом они написаны, какого они цвета, какими словами выражена мысль, прекрасно характеризует водителя машины впереди: его политические пристрастия, семейный статус, свободомыслие, благонамеренность, серьезность или насмешливость, домашние любимцы, музыкальные вкусы и даже религиозные взгляды. Я полвека коллекционирую бамперки – увиденные, услышанные, украденные, выдуманные или сказанные мной. Все они – и смешные, и серьезные – чем-то мне запомнились, потому что для этого они и существуют. Свои любимые бамперки я включил в эту книгу. (Здесь и далее – примечания автора.)