Loe raamatut: «Моя Дорога Ветров, или Всё хорошее начинается с «сайн»», lehekülg 11
Время шло. Мы топали по серпантину горной дороги, любуясь разнотравьем и разноцветьем альпийских лугов. Цветы, растущие в долине, здесь выглядели иначе: гораздо крупнее и, казалось, ярче. Порой в них трудно было узнать равнинных собратьев. И никто из нас, в равной степени обалдевших и от красоты, и от усталости, не думал хныкать.
Тёмной ночью (а в горах она наступает стремительно, как коварный враг) мы всё-таки притащились к горному приюту, где нас уже давно перестали ждать. Ужин тоже не поджидал. От души напившись чая, счастливые и гордые собой, упали замертво. А наутро отправились в обратный путь. Спускаться было куда легче: ноги сами несли вниз.
А простенький значок туриста мы приняли как награду Родины, посчитав, что она нами заслужена, а не куплена по дешёвке с рук или снята с чужого пиджака. Даже малые победы над собственной слабостью способны окрылять!
И вот спустя годы слышу: «Багша, поедете завтра в поход?» На всякий случай поправляю: «В поход, вообще, ходят!» «Нет, мы поедем на машине!» – слышу в ответ. «Хорошо, едем!» – соглашаюсь я. Здесь не мне выбирать: походы бывают разные.
«Сколько километров пути?» – спрашиваю деловым тоном, предполагая получить точный ответ. В ответ только пожимают плечами: кто ж его знает? «А когда вернёмся обратно?» – не унимаюсь я. На меня вновь смотрят непонимающе и удивлённо. Взрослый человек, а такие глупые вопросы задаёт! Этого и сам бурхан не знает!
Однако проснувшийся после долгой спячки дух авантюризма пересиливает во мне инстинкт самосохранения, и я соглашаюсь. Что ж, посмотрим, что значит поход по-монгольски!
Походы-то разные, а машина, кажется, та же самая, грузовая. Нет, денег водитель не собирал, а сразу показал: «Грузитесь!» Было видно, что заранее уже всё обговорили. Поскольку в кабине уже сидел какой-то народ (она была явно переполнена), я тоже залезла в открытый кузов, где уже тоже были люди, и села, тесно примостившись, на одну из лавочек. В ногах были чьи-то вещи.
«Может, семья уезжает в худон», – не успела подумать я, как машина резко рванула с места, подняв клубы пыли, и качнуло так, словно шофёр хотел выбросить лишних пассажиров за борт.
Да! Оказывается, не только русские любят быструю езду!
А машина понеслась дальше, не разбирая дороги. Да и была ли она? Дороги Монголии – это тема, достойная отдельного разговора.
В ту пору редко кто не слышал выражение: «Дороги бывают разные: хорошие, плохие и дороги Монголии». Какие ассоциации обычно возникают, когда слышишь слово «дорога»? Правильно, асфальт! Это сейчас по территории Восточно-Гобийского аймака проходит современная автомагистраль, соединяющая Улан-Батор с Чойром, далее с Сайн-Шандом, потом с Замын-Удом – последней железнодорожной станцией Трансмонгольской железной дороги – и, наконец, с пограничным переходом в Китай. Благодаря этому современные российские туристы, сев в автомобиль где-нибудь в приграничных областях, в Иркутске, Улан-Удэ, могут насквозь пересечь Монголию и двинуться дальше в путешествие по КНР. Быстро и удобно! В наше время и мечтать об этом не мог никто: асфальт в последний раз, как я уже говорила, мы видели только в столице.
Но грузовой транспорт существовал, и использовались для передвижения грунтовые дороги. Да и те не были похожи на наши. У наших грунтовых хотя бы заметна колея. Тут и этого нет. Хорошо, если есть с трудом видимый накат. Несколько пар колей, то сходящихся вместе, то идущих параллельно, чтобы машины разъехались, я видела лишь между советскими военными городками. Вопрос, где дорога, наивный. Она везде и всюду! Другое дело, в каком направлении двигаться? Так что совсем уж точным будет выражение: «В Монголии нет дорог, а есть направления».
Пока я размышляла над вечной проблемой не только у русских, водителю, казалось, всё было нипочём. Несмотря на ухабы, он гнал на приличной скорости, так что сидящие дружно, в такт слегка подпрыгивали и раскачивались, что только прибавляло смеха и весёлого оживления. Лишь я была в малодушных раздумьях и попытках удержаться за лавку, чтобы не сорваться с места. Так что окрест себя смотреть было некогда.
Минуты ужаса, показавшиеся нескончаемыми, и машина, резко затормозив, остановилась в чистом поле. Простите, пустыне. Казалось, водитель и напоследок решил удивить ездоков своей удалью. Не хватило лишь ретивого конского ржания. Но я была рада и такому финалу.
Машина с переселенцами умчала, а дети, отложив в сторонку свой скарб, предались играм в волейбол и то, чему названия я не знала. Вы скажете: «И стоило ради этого нестись за тридевять земель? Поиграли бы около школы». Вот и я про то же, потому что, оглядевшись по сторонам, никаких красот не увидела. Может, я просто чего-то не понимаю? Представьте широкую, раздольную, самую малость неровную степь. Представили? Теперь мысленно уберите облака, музыку птиц и пчёл. Вы услышите музыку ветра, тихий шелест песка. Уберите разнотравье и буйство красок, заменив их полосами песка, каменистых россыпей и редкими перекати-поле, верблюжьими колючками. Да, простите, из родного ещё были мухи.
Настырные, вездесущие существа, они отсутствуют, похоже, лишь во время сильных холодов, а мир для них воистину безграничен. Но меня сам факт их существования даже обрадовал: всё какие-никакие живые существа, говорящие о присутствии человека или животных в радиусе нескольких километров.
Вас, похоже, не вдохновила картина? Меня, по правде, тоже.
А тем временем Энхтуя, Наранчимэг и Дэлгэртуя, достав китайские термосы, устроили всем чаепитие. Вновь собравшись, мои семиклассники что-то оживлённо обсуждали, а потом притихли и дружно, словно в едином порыве, запели. Молчащих не было: это была песня о Родине. По-монгольски «Манай орон» – это «Наш край» или «Наша страна».
Юные монголы музыкальны и любят петь, как и взрослые. У нас, правда, как я уже рассказывала, несколько иные предпочтения: для монгола красивое пение – громкое пение. Тихое исполнение не имеет шансов на успех у слушателей. Но сейчас всё было по-другому: задушевно, задумчиво, без крика и надрыва связок. Невозможно кричать, когда признаёшься в любви. А что любовь эта искренняя, по-детски чистая, сомнений не было. Пели полукругом, обнявшись за плечи. Я физически почувствовала силу пения и в эту минуту поверила, что способность донских казаков своими песнями возвращать к жизни смертельно раненных товарищей не красивая выдумка предков.
«Для тебя это просто местность, а для них – любимый край, дающий и силу, и крылья для полёта. Его простора им точно будет не хватать и в Москве, и в Иркутске», – подумалось в эту минуту.
«Эту песню должны услышать советские дети», – решаю я. Так рождается идея концерта на сцене советского Дома офицеров. И он состоится. Основной репертуар на русском, но, чтобы зрители почувствовали волнующее дыхание монгольских просторов, будет и национальное искусство: пение и танцы. Мои семиклассники – артисты хоть куда!
И, конечно, будет песня о родном крае, звучавшая, как и всё, без микрофона, но её, задушевную и не по-монгольски тихую, все услышали и поняли без перевода. Язык искренней, из самой души льющейся любви понятен всем и в переводе не нуждается. Здорово!
Возвращались домой после того культурного похода воодушевлённые успехом, с необычным, радостным чувством исполнения чего-то особенно важного, заветного и необходимого не лично тебе, а твоему родному краю. В моей душе словно весеннее цветение и пение птиц: именно такой май в родном Подмосковье!
Не знаю, какая картина в душе юных артистов, но на их счастливых, оживлённых лицах читаются только радость и восторг. Монгольским детям, видимо, доступна удивительная способность от самой малости испытывать прилив и радости, и счастья. Но возвратимся в обстановку похода, предшествовавшего этому событию.
Какие же они хорошие, дружные – мои семиклассники! Сколько в них любви к родному краю! Как они чисты и непосредственны! Только на уроках всё не разглядишь и не откроешь в детском сердце. Подумав так, часто заморгала, чтобы скрыть внезапную влажность глаз. Хорошо, что не заметили.
Алдарху подмигнул и что-то сказал про русскую учительницу. Весело посматривая, запели песни, разученные мною: «Если с другом вышел в путь», «Песенку про день рождения». На уроках мы тоже пели. Почему бы и нет?
И тут необходимо добавить, что взрослых, кроме меня, нет, что дети всё организовали сами, что никаких инструкций по безопасности и в помине не было. С нами лишь юная пионервожатая, неотличимая от ребятни почти такого же возраста. «Ужас! Никакого похода!» – заявил бы любой наш директор. И был бы прав! Но здесь дети везли учителя (а не наоборот!) показать родной край и отвечали за его безопасность! В последнем я вскоре имела возможность убедиться.
Пора домой! Но где же транспорт? В ответ услышала: « Не надо». И мы пошли: это же поход. Как я сразу не догадалась! Где Сайн-Шанд? Сколько километров предстоит пройти? Я вижу только унылую, однообразную даль и песок с мелкими камешками под ногами, по которому предстоит пройти в босоножках. А воздух всё жарче. И идти всё труднее.
В лицо пахнуло жаром и пылью – это внезапно появившееся на горизонте и стремительно приближающееся к нам облачко пыльной бури. Её начало всегда стремительно и неожиданно. Солнце внезапно превращается в светлеющее пятнышко, а затем и вовсе исчезает в серой мути завесы. Налетевшие горячие песчинки покалывают, как раскалённые иголки, пыль покрывает одежду и тело. Тяжело и смотреть, и дышать. Ветер срывает платки, пузырём надувает рубахи. Мне протягивают косынку, которую в народе из-за лёгкости и прозрачности называли газовой. Чуть расслабишь пальцы – вмиг улетит невесть куда. Крепко сжав кулаки, с трудом обматываю ею голову, глядя, как это делают предусмотрительные девчонки. Немного легче!
А дети? Похоже, происходящее их вовсе не тревожит. Только вынуждены сбавить ход и на время остановиться. Не понимаю, как им удаётся не терять направление. Способность ориентироваться на местности, лишённой всяких ориентиров, просто потрясающая! Как они свободны и самостоятельны! Стыдливо вспоминаю свои показавшиеся теперь нелепыми расспросы о часах и километрах: это совсем не по-монгольски. Попав в родную стихию, любой монгол не будет ограничивать свою свободу ни временем, ни пространством. Какая свобода, если придётся посматривать на часы, как вечно спешащие, озабоченные европейцы? Несчастные люди, они не знают вкус истинной свободы! Рабы времени!
Но вот в клубе пыли различаем несколько фигур верблюдов, пасущихся свободно, без погонщиков. Именно так порой и бывает. А через минуту одного подводят и заставляют опуститься рядом со мной. Верблюд послушно повинуется: не случайно монголы считают его символом покорности. «Багша, пожалуйста!» – слышу я голос Алдарху. Оказывается, к верблюдам и лошадям, если есть намерение ими управлять, подходят не как вздумается, а исключительно с левой стороны. Совсем как к большинству автомобилей.
Привычнее было бы начать освоение с автомобиля, перейдя затем к лошадкам, которые в ту пору встречались в России куда чаще, чем в нынешнее время. А уж потом дошёл бы черёд и до управления кораблём пустыни. У меня же подобные события происходили с точностью наоборот. Но раз такой случай представился, можно взобраться и на верблюда.
И вот я слева от животного, на мохнатую спину которого меж могучих горбов мне предстоит взгромоздиться. Верблюд покорен и ничего против моих действий не имеет. А куда ему деваться? Впрочем, как и мне! Вставив ногу в стремя, рывком поднимаюсь и удачно приземляюсь в седло, прикрытое пёстрой кошмой. И вот, казалось бы, всё. Я беспечно восседаю верхом лишь какое-то мгновение, не подозревая, какая неожиданность подстерегает впереди. Вспомнив, что лежащему верблюду надо бы подняться на ноги, на миг теряюсь. А верблюд рывком поднимается на задние ноги – я стремительно несусь вперёд и вниз. Неужели суждено скатиться кубарем? Затем он выпрямляет и свои мозолистые мохнатые передние ноги – я покорно устремляюсь назад и вверх.
К счастью, удержалась! Вот была бы потеха публике, если бы скатилась! Какое после этого уважение тех, кто в седле сидит с трёх лет?! Да что там сидит! Скачет на коне во всю прыть! Да так, что пыль столбом! И родители не останавливают, говоря: «Ты бы, сынок (дочка), потише, что ли. Не гони так, а то упадёшь ненароком, а я тут переживай за тебя!» Напротив, сами же ребёнка заботливо подсадят в седло и коня крепко хлестнут, со всего маху, чтобы он, родимый, нёсся вскачь, поднимая тучу пыли. А на родительском лице засияет выражение гордости и горячего одобрения: «Настоящий монгол! Добрый арат будет!»
И хотя у меня за плечами иная родительская школа, через мгновение на поверхность пустыни я взираю уже степенно, даже свысока. В прямом смысле слова. Мы ведь тоже не лаптем щи хлебаем! На верблюде, говорите? Легко! Хотя меня к этому ни дома, ни в институте, как ни странно, не готовили, но, раз надо, пожалуйста!
И панорама окружающей местности раскрылась бы передо мной куда шире, если бы не шоро. Но, с другой стороны, если бы не оно, едва ли пересеклись наши с безымянным верблюдом жизненные пути.
По-моему, детям зрелище важно восседающей на верблюде русской учительницы доставляет немалое удовольствие. Улыбаясь, подают друг другу молчаливые знаки одобрения. Газовая косынка, плотно облепив лицо, силится сорваться от мощных порывов ветра и улететь прочь. Но завязанный узел крепок, и, сощурившись до узких щёлочек, я силюсь вглядываться в круговерть пыли и песка.
Поступь верблюда торжественна и нетороплива. И шоро здесь ни при чём. Пустыня не любит быстрое движение и не допускает его. Неспешная и величественная поступь верблюда более всего соответствует характеру движения по Гоби, разумное сбережение сил в которой является первейшей задачей.
Сижу в седле, прячась между мохнатыми горбами, терпко пахнущими шерстью. Покачиваюсь в такт торжественно-величавой, размеренной поступи невозмутимого верблюда, ведомого за поводья. Представляю себя частью каравана на знаменитом торговом пути – Дороге Ветров, проходившей насквозь пустыню Гоби и связывавшей Поднебесную со своими западными провинциями и с Россией. Другое её название – Ветровая. Оно говорит само за себя. Причем ветер дует строго с запада на восток, порой с ужасающей силой, вызывая сильнейшие пыльные бури. И это особенно ощутимо в весенне-летний период. Объяснение этого факта я найду позднее. Вот почему, когда я иду в школу, ветер всегда бьёт мне в лицо! А пока, куда бы я ни шла, в каком бы направлении ни двигалась, у меня чувство, что ветер дует исключительно в мою сторону!
Путь караванщиков занимал годы, долгие годы служил людям и теперь навечно засыпан песками пустыни. Мы же степенно движемся невидимыми тропами, некогда протоптанными копытами многочисленных верениц верблюдов.
А буря, как бывает в этом краю, внезапно начавшись, так же неожиданно прекращается. Вдали можно рассмотреть белеющие силуэты пятиэтажек военного городка – недалеко и Сайн-Шанд.
Теперь я уже тревожусь не за детей, а за возвращение верблюда. Меня успокаивают: он легко найдёт дорогу назад. Только нам, людям, надо всё время вперёд! Всю жизнь! Только помогая друг другу, мы находим верную дорогу.
А когда много лет спустя в тунисской Сахаре мне предложат покататься на местном одногорбом верблюде, я откажусь: ненужная забава. Я-то знаю, что верблюд послан богом не для потехи, а исключительно для помощи человеку.
Гамбожав дарга
Вот, кстати, и о помощи. Мы помогали людям – нам тоже приходили на помощь. Есть у меня несколько историй, связанных с книгами. Вот одна из них.
Имя Гамбожава известно всему Восточно-Гобийскому аймаку: он его первый секретарь, что равнозначно первому секретарю нашего обкома. Фигура видная и заметная во всех отношениях. Не по-монгольски высок, статен. Спокойный, уверенный взгляд, исполненный гордого величия, осознания своего особого положения, высокой земной миссии, безупречный внешний вид, безукоризненные манеры – всё впечатляет в этом человеке.
Власть в Монголии священна. Её авторитет непререкаем. Её не критикуют и ей верят, что само по себе очень ценно.
«Народа водитель и одновременно народный слуга», как выразился когда-то самый ранний наш Владимир Владимирович – Маяковский. Правда, о себе. Но это и про нашего Гамбожава тоже.
Про него мы знаем совсем немного: монголы сами не любят ни рассказывать, ни расспрашивать. Основную информацию они привыкли получать через созерцание. Вот и мы созерцаем Гамбожава на торжественных мероприятиях и в краткие моменты личного общения.
Он высокообразованный и воспитанный человек. По непроверенной информации, окончил Лейпцигский университет. Значит, владеет вдобавок и немецким. Меня это не удивляет: монгольские студенты обучались и в ГДР. И конечно, Гамбожав, как и все руководители его ранга, прекрасно владеет русским: способности монголов к изучению иностранных языков общеизвестны. И, как мне видится, знает «великий и могучий» не хуже, а, возможно, даже получше многих русских. Во всяком случае, его речь льётся легко и свободно, как ручеёк, а не как грохочущий камнепад или невнятный шелест некоторых наших специалистов.
А какая образность и изысканность некоторых обращений! В приватных беседах Гамбожав дарга обращается ко мне не иначе как Жемчужина Сайн-Шанда. У кого из прекрасной половины человечества не захватило бы дух от подобной неслыханной лести и от наивного желания поверить в истинность метафоры? Я же реагирую по-азиатски сдержанно, милостиво отвечая благосклонной улыбкой, при этом всем видом показывая, что для советских женщин слышать слова восторга – дело привычное. Да просто на каждом шагу! Что для юных строительниц коммунизма это приятно, однако вовсе не обязательно. Та ещё актриса!
Я заметила, что многим людям постарше нравится наблюдать за более молодыми: наверно, вспоминается своя недавняя молодость с её накалом чувств, обжигающим избытком сил, чувством полёта встающего на крыло, наивной доверчивостью и легкомысленной беспечностью. С неверием, что есть зло и, само собой, смерть. С верой в то, что всё в жизни только к лучшему. Твоё время надежд ушло, а у других, счастливчиков, оно ещё длится. Гамбожав дарга любит наблюдать за молодой реакцией. Наверно, тоже вспоминает свою молодость. Иных ассоциаций быть не могло. Думаю, в юности он, как и большинство мальчишек, был весёлым сорванцом и проказником.
Сайн-Шанд отмечает очередной праздник, мы за столом напротив друг друга. Под столом кто-то невзначай (?) толкает мою ногу. Потом снова. Конечно, Гамбожав дарга. Не сидящая же рядом с ним луноликая красавица жена! А как мне прикажете реагировать: тоже толкнуть в ответ или прикинуться рассеянной в своей романтической мечтательности? Вообразив первое, я подавляю неуместный смех. Сам же дарга едва сдерживает улыбку (каков я молодец!) и приглашает потанцевать. С этим всё просто: танцевать – это святое дело, священная обязанность, я бы сказала. Любишь ты это или терпеть не можешь, твоя грация бесподобна или подобна грациозности коровы на льду – это без разницы. По этикету ты просто обязана быть танцующей.
Проживаем мы в одном доме, и у соседнего подъезда можно встретить уазик, а не чёрную «Волгу», причитающуюся первому человеку аймака по статусу. Легковых автомобилей попросту не существует: они остались далеко, в монгольской столице. Да и будь здесь «Волга», проку бы от неё было бы мало: дороги Гоби не приспособлены для такого транспорта. Поэтому всё чаще у подъезда стояла безотказная, демократичная замена – уазик, увозивший даргу и в дальние сомоны, и даже на работу в учреждение, располагавшееся совсем поблизости, ближе, чем моя школа. Даже это расстояние преодолевалось в машине: сказывался статус плюс всеобщая нелюбовь монголов к пешей ходьбе.
Однажды наши пути пересеклись: Гамбожав, непривычно пешком возвращавшийся домой, и я, плетущаяся домой после второй смены. А что удивительного? Живём-то в соседних подъездах. У дарги, как обычно, невозмутимо-спокойный взгляд излучает улыбку. Не впервые я могу оценить по достоинству изящество его речи:
– Жемчужина Сайн-Шанда!
– Здравствуйте, Гамбожав дарга!
– Как Ваши дела? Есть ли просьбы?
– Спасибо! Если появится необходимость, непременно обратимся, – привычно, уже на автомате заверяю я.
А почему бы и не обратиться, если человек так настойчиво предлагает свою помощь? И вскоре причина действительно находится.
Книжный рай
С периодичностью где-то раз в месяц все иностранные специалисты, к которым прежде всего относились именно учителя, неслись в одном направлении со скоростью, явно превышающей скорость движения к месту работы. Каждый норовил примчаться быстрее других, хотя можно было идти степенно и важно: наше, на законном основании причитающееся всё равно от нас никуда бы не делось. А мы почти бегом! И куда же? Многие читатели понимающе вздохнут и подумают: «Не иначе как в банк. Бедолаги! День зарплаты! Поиздержались, видимо, за месяц! А перехватить на недельку не у кого!» И это будет правдой лишь отчасти, потому что…
У Сайн-Шанда, на мой взгляд, существовало огромное преимущество перед Чойром – наличие книжного магазина, в который каждый специалист имел спецпропуск. О большем счастье и мечтать было в те годы невозможно, во всяком случае, нам. Приблизительно раз в месяц поступал новый товар, и именно мы становились первыми, а порой и единственными его покупателями.
На это время обслуживание остальных категорий граждан приостанавливалось. Так что жёнам военнослужащих ничего не оставалось, как терпеливо ожидать у закрытых дверей, нервно реагируя на пропуск каких-то девчонок, то есть нас. Мы же не наглели, брали нужное лишь в одном экземпляре: на всё просто не хвалило бы монгольской зарплаты. Отличное качество, прекрасный выбор, все книжные новинки, которые достать с Советском Союзе просто нереально. И, вы не поверите, ежегодная подписка абсолютно на все собрания сочинений!
Книголюбы постарше, конечно, помнят время, когда приличную книгу можно было приобрести, лишь сдав двадцать килограммов макулатуры и набегавшись по книжным магазинам в поисках заявленного в талончике. У некоторых любовь к книге, правда, лишь этой беготнёй и ограничивалась, не переходя к стадии чтения. Была своеобразная мода на их приобретение.
Не понимая истинной ценности книг, некоторые соотечественницы обращались с просьбой составить список «хороших книг». Некоторые делали выбор самостоятельно, руководствуясь лишь соображениями цветового соответствия корешка общей гамме печатной продукции. Комизм ситуации налицо.
Однако это совсем другой вопрос. Ведь главное, что изречение про книгу как лучший подарок не вызывало глупую ухмылку, возможную в настоящее время. И любой, даже такой интерес к книгам лучше искреннего равнодушия. И некоторые их не только покупали, а ещё и читали! И не любовные романы и детективы, с которыми в ту пору дело обстояло просто хуже некуда! Читали всё остальное, и чаще, чем сейчас. И ничего! Как-то выживали без «спасительного» чтива в поездах, электричках, на морских побережьях и дома на диванах.
Но вернёмся обратно в Сайн-Шанд. Итак, ходим мы, ходим в книжный магазин. И вдруг… Бац! Нет, не вторая смена! С этим я уже успела смириться как с неизбежным злом. Тут иное дело: узнаём, что в книжном сельмаге была «Книга о вкусной и здоровой пище», уплывшая в неизвестном направлении. Впервые в жизни нас обошли!
Благородному негодованию нашему нет предела. Как можно?! Нам, будущим хозяйкам, а сейчас просто молодым особам, просто позарез необходима эта книга. Покусились неизвестные, можно сказать, на святое – на наше светлое, вкусное, сытое будущее! Распалившись в благородном негодовании, в эту минуту мы и впрямь верили, что без этой книги нам не прожить. Жизнь не в жизнь!
В советскую пору это издание было своеобразным аналогом небезызвестному «Подарку молодым хозяйкам» Елены Молоховец, один из рецептов которой мог начинаться для своего времени незамысловато и просто: «Спуститесь в подвал и возьмите там телячью ножку». Или что-то в этом роде. В наше время и с подвалами, и с телячьими ногами было, если выражаться прилично, уже значительно хуже. Хорошо, в подвал ещё кое-где ещё можно было спуститься. Но чтобы повстречать там что-то иное, кроме пресловутой картошки! Это, простите, уже не кулинария, а ненаучная фантастика какая-то! Поэтому осовремененная версия «Книги…», избавленная вдобавок от упоминания о ставших страшно дефицитными крабах, севрюге и прочем, была призвана помочь хозяйкам в непростом деле – не имея практически ничего в холодильнике, вкусно накормить семью.
Я помню бабушкину книгу, изданную ещё при Никите Сергеевиче. Оформление в самых лучших имперских традициях: тисненый, с золотом узор обложки цвета кофе с молоком, тоненькая ниточка ляссе – закладки. А цветной форзац! Рекомендовалось смотреть не на тощий желудок. В противном случае повышенное слюноотделение вам гарантировано. Сам форзац возбуждал чувство голода, но не банального – по красоте!
Мы, внуки, почтительно и благоговейно открывали книгу и смотрели с нескрываемым восторгом и восхищением на сказочной красоты сервировку праздничного стола: изысканную посуду, хрустящую накрахмаленность и окольцованность белоснежных салфеток на такой же ослепительной скатерти, великолепие и разнообразие причудливых блюд, мастерски украшенных лимоном, горошком, зеленью и бог знает чем ещё. А беспечно дремлющие на блюде молочные поросята! А матовый блеск крохотных шариков чёрной икры! Шампанское в серебряных ведёрках с охлаждающим льдом. Северное сияние хрустальных бокалов. Вазы с разноцветными фруктами и, конечно, с цветами. Как же без них сесть за праздничный стол?
Это была сказка, на которую хотелось смотреть вновь и вновь и верить, что так и должно быть. Или будет у всех нас в недалёком будущем. У меня частично сбылось: я, действительно, в эти годы неплохо жила, только в Монголии.
Короче, хотим иметь такое же! И начнём с книги, словно она пропуск в это царство красоты и изобилия!
Где искать помощи, вопрос даже не стоял. Прямиком к Гамбожаву дарге! Всюду зелёный свет.
И вот мы уже в кабинете: для нас нет записи и приёмного дня. Гамбожав дарга воспринимает визит как должное, но по непонятным причинам затянувшееся. Всем видом говорит: наконец, а то уже вас прямо заждался.
Выслушав мою настойчиво-сбивчивую просьбу, товарищ озадачился, действительно ли такой малости не хватает этим русским учительницам для полноты счастья. Другие, помнится, просили большего: ковров да дублёнок, а этим книгу подавай! Может, шутят? Нет, вроде серьёзны!
– Не проблема! С вами свяжутся, – заверил он и уточнил на всякий случай: – Ещё просьбы имеются?
Гамбожав дарга имел в виду более серьёзные, трудновыполнимые, соответствующие его высокому статусу.
– Нет-нет! – хором отвечаем мы и, благодаря за проявленное внимание, смело разворачиваемся. Не как некоторые гости турецкого султана из сериала «Великолепный век», в почтительном поклоне пятившиеся до самой двери. Не знаю, как это происходило в ставке монгольского хана. На дворе иной век! Гордые своей дерзкой смелостью, мы покидаем стены исполуправления.
На следующий день в школе мне сообщают:
– Надежда багша! Звонили из исполуправления. Вас ждут в книжном магазине.
А книга… Сейчас она благополучно забыта мною. Но не тот, кто помог её достать. Первый человек аймака был последним знакомым мне человеком, с кем столкнулась случайно в вестибюле улан-баторской гостиницы перед самым возвращением на родину.
– Уезжаете, Надежда Николаевна?
– Да, сейчас прямо на вокзал.
– Счастливого возвращения! Не забывайте Монголию!
– Нет, не забуду!
И в ответ грустно улыбнусь: слово «никогда» звучит как приговор, не подлежащий обжалованью.
Вот такая история. Весёлая она или грустная – не мне судить.
«Когда в Чойр поедем?»
А вот и вторая история, тоже связанная с книгами.
В Чойре, укрепляя монголо-советскую дружбу, трудились на ниве просвещения наши ярославские девчата – Калугина Татьяна и Ермолаева Ольга, по непонятной причине носящие разные фамилии, ведь самой подходящей для них была бы одна на двоих – Ларины. У сестёр Лариных и впрямь всё было на двоих.
Далеко не все настоящие сёстры могли похвастаться таким единодушием в решении всех жизненных проблем. Уж пушкинские героини точно. Сходство с последними было сугубо внешним: субтильная Татьяна, как мы все помним, бледнолицая серьёзная брюнетка. Пышнотелая Ольга, как и полагается, круглолица, вечно хохочет и улыбается, производя впечатление жизнерадостной простушки.
Серьёзной и по-старушечьи рассудительной Татьяне, добровольно взвалившей на себя ответственность за подругу, из-за этой самой трудно маскируемой простоты, которая, как известно, хуже воровства, вечно приходилось одёргивать «младшую». Ольга отзывалась на голос подруги, как наивный ребёнок, заслышав чарующие, но властно влекущие за собой и уводящие звуки дудочки. И это, конечно, говорило не о любви к музыке, а о силе влияния Татьяны на подругу.
У многих людей, встреченных мною в Гоби, были любимые словечки. Наилюбимейшее выражение Риммы вы уже, надеюсь, запомнили. А лейтенант Стульнов, видя слишком смелое и независимое поведение младшего, в подобном случае неизменно произносил: «А ты буреешь!» Неказистый весельчак Грицман иронично именовал свою физиономию не иначе как «морда лица». А у одного врача, помнится, в ходу было словечко «натюрлих», что тоже вроде имело какое-никакое обоснование.
У Татьяны тоже было одно, но какое! «Конфиденциальный»! Слово, произносимое с особенным выражением, словно подчёркивающим необычайную важность момента. Как позже выяснится, и личные дела решать в обстановке конфиденциальности Татьяне также было свойственно. И с таким же, видимо, заговорщическим выражением лица.
С неразлучными подругами в конце августа мы попрощались до очередного отпуска и не могли нигде пересечься ранее этого момента.
У нас, как у всех учителей, было право только на одну в течение года бесплатную поездку в Улан-Батор. Как правило, это кратковременные служебные командировки, которые мы старались совместить по возможности с решением каких-то личных вопросов. Уезжать куда-либо в учебное время лишь по своей надобности? Нет, это не запрещалось. Мы сами решили, что это исключено. Поэтому каждая поездка, связанная с перемещением по стране, была событием и запоминалась надолго.
Однако у нас в Сайн-Шанде скопилось немало книг, которые надо было переправить в Чойр: покупали, сочувствуя подругам, лишённым такой возможности. Только каким образом это сделать? И решение нашлось. На помощь пришёл знакомый из Южного – прапорщик Парфенюк, служба которого проходила при медсанбате сайн-шандинского полка.
