Постоялый двор «Три ноги». Заморочинские сказки

Бабуля

Прилетело ко мне давеча письмо из ВШИВо – Высшей Школы Искусства Волшебства. Дрожащими руками сломала я печать на берестяном свитке, пробежалась глазами по строчкам, да и разочарованно выронила. Сухим листом прошуршал свиток на пол.

«Какие люди меня вдохновляют». Ёшкины метелки! Вот так задание! На что вдохновляют? На подвиги? Так я не одного не совершила, для того у нас богатыри имеются! Дядька мой Добрыня со товарищи который год из великих деяний не вылезают: то Соловью-разбойнику крылья подрежут, то Чуду-Юду башки подрубят. Всё на благо отечества.

Ежели в виду имеются художественные изыскания, то это снова не ко мне. Вот домовой Тихон сонеты строчит почем зря и читает свои творения, слушателей не спрашивая, хотят ли они этого.

А я что? Я хочу наукой колдовства овладеть, для того и в школу волшебную поступила. На заочное обучение. А они такие дурацкие задания высылают!

Плюнула я на грамотку ядовитой слюной, та скукожилась, словно огнем опаленная, и рассыпалась в прах. Пойду лучше бабуле по хозяйству помогу.

А бабушка будто почуяла, что я в сердцах домашними делами заняться собралась.

– Олеська, воды принеси!

– Ба, – заканючила я. – Это надо на реку идти, ведра волочить…

– Экая ты ты неумеха!

Бабуля схватила метелку и давай помелом ведра щекотать. Те встрепенулись и рванули за порог, громыхая пустым нутром.

– Ой, ба, дай я!

– Погодь, тут слово волшебное знать надо.

Шепнула мне на ушко слово заветное, и я кинулась ведерки догонять. С речки уж не скакали, шли степенно, как бабы на сносях. Боялись лишнюю каплю уронить.

Работа отвлекла маленько от задания школьного, но выполнить-то его требуется!

Тут мне Тихон на глаза попался. Он возле кадушки со сметаной пристроился и одной рукой очередные вирши крапал. Другую лапку в сметану запускал, да и прямо так, без ложки, с пальцев слизывал. Неаккуратный какой.

– Слышь, Тихон, – я подсела возле и кадушку крышкой прикрыла. – Тебя какие люди вдохновляют?

Тихон взглянул на меня неласково (сметана видать ему дороже дружеской беседы) и буркнул:

– Лешачиха с черного леса и Водяница с Гнилого болота. А что?

– Фу, Тихон, я тебя о вдохновении спрашиваю! И, вообще, про людей, а не про нечисть.

– А… – Тихон почесал голову, и на затылке остались сметанные отпечатки шестипалой лапки. – Поэт у людей есть один. Шибко складные стихи пишет. Пышкин. Или Плюшкин. Какая-то съедобная фамилия, вкусная, но я запамятовал.

И снова принялся скрести пером по бересте. Тут бабушка опять обо мне вспомнила.

– Олеська, огород вскопай!

– Ба, – заныла я. – Это ж лопату надо тащить, землю рыхлить…

– Экая ты неумеха, – вздохнула бабушка. – Поди, скажи Ивану-дураку, что на огороде клад зарыт, а в самом дальнем углу закопай горшок с бумажками разноцветными, коими давеча проезжий вурдалак за постой расплатился.

Какая я же все-таки умная у меня бабушка!

Стоило лишь намекнуть Ивану, что в огороде спрятаны сокровища несметные, как через пару часов вся земля была перекопана, а сам Иван-дурак радостно играл цветными фантиками.

А тут как раз Едреня-Феня к нам через забор головы свесили. Едреня правой рукой подтянулся, а Феня левой, и перепрыгнули к нам на двор. Стоят о двух ногах, о двух руках, двумя ртами щерятся – рады меня видеть, друзья мы с детства.

– Едреня, – я запрокинула голову, чтобы его лучше видеть, – тебя какие люди вдохновляют?

– Люди! Гы-гы-гы, – засмеялся Едреня и боднул Феню.

– А тебя? – обратилась я к Фене. Благо далеко ходить не надо, обе головы на одном теле пристроены.

Феня смутилась, дернула Едреню за нос и они обернулись березой раздвоенной. Ёшкины метелки! Стеснительные какие!

Так за домашними делами день и пролетел: то дров нарубить, то щей наварить, то печь подновить, то гостей обслужить. У нас на постоялом дворе “Три ноги” забот невпроворот!

Но вечером снова опечалилась я о задании из ВШИВо. Ну что мне им написать? Какие люди меня вдохновляют?! Тут бабушка сызнова обо мне вспомнила:

– Олеська, подь сюды! Почитай-ка мне, внученька, книжицу на ночь.

– Ба, – застонала я. – Мне еще школьное задание выполнять! Нет у меня времени!

– Экая ты, Олеська, пессимистка, – сказала бабушка. – Ты книгу живой водой сбрызни, она нам сама сказы сказывать станет. Глядишь, и ты задание свое выполнишь.

Сделала я, как бабушка велела. Сказка-то сказывается, а дело мое не делается!

Глянула я на бабулю: лежит на печи, нос в потолок воткнула, ногу поперек избы протянула и на меня хитро посматривает.

Благодаря ей, я и слово волшебное узнала, и в огороде наловчилась справляться и обычную книгу в говорящую превращать! Ёшкины метёлки! Тут до меня и дошло, что человек, который меня вдохновляет – моя бабушка!

Письмо

Раздался оглушительный стук в дверь и тяжелая книга выпала из моих рук, шлепнув по лицу.

– Олеська, спать пора!

Бабка. Ну кто ж ещё обо мне так печется!

– Кончай зенки в книгу пялить, а то завтра, аки русалка мороженая будешь ползать!

Я вздохнула, потому что грубиянка всё-таки моя бабушка, и бросила взгляд на часы. Но кукушка давно уже дрыхла, видать и впрямь поздно. С сожалением закрыв книгу, я любовно провела кончиками пальцев по золотому тиснению. “С. Гэмджи. Жизнеописание народов Средиземья. Перевод М. Буслаева”. Хорошая книга, интересная. Вот почему у нас ничего героического не происходит? Ни тебе драконов в золотых пещерах, ни армии гномов, ни королей в изгнании!

Я потянулась и постучала по трубе, чтобы печь топила потише, очень уж сегодня душно. Погасив свет, я растянулась на хрусткой простыне. Хорошо!

– Кх-кх! – раздалось вдруг в темноте.

Я быстро натянула одеяло до подбородка, хотя домовому-то без разницы, одета я или нет.

– Тихон, ну чего тебе опять?!

– Сонет сочинил. Тебе первой поведаю, сударушка.

– А не надобно ль тебе по своим делам? – очень уж не хотелось слушать его очередные вирши. – Корову подоить, полы подмести, ну или что там ещё домовые должны?

– Никому я ничего не должен, – пробурчал Тихон. – Тем паче у двух ведьм на содержании.

– Но-но! Полегче! А то могу и лаптем в тебя пульнуть! – от возмущения сон как рукой сняло. Я подскочила в кровати и злобно зашипела в темноту: – Бабка моя, может, и ведьма, а меня либо волшебницей зови, либо вообще никак!

– То, что ты во ВШИВо учишься на заочном, не делает тебя волшебницей, – съязвил Тихон. – Диплом получи вначале, потом указывай!

Я разозлилась:

– Получу, не сомневайся! И свалю из этой глуши! От вас подальше.

– Ага, – голос домового задрожал. – Вот завтра и начнёшь, ежели справишься.

– С чем справлюсь? – удивилась я. – Никак письмо пришло?

– Не знаю, – обиженно буркнул Тихон. – Банник сказал, Гусей-Лебедей видал на почте.

Мы помолчали. Тихон недовольно шуршал в темноте бумагами.

– Будешь сонет слушать? – наконец сказал он.

– Нет, Тихон, извини.

– Как пожелаете, юная волшебница, – съязвил он поклонившись и, прежде чем исчезнуть, добавил: – Яга урожденная!

Язва всё-таки наш домовой, хоть и поэт. Эх, Тихон! Нечисть какая, весь сон сбил! Крикнуть, что ли, Ваське. чтоб Баюн ко мне заглянул? Нет, не стану бабулю беспокоить. Ей еще на печи устраиваться, нос в потолок втыкать, ногу костяную поперек избы протягивать.

********

Когда я спустилась утром в горницу, бабули там не было. Придётся самой хозяйничать, негоже харчевне без снеди простаивать. Я расстелила на большом столе скатерть-самобранку и зачитала сегодняшнее меню. Скатерть даже не поморщилась. Я наклонилась ниже и громко повторила заказ. Проклятая салфетка не отреагировала. То ли меня не признаёт, к бабуле привыкши, то ли поизносилась совсем.

– На тряпки пущу, – пригрозила я.

Через мгновение на столе оказался огромный горшок пшёнки. Пшённой каши в меню не было.

– И то хлеб! – вздохнула я, и сейчас же рядом с горшком появился каравай белого хлеба.

Тёплый сдобный дух поплыл по горнице.

– То-то же, ветошь несчастная!

Цветочные узоры по краю скатерти сложились в слово: “Хамка”. Я усмехнулась – волшебная утварь, а туда же – ругается.

Вдруг у меня за спиной с грохотом распахнулась дверь, и на пороге появился богатырь. Он стянул шлем с копны немытых, нестриженных волос и пробасил:

– Здрава будь, Олесенька.

Я его не сразу из-за бороды признала, а когда признала,повисла у него на шее, и мы трижды расцеловались в обе щёки.

– Дядя Добрыня! Вернулся!

– Ополоснуться б мне с дороги, – сказал Добрыня, усаживаясь за стол и подвигая к себе горшок с кашей. – Негоже пред князем аки чумичка являться.

В подполе гневно хлопнул крышкой бочки с соленьями Тихон. Ишь ты, “чумичка” ему не понравился. А не подслушивай!

Сейчас, дядя Добрыня, баню истоплю.

– Принесла б ты, дочка, – облизывая ложку, сказал Добрыня, – капустки квашеной. Дюже у Яги капустка знатная.

– Бегу, дядя Добрыня!

Я схватила миску и потянула кольцо на двери в подпол, открыла и уже на нижних ступеньках услыхала:

– И грибков прихвати! И огурчиков солёных!

В подполе темно и холодно. Я зажгла ведьмин огонь и в его голубоватом свечении увидала домового, который, примостившись на краю бочки, поедал капусту.

– Опять ты за своё, Тихон, – укорила я его, – кризис жанра?

– Я бездарность, – простонал домовой. Капуста длинными нитями свисала с его усов, и сок орошал густой мех на груди.

– Да брось ты, – я осторожно обошла компашку мелких упырей, развалившихся прямо на земляном полу, – тебе надо встряхнуться, развеяться.

Тихон испустил горестный вздох и захрустел капустой.

Меня вдруг осенило:

– Тихон, тебе надо устроить творческий вечер!

Домовой перестал жевать и уставился на меня жёлтыми глазами.

– Ты подготовишь свои лучшие творения, позовём русалок из лесу – они поэзию любят. Я приду, бабуля…

Договорить я не успела, потому что Тихон бросился на меня с прытью разъяренной кошки.

– Да не благодари, – я с трудом отрывала от себя цепкие ручки домового, едва успевая уворачиваться от его поцелуев.

Вот никому не пожелаю лобзаний с домовым, измазанным рассолом кислой капусты!

Уже поднимаясь, я вспомнила:

– Тихон, ты не знаешь, где бабушка?

– На почту ушла, – бросил домовой. Он достал свиток, гусиное перо и увлечённо крапал очередные стихи.

Надо бы ему “вечное” перо подарить, а то у него постоянные конфликты с гусями-лебедями. Они из-за этого к нам на двор не летят, приходится на почту самим ходить.

***

– Благодарствую за угощение! – Добрыня размашисто вытер усы ладонью. – Бабушке поклонись. Где она?

– На почту ушла.

– Плохо дело, – нахмурился Добрыня. – Один мой товарищ на печке, тьфу ты, Велесовы усы мне в бок! Один мой товарищ на почте тридцать лет и три года просидел!

Сказал так и отправился в баню.

***

Хорошо, что постояльцев сейчас мало – упырь чужеземный, так он раньше вечерней зари в люди не выходит, да Лихо, а его, как известно, будить совсем не следует.

Посему, я решила приготовить обед.

Но едва открыв дверь в кладовую, увидала пацанёнка. Он сидел на полу, дожевывал вяленый окорок и беспечно играл золотым яблоком. Во бабуля даёт! Уж почитай лет триста, как мяса не ест, а по старой привычке так и норовит ребёночка, без присмотра брошенного, домой притащить.