Пятница, вечер. Ненавижу.
– Иди в свою комнату,– говорит мама.
Она такая красивая: стоит у зеркала в прихожей, закалывает пряди черных волос, красит губы помадой. Ярко красная линия съезжает за уголок рта. Мама хмурится, хватает платок, подтирает алую метку. Она сердится. Может, и на меня. Я закусываю губу и отвожу взгляд от маминого отражения в зеркале.
– Зубы почистила? Ложись в постель. Бабушка вот-вот придет, – проговаривает мама. Она уже достает из коробки праздничные туфли.
Я открываю рот, чтобы сказать ей очень важное. Но я боюсь, и рот закрываю. Как она рассердится, когда я признаюсь. Но я же должна. Может быть, если я расскажу все-все, она поймет…
– Мама! – вырывается у меня всхлип. – Мама, останься дома, пожалуйста.
– Что? – Она разворачивается и быстро подходит ко мне. – Это что за истерика?
– Мама, ночью тут… мне страшно. Она говорит, что я должна…
– Что ты такое бормочешь? Кать, ты что, опять снов да темноты боишься?
Мама присела передо мною на корточки. Но ей неудобно на высоких каблуках, и уже пора уходить.
– Сны это выдумка. И в темноте нет ничего страшного. Если хочешь, оставь лампу включенной. Я разрешаю. Только не хнычь из-за ерунды. Большая уже.
Я хочу сказать, что не темноты боюсь. Но мама уже не слушает, а я ведь большая.
И я остаюсь в своей комнате. Залезаю на кровать, натягиваю одеяло на колени. Голая ветка царапает по окну из темноты двора. Круг желтого света от ночника защищает меня от темных углов комнаты. Я одна. Но это ненадолго.
Так случается каждую пятницу. Вечером меня отправляют пораньше спать. Иногда мама, иногда бабушка, которая приходит на ночь присмотреть за мной. Когда мама, красивая, нарядная, уходит, бабушка смотрит в телевизор, а я в щелочку двери – на нее. Бабушка не ругала меня, когда заметила, что я подглядываю. Только заперла дверь в мою комнату. Когда-то давно, в прошлом году еще, у двери не было замка. Теперь есть, и дверь запирают, чтобы мне крепче спалось. Так объяснила мама. Утром в субботу я не могу выйти, пока она не откроет.