Loe raamatut: «Последний анархист»

Глава 1. Обедневшие дворяне

Внимание! Материал предназначения для прочтения лицами старше 16 лет. События, описанные в данном произведении, не связаны с реальными историческими событиями. Все персонажи и локации вымышлены, любые совпадения случайны. Все материалы и факты взяты из интернета и находятся в свободном доступе.

Автор не призывает к противоправным действиям, не поддерживает каких-либо политических философий, движений и не имеет цели делиться своими взглядами и убеждениями с читателями. Текст написан исключительно в развлекательных целях.

Спасибо за внимание!

Их знакомство началось не с имён или приветствий. В тот день они ещё не понимали, что одна встреча двоих может изменить не только их судьбы, но и целую историю. Она была их концом и возрождением.

Несмотря на то, что ночь ещё не до конца покрыла собой улицы туманного города, на дороге уже зажегся ряд фонарей, освещающих путь работягам, пьяницам и просто загостившимся господам, которых на улицах было уже не так уж и много, как каких-то полчаса назад. Именно тогда, почти у самой окраины города, появляется молодой человек, непохожий ни на богатого гражданина, ни на бедняка: одет аккуратно, однако не по моде, ростом высок, коротко пострижен, хорош собой, падающий от фонаря свет особенно выделял немного впавшие скулы. Путь его лежал к небольшому поместью на самой окраине, принадлежащий обедневшему ещё пару поколений назад дворянскому роду. Стены потёрты, сад высох и пуст, ворота проржавели и скрипят от дуновения ветра, а потому закрыты на ключ; окна плотно зашторены, но сквозь них ещё пробивается свет. Входная дверь же оказалась не заперта – хозяин всё ещё не вернулся домой.

Навстречу путнику с широкой деревянной лестницы сбегает девушка в пышном черном сарафане и белой рубахе под ним – давно сидит под окном и всё ещё не смыкала глаз в ожидании.

– Володя! – ласково и взволнованно воскликнула та и упала в объятья пришедшего, – где ты был? Видел, какая темень?!

– Мадам, прошу меня простить. Вы ещё не ложились? – наконец проговаривает тот самый «Володя», осторожно обнимая её за плечи.

Девушка не отличается тонким телосложением, несмотря на явно обтянутую корсетом талию, и низким ростом, однако в сравнении с ним казалась совсем хрупкой и беззащитной, даже если с виду была несколько старше, лет на пять. Несмотря на это, они являлись почти полной копией друг друга: особенно выделялись тусклые зеленые глаза, густые тёмные ресницы и брови, аккуратные носы с чуть приподнятыми концами и каштановые волосы, что у собеседницы были достаточно густые и волнистые, спущенные на плечи.

– Да как же я могу? Целый день тебя не видела, переживаю ведь. Почему так поздно? – раздаётся эхом по полупустым коридорам мелодичный голос.

– Наташа, милая, у меня прекрасная новость, Вы только послушайте! Я женюсь, и это решено окончательно.

– Как женишься? Я ведь и дозволения не давала… На ком? Я тебя не понимаю. Ты, верно, шутишь. Ты же знаешь, у меня и без того больное сердце…

– Бросьте, мадам. На самой лучшей девушке на свете. Вам надо познакомиться, Вы обязательно её полюбите. Помнишь? Я Вам о ней так много рассказывал. Она самый настоящий ангел!

– Речь идёт о той анархистке, я правильно тебя поняла?

– Верно, завтра она придёт к нам на ужин, и Вы сами её увидите. Поверьте на слово, лучше Ангелины вы не найдёте.

– Ты сошёл с ума! Ноги её в этом доме не будет. Какая свадьба? Какой ужин? Нужно всё немедленно отменить, пока не стало совсем поздно! Боже мой, за что мне это! Почему ты сразу не предупредил?

– Вы слишком предвзято к ней относитесь, Вам стоит с ней познакомиться…

– Владимир! Я сказала, что видеть её здесь не желаю. В какой подворотне мне тебя потом искать? Нет-нет-нет, она обязательно втянет тебя в неприятности, выкинь эту глупость из головы! Ты слишком молод, следовало сначала всё тщательно обдумать… Зачем она тебе? Этой свадьбы не будет, я этого не допущу! Хочешь со свету меня сжить? Пока у тебя это прекрасно получается! Что скажет матушка…

– Ты преувеличиваешь! Матушка будет только рада с ней увидеться, я их обязательно познакомлю, когда она будет в городе.

– Только через мой труп!

– Боже, что ты говоришь? Я уже взрослый молодой человек и сам могу решать на ком мне жениться. Если ты так против, то и меня в этом доме не будет. Я уже всё решил, и ты… Вы мне не можете указывать, не смейте мне перечить! Вы всегда были против моего счастья, я не могу сидеть у Ваших ног всю свою жизнь!

– Я только стараюсь уберечь тебя! Ты ещё слишком молод.

– Я молод, но не глуп и сам могу выбирать то, что сделает моё счастье, Вашего же совета просить не намерен, – и последнее слово действительно осталось за ним. Однако, гордость за право на точку зрения его не берёт, наоборот, в груди всё сжимается.

Наталья делает несколько шагов назад, посмотрев на него, словно на кого-то чужого – высказывания задели её за самое сердце. Медленно опускаясь на диван и не поправляя сарафана, она закрывает лицо ладонями и мотает головой, будто не желая верить его словам, и заливается тихими слезами. Этот манёвр всегда действовал безотказно, Владимир опускается перед ней на колени и берёт за обе ладони, будто пытаясь заглянуть ей в глаза, но просить прощения уже поздно, а попытки оказываются тщетными.

– Пойди прочь, – не без усилия тихо произносит юная леди и поднимается на ноги, спешно убегая наверх, чтобы скрыть от глаз свой недуг.

Теперь слышать её рыдания и мольбы невыносимо, он поднимается с колен и уходит из дома, демонстративно хлопнув дверью и со злости уронив с крыльца единственный цветок, населяющий этот сад, бросившись прочь от дома, явно желая «залить» свою душу спиртным, как делал это обычно во время ссор сестрой – в иных случаях пристрастия не было.

Из местного относительно нового кабака уже доносились смех и звон бокалов, громкие голоса, шум, а из его дверей медленно выходили (а порой и выползали) ещё несколько минут назад пролетарии, которых каким-то ветром занесло туда после трудного рабочего дня. На момент 1900 года в мире происходят большие научно-технические изменения, однако обычным трудягам это и не светит, ведь теперь Российская империя находилась на пороге коренного переворота и перемен в жизни целого общества, ходили слухи о свержении царской власти.

Среди всего этого шума и духоты, в самом углу помещения уже не первый раз можно было заметить совсем юного господина, лет девятнадцати: постоянно в черном и почти всегда не в кондиции. Ни с кем разговор он не поддерживает, выпивает в гордом одиночестве, сумму оставляет чуть больше положенного и уходит строго по определённому времени, как по расписанию, когда стрелки часов переваливают за полночь. Видя дорогой костюм, перстни на тонких пальцах, молодые чистые руки, приятные аристократичные черты лица, по нему и не скажешь, что он относится к классу среднестатистических трудяг или бедных студентов. «Дворянин», – думали гости, окидывая его оценивающим взглядом.

Так продолжалось ни один месяц, пока рядом с загадочным посетителем не появился совершенно незнакомый ему ранее молодой человек. Улыбался он приветливо, был достаточно высок, особенно на фоне своего собеседника, протягивал широкую ладонь в знак приветствия, пока неизмученную работой, не отрывая весёлых добрых глаз. Несмотря на неосведомлённость «юного господина», имя этого человека было у всех на устах – уже знакомый нам Владимир, среди друзей шутливо «Ленский» (за чистый взгляд и простоту характера, как у персонажа поэмы Пушкина). Этого человека знали именно за его дружелюбие и любовь к благотворительности, поэтому в его жизни мало роли сыграло положение в обществе, тем более что оно было незначительным. Семья Владимира держала крупное издательство «Народное Слово», но сам им он не занимался – такая честь перешла старшей сестре.

Оглядев широкую ладонь, загадочный посетитель еле поднимает взгляд и отрывает его от стола, но приветствием не отвечает и даже достаточно грубо и резко бьёт нового знакомого по руке, гордо представившись достаточно громким именем:

– Граф Пуряев, Глеб Дмитриевич, – стараясь держаться гордо, но это было сложно, когда удаётся еле удержать ровно спину, не облокачиваясь на стол, а язык путается, съедая половину от слов. Статно и стремительно омрачает имя своего рода.

Не взирая на грубость, Владимир лишь пожимает плечами, не снимая с лица улыбки, и достаточно энергично садится за стол, прямо напротив еле говорящего, будто пропускает мимо ушей пренебрежительный тон и совсем не замечает грубости:

– Владимир Владимирович, очень приятно, можно просто Владимир, граф, – с некоторой издёвкой и совсем не боясь этого громкого имени произносит тот, даже вполне уверенно и дружелюбно.

– Плевать, – резко произносит Глеб и залпом опрокидывает в себя стопку спиртного, даже не закусывая.

– Не первый раз Вас здесь имею честь видеть, приходите, как на работу, – начинает вот так просто, почти ничего не стесняясь, даже если уже слышал, с кем имеет дело.

– А тебе что с того? Сгинь! Всем надо сунуть нос в мои дела.

– Прошу Вас, не стоит так горячиться, не более чем я хочу составить Вам компанию и зла не желаю. Пока вы единственный, с кем я здесь желаю иметь дело, – произносит с некоторой загадкой в голосе, создавая интригу.

– Компанию? – некоторое время уходит в раздумья. – Валяй! – наконец произносит не без грубости и рукой подзывает молодого человека с подносом, потрепанного и уставшего.

– Извольте, я не пью, – опережает его дальнейшие просьбы Владимир.

– Как не пьёшь? А чего ж ты тогда сюда пришёл? Вздор!

– Коротаю вечера, не более. Немного повздорил с сестрой и теперь не хочу пересекаться, она у меня несколько вспыльчивая и сама себе на уме – пару дней пройдёт и успокоится, а потом и предложу перемирие. Строптивая, конечно, но добрая, простит.

– Добрая? Не может быть. Вот моя – змея, потому я домой не иду, лишь бы с ней не пересекаться. Кричит каждый вечер, ругается: «Подлец, пьяница!». Вот скажи, я похож на пьяницу?

– Нет, конечно, что Вы…

– Вот и я о том же! А как же с ними не быть? Видеть всё это сборище больше не хочу, не смей звать меня больше графом! С этого момента отрекаюсь и от титула, и от имени! – произносит достаточно резко, опрокидывая в себя ещё одну рюмку. – Вот только матушку жалко, говорит, что допоздна не спит и всё ждёт, переживает… Впрочем, не верю я в это: коль переживала, так и не отправила бы на девять лет в столицу, учиться. Заботится – это когда хотя бы раз в полгода приезжает, а так только по телефону о делах спросить позвонит… да всё некогда было. Ждала девять лет и ещё подождёт.

– Зачем же Вы так? Давайте до дома доведу? Правда переживают, ищут. Да и сами не дойдёте.

– Оставь меня! Выпьем, и станешь торопиться, к чему мне твои нравоучения и спешка?

Как бы не был против Владимир и как бы не отнекивался, к утру из кабака выходили не два солидных, как казалось ранее, молодых человека. Теперь они служили поддержкой друг другу, дабы не упасть не четвереньки и дойти хоть до какого-нибудь из домов. Между ними не было официальных тонов, по улицам эхом проносился достаточно тяжёлый, но задорный смех.

– Ты представляешь, – внезапно мямлит граф, – этим вечером я должен быть на вечере у одной важной дамы… как там её… уже и не вспомню, вместе с сестрой. Представляю, как эта Химера обозлится, когда увидит меня в таком виде.

– В самом деле? Это очень нехорошо.

– Пусть хоть подавится, терпеть не могу общество этих… монархистов. Учить меня ещё будешь!? – вскидывает бровь и смотрит многозначительно.

– Я не в праве Вам что-то советовать, ведь никогда не был на Вашем месте, почем мне знать… я Вам не советник, но для меня семья выше любых принципов, – произносит после небольшой паузы тот, что был более-менее трезв, на том и остановились, поскольку собеседник отвечает смешком.

Минуя покрытые мраком и затянутые туманом улицы, они проходят в тишине ещё несколько поворотов, выходя на широкую парковую улицу, от которой совсем немного было идти до поместья Пуряевых – оставалось миновать широкий мост. Остановившись у самых перил, Владимир облокачивает на них своего спутника и вдыхает чистый воздух. Глеб Дмитриевич же вытаскивает из кармана брюк папиросы и молча протягивает их новому знакомому, покачав головой на отказ и закурив. Так они стояли в тишине ещё пару минут, каждый думая о своём. Чёрт знает, что творилось в пьяной голове графа, однако Владимир тяжело вздыхает, подумав о том, как тяжело сейчас Наташе и что с ней будет, когда пьяным он вернётся домой в пропахшем табачным дымом костюме.

– Семья, говоришь, – наконец произносит Пуряев, – да любой к чертям бы давно сбежал от такой «семьи». Каждый день кричат о том, что я – позор, чёрное пятно на собственном роду, бельмо на глазу, неудачник, ни гроша не стою и ничего не добьюсь в своей жизни. Буквально оторвали меня с малых лет от своего общества, а теперь хотят, чтобы я крутился в кругах этих монархистов и стал достойным наследником. Катись всё это дело, это поместье, этот титул! Знаешь, что я тебе расскажу? Они скрывали это от меня, они прятали правду, они хотели держать меня в неведении! Никогда ни во что не посвящают, потому что все они – кровопийцы, – переходит на шёпот, – да-да, кровопийцы. Мать недавно призналась. Никому не говорил, а тебе расскажу, всё скажу.

– Что Вы такое говорите? Грех! Услышат – казнят.

– Ну и чёрт с ними! Кровопийцы, вампиры, зови как хочешь. Я не такой, как они. Пьяница, но человечнее прочих. Слышишь? Не веришь? Честное слово!

– Пьяный лепет, у Вас горячка, пойдёмте, граф.

– Не лгу! Сам убедишься, вампиры и точка. Не пойду никуда, пока не поверишь. Люди должны знать, я не сошёл с ума! Они серебра в домах не держат, думаешь, от бедности? Недавно подарил матушке новый сервиз, она чуть с ума не сошла и в тот же день приказала выкинуть. Ну, веришь или нет?

– Верю, – соврал Владимир, для себя решив, что и слушать не будет, пока не увидит его трезвым.

Глава 2. Пуряевы

Имя графа Пуряева теперь известно каждому в городе. Сейчас уже точно никто и не вспомнит, за какие заслуги за самый короткий срок он удостоился такого титула. Света он не любил, был в некотором роде затворником, в самом городе находился редко: постоянно в разъездах, чаще – в столице. Годы давным-давно взяли своё, но поговаривают, что в молодости он был невероятно красив: высокий, стройный, складный, образованный, происходит из богатого дворянского рода. Женился граф рано на одной француженке, от которой имел всего двоих детей – Лизавету и Глеба Дмитриевичей. Дочь окончила частную женскую гимназию и достаточно часто заменяла отца на светских мероприятиях, к своим 27 годам была прекрасно знакома со многими знатными людьми и занималась благотворительностью и написанием монархических трудов вместе с молодыми единомышленниками, происходившими из дворянских родов и организовавшими целый кружок «Сиерра-Морена» во главе с графиней Овчинниковой – внучкой всем известного Сергея Константиновича, занимающего высокие положения не только среди прочих монархистов, но и приближённых государя. Лизавета некогда должна была выйти замуж за одного полковника, но в силу своего строптивого характера осталась свободной.

Сын же не отличался ничем выдающимся, в кружках не состоял, отучился в столице около 10 лет, а теперь вернулся домой и прожигал семейный бюджет по кабакам, и как бы сестра не пыталась вывести его в свет или привлечь к благотворительности, тот продолжал разбрасываться деньгами направо и налево ради своих же развлечений, пока отец в разъездах, и в жизни общества не участвовал, однако при случае гордо говорил: «Граф Пуряев». Юноша достаточно красив и взял лучшие черты от своего отца, но даже и не думал жениться. Казалось, и целей в жизни у него нет, сестра говорила – пропил. Однако, при том Лизавета не оставляла своих попыток приучить брата к общению не только с обитателями кабака.

– Совсем от рук отбился, – проговаривает та своей темноволосой и статной собеседнице, – сегодня пришёл чуть живой и к тому же не один, в компании одного дворянина. Только подумать! Вот от чего он не хотел жениться…

– Не придумывай. Нашёл себе очередного собутыльника, а сегодня они даже не помнят имён друг друга. А занять делом его всё-таки надо, хоть бы работу нашёл, пока свою жизнь не проиграл в карты.

– Пока батюшка из столицы не вернётся, он и пальцем не пошевелит, больше с ним никто не сможет совладать. Меня больше интересует его новый знакомый, с их дуэтом вышли бы пара отличных романов.

– Лизавета! Какой стыд, – произносит та, а сама не удерживается от улыбки на тонких губах, хоть и сдержанной, строгой, лишь девушка заливается задорным переливчатым смехом, напоминающим звон маленьких колокольчиков в пустом помещении.

Графиня Пуряева – персона яркая, запоминающаяся, которую характеризуют, как шумную рыжеволосую юную леди, что настолько же непредсказуема, насколько и привлекательна, хотя и бледна и выше некоторых кавалеров. Её настроение менялось по щелчку – порой капризна и ворчлива, временами – весела, говорлива. Душой совсем ещё ребёнок, активная, носит шуршащие платья, а когда никто не видит – мужской фрак, не снимая ярких украшений, что на ней было неприлично много. Никто точно не может назвать цвет её глаз – то ли голубые, то ли зелёные – однако все точно могут сказать, что они светлые и всегда мерцают, словно звёзды на фоне тёмного неба. Вместе с тем круг друзей и хороших знакомых в этом городе её был достаточно обширен, поскольку Лизавета Дмитриевна была достаточно общительной и, если с кем-то поладила один раз, ещё подолгу будет повторять их встречи и вести долгие переписки. Одними из лучших и дорогих её сердцу друзьями являлись кузины Татьяна и Софья Овчинниковы. В компании последней она посещала каждое собрание кружка монархистов, и сегодняшний день не был исключением, поэтому девушки неспешно продвигались вглубь сада по тропе, ведущей к дачному домику Овчинниковых, что с недавнего времени стал основным местом сборов благодаря своему удобному местоположению.

– Соня, милая, скажи, ответ из издательства ещё не пришёл? – наконец произносит девушка. Всего неделю назад она отправила первые главы нового романа под псевдонимом «Лилит», лелея мечты о том, что после нескольких отказов его выпустят в свет, пусть и в не самом популярном среди дворцовой знати журнале.

– Пока тишина, я просила за тебя у одной моей хорошей знакомой, но, честно, не думаю, что это дело закончится успехом. Подожди ещё немного, душа моя, терпение вознаградится, – произносит Софья Денисовна, проходя через ограду участка и останавливаясь у цветущей клумбы, чтобы обратить на неё внимание собеседницы, ведь лично выхаживала её с начала сезона. – Лиза, трудно об этом тебе говорить, ты знаешь… у меня для тебя есть один важный разговор, только не хотелось, чтобы об этом знал кто-то, кроме нас двоих, особенно Татьяна Алексеевна, она страшно огорчится, да и в последнее время ей нездоровится: жалуется на головную боль. Честно, теперь всё может измениться, но ты не подумай, что я собираюсь оставлять наш кружок.

– Ну не тяни же! Ты меня пугаешь.

– Дело в том, что минувшим вечером один очень солидный молодой человек просил моей руки у Сергея Константиновича, и он дал ему добро, с моего дозволения, конечно. Мы пока не хотим объявлять об этом событии посторонним, определимся, когда дело будет ближе к свадьбе.

– Ты шутишь? Я не совсем понимаю… ты выходишь замуж?

– Верно. Моя дорогая, ты огорчена?

– Вовсе нет, просто это немного… неожиданно. И кто же этот несчастный?

– Уверена, ты с ним уже встречалась, в последнее время он часто у нас бывает. Эдуард Феодосьевич, приятель моего дедушки.

– Да он ведь старый!

– Не преувеличивай, он старше меня всего на один десяток лет, могло быть и хуже. Главное, что он достаточно состоятелен и даже очень обходительный, интеллигентный, умный. Такой шанс упускать нельзя.

– Но ты ведь совсем его не любишь, так почему же так просто соглашаешься?

– Милая, – произносит графина даже с лёгкой насмешкой, – о любви я могла думать несколько лет назад, когда была чьей-то счастливой и романтичной невестой, сейчас же эта пора ушла. Ещё пара лет, и о замужестве можно будет не мечтать, и что тогда со мной будет? Ты слишком наивна, но оно и верно, когда-нибудь ты сможешь меня понять. Душа моя, любовь бывает лишь одна за всю жизнь и навсегда остаётся глубоко в сердце, и только от тебя будет зависеть, останется ли она сравнима со стайкой бабочек, окрыляющих душу, или осядет огромной дырой, пустоту которой не сможет ничего заполнить. Думаю, у меня и места для неё не осталось, а душу греют лишь воспоминания.

– Тем не менее, она живёт вечно. Твоё решение опрометчиво, – достаточно резко заявляет Лизавета, чем вызывает смешок у своей собеседницы.

Так они уже в абсолютной тишине неспешным шагом доходят до широких дверей высокого светлого дома, окна которого были пока открыты нараспашку, а уже из них доносились голоса молодых монархистов, собравшихся до начала собрания и ведя светские беседы, будто пытаясь казаться взрослее, но мыслят на деле без всякого в том опыта. Навстречу им спустилась невысокая миловидная девушка с короткими тёмными кудрями на плечах. Бледное лицо её было спрятано от солнца под широким зонтом, а тонкое телосложение скрыто под чёрным пышным платьем, окаймлённым рюшами; из-под купола выглядывала пара янтарных глаз, взгляд которых бросал в дрожь и одновременно не мог предсказать её эмоций. Несмотря на свой маленький рост, вновь подошедшая выглядела достаточно серьёзно и одними своими жестами говорила о высоком положении в обществе, отличаясь и заметно выделяясь на фоне остальных монархистов.

– Доброго полудня, Софья Денисовна, – раздаётся громкий поставленный голос, в котором, тем не менее, прослеживалась капля игривости, словно все сказанное – шутка, – как Вы поживаете? Сколько недель прошло с нашей последней встречи!

– День добрый, Виктория Станиславовна, благодарю за беспокойство, я прибываю в добром здравии, – не меняя улыбки произносит Овчинникова и делает подобие реверанса. Теперь, когда они встали друг напротив друга, высокая и фигуристая Софья и достаточно невысокая и хрупкая Виктория казались нелепо на фоне друг друга.

– Очень жаль, я надеялась, что эта встреча станет последней.

– С Вашей стороны шутить так крайне низко, честно говоря, это ударило по моему самолюбию.

– Вам не привыкать биться о потолок, мой дорогой друг.

Обмениваются достаточно колкими фразами, но не меняют доброжелательной улыбки по отношению к друг другу, что любой мог бы понять, хоть и не сразу – все они не переходят границ хоть и глупой, но дружеской шутки, доступной только им двоим. Все трое, включая Лизавету, знакомы ещё со времён молодости, когда были ветреными лицеистками и мечтали о счастливом будущем, но даже не подозревали, что их случайное знакомство станет настолько долговечным и крепким союзом. Теперь уже поздоровавшись и обнявшись, все втроём занимают места у длинного стола, оповещая о начале собрания.