Loe raamatut: «Миша и осень на ферме», lehekülg 2

– Эй!

Он открыл глаза. За плечо его тряс Петр Иванович.

– Подъем, малец! – говорил он Малинину.

Он застал Мишу спящим за столом на кухне. Миша поднял голову от открытого самоучителя по сельскому хозяйству, служившего ему подушкой. В окно перед ним сбоку пробивались лучи солнца, поднимавшегося из-за макушек деревьев.

– Который час? – спросил Миша, потирая веки ото сна.

Из коридора донесся голос Анастасии Михайловны:

– Шесть ноль ноль, Миша!

Малинин потянулся, пока Петр Иванович расставлял тарелки по столу. Селяновы готовились к завтраку. Анастасия Михайловна зашла на кухню. Малинин заметил, что у нее прекрасное настроение.

– Петечка хозяйственный! – хихикнула она.

Ее супруг смущенно махнул рукой. На стол он поставил четыре тарелки.

– Скоро Алешка за нами приедет, – напомнила Селянова. – Вы с ним обязательно подружитесь! – сказала она Мише, подходя к холодильнику, чтобы достать оттуда то, что не доели вчера за обедом, который был одновременно и ужином. После вчерашней большой трапезы Миша изрядно проголодался, успев уже съесть несколько яблок, которые он притащил с собой в одной из сумок.

– Алешка и продуктов привозит, и с ремонтом на ферме помогает! – хвасталась Селянова. – Замечательный мальчик!

Миша посмотрел в еще не закрытый, полупустой холодильник, вспомнил про вид фермы снаружи, но промолчал.

Анастасия Михайловна тем временем накладывала еду в тарелки. Петр Иванович, усевшийся за стол, уже готовился поедать картофельное пюре с комочками, как за окном прозвучал автомобильный гудок.

– Приехал уже, – заявил Петр Иванович. Селянова, отдернув занавеску от окна, помахала кому-то.

– Алешка приехал! – воскликнула она.

– Рано что-то, – пробурчал Петр, разочарованно отодвинув тарелку. Снова раздался автомобильный гудок – и Анастасия Михайловна зашагала открывать.

– Родня! – кричал Алексей из-за руля автомобиля. – Шевелись! Ехать пора!

Анастасия Михайловна выпорхнула с кухни в сторону коридора. Без энтузиазма из-за стола поднялся Петр Иванович, – и, поправляя лямки комбинезона, вышел с кухни, и направился наверх.

Миша поглядел в свою пустую тарелку, слез со стула – и пошел в коридор. К этому времени дверь уже была открыта.

– Алешенька, привет! – махала рукой Анастасия Михайловна Алексею в машине.

– Быстрее давайте! – отвечал ей Алексей. Миша предположил, что это было у него вместо приветствия. На втором этаже стало шумно – это Петр Иванович двигал поклажу по полу из спальни. Миша, стоявший в коридоре, поглядел наверх: Петр Иванович как-то грустно смотрел то на сумки, которые в длину были немногим короче его в высоту, то на ступеньки. Через плечо Анастасии Михайловны Миша глянул на водителя белого, с грязными пятнами автомобиля «Нива»: тот качал головой и подпевал тихо игравшей в его машине музыке. Тогда Миша спросил у Петра:

– Может, я помогу сумки отнести?

Петр Иванович сначала хмуро посмотрел на него, но спустя мгновение его взгляд смягчился – и он слегка кивнул.

– Петечка! – крикнула Анастасия Михайловна, пока Миша поднимался вверх по лестнице. – Неси сумочки!

Когда Миша собирался взять сумки, Петр Иванович обратился к нему:

– Эй!

Миша посмотрел на него, протягивавшего ему руку:

– Ты извини, малец, что я на тебя – с ружьем, – замялся Петр. Малинин удивился, но руку ему пожал:

– Бывает, – хохотнул Миша.

– Ты парень хороший, вроде, – сказал Петр. – Береги ферму мою. Свою, то есть, – добавил он грустно.

Миша кивнул:

– Само собой, Петр Иваныч.

Взяв сумки, Миша пришел к выводу, что они казались даже тяжелее, чем те, которые он привез с собой. Надеясь, что лестница под их общим весом не обвалится, он осторожно зашагал по ступенькам вниз. С улицы вновь раздался нетерпеливый гудок.

– Петечка! Ну, где ты там? – крикнула со стороны автомобиля Анастасия Михайловна. – Алешка к Гале опаздывает!

– К Гале опаздывает он, – пробурчал Петр Иванович себе под нос, в то время как Миша на ходу был очень занят поисками безопасного места на каждой ступеньке.

Выйдя из дома вместе с Петром Ивановичем, Миша увидел, что Селянова уже сидит в автомобиле – она улыбнулась им с Петром. А Алексей снова нажал на гудок.

– Алешка, они идут уже! – сказала Анастасия.

Петр помог Мише открыть багажник, после чего Малинин положил туда сумки. Миша заметил, как Петр Иванович смотрит на старый дом: так смотришь на старого доброго друга, с которым ты прощаешься навсегда, но сказать ему, как тебе горько, почему-то не можешь. Солнце осветило лицо Петра – и Миша заметил, как у того на глазах выступили слезы. Он не хотел продавать ферму. Не хотел уезжать. Но иногда не все бывает так, как мы хотим. Петр Иванович принял доводы жены и дочери, убеждавших его, что отъезд пойдет ему во благо, но покидать это место ему все равно было нелегко. Мише в тот момент стало грустно. Он отвел взор от Селянова – и закрыл дверь багажника. Звук, изданный закрывшейся дверью, вернул Селянова в реальность: он поджал губы и, хмыкнув носом, пошел занимать заднее сиденье автомобиля. Малинин обошел автомобиль сбоку.

– Пока, Миша! – крикнула махавшая ему рукой Анастасия Михайловна. – Удачи вам!

– Вам тоже! – помахал ей в ответ Малинин, после чего посмотрел на Петра Ивановича. Петр кивнул ему. Миша тоже сделал ответный кивок.

– Едем, Алеша! – скомандовала Селянова. Автомобиль двинулся с места – и поехал от фермы в сторону главной дороги. Миша смотрел им вслед, пока они не сделали поворот на развилке – и не скрылись за деревьями.

Ферма окончательно опустела. Миша огляделся: тихо, безлюдно. Лишь утренние птицы, принявшие смену от ночных, вели друг с другом медленный разговор. Вот-вот их болтовня станет оживленнее, а Малинин, смотревший на печальное состояние фермы, размышлял: а если он сейчас сам уедет и не вернется, останется ли это место безлюдным? Найдутся ли у кого-то желание и энтузиазм приводить здесь все в порядок? Поля хотя бы. Миша с досадой поморщился: он осознал, что так и не спросил у Селяновых, чем они раньше занимались на ферме, а своих новых контактов они не оставили. Малинин выдохнул:

– Ну, и ладно, – сказал он. – Может, мне повезет и так.

Глава 2

Велосипед

Вернувшись в дом, Малинин взялся за генеральную уборку. Он разгонял из углов дома пауков, возмущавшихся нахальству нового хозяина дома, прогонявшего их из облюбованных мест; протирал пыль со столов, полок, шкафов и прочих поверхностей, где пыль царила неделями, месяцами или даже больше; выгребал отовсюду оставшиеся от Селяновых предметы старины, вроде старых инструментов, – и раскладывал их по найденным в доме коробкам с мыслями о том, что, может, Селяновы вернутся за ними потом; выметал грязь с пола, который пока решил не мыть – вместо этого он планировал полностью заменить половицы.

Славно потрудившись в первый же день своего хозяйствования на ферме, Миша решил закончить день мытьем окон и стеклянной вставки в главной двери. Как и ночью, небо было чистым, безоблачным. Сквозь начинавшее блестеть окно Миша смотрел, как редкие птиц пролетают над его домом, направляясь вдаль, на юг. Кто знает: возможно, ночной концерт, который ему повезло слышать, в этом сезоне был последним?

Вымыв изнутри стекла окон на кухне, он открыл окна настежь, чтобы протереть их с другой стороны. В воздухе ощущалась осенняя свежесть. Казалось, что следом за Селяновыми эти места покидали последние признаки лета. Птицы вскоре умолкнут, пойдут дожди, оставшаяся зелень на деревьях поменяет свой цвет, а потом и вовсе превратится в ковер на земле, согревая корни растений в холодающую погоду. А потом, после зимы, все станет возвращаться: тепло, птицы, зелень на ветках деревьев – в том, что это все вернется, можно было быть уверенным. Но это природа – ее законы четкие и всем известны. А порой что-то заканчивается, кто-то уходит – и так хотелось бы знать, что однажды все станет, как раньше, и все, кто ушел, вернутся! Как же бы хотелось быть уверенным, что и эта осень закончится, что и эта зима пройдет – и вновь настанет весна, будто бы и не было никогда холодов! Словно это был лишь дурной сон, долгий и печальный, но вот ты просыпаешься – и снова весна! Миша вздохнул: та весна, о которой думал он, была вовсе не про времена года и могла никогда и не настать. Но как в конце зимы ощущаешь запах весны, как морозы начинают отступать, так и он чувствовал, что весна придет. Но иногда он сомневался. Начинал считать, что отступление зимы ему лишь кажется, что он обманывает себя. А ему хотелось верить, что он ее, весну, приближает, и что та весна однажды настанет, хоть и вопреки здравому смыслу. «Обязательно пой! – думал он. – Утром, днем, вечером и ночью, пока не услышат».

Над домом по пути перелетных птиц на юг пролетел красно-белый самолет-«кукурузник». «Все, что летает, осенью на юг летит», – решил Малинин. Пока он провожал самолет взглядом, вдали на дорогу к ферме вышла согбенная старушка. Когда Миша заметил ее, то решил, что, несмотря на возраст, шла она довольно бодро. Закрыв окно на кухне, Малинин протер руки лежавшей рядом тряпкой и направился встречать гостью.

Когда он открыл дверь и вышел на крыльцо, женщина увидела его и остановилась. Разглядывая Мишу секунд пять, она все же продолжила свой путь к дому, периодически поглядывая на Малинина. Когда она подошла поближе, Миша крикнул:

– Приветствую! – поднял он ладонь. – Чем могу помочь?

Бабуля не отвечала, продолжая шагать в его сторону.

«Может, не расслышала?» – подумал он. В это время она подошла ближе к крыльцу.

– Кто таков, м? – хмуро спросила женщина.

– Я Миша, – сказал он.

Она сверлила его взглядом, от чего ему стало слегка не по себе. Миша поежился.

– Может, чаю хотите? – спросил он, пытаясь быть гостеприимным.

Женщина наклонила голову в сторону, смотря Мише за спину, на дверь дома. Он тоже обернулся, но ничего интересного там не увидел.

– Хозяева тут? – продолжала интересоваться женщина.

– Селяновы? – спросил Малинин. – Уехали они с сыном, Алексеем Петровичем. Теперь я тут живу.

Глаза женщины округлились.

– Бандит?! – грозно спросила она. В этот момент ему показалось, что в ее руках вот-вот появится ружье.

Он нервно хохотнул:

– Да не бандит я! Я Миша Малинин. Анастасия Михайловна продала мне ферму. У меня даже документ есть!

Старушка насупилась и, к его удивлению, развернулась – и зашагала обратно. Некоторое время Миша недоумевающе смотрел ей вслед, потом пожал плечами – и пошел домой.

Закрыв за собой входную дверь, Малинин пошел на кухню, чтобы взять принадлежности для мойки окон: упаковку с моющим средством, губку и таз с водой – и перенести их в гостиную. Миша был мужчина массивный, так что таз потащил в одной руке, как поднос, а губку и моющее средство понес в другой. Стоило ему расставить предметы для наведения чистоты на подоконнике, в дверь постучали. Выйдя в коридор, Миша сквозь занавеску и пока не мытое стекло увидел знакомый силуэт. Когда он открыл дверь, то поздоровался:

– И снова здравствуйте, – смотрел Миша на старушку, которая зачем-то решила вернуться.

Та смотрела на него уже более мягко:

– Настя свой телефон не оставляла? – поинтересовалась та.

Миша задумался: «Да, вроде, нет». Он помотал головой. Старушка постояла – и сказала:

– Ладно, – и, как и в первый раз, развернулась – и пошла восвояси. Миша закрыл дверь и, дойдя до конца коридора, опять услышал стук в дверь. Повернувшись, он увидел ту же старушку. Малинин вздохнул – и отправился открывать дверь.

Отворив дверь, Миша уже молчал. Женщина тоже молчала. Малинин наклонил голову набок:

– Так я могу помочь? – спросил он.

– У меня песик убежал, – ответила старушка. – Найти не могу. Поможете? – неуверенно спросила она.

– Песик? – уточнил Миша. – Я тут в округе не видел собак.

– Он обычно у меня на ферме прячется, – объясняла женщина. – Он когда спрячется, я к Насте прихожу – и мы с ней его искать идем. Всегда с ней искали его – и он находился. А у меня одной не получается найти его.

Взгляд старушки казался Мише удрученным.

– Ну, давайте поищем пса, – сказал Миша. – До фермы далеко?

Та помотала головой. Повернулась – и показала куда-то за лес, где проходила главная дорога:

– Пару шагов туда пройти – и ферма моя будет.

«Пару шагов, значит», – подумал Миша, сомневаясь.

– Я только свитер возьму – и пойдем, – все же ответил он.

Пока Миша и его новая знакомая шли в сторону ее фермы, Малинин выяснил, что зовут ее Лариса Борисовна. Вот уже почти шестьдесят лет она в одиночку содержит свою ферму, доставшуюся ей от родителей. Была она единственным ребенком в семье, причем поздним.

– Тятя с маменькой Герои труда были – вот им и дало государство ферму как награду. А когда не стало их, – тихим голосом добавила она, когда они с ней уже прошли пару сотен метров вдоль главной дороги, – мне пришлось одной там работать.

– Одиноко, наверное, было, – предположил Малинин.

– Было, Миша, – согласилась та. – Вот я и заводила друзей среди других фермеров, чтобы не было скучно одной. Вот с Настей, например, познакомилась. Всегда с ней было интересно, да и муж ее каждый раз историю какую-нибудь расскажет: а истории, хоть и занимательные, но жуткие – аж волосы дыбом!

Миша улыбнулся:

– Дайте угадаю: про бандитов.

– Да! – подтвердила та испуганно. – То амбар утащат, то громил к нему посылают ферму отбирать. А он героически ее отстаивал всегда! Ты не обижайся, внучок, что я тебя за бандита приняла сначала. Не верилось мне, что Селяновы ферму продадут. Очень уж они ее берегли… Пошли дорогу вот тут перейдем! – показала она на участок дороги, на другой стороне которого, если пройти чуть дальше, виднелось ответвление, что вело на ферму Ларисы Борисовны. На участке виднелись выцветшие, еле заметные остатки разметки.

– Краска тут старовата, – заметил Миша, осматривая «зебру». – Да и знак дорожный не помешало бы установить. А то ночью за рулем можно и не заметить, что тут переход.

Та махнула рукой:

– Администрацию сколько ни проси – толку как от козла молока. Говорят, не наша, чиновников местных, это ответственность!

Когда они перешли дорогу и оказались у развилки, Миша, увидев ферму Ларисы Борисовны, восторженно воскликнул:

– Вот это да!

Перед ним открывались просторные, ухоженные угодья: квадраты полей, окруженные квадратами заборов и засеянные каждый своей сельскохозяйственной культурой: капуста, морковь, картошка, ягоды разные, помидоры, огурцы, репа, редис, лук; пасека с жужжащими пчелами, живущими в семи деревянных домиках; белый-белый дом с коричневой крышей, будто только вчера покрашенный; рядом с домом – рыжий, под цвет солнца, амбар; у входа в амбар – мирно жующая сено корова на привязи, а неподалеку – высокий металлический шест с крутящимся под действием ветра «цветком» наверху – ветряной насос.

– Вы это все сами поддерживаете? – дивился Миша, вместе с Ларисой Борисовной проходя мимо полей и оглядывая их.

– Сама, сынок, – ответила женщина. – В последние годы, правда, тяжелее стало, – посетовала она. – С годами все больше отдыхать хочется, чем следить за всем этим.

Увидев их, буренка прекратила жевать.

– Это Жаклин, – подходя к корове, сообщила бабуля. Когда она погладила корову, животное продолжило трапезу. – Жаклин тоже скучает по Арбузу.

Малинин помотал головой:

– Арбузу?

Женщина засмеялась:

– Это песик мой. Я когда ему имя выбирала, арбуз по телефону заказывала. Каждый раз, когда я говорила «Арбуз» девочке-продавщице, этот маленький комочек радостно лаял, – с улыбкой вспоминала женщина. – Вот я и назвала его «Арбуз».

Миша хохотнул – и спросил:

– Так где Арбуз, по-вашему, может быть? Может, в амбаре где-то сидит?

– Ой, вряд ли, – та махнула рукой.

– А если позвать его? – поинтересовался Миша.

Та помотала головой:

– Если Арбуз пропадает, то не отзывается совсем. Любит он, чтобы я его искала. Пошли со мной.

Пока Миша с Ларисой Борисовной обходили ее ферму, та рассказывала ему разные истории: как страна развалилась; как фермеры с Большой засухой боролись; как Арбуз в грозу привел домой убежавшую испуганную Жаклин, держа в зубах ремень, привязывавший ее ошейник к металлической петле в земле. Миша же поспрашивал у нее об искусстве фермерского хозяйства, чем она охотно с ним поделилась.

Вечерело. К тому моменту они обошли всю ферму, но Арбуза не нашли.

– А не мог пес вообще с фермы сбежать? – задал вопрос Малинин. – В лес, например.

– Ни в коем случае, – уверенно заявила Лариса Борисовна. – Арбуз хоть и любит, чтобы его искали, но с фермы без дела не убегает.

Миша подумал-подумал – и крикнул:

– Арбуз!

И тут он услышал радостное тявканье – со стороны амбара к ним на коротких лапках семенил пес породы корги.

– Вот же он! – улыбнулся Миша – и посмотрел на Ларису Борисовну. Та, кажется, ничуть не была удивлена появлению питомца. Встав у ног Миши, Арбуз вновь счастливо залаял. Миша встал на одно колено – и погладил пса, от чего тот высунул язык.

– Вот, – говорил Миша. – Надо было только лишь позвать.

Женщина кивала:

– На голос Насти он тоже всегда вот так отзывался, – робко улыбнулась та. – Пойдем чаю с малиной попьем, внучок?

Малина, из которой было сделано варенье на столе у Ларисы Борисовны, была выращена на ее ферме. И варенье старушка сделала сама. Всю малину она продавала, а когда лето за середину переваливало, начинала варенье делать: большей частью торговала, но и себе оставляла немного. У нее в доме было просторное помещение, полки в котором были уставлены банками с вареньем и соленьями.

– Личные запасы, – сказала старушка, показывая Мише и семенившему возле них Арбузу комнату с банками. Арбуз хоть и был здесь великое множество раз, но не уставал с восторгом смотреть на результат хозяйских работ.

В коридоре дома Малинин заметил черно-белую фотографию в золотого цвета резной рамке, стоявшую на столе. На ней было двое молодых людей: мужчина и женщина, стоявшие в обнимку. Лариса, заметив интерес Миши к фотографии, объяснила:

– Это мы с женихом. Сбежал он за неделю до свадьбы с Нинкой, – и зашагала на кухню, молчав после этого дольше обычного.

На кухне было уютно: все было отделано коричнево-рыжим деревом, круглый год напоминая о теплых днях; окно выходило на амбар, откуда приветливо смотрела Жаклин, и на пасеки, чтобы можно было наблюдать за пчелами. У подоконника стоял стол, у которого располагались три стула.

– Мы с родителями любили вот так сидеть, чай пить, – сказала Лариса Борисовна, наливая чай в кружки на столе. – Всей семьей собирались – и вечера проводили. Когда их не стало, я надеялась, что мы с Аркашей – на фотографии который – тоже семью заведем и тоже будем жить здесь. И все три стула снова будут заняты по вечерам за чаем: Аркаша, сынок наш или доченька – и я рядом с ними.

Она отвернулась – и открыла шкаф, откуда начала доставать печенье. Говорила она спокойно и размеренно, но от этого Мише было не менее горько слушать ее рассказ. Ему к горлу подкатил ком.

– Настя мне говорила, – продолжила она, говоря спиной к Малинину. – Заведи себе мужика: и на ферме поможет, и веселее будет, чем одной. – Она повернулась к нему с тарелкой полной печенья к чаю – и поставила на стол. Затем села на стул напротив Миши.

– Ты пей, внучок, – сказала Лариса. – Остынет же чай. Малинки положи себе.

– Ой, да, спасибо, – вернулся Миша в материальный мир из своих рассуждений. Открыв банку с вареньем, он ощутил свежий запах малины. Малину он любил – ему положено было, как Мише Малинину. Зачерпнув ложкой варенья из банки, он положил его себе в чашку – и начал помешивать.

– Так, а вы что? – неуверенно спросил он. – Что отвечали Анастасии Михайловне?

Старушка вздохнула:

– Что люблю я этого Аркашку, – сказала она сдавленным голосом, сдерживаясь, чтобы не расплакаться. – И что даже если он с другой и я ему не нужна, не могу ничего с собой поделать.

Миша прекратил мешать варенье в чае.

– И никого другого любить больше не можете, потому что сердце лишь одному отдано? – спросил, поджав губы и заметив, что ком в горле стал давить пуще прежнего.

Лариса Борисовна удивленно посмотрела на него – и участливо кивнула.

– Понимаешь, значит, – сказала она, улыбнувшись.

Они пили чай и говорили. Миша рассказывал ей, почему он решил купить ферму; а также говорил об одной главной причине того, чем он занимался в жизни последние годы; а она удивлялась его рассказу, местами сомневалась, но не отговаривала, а выражала слова поддержки, потому что понимала, что они с ним похожи: вот только она не полезла в гору, в отличие от него, а ему хватило смелости и хорошей, доброй дерзости, чтобы карабкаться вверх. Или же она была слишком здравомыслящей и рациональной, чтобы петь песни жителям звезд. Их разговор с интересом слушал пес по имени Арбуз, то игравший со своей тенью, то подтявкивающий их смеху, то мирно лежавший на полу у хозяйских ног.

Когда чай был допит, на улице уже был глубокий вечер. Взглянув в окно, Миша увидел, что вокруг светло: бьющие далеко светильники были установлены на крышах дома и амбаров, на ветряном насосе, а также на заборах, так что старушка и ночью могла видеть, что происходит в дальних уголках ее фермы.

Выйдя вместе с Ларисой Борисовной из дома и собираясь идти к себе на ферму, Миша спросил, оглядывая крыши:

– А лампочки кто меняет, если перегорят?

– А ты как думаешь, внучок? – хохотнула она.

Миша удивленно поднял брови.

– И это сами делаете? – изумился он.

– Конечно! – гордо заявила женщина. – Здешний люд с малых лет по ветрякам лазать умеет, а уж на крышу залезть – проще пареной репы! Подожди меня тут, Миша, – остановила она его. – У меня для тебя есть кое-что в благодарность, что Арбуза помог найти!

Произнеся эти слова, она зашла в амбар – и начала там шуршать. Спустя пару мгновений она вывезла оттуда зеленый велосипед, который по виду для нее был уж очень велик.

– Это тятин, – объяснила она, подвозя к нему двухколесного «коня». – Я всегда слишком мала была, чтобы ездить на нем. А вот папа был с тебя ростом.

Велосипед был очень старой модели, но чистый – Лариса Борисовна всегда ухаживала за ним.

– Он у меня только место занимал, а выбросить рука не поднималась, – сказала женщина. – Возьми, Миш – может, тебе пригодится.

– Спасибо, Лариса Борисовна, – Миша с удовольствием принял подарок. Автомобиля у него не было, а посещать город для покупки всякой мелочи наверняка придется. На велосипеде все же быстрее, чем пешком.

– Ну, давай, ремонтируй ферму, – сказала на прощание женщина. – Получится у тебя все с таким настроем обязательно! Заходи на чай с малиной как-нибудь, внучок!

Тот благодарно кивнул и улыбнулся:

– Зайду обязательно! Счастливо! – Миша сел на велосипед – и поехал в сторону главной дороги вдоль освещенных искусственным светом полей, провожавших его на пути к дому. По дороге он думал о том, что негоже людям в одиночестве оставаться в старости, даже когда они это одиночество выбирают сами. Он думал, а не выбрал ли он сам одиночество, решив идти по своему нынешнему пути? До отметки в сорок лет – рукой подать, а там уже и пятьдесят, и шестьдесят, и больше, если доживет. Когда он слушал историю Ларисы Борисовны, то ему стало и легче, и тяжелее: легче, так как кто-то понимал, что он чувствует; тяжелее, так как теперь он видел, к чему нежелание подстраиваться под обстоятельства может привести и, скорее всего, приведет его самого. Но Миша считал, что действовать по-другому – это идти против самого себя, против того, что чувствуешь. Выехав на главную дорогу, он не без труда отогнал от себя скептицизм – и повернул домой. «Перед сном, может, успею еще окна домыть», – подумал Малинин.

Ветер дул так сильно, что было тяжело дышать. Жадно вдыхая носом морозный воздух, Миша подтягивался вверх, вбивая ледорубы в покрытую льдом скалу, и, упираясь шипастыми ботинками, старался не соскользнуть. Он посмотрел вниз, чтобы оценить, насколько близко земля, но подножие горы было скрыто вьюгой и облаками – такой же вид, как и над головой. Малинин выдернул ледоруб из корки льда, размахнулся – и вбил его выше.

Миша открыл глаза. По радио, которое служило вместо будильника, играла песня «Эх, город мой сибирский!» местного исполнителя по имени Александр Комаров. Малинин все еще спал на диване в гостиной и даже начинал потихоньку привыкать к нему.

Фермер сел на диван. Вчера он домыл окна и лег спать поздно. Помимо этого на кухне сломался кран, который Мише удалось починить. Сейчас он надеялся, что успешная починка крана была не во сне. Поднявшись и выключив радио, стоявшее на полке в шкафу и забытое – или любезно оставленное Селяновыми, чтобы Миша не скучал в тишине. Выйдя из гостиной на кухню, он осторожно включил кран – работает! Довольный Миша, вооружившись вдохновением, вызванным починенным краном, сегодня собирался сделать важное дело, которое еще вчера делать не планировал. Но сначала нужно было подкрепиться. Его бабушка в детстве говорила ему:

– На голодный желудок, Мишутка, можно только три вещи делать: завтракать, обедать и ужинать.

Чтобы сделать на голодный желудок дело, одобрявшееся его бабушкой, Малинин заглянул в холодильник. Улыбка его выпрямилась, когда, открыв дверцу, он ничего там не обнаружил – последние оставленные Селяновыми свежие продукты он съел еще вчера. «Ну, и ладно, – подумал он. – Все равно собирался ехать в город».

Умывшись, почистив зубы и побрившись в ванной, Миша намочил свои волосы и быстро вытер полотенцем.

– Хорошая прическа получилась, – подытожил он, смотря в зеркало.

Спускавшись на первый этаж, он услышал шум воды.

– Только что же воду выключил, – нахмурился он. А потом прислушался: шум шел не из ванной. Оказавшись на первом этаже, он глянул сквозь блестящее стекло в двери за отдернутой занавеской: шел дождь. Первый осенний дождь в этом сезоне. Миша, не спеша и не сводя глаз с открытой взору улицы, разделенной на коричневые поля, на зелено-желтую природу и на серое небо, шел навстречу двери. Стоило открыть ее – и шум падающей с неба воды усилился. Будто сначала дождь старался не шуметь – мало ли, может человек в доме спит еще, а теперь, когда человек открыл дверь, дождь решил: «А, не спишь, значит! Тогда я на всю громкость включу!» «Заботливо со стороны дождя», – подумал бы Малинин. Дождь заботился о Мише, потому что знал, что осень Малинин не жалует. А осенний дождь от летнего отличается. Даже если не говорить Мише, какое сейчас время года, осень он определил бы по дождю: по звуку, по запаху, по влажности в воздухе. По холоду. Осенний дождь не был ласковым, как летний, или бодрящим, как весенний. Он звал запереться дома, накрыться пледом и ждать, пока он закончится. По крайней мере, Мише так казалось.

Малинин уперся плечом о дверной косяк, смотря на то, как множество капель падают с неба, будто каждый из обитателей звезд, которым еще недавно пели серенады, плакал о том, что серенад больше не будет. Слышат, значит, как им поют! Слышат, но когда уже поздно, когда нет уже песен, когда певцы закончили свой концерт. «Нельзя заканчивать концерт, – посчитал Миша. – Только закончишь, уйдешь со сцены – а тут и слушатель появится. Или он в любом случае появится, когда уже будет поздно?»

Решив, что он не будет ждать, пока закончится дождь, Миша надел на голову кепку, найденную им на дне одной из привезенных сумок, накинул ветровку, вывез из дома велосипед, оставленный им вчера в коридоре, стащил велосипед вниз с крыльца – и поехал по мокрой грязной дороге, объезжая лужи.

Фермерские угодья, среди которых была и Мишина ферма, располагались между двумя городами: Западным и Восточным. От Мишиной фермы до Восточного было ближе, так что свой путь он держал туда. Кроме этого, в Западном он уже был – там была автобусная остановка, с которой он и шагал, пока ему не встретились супруги на «Жигулях» со своим питомцем по кличке Степаныч. А вот Восточный он знал только по фотографиям, да по рассказам жителей Западного, плевавшихся при упоминании города-соседа. По словам «западных», у «восточных» все было не так: и дороги у них развалились уже, и собаки бродячие у них злобные, и продавцы, коль заметят среди покупателей «западного», обсчитать его намерены и просрочку впарить.

– Просроченная еда – это плохо, – кивал Миша. – Да и обсчитывать нехорошо.

Когда он согласился с жителями Западного, его тут же пригласили на местную свадьбу, но Малинин вежливо отказался. Повеселился он уже в свое время: и на свадьбах, и на вечеринках, и на концертах, и где он только ни кутил. Вспоминая полные алкоголя застолья, танцы и культурные мероприятия, которыми Миша занимал свою жизнь, он поморщился, поворачивая на главную дорогу. От всех этих дел он решил отказаться, потому что не вязались они с тем, чему он посвятил свою дальнейшую жизнь, проживаемую им сейчас.

Пока Миша крутил педали, дождь усилился. Кепка промокла насквозь, как и джинсы спереди. Сухими оставались только ветровка, куда он предусмотрительно переложил деньги перед поездкой, и ботинки. Проезжавшие слева от него редкие автомобили «махали» ему, очищая лобовое стекло от воды. Хотя Миша и считал себя человеком вежливым, махать в ответ он все же не думал.

И тут на обочине на другой стороне дороги он увидел человека, пинавшего колесо своей машины-иномарки. Мужчина тот был с темными курчавыми волосами, усатый, в плотной синей матерчатой куртке, которую обычно надевают в теплую зиму, светлых джинсах и черных ботинках. Миша съехал на обочину справа от себя – и пригляделся: между попытками забить гол колесом автомобиля, мужчина активно и разочарованно махал руками и ругался. Малинин посмотрел по сторонам – и, не увидев вблизи автомобилей, взял велосипед в руки и перешел на противоположную сторону дороги. Подойдя поближе к водителю, Миша сказал:

– Привет! Помощь нужна?

Курносый усач сначала недоверчиво осмотрел Мишу с ног да головы, а потом, видимо, решив, что его не собираются грабить, ответил:

– Да машина заглохла, – пнул он с досадой колесо еще раз.

Миша поставил велосипед на землю и пожал плечами:

– Если двигатель, то я посмотреть могу. Я ковырялся в двигателях пару раз.

Вновь с подозрением посмотрев на Мишу, водитель махнул рукой:

– Да забудь. Попутку возьму.

Неожиданно дождь стал утихать.

– Хозяин – барин, – ответил Малинин и уже собирался брать велосипед, как незнакомец, произнес:

– Не, погоди, друг, – остановил он Мишу, передумав. – Глянь, что там с двигателем.

Ушедший на перерыв дождь предоставил возможность посмотреть, что под капотом. Миша повесил кепку на велосипед, предварительно протер капот тряпкой, которую попросил у водителя, и начал смотреть, что может быть не так с двигателем. Водитель представился как Александр Заболотный, предприниматель с востока страны, собиравшийся покорять заграницу. Одежда на вид у него казалась дорогой – предприниматель же! Занимался он на тот момент перекупками – и ехал в Западный, чтобы лично согласовать выгодный контракт. Миша не перебивал бизнесмена и старался делать вид, что с интересом слушает, хотя речи о покорении заграницы только отвлекали его. К тому же, Мише хотелось побыстрее закончить: вот-вот дождь собирался продолжить, а еще у него урчало в животе от голода. Наконец, он нашел, в чем причина поломки.