Loe raamatut: «Дефицит Высоты. Человек между разрушением и созиданием», lehekülg 70
6.9. Эта ужасная культурологическая культура
На фоне упадка и деградации искусства такая наука, как культурология, казалось бы, должна объяснить причины этого и найти способы противостоять разрушительным тенденциям. Но не тут то было. Самым большим достижением культурологии (но со знаком «– ») является то, что она необоснованно расширила понятие культуры и тем самым девальвировала его. Именно культурология, как ни парадоксально это звучит, в наибольшей степени способствовала девальвации понятий культуры и духовности. Первоначально в 18 в. термин, ведущий своё происхождение от латинского слова cultura, употреблялся для обозначения качеств, отличающих наиболее «возделанную», то есть просвещённую часть общества. Мерилом культурности служила сумма достоинств, являющихся следствием таланта, хорошего образования, начитанности, обладания хорошими манерами. Культурными считались те, чья сумма достоинств была выше определённой, весьма высокой планки. Иначе говоря, под культурой понимался высокий уровень деятельности.
И хотя червоточина содержалась уже в первоначальных рассуждениях о культуре, принадлежащих И. Г. Гердеру, в полной мере процесс девальвации культуры запустил колониализм. Роковую ошибку совершили антропологи, которые, подолгу находясь среди местных племён в дебрях Африки и Новой Каледонии, подзабыли, что понимается под культурой в цивилизованном обществе. Кому-то из англо-саксов в процессе изучения примитивных племён пришла в голову неудачная мысль назвать их привычки, обычаи, нормы культурой. Нелепая случайность. Никакого глубокого смысла в наименовании обычаев дикарей культурой не было. Далее в соответствии с духом гуманизма, акцентирующего ценность человека, и наделяющего уже всех представителей человечества качествами самых достойных (сколько глупостей было наговорено и написано по этому поводу – не счесть!), до уровня культуры «подняли» всех европейцев скопом, а затем представителей предыдущих исторических эпох, вплоть до первобытной. Затем появилась «культура допервобытного общества» (ещё один образец научной бессмыслицы). А потом какие-то антропологи-археологи, не очень задумываясь, свидетельства этих «культур», находимые при археологических раскопка (фрагменты оружия, посуды, утвари) стали тоже называть культурой… материальной! Так, культура, которая объединяла в себе достоинства лучших, стала ночным горшком.
Свою «культуру» получило каждое племя, а затем и каждый вид деятельности, и всё получило простое, объяснение: всё такое разное потому, что культуры разные. Эта вырожденная плоская модель (отсутствует вертикальная координата) по внешнему виду похожа на политическую карту мира, где каждая страна окрашена в свой цвет.
Шанс вернуться к правильному пониманию культуры был упущен, когда у Э. Б. Тайлора (может быть не у одного его, пойди сейчас разбери) возникли смутные догадки об уровнях деятельности. Сам Тайлор, по-видимому слишком увлечённый обычаями дикарей, не сумел уделить этой догадке достаточно времени и сил. А жаль. Развитие культурологии и смежных с ней областей знаний пошло бы по другому пути. Уровневость – это способ описания широкого круга явлений, принципиально необъяснимых в рамках плоской модели. Это шаг от схоластики к науке. Далее с появлением работ А. Богданова и фон Берталанфи в исследования деятельности человека были бы введены системные представления, и в их числе представление об иерархии.
Но зачем такие сложности! Вся теория культурологии укладывается в следующие две фразы. «Есть понимание культуры в узком и широком смысле. В широком смысле культура – это всё, что угодно». Что бы ни натворил человек – это культура. И нет человека, который был бы лишён культуры. Английский антрополог Р. Р. Маррет, предпочитавший комфорт полевым исследованиям, оправдывал это тем, что ему «нет необходимости изучать обычаи дикарей в поле, так-как их можно наблюдать в преподавательских Оксфорда». Это остроумное замечание демонстрирует гораздо большее понимание проблем подлинной культуры, чем получившая статус прописной истины сентенция о том, что «нет нации, общества, человека, лишённых культуры» (А. Кравченко, [37]). Увы, есть лишённые и культуры, и нравственности, и минимальных представлений о законопослушании, трудовой дисциплине, порядке. Но несмотря на вопиющее отсутствие культуры, с которым мы сталкиваемся на каждом шагу, в фантазмах этих горе-учёных мы все культурны.
О том состоянии, в которое пришла культура, с горечью говорит наш современник, замечательный музыкант Д. Баренбойм: «Сегодня культурным считается тот, кто ни разу не был в музее и не слышал живого звука классической музыки». Подобно анекдоту об интеллекте эпохи ковида, про эту «культуру» можно сказать: «Все являются носителями культуры, но многие – бессимптомно». Зато симптомы отсутствия культуры нам приходится наблюдать слишком часто. Но нет, культуролог вам объяснит, что вы неправы. Это такая культура: она только по виду – полное отсутствие культуры, а по существу – культура, ничуть не худшая, чем культура пития или производственная культура.
Полёт культурологической мысли породил представление о некой столь широкой «культуре», которая всё в себя включает и всем управляет. В данном случае мы имеем дело с явным рецидивом мифологического мышления. Выдумывается некий верховный объект, нечто непостижимое, которое управляет всем, происходящим в человеческом мире. И нам удобно считать, что оно решит все наши проблемы. Согласитесь, весьма похоже на невразумительных богов первобытного человека, которые тоже (и с тем же успехом) «управляли». Может быть, начать приносить культуре жертвоприношения?
Одной из грубейших ошибок культурологов, не обладающих достаточным кругозором, является наименование культурой образа жизни всех, кто способен к обучению. «У шимпанзе колка орехов не является врождённым поведением – это настоящая культурная традиция» [22]. В таком понимании «культурна» не только обезьяна, потенциально способная научиться колоть орехи, но культурны вороны и даже синицы. Что уже говорить о тех, кто обучался десять (!) лет в школе. Но на самом деле там встречаются такие фрукты, что не дай боже. Это хорошо известно тем, чьи дети в наши дни ходят в школу. И уж точно не является культурой передача глупости от учителя к ученику или повторение её за своими коллегами.
В результате расширенного и, как следствие, сниженного понимания культуры у нас образовалась привычка относить всех поэтов, писателей, артистов к культурному сообществу. Встречи с этой культурой порой оставляют очень тяжёлое впечатление. Так режиссёр Э. Климов после полутора лет работы председателем Союза кинематографистов говорил, что он «отравился человеческим фактором». «Все, – пояснял он, – ходят, и друг на друга стучат. Я их уже видеть не могу, потому, что всё о них знаю». А между тем мир охватила новая эпидемия – помешательство на артистах. На всех скопом: и хороших профессионалах, и бездарных, и безголосых, и обдолбанных наркотиками, и страдающих алкогольной зависимостью. Г. Гейне вывел закономерность: «Когда уходят герои, на арену выходят клоуны». Так и случилось, только этих клоунов сегодня зовут «артистами». Но почему из этого столько шума? В Москве расплодилось невероятное количество театров, которые получают львиную долю дотаций, распределяемых министерством культуры. В лучшем случае это вздор, переносящий действие классических пьес в наши дни, в худших – демонстрация интимных частей тела. Увидь это Мейерхольд, он бы задохнулся от настоящей театральной зависти!
Существует принцип, называемый «бритвой Оккама», согласно которому не следует плодить лишние сущности. Гуманитарная наука поступает ровно наоборот. Она обходится минимумом терминов для обозначения намного большего числа сущностей. Множество разнородных явлений, имеющих существенное значение для бытия человека, она именует одним термином культура. А с ними и множество явлений не имеющих никакого значения, или имеющие отрицательное значение. В противоположность этому в уровневой модели отражены двенадцать сущностей, из которых лишь одна представляет собой культуру.
Те народы, у которых для обозначения разных цветов применяется один термин, этих цветов не различают. Так есть племена, для которых зелёное и голубое – это один цвет. То же и с культурой: если культура – это и созидание, и разрушение, если она и благо и мерзость, то эти модальности перестают различаться теми, кто принял такую трактовку культуры. Это неразличение многого очень разного внутри одной «культуры» вышло далеко за пределы культурологии. Нейрофизиологи У. Матурана и Ф. Варела [16] с лёгким сердцем «поведенческие схемы, усвоенные в коммуникативной динамике социальной среды» полагают «культурным поведением». Если ты с малых лет в своей семье приучен жить в грязи и беспорядке, а на улице промышлять воровством, немногие такое поведение отважатся назвать культурным. Понятно, где здесь вкралась ошибка: для обозначения этих «поведенческих схем» нужен другой термин, а термин «культура» надо оставить тому, что действительно культурно.
Расширительное толкование культуры прижилось во многом благодаря благозвучности термина, наделённого ещё не выветрившимся позитивным смыслом. Для любого лестно сознавать себя культурным. Далее мода называть что ни попадя культурой закрепилась. Свою роль в этом сыграло то, что рекрутированные в культурологию в период её быстрого становления специалисты из других гуманитарных дисциплин стали понимать под культурой то, что им ближе всего по роду их прежних занятий. В результате термин «культура» стал рекордсменом неряшливости. Что это такое, толком никто не знает. У каждого культуролога своя «культура», и он сочиняет о ней всё, что ему заблагорассудится. При этом из подавляющей части определений культуры представление о её исключительности было удалена. Из этих определений следует, что культура – это нечто археологическое («материальная культура»), этнографическое (обычаи, особенности быта), этнопсихологическое (поведение разных народов), социологическое (организация совместной жизни людей), семиотическое (система знаков), информационное (накопление, сохранение и передача информации) и т. д. По сути речь идёт о различных сторонах деятельности, которые достаточно хорошо описаны, определены, в ряде случаев исследованы, и считать их ещё чем то иным, например культурами, нет никакой необходимости.
Но не тут то было. Эти культуры стали плодиться как кролики, и в конце концов мы докатились до того, что нас наградили «культурой ненависти». Некто И. Яблочков написал книгу «Русская культура заговоров», а так как русские не самые большие мастера по этой части, существует ещё немало других, существенно более серьёзных культур заговоров: английская, американская, одним из изобретений которой являются «цветные революции», и т. д. А у человека, которого сызмальства приучали к тому, что культура – это то, что культурно, голова идёт кругом от обилия этих «культур». До чего же человечество докатилось, что у него такие культуры!
Одного культуролога, рассказывавшего в своём докладе о рое этих неприятных культур автор возьми и спроси, а как он воспитывает своих детей? Ну, конечно, ответил он, не этим субкультурам я их учу, а другому, хорошему. Так почему же ты другим под видом культуры впариваешь всякую дрянь? Да потому что приходится ему крутиться: и детей надо людьми воспитать, и не оказаться в уклонистах, а то выпадешь из культурологической обоймы и лишишься заработка.
Членам секты повальной культурности следовало бы обозначить предмет своего поклонения, но для этого сначала необходимо уяснить, что же из себя представляет это возникшее новое, являющееся одновременно и обычаями дикарей, и, по старой памяти, ещё чем то большим. Их воображению она представлялась каким-то образованием, находящимся отчасти внутри, отчасти снаружи человека, и играющим непонятно какую, но, безусловно, важную роль в жизни человека. Различные исследователи это образование представляли состоящим из верований, законов, знаний (Тайлор), опыта (Осокин), духовного опыта (Акопян), средств и способов деятельности (Маркарян), ценностей и навыков (Бранский), запретов (Лосев), как информацию (Кармин), отношение (Вейнберг), механизм фиксации и передачи индивидуально найденного (Малиновский), семиотический механизм (Лотман). Несмотря на полную неясность с природой этого образования, культурологи уверены, что оно точно хорошее, даже несмотря на то, что включает всё плохое. Но как быть с этой помехой апофеозу культурности? А очень просто: надо поменьше о ней говорить, а лучше вообще не обращать на неё внимания, и тогда её как бы не будет. По представлениям большинства культурологов это образование достаточно автономно, и даже существовало до нас как вида. По словам Маркузе «культура создала человечество». В этом же духе Лихачёв полагал её фундаментом (хотя она в значительно большей степени конечный результат, чем начало или основание). Ближе к деятельностному понимание Шпенглера, который представлял культуру «организмом», Уайт по-американски «механизмом».
Но если уж подыскивать совсем простой образ, то культуру более уместно сравнивать с крыльями самолёта, благодаря которым самолёт поднимается вверх и удерживается на высоте. То, что такая масса металла с грузом легко взмывает в воздух, представляет собой одно из самых удивительных и непонятных явлений, как бы нам его не объясняли законами физики. Так же и культура поднимает человека вверх, только вот законы, в соответствии с которыми она это делает, нам понятны ещё меньше физических. В любом случае культура ничего не подпирает, не лежит в основании, а устремляет в высоту. При этом она не является сущим, неким объектом (часто встречающаяся категориальная ошибка), а процессом деятельности со всеми его составляющими вплоть до результатов. Лотман, который так и не смог определиться, что же за «образование» такое представляет культура – она у него то мир, то механизм (семиотический), то разум (коллективный) – как то возьми и скажи: «Если тебе больно от чужой боли, ты культурен». Речь идёт о деятеле четвёртого уровня, это уже «горячо». Ведь уровень культуры следующий – пятый.
В результате размножения культур появилось бесчисленное количество локальных, отраслевых, относящихся к различным областям деятельности типов и видов культур и вместе с этим отчётливое представление – что то тут не так, и постепенно приходящее (не ко всем, конечно) понимание, что мы имеем дело с фикциями. Таковой является и примитивная модель, на которой построено всё здание культурологии. Суть её состоит в том, что большая культура, включающая в себя всё, делится на множество лоскутов национальных, отраслевых и прочих культур и субкультур. В частности, эта модель послужила основой для теории мультикультурализма, которая уже успела бесславно скончаться. Лоскутное одеяло культуры на поверку оказалось непрочным. Хейзинга как то заметил: «Ни о чём другом не было сказано столько глупостей, сколько о культуре». И все эти глупости были сочинены в ходе поиска сути культуры, и доказательства исключительной роли последней. Удивительно то, что кроме Хейзинги так и не нашлось человека, который бы сказал что-то отрезвляющее. Как это сделал наивный герой из сказки Андерсена, который видел всё так, как оно есть, и даже то, что король неправильно одет.
Невразумительность этой фикции превратила её в своего рода неприступную крепость. По большому счёту все идущие на штурм несуществующей крепости разделены на три колонны. Для сторонников аксиологического подхода культура является ценностью, высоким ориентиром для человеческой цивилизации, большая часть сторонников второго, деятельностного подхода, объявляют культурой всю деятельность человека, в которой всё уравнивается и становится дозволенным вследствие своей принадлежности к культуре. Они против того, что из культуры исключены такие явления, как преступность, социальное неравенство, столь милый русскому человеку алкоголизм, прибавившаяся к нему наркомания и пр. Всё это лишает нас целого букета таких замечательных культур, как культура бандитизма, рэкета, мошенничества, насилия. Почему эти культуры так милы сердцу некоторых культурологов, интересный вопрос. Возможно, чем больше культур, тем увереннее смотрит культуролог в своё профессиональное будущее.
Третьей является заметная группа приверженцев символического представления о культуре. В соответствии с ним культура – это мир символов (Кассирер, Лотман). Близко к этому понимание культуры, как «семиотического аспекта процесса и результатов человеческой деятельности», (Сагатовский).
После того, как в моду вошёл термин информация, культура из системы символов превратилась в «информацию, которая накапливается с помощью знаковых средств» (Кармин). Интересно, кому и какую информацию намеревался передать Пушкин, написав «Я помню чудное мгновенье…», или хулиган, написавший на заборе матерное ругательство? С точки зрения А. Кармина и то, и другое есть культура, 80 % содержания интернета, представляющие собой информационный спам, порнографию, фейки – тоже культура.
Так как символический компонент деятельности растёт с уровнем, то культура, конечно, не «мир символов», но деятельность, в которой символы занимают значимое место. При этом семиотический (то есть знаковый, использование знаков для передачи информации) аспект есть не только у культуры, но и у многих других видов и форм человеческой деятельности. Более важной в культурном процессе является его смыслообразующая и творческая функция; знаки являются скорее инструментом, чем сутью феномена культуры. В исполнении весьма сложного классического произведения учеником седьмого класса музыкальной школы и выдающимся пианистом, мы, безусловно, почувствуем большую разницу. Хотя пользовались они одной и той же нотной записью. Когда СССР распался, он был самой читающей, а значит и самой «семиотической» страной в мире. И что? Не в знаках счастье. Подвёл низкий уровень деятельности.
Роман Л. Толстого «Война и мир» и приказ о ядерной бомбардировке Хиросимы были написаны по существу в одной знаковой системе. А результаты были совершенно различны. Значит сам факт трансляции посредством знаковых систем, как бы они сложны ни были, мало что объясняет. Важно, что именно транслировалось и, в особенности, какие действия это повлекло. То есть культура как использование знаковых систем – это не ключ к пониманию того, что, как и почему делает человек. К объяснению того, почему человек в одном случае создаёт литературный шедевр, а в другом совершает беспрецедентное разрушение она не приводит. А ведь понять это, и таким образом узнать свою судьбу: будем ли мы на пенсии перечитывать бессмертные шедевры или испаримся в эпицентре ядерного взрыва – и является, пожалуй, для нас самым важным. Да и что будет с нашими внуками тоже хотелось бы знать. Из культурологии можно понять только то, что они будут точно культурны, но при этом включатся в какую-то новую субкультуру (если уже не включились), о которой, чтобы не утратить остатки сна, нам лучше ничего не знать.
Наиболее выделявшийся своими научными регалиями из среды российских культурологов В. Степин полагал, что суть не в «семиотических системах», а в «надбиологических программах», в которых содержится «социально-значимая информация о способах, правилах поведения и действия», и которая передаётся через посредство коммуникации. Иначе это называется «внегенетической предачей информации», и именно её большинство культурологов считает основным признаком культуры. Но с этим положением случился совсем уж неприятный казус. В течение нескольких последних десятилетий было выяснено, что обучаться, усваивая «информацию о способах, правилах поведения и действия» способны, обезьяны, вороны, попугаи, синицы и ещё много кто. Докатились! К допервобытной культуре добавилась культура обезьян, а теперь ещё и ворон. Кто на очереди? Жуки и червяки?
С червяками ещё предстоит разбираться, но уже совершенно определённо установлено, что у муравьёв и пчёл есть язык, а у пчёл и хорошо видимая знаковая система: в процессе «танца» они изображают знаки прямо в воздухе, и они с их помощью передают друг другу значимую информацию. Но для описания обмена информацией посредством знаков, передающихся через зрительные и слуховые каналы, нет нужды в выдумывании «культуры», как Лапласу для обоснования его теории Солнечной системы не потребовался Бог. Более того, муравьи умеют создавать сверхорганизмы, представляющие собой более высокую ступень разумности, а человечество оказалось не в состоянии объединиться в единый сверхразум и ноосферу ему создать не удалось. Это как понимать – муравьи культурнее человека?
Те, кто рассматривает культуру как деятельность, делятся в свою очередь на два лагеря. Большая часть считает, что культура есть всё, что делает человек, меньшая, что она указывает, что и как делать. Знак деятельности для тех и других не существует. Хорошо, если последнее – это склонность к порядку, вежливость, чистоплотность, хорошие манеры, правила хорошего тона. Но кроме воспитанных людей существуют и грязнули, которым их «культура» указывает, как им действовать, чтобы стать ещё грязнее. Л. Витгенштейн применял для обозначения того, как поступают люди, термин «формы жизни». Это удачный термин, потому что он объемлет всё разнообразие деятельности, не поднимая ошибочно её до культуры (5).
Интересно то, что развитые Витгенштейном представления о «формах жизни», легли в основу позднейших концепций «культурного релятивизма». Витгенштейн полагал «формы жизни» результатом согласия людей в своих суждениях. Эти суждения не являются ни аналитическими, ни интуитивно очевидными, ни надёжно обоснованными, а могут вообще не быть явно сформулированными. Сложилось, как сложилось. Поэтому, как полагает Витгенштейн, бессмысленно различать формы жизни на основе истинности или ложности убеждений и картин мира, от которых эти формы слабо зависят.
На самом деле формы жизни, как и почти все элементы деятельности, имеют знак. Одни сохраняют и развивают системы, другие, инициируемые разрушителями, разрушают их. Системы, которые оказываются в состоянии поощрять первые и устранять вторые, продолжают существовать. Те, которые не умеют это делать, погибают. Если знак определён, форма жизни в значительной мере перестаёт быть относительной. А при определении знака мы должны судить о деятельности не по соответствию её «форм» чьим то убеждениям или картинам мира, а по её результатам. Высокие, благодаря развитому интуитивному и аналитическому мышлению, наилучшим образом умеют различать разрушение и созидание, а это – смерть для релятивизма.
То, как культурологи умеют «навести тень на плетень» и устроить путаницу в вещах почти что очевидных, вызывает чувство, близкое к изумлению. В результате проделанной ими работы понимание культуры, казавшееся ранее цельным и ясным, парадоксальным образом расплылось в многозначности и неопределённости. Ныне насчитывается более 1000 определений культуры, по-видимому, это рекорд неоднозначности в научном языке. Раньше всем было понятно, что такое культура, сегодня никто этого не понимает. Этим мы обязаны в наибольшей степени философии культуры и культурологии, хотя сегодня кто только не проявляет отрицательную креативность на поле создания культурных фикций. Ещё Декарт предупреждал: «Определяйте значение слов и вы избавитесь от половины заблуждений». Культурология оказалась не в состоянии определить значение слова культура. Сегодня даже нет консолидированного представления научного сообщества о том, к какому феномену этот термин относится. Поэтому культурологическая так называемая культура, которая у одних относящаяся к одному, у других к прямо противоположному, а у третьих ко всему сразу, просто не существует. Её нет, это не более, чем призрак, фантомные боли от никогда не существовавшего органа.
Но так как по утверждению культурологов «культура формирует человека» (своего рода новая ипостась Бога), то культурологи – а кто же ещё – получаются чем то вроде жрецов при новой религии. Но назначение культуры некой первичной сущностью понимания не прибавило. Мы имеем дело со своего рода иллюзионизмом: культура вроде есть, но если разбираться по существу, то она ничего не объясняет. Наука о культуре как бы есть, но на самом деле её нет, потому что она представляет собой самые общие и ничего не значащие рассуждения.
Являясь псевдонаукой, она не способна развиваться и углублять свои представления о человеке. У дисциплин, предметом научного интереса которых являются не фикции, а реально существующие и жизненно необходимые вещи, существует естественное стремление к постижению механизмов их действия и выведение закономерностей, которым они подчиняются. В рамках «культуры по-культурологически» это сделать невозможно, так как она является невоспринимаемым, непостигаемым и неопределяемым фантомом. В своё время выяснилось, что души нет, но психология осталась, так как в человеке есть высшая нервная система. Когда окончательно станет ясно, что этой неуловимой культуры на самом деле нет, что тогда станет с культурологией, ведь органа, который останется вместо культуры, нет!
Но правила игры, установленные в культурологии удобны тем, что позволяют про эту безразмерную «культуру» сочинять всё, что угодно, а культурологию возводить в ранг междисциплинарного знания или даже метанауки. Культуролог уверен, что во всей науке главный он, потому что без культуры шага ступить невозможно. Л. Уайт искренне считал, что открытие культуры со временем станет в один ряд с созданием гелиоцентрической системы Коперником или открытием клеточной основы всех форм жизни. Культуре приписываются функции адаптации, коммуникации, интеграции, выработки и передачи информации, но все эти функции присутствуют и в деятельности животных, тогда, спрашивается, при чём тут культура? Поневоле согласишься с мыслью Хейзинги о решающей роли глупости в формировании представлений о культуре. Культура, мало того, что «является ключом к пониманию человека и общества», для неё нашли ещё более важную функцию: «Культура определяет состояние Земного шара в настоящий момент» Кто из мэтров это сказал, не помню, но сказано сильно.
Вследствие невероятной многочисленности культур, каждая из них существует в узком кругу «специалистов по данному представлению», который в пределе может состоять из одного автора попавшегося вам на глаза определения. Каждый из этих авторов отказывается признать «культуру», существующую в воображении его оппонента. Здравомыслящему уму непонятно, как идея о том, что наш мир поделен на бесконечное множество культур и субкультур, которые якобы что-то объясняют, стала основанием целой области знаний. Первое, что сразу же бросается в глаза, – эта модель «не объясняет» разрушение. Но культурология элементарно справляется с этой задачей, вводя ряд культур, подобных культуре войны. Раз это культурно, воюй, сколько душа пожелает, но только не говори, что это разрушение. Таким же образом уже появилась культура ненависти, но если на том основании, что кто то ненавидит кого то, существует «культура ненависти», то тем более должна существовать культура глупости, а вместе с ней и культуры тупости, лени, разгильдяйства, безответственности и хамства. Ведь эти явления более распространены, чем ненависть. Они повседневны и повсеместны. Просто диву даёшься, почему до сих пор не нашлось культурологов, на которых бы снизошло откровение о существовании этих культур. Не успевают! Но вот «культура отмены» появилась. Звучит зловеще. Вот сейчас возьмут и тебя отменят! Хотя в сравнении с тем, как «отменяли» большевики, отмена, возникшая сегодня на Западе скорее похожа на игру в бирюльки. Те отменяли целыми классами: дворян, крестьян, священников, гнилую интеллигенцию. Они могли в порядке отмены в землю живьём закопать, в баржах затопить, ну а если повезёт, в лагеря отправить гнить на десять лет. Но так как они были не очень сведущими в культурологии, называлось это у них борьбой с «врагами народа». И вот те на, оказывается, это культура!
Как результат всеядности культурологов, размножение «культур» приобрело характер пандемии. Вот по телевизору рекламируется «культура здорового образа жизни». Но люди зачастую ведут нездоровый образ жизни (включающий в себя курение, алкоголизм, неправильное питание и пр.). Что же это, как ни «культура нездорового образа жизни», одна из культур, без которых невозможно помыслить нашу жизнь. А ещё без культуры невежества, равнодушия, безразличия, бездеятельности, убожества, мошенничества, воровства, подлости, предательства. Как же всё таки разнообразна наша жизнь, включающая в себя столько пока ещё не известных культур. И как сложен труд культуролога, которому все их надо открыть и объявить об их существовании миру.
Раковый процесс размножения фикций продолжается, и далее девальвация культуры усугубляется её разменом на множество локальных, отраслевых, специализированных разновидностей – «каждому по культуре!». Скверно то, что в этой тенденции уравнивания всего со всем, как разновидностей культуры, скрыт значительный разрушительный потенциал. Новые Смердяковы резонно смогут заключить: «Если всё культура, значит всё позволено!» И нечего стыдиться, не к чему и незачем стремиться. Ведь всё, что бы ты ни сделал, объясняется и оправдывается особенностями твоей суб-, локальной или какой-либо другой из множества разновидностей «культур».
У студента зародыш понимания культуры как чего то безусловно позитивного, взращённый в нём в семье и школе, после ознакомления с курсом культурологии, сменяется недоумением оттого, что это не такое уж и позитивное столь невнятно и непонятно. Инъекция культурологии вместо создания иммунитета против разгильдяйства, безответственности и низменности приводит к образованию в голове студента какой-то каши из культур, где все культуры хороши, все культуры нужны. И в сознание студента поселяется смута. Теперь он перестал понимать, к чему все эти достижения, о необходимости которых ему где-то что-то порой доводилось услышать, если всё и без достижений – культура. Ну а уж если наблевал, то этим вообще не стоит заморачиваться! Это молодёжная нарко-алкогольная субкультура. И никто не запрещает подрасти и перейти в другую субкультуру, например коррупционеров и казнокрадов. Она у нас на удивление хорошо укомплектована, но культурному-то человечку там место всегда найдётся. Вот таким образом культура, которая раньше возвышала, сменяется в головах подрастающего поколения «культурой», которая разлагает.
