Прямо на восток

© Олег Ярков, 2018

ISBN 978-5-4490-8057-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

– А разве тебе не хочется всё знать?

– Для чего?

– Как для чего? Чтобы уметь защитить себя!

– От чего? От тех бед, которые натворили знающие всё?

Дорога выдалась у меня долгая. Временами интересная, но чаще нудная. Особенно по казахским степям. Вагон, который теребил меня внутри себя по дороге из Саратова с двумя пересадками до Усть-Каменогорска, старательно обходил любые населённые пункты, предлагая мне глазеть в слабоцветные степи, охраняемые ветром и одинокими верблюдами. Скорее всего, в этой паре верблюд – ветер, первый был всё-таки начальником. Его, верблюда, было намного меньше, чем ветра и ходил он с отрешённым самозначением, а не мотался туда-сюда, бестолково пересовывая песок по горизонтальной плоскости.

Попутчики мои были в основном местного разлива. Привыкнув с детства к степно-пустынному буйству красок, они уже не тратили время на просмотр мелькающей Родины за грязным вагонным окном. Они, сопассажиры, без умолку щебетали на своём языке и делали редкие паузы в беседе на шумный выдох и выпивание чего-то своего спиртного, разливаемого из полуторалитровых пластиковых бутылок. После чего снова принимались обсуждать свои местные проблемы.

От предложения выпить я отказывался раз одиннадцать. Такое моё отношение к процессу никого из выпивающих не трогало. Они принимали это как обычный ритуал, подобный выдыхиванию перед глотком.

На третьи сутки, устав от непонятной речи и постоянного чужого пьянства, я вышел на перрон Усть-Каменогорского железнодорожного вокзала.

Сам вокзал и его площадь, впрочем, как и всё остальное, на что хватало угла обозрения, за многие годы старательно русифицировалось, не редко вступая в конфликт с местным колоритом. Многолетняя борьба велась с переменным успехом для обеих сторон. Правда, было очевидно, что на сегодняшней стадии борьба находилась в состоянии обоюдного поражения. Временное перемирие переросло в перетекание стилей и денежных возможностей владельцев привокзальных квадратных метров торговой площади.

Далее на моём пути было такси в какой-то аэропорт и долгие часы лёта в Иркутск. Такая смена транспорта при постоянстве однообразия вокруг меня совершенно не оставили впечатлений от этой многодневной дороги. В окно больше не смотрелось, есть и пить не хотелось. Хотелось только одного – остановиться хоть где и хоть на пару дней. О том, что рано или поздно мне придётся возвращаться, думать не хотелось. Хотелось сначала отдохнуть от этой дороги, а потом можно попробовать подумать и об обратной.

Но до начала возвращения у меня было какое-то время, и из Иркутска я использовал его часть на вертолётный перелёт до почти военного аэродрома в полутора километрах от населённого пункта по имени Еланцы. Далее мне оставалось проехать ещё семнадцать вёрст по заповеднику, в сторону то ли посёлка, то ли турбазы под названием Ващановка. А вот там-то я должен был пересидеть короткий, но счастливый кусок времени в несколько дней перед обратной дорогой.

В Еланцах на миниатюрной автостанции я просидел часа четыре в ожидании любого транспорта в сторону заповедной Ващановки. Теоретически я мог бы и пешком отправиться до места назначения, но дорога предстояла неизвестная и, скорее всего, через лес. Или тайгу. Или через что-то такое, что растёт в этих краях и через что есть дорога. Но дорогу эту знают только местные, которых, на этой автостанции в половине седьмого вечера девятого апреля этого года, не было. Ни одного.

Я ещё не решил, стоит ли мне доводить расстроенность моего настроения до паники или попробовать по-философски отнестись к отсутствию любых приемлемых мест для сидения на этой отдалённой автостанции. Но тут я увидел свет фар и очень понадеялся на то, что в мою сторону двигается машина, а не пара велосипедистов, оборудовавших свои веломашины динамическими генераторами для света. Но потом появившийся характерный звук автомобильного двигателя вселил в меня надежду, что, по моей просьбе, детище какого-нибудь автогиганта остановится, и я получу в своё распоряжение ответ на один из трёх вопросов. Первый – не подвезут ли меня? Второй – если ответом будет «нет», то где мне скоротать неожиданно подкрадывающуюся ночь. Если же второй ответ будет клоном первого, то постараюсь выведать направление движения до, в общем – то, близкой, но по ночному времени далёкой Ващановки.

Я вытянул руку перпендикулярно движению машины. Не полностью владея вопросами «автостопа», я сначала держал ладонь сжатой в кулак, но эта «пальцево – кулаковая» позиция могла быть неверно истолкована водителем, который легко усмотрел бы угрозу для себя и для машины. Поэтому я разжал кулак и старательно, аж до боли в суставе, оттопырил в сторону большой палец.

Одним словом, один из этих жестов дал желаемый результат. Проехав мимо меня метров семьдесят, «Жигули» довольно престарелой модели остановились. Сдавать назад водитель не спешил, а просто трижды коротко «бибикнул».

Я подхватил свою сумку и быстрым шагом пошёл к своему «вечернему» спасителю. При моём приближении распахнулась водительская дверца и из машины высунулась одна нога и голова, с широким лицом на ней. Этот не полный комплект человеческого тела смотрел на меня и, дождавшись минимального расстояния между нами, спросил:

– Едешь? Куда?

– Добрый вечер! Еду, почти. До Ващановки. Довезёте?

– Повезло тебе, мил человек, что я так поздно еду. Мог бы и до утра тута сидеть. Эту самую автостанцию используют автобусники для туалета, а если ты собрался в Ващановку, то… ты из Еланцев ехал? Ну да, откуда же ещё? Так из Еланцев надо было ехать до Бурхан-Туша, это по ту сторону заповедника. Там автобусы дольше ходят и подбирают люд по дороге. А ты, поди, на аэродроме по карте смотрел и сам выбрал эту дорогу, да? Оно и понятно. Ты же в первый раз тута? Откуда тебе знать было? Эта дорога, ну, эта самая, – водитель высунутой из машины ногой постукал по смеси асфальта и грунтовки, – она от старой военной части осталась, и ездили по ней только военные. Так что повезло тебе, что я решил по этой стороне заповедника ехать. Так тебе до Ващановки?

– Если мы закончили урок природоведения, то да.

– Ну, это ясное дело. Семь соток – и ехаем.

А то у меня был выбор! Много это или достаточно для такой поездки – я не знал. Но, как это обычно бывает со мной, я сглупил и согласился.

– Лады. Давай мне деньги, я пересчитаю.

Это должно было означать предоплату.

В голову полезли всякие вечерние страшилки типа того, что я начну доставать деньги, и водитель увидит место, где я их держу. А природа вокруг заповедная и, соответственно, глухая, считай уже полная ночь на дворе. А около водителя, как я рассмотрел, сидел ещё один мужик. Вот остановятся они, вроде как в игру поиграть «мальчики налево, девочки направо» и прикончат меня. Деньги заберут, поколотят меня ногами и монтировкой и бросят одного. А тут – заповедник, волков никто не гоняет, вот и обглодают они мои косточки до утра.

– Не боись, – это не я сам себе сказал, это сказал водитель, почувствовав мою нерешительность, – я мирный человек. Расплатись и ехаем. А то знаешь, как бывает? Приедем на место, а ты скажешь, что ехать тута всего ничего и начнёшь торговаться. Тебе до Ващановки? Вот! Ты тама уже будешь на месте, куда тебе тама уже будет спешить? Вот торги и начнутся. А тута все вроде покладистые, лишь бы уехать. Так что сказ мой таков – давай я пересчитаю деньги и ехаем.

У меня появилось два варианта – ещё немного помечтать о прелестях возможного ограбления под аккомпанемент водительской болтовни, либо отдать деньги и попасть в эту заповедную Ващановку. Выбрал я второй.

– Лады, – сказал водитель. – Садись сзади.

Я обошёл машину и, выставив перед собой сумку, начал вводить себя на заднее сидение престарелой машины.

– Осторожно! Там моя куртка!

Это сказал пассажир с переднего места. Мне было, что ответить на этот начальственный окрик, но я решил максимально сократить оставшееся время до Ващановки и промолчал. Иначе в разговор обязательно вступил бы водитель без его речевых тормозов.

Мне удалось втиснуть сумку на пол, а сверху положить свою куртку. В машине было тепло и немного пахло бензином.

Вскоре мы тронулись. Я имею в виду с места. Машина стонала и жаловалась тарахтящими деталями, но ехала достаточно бойко. Водитель переключился с меня на своего соседа и продолжил прерванный моим появлением монолог. При этом он, водитель, для большей убедительности своего повествования, старательно заглядывал в глаза своему молчаливому собеседнику. Но, так как его сосед не менее моего был утомлён постоянной болтовнёй водителя и не поворачивал голову, чтобы встретиться глазами с говорящим, то водителю приходилось практически ложиться ухом на руль, чтобы сбоку заглянуть в лицо своему визави. Сначала меня это забавляло, потом начало раздражать. Я постарался отвлечь себя от этих рассказов о заповеднике и пристрастной характеристике местных жителей собственными воспоминаниями. Вспоминал, например, о том, как в детстве мне очень нравился запах бензина и керосина, и с каким удовольствием я вдыхал этот аромат при первом удобном случае. Вспоминал ещё и о том, как на нашем городском базаре была маленькая будочка, в которой продавали на разлив керосин и то, как я завидовал хмурому мужику, который в этой будочке работал. Но в мои воспоминания постоянно вклинивался голос водителя, не умолкавший даже тогда, когда он делал вдох. Теперь он уже и жестикулировал обеими руками, стараясь придать значимость своей болтовне.

– Уважаемый!

Я постарался привлечь его внимание вежливым обращением, но зря. Его речь переплеталась с работающим радио, которое транслировало какую-то специфическую музыку. Я решил, что это бурятская музыка. А может быть, и нет.

– Уважаемый!

Мне пришлось податься вперёд и похлопать водителя по плечу. В ответ, с переднего ряда сидений, оглянулись двое.

– Если вы взяли деньги наперёд, то не смогли бы вы постараться довезти меня целым?

– Не понял. Что?

– Я говорю, смотри на дорогу!

– Ты зря боишься! Я с детства за рулём и эту дорогу знаю, так что не переживай!

Произнося эти слова, водитель смотрел только мне в глаза. Мужик с пассажирского сидения с видимой опаской и тревогой глядел на хозяина этого беспечного рта.

Я обнаглел и снова сказал:

– Смотри на дорогу!

С видимой неохотой водила показал мне свой затылок.

В машине повисла тяжёлая и долгая семисекундная тишина, разбавленная чьей-то национальной музыкой. Всё-таки бурятской. Я так думаю.

Но, как оказалось, молчание водителя связано не с моим замечанием. Он просто вспоминал, на каком месте его рассказа его перебили. А когда вспомнил, то всё началось сначала.

Через несколько минут ухабистой езды водитель попробовал нас порадовать.

– Ещё метров триста и будет поворот на Ващановку. От него по указателю семь километров. Но я уже несколько раз перемерял, нету тама семи километров. Тама шесть двести. По спидометру. Я сто раз засекал по спидометру – ровно шесть двести, а на указателе семь. Куда девалось восемьсот метров, а? Может Ващановка переехала ближе к указателю? Ха-ха! Ничего подобного! Тама нету строительства, понятно? Я имею в виду, что кто-то что-то и строит, но только внутре. А за городской чертой строить не можна. Значит, Ващановка не разрастается. Тогда где восемь соток метров? Вон он указатель, сейчас сами ув… ты откуда тута?!

Я не могу точно сказать, что именно произошло. От надоевшего тарахтения водителя начинал ныть затылок. Чтобы найти себе хоть что-то отвлекающее от нудной поездки, я старательно всматривался в окно, повернувшись к дверце практически всем телом. Когда прозвучал вопрос о том, откуда взялся этот «ты», я попробовал посмотреть в ветровое стекло. Единственное, что я увидел, была какая-то машина с большими колёсами и включёнными маленькими фарами. Она в долю секунды увеличилась в размерах настолько, что, глядя с моего места через ветровое стекло, кабины этой машины видно не было.

Я попробовал вжаться спиной в сидение и упереться ногами в пол, но при таком маленьком зазоре между передним и задним посадочным местом, это было просто невозможно. Я успел только поцарапать пальцами по обшивке дверцы в том месте, где должна быть ручка. Та, которая предусмотрена конструкторами. Но её не было. Наверное, от старости отпала. Искать другой предмет, за который можно было бы ухватиться, уже не было времени. Времени хватило только на удар со стороны водителя. Крыша «Жигулей» старательно вмялась по всей длине контакта, разрезая голову водителя. Кровь, скрежет, ещё один удар, движение в бок и свободное падение с вращением. Я был готов назвать этот полёт «двойной тулуп», только в горизонтальной плоскости. Затем был чувствительный удар о землю и ещё перевороты. Сколько их было – не помню, но не меньше одного. Остановилась на крыше. Как в детстве снова приятно запахло бензином. Только сильнее.

Радио продолжало работать, водитель не разговаривал. Я не смог определить после нескольких переворотов своё пространственное положение. Но было очень неудобно и больно в спине. Пошевелив руками, я нащупал куртку и, перевернувшись, как мне показалось на ноги, я обмотал ей руку и выдавил остатки стекла в дверце с моей стороны. Радовало одно – я ещё соображал и мог двигаться. Пока.

Кое-как удалось вылезти через окно и отползти на пару метров от машины. Сначала надо проверить себя на предмет переломов и ушибов, а потом попробовать вытащить из машины тех, кто там остался.

Встать на четвереньки у меня всё же получилось. По очереди выдвигая ноги вперёд, я поднял зад повыше и, уперевшись руками в колени, приподнялся, держа торс параллельно земле. Спина заболела сильнее, но оставаться в позе, имитирующей букву «Г» я долго тоже не мог. Не отпуская рук, я начал принимать вертикальное положение. Куртку из рук я на всякий случай не выпускал.

Вроде бы выровнявшись, правда со стоном и кряхтением, я покрутил головой, проверяя надёжность сцепки её с остальным телом. При повороте головы вправо раздался хруст в шее, и появились яркие точки на особенно тёмном фоне. Когда они пропали, и зрение занялось своим привычным делом, я увидел дорогу, по которой мы ехали и тёмный массив леса, довольно близко подступивший к дорожному полотну. Машин на дороге не было.

Теперь надо приступать к вращению влево. Попытка удалась, но уже без хруста и фейерверков. Мигающие фары перевёрнутой машины выхватили из темноты дорожный знак «Ващановка 7 км». Хорошо, что мы ехали в правильном направлении.

Раз я остался цел, во что очень хотелось верить, то можно было разворачиваться и постараться вытащить из машины моих попутчиков. Но не успел. Что-то сильное и жаркое ударило меня в спину. Звук появился немного позже. Как раз тогда, когда я после удара и небольшого полёта с силой врезался в ствол какого-то дерева. Ударился плашмя всем телом и головой. Последнее, что я успел подумать, что мне повезло и очень. На дереве не было сучьев, на которые я мог бы нанизаться.

Глава 2

Олег Ярков

Лежать мне было тепло. Постепенно просыпаясь, в тело чувствительно втискивалась боль. Хотелось повернуться, чтобы из-за неудобной позы она прошла. Я на это сильно рассчитывал. Однако, попытка повернуться, вызывала новые уколы неприятных ощущений где-то в районе рёбер. Что же мне такое снилось, что я умудрился до боли отлежать всё тело? Можно попробовать вспомнить прошедший сон, но логика не срабатывала. Не получалось восстановить в памяти те минуты, когда я ложился в постель. А и правда, когда я совершал обряд отхода ко сну? Ну-ка, ну-ка, давай по порядку. Итак. Я стоял на станции под… Ельней. Стоп. Ельня – это не то… под Ельней во время войны было большое танковое сражение, а я был у… не помню. Название начинается на «Е». По-моему. Ладно, потом вспомню. Что дальше? Дальше появились «Жигули», остановились немного впереди, и водитель запросил семьсот рублей за доставку до…. Марку машины помню, а название городов пропало из памяти. Я же ехал в… здорово! Теперь меня можно использовать, как деталь для машины. Для экстренного торможения. Немного стукнуть и торможение насмерть! Я же помню, что ехал я туда, до куда оставалось семь километров. На дорожном указателе было написано: « 7 км до…» нет, не так. Цифры стояли не на первом месте. Сначала было написано слово «Ващановка». Именно! Ехал я в Ващановку и ехал из Еланцев! Я же помню, что начинается на «Е»! Так что, дорогой автопром, ищи себе другие тормоза, я – пас. И что было дальше? Я рассчитался, сел в машину на заднее сидение и мы поехали. Водитель много болтал, радио пело бурятскую музыку и мы перевернулись. Так это я в аварию попал! Точно-точно! Сначала были видны большие колёса какого-то грузовика, потом толчок и удар, потом мы слетели в кювет и перевернулись. Я вылез из машины и… и спать не ложился. Тогда где я?

Мне показалось, что я услышал хруст разрываемых ресниц – это я пытался открыть слипшиеся и закисшие веки.

К свету я привыкал постепенно. Едва прорвав дыру между веками одного глаза, серо-мутное пятно сразу же приклеилось к зрачку. С пятой попытки мне удалось расширить глазную амбразуру и определить, что это пятно является окном. А откуда в лесу окна? Я же оставался около машины… не мог же утащить меня медведь в свою берлогу с окнами?

Концентрация моего внимания сильно опережала сконцентрированность моего же зрения. Второй глаз проигнорировал команду «Открыть кингстоны». Нет, кингстоны это не в голове, это, вроде, на корабле. Хотя прямо сейчас не важно, где и у кого кингстоны и что они вообще такое, важно то, что первую часть команды глаз нагло не выполнил.

Поднять руку и помочь пальцами глазу что-то мешало. Кое-как приподняв голову и ощупав себя единственным работающим глазом, я определил, что мешает мне поднять руку обычное одеяло, заботливо подсунутое под меня. Это, выходит, я в больнице?

– Виктор Макарыч! Виктор Макарыч! Вот старый хрыч. Макарыч! Аварийный пришёл в себя.

Голова моя кое-как осилила крен в левую сторону. Женский голос, звучавший сверху и громко, принадлежал женщине в белом халате и с большим… кормовым отсеком. Так будет правильно назвать то, что я увидел практически на уровне моих глаз. Переползая взглядом от этого отсека вверх по спине и до самой до макушки с серо-коричневыми волосами, я окончательно убедился, что таки да, я в больнице и передо мной настоящая медсестра. Следом за пониманием моего местоположения массированно навалился больничный аромат.

В палате началось оживление. Скрип двери, шарканье подошвами тапочек без задников по линолеуму, звук передвигаемого стула и два вздоха. Первый издал садящийся на стул человек, а второй – собственно стул.

– Александра, не стоит впредь так громко проявлять свою радость. Давайте сюда тёплую воду и бинт. Спасибо, дальше я сам. Ступайте в манипуляционную. Там, на календаре, записан телефонный номер. Позвоните по нему и скажите, что пациент пришёл в себя.

– Виктор Макарыч, милиция через дорогу. Чего я буду ходить по отделению? Там возьми номер, иди в другой край звонить…. Никогда так не делали. Чего теперь-то выпендриваться?

– Александра! Когда вы к порядку привыкнете? Господи, делайте, как хотите.

Тяжёлой поступью неизбежного грядущего, Александра последовала в сторону входных, а в её случае выходных, дверей, оставив их открытыми.

– Ну-с, молодой человек, с возвращением! Сейчас я попробую вас умыть.

Влажная марля сняла пелену с одного глаза и открыла второй. Передо мной проявился пожилой врач, судя по фонендоскопу на шее и голосу, которым этот человек отдавал распоряжения Александре.

Такая же марлевая влажность немного оживила мои губы. Теперь я мог открыть рот и попробовать издать хоть какой-нибудь звук.

– Как чувствуете себя? Говорить можете? Если испытываете затруднения, то можете молчать.

Виктор Макарович начал снимать с меня одеяло, но замер, услышав грохот голоса Александры.

– Вовка! Вовка!

– Господи! – Виктор Макарович оставил в покое одеяло и, сокрушённо покачивая головой, прикрыл глаза.

– Вовка! Чего так долго ходишь? Передай племяннику, что аварийный очухался. Понял? И порезвее ходи!

Через несколько секунд тишины мы снова услышали Александру.

– Это он для тебя начальник. Ходи быстрее!

Пожилой доктор не двигался до тех пор, пока не затихли шаги Александры у моей кровати.

– Александра, ты через окно кричала?

– Да. Через окно. И уже вернулась. А иначе я бы только шла в манипуляционную. Через окно быстрее. А что? Что-то не так?

– Я устал об этом постоянно говорить. Помогите, лучше, снять одеяло с пациента.

К моему удивлению, сковывавшее меня полотнище с инвентарным номером, аккуратно переместилось с меня на спинку кровати.

Виктор Макарович послушал меня, посчитал пульс, прошёлся пальцами по костям и суставам и посмотрел мой язык.

– Где-то вы даже везунчик, доложу я вам. Одна гематома на щеке, три на рёбрах и шрам на предплечье. Царапины не в счёт. Я не удивлюсь, если у вас и сотрясения нет. Ваша матушка не говорила вам, что вы в рубашке….

– Здравия желаю!

– Ещё один…, – особенно тихо проговорил врач. Смирившись с таким неуважением к проводимым врачом процедурам, Виктор Макарович обратился ко мне. – Вы сможете сесть?

Не рывком, конечно, но и без посторонней помощи я согнулся до положения «сидя». Десятка полтора беспризорных светлячков радостно окружили меня, постепенно уменьшаясь числом и яркостью свечения. Когда последний из них улетучился, я, наконец-то, поднял руку и с удовольствием потёр глаза. Проведя дальнейшее ощупывание лица, я наткнулся на боль в увеличенной правой щеке.

– Каковы ощущения?

– Сотрясения, по-моему, точно нет. Не тошнит, голова не кружится, зрение… вроде нормальное….

– Вы уже говорить можете. Поздравляю! У вас был ушиб. Ничего серьёзного, как я и говорил. Два-три денька проведёте в покое, и вы снова в строю. А… вы точно всё помните? Я о причине попадания в больницу?

– Ехали в машине. Перевернулись….

– Всё-всё, достаточно. У вас будет и время, и возможность всё подробно вспомнить. Постепенно и не напрягаясь. Оставляю вас на нашу милицию. Выздоравливайте! Василий, пожалуйста, не более пяти минут, хорошо?

Теперь Виктор Макарович обращался уже к старшему лейтенанту, который с интересом пялился на меня. Или на мою распухшую щёку.

– Понял, доктор. Не в первый раз.

– Это меня и пугает….

Доктор поднялся со стула, на который тут же опустился милиционер. Говорить он начал только после того, как услышал условный сигнал, который ему подала закрывающаяся дверь.

– Корчавин, Василий Григорьевич, участковый. Это я позавчера ночью нашёл вас на месте аварии. Вам пока трудно говорить? Понимаю, не в первый раз, так сказать. До завтра, думаю, отдохнёте спокойненько, а потом попробуем восстановить картину ДТП. Или вы хотите сейчас?

Я отрицательно покачал головой. Отрицательно, но медленно. Какой-то этот участковый странный – или культурный, или хитрый. Меня даже пугала его вежливость. Но с другой стороны, чего мне его бояться? Я просто ехал как пассажир и просто вылез из перевёрнутой машины. Или он вежливо старается выяснить, почему я не вытащил тех двоих?

– Я так и думал, не в первый раз. Тогда все формальности подождут до завтра. А теперь – главное. Ваши документы основательно подгорели вместе с вашей курткой. Оно и понятно. Одним словом, я связался с вашим ведомством, и они подтвердили и ваш статус, и ваши полномочия. Я уже подготовил протокол о не возбуждении уголовного дела по поводу порчи удостоверения личности. Завтра принесу на подпись. А на обратную дорогу сделаю справку вместо удостоверения, это меня ваши попросили сделать. Так что в этом смысле, так сказать, порядок. Не в первый раз. Табельное оружие тоже в порядке. Оно у меня в сейфе. Или вы хотите получить его сейчас?

Я снова отрицательно покачал головой.

– Я так и думал. Тогда у меня всё. Если у вас ко мне нет вопросов, я пойду.

Участковый поднялся, застегнул китель и, немного подумав, сказал.

– Олег Ильич, ничего, что я так, по имени-отчеству? Или лучше по званию?

От последнего вопроса мне вообще расхотелось думать! Во всяком случае, при участковом. Слишком много интересного для меня случилось после сегодняшнего пробуждения, чтобы считать это всё правдой. Поэтому я решил поскорее избавиться от этого участкового и только тогда, в строгом одиночестве поразмышлять. На всякий случай я разрешил обращаться ко мне не по званию. А интересно, какое мне дали звание после удара о дерево?

– Если вы себя уже чувствуете, то может быть… за выздоровление? Коньяк – штука полезная, так сказать. Как породистое лекарство.

Коньяк, говоришь? А и в самом деле? Какой мне толк сидеть в одиночестве и пытаться выяснить, почему это я вдруг Олег Ильич и ещё со званием? И с табельным оружием? А через пару рюмок участковый расскажет ещё какую-то подробность из моей жизни? Лучше пьяному знать о себе всё, чем трезвому терзаться в неведении. Одним словом Олег Ильич дал добро.

Но стараться ни о чём не думать было невозможно. Тем более, когда после аварии узнаёшь о себе такие подробности. Итак. Что у нас образовалось на повестке дня до графы «разное»? У меня есть нечто непонятное и плохо понимаемое, а посему совершенно не приемлемое. Пока не вернулся участковый, надо попробовать сложить стройный и правильный гербарий из сухих фактов, полученных мною при моём же молчании. Лишний раз убеждаюсь в том, что молчать лучше, чем говорить. Итак, но уже под номером два. Я попал в больницу. Очень тонкое и даже болезненное наблюдение. Попал я сюда благодаря участковому, который позавчера вытащил меня… или он сказал «нашёл»? Не важно, как он назвал это действие – я в больнице я благодаря Василию Григорьевичу. А где ещё двое? Что-то мне сдаётся, что память моя всё-таки работает по графику и то видение, как травмировалась голова водителя, не есть следствием моей отключки более чем на сутки, а есть правдой. Я точно видел, как вдавливаемая крыша «Жигулей» просто отрезала ему часть головы… не приведи, Господи, такую смерть. Дальше. Где мужик с переднего сидения? Где мои вещи, я про сумку, и где мои документы? Я не Олег Ильич, я даже совсем не Олег Ильич со званием, оружием и удостоверением. Немного подгоревшим. А с какой радости удостоверение подгорело? От него кто-то прикуривал? Стоп-стоп-стоп…. Если я принят за того мужика по его документам, то он – это я. У него мои документы! Надо быстро найти Александру и узнать, в какой палате он лежит. Лежит… а почему он не лежит в одной палате со мной? Тут, вон, ещё три пустых кровати… или больница настолько пустая, что каждому больному по палате дают? Глупость какая-то.

Подняться на ноги с кровати оказалось легче, чем я думал. И ходить было не очень больно. Кстати, о ходить. Я сутки в туалет не ходил, меня что, уткой баловали? Стыдоба! Здоровый мужик и под себя… в утку. Это, любопытно знать, Александра меня этим прибором пользовала? Ей бы у Будённого комдивом служить….

Призывно скрипнув дверью на весь коридор, я выдвинулся на шаг из палаты. Передо мной предстала обычная больница, если так можно выразиться. В моём представлении именно так должен был выглядеть сельский стационар. Слева и справа от меня были двери, утопленные в архитектурные ниши. Видимо это были палаты для таких, как я. Палат было не очень много, если я не ошибаюсь в подсчёте, их было шесть. Нет, семь, включая мою. Господи, прости дурака! Семь палат включая ту, в которой я временно находился. Я поплевал через левое плечо и трижды стукнул по деревянной двери.

– Слышу! Иду!

Не желая того, я вызвал к жизни демоншу. Её нежный крик нельзя было спутать с другим звуком.

Александра стремительно вонзила себя в коридор из-за открывшейся двери с надписью «Манипуляционная». С такой же стремительностью, видимо, входит игла шприца, направляемая рукой Александры, в страдающую заднюю плоть пациента. Эта манипуляционная была через три двери от палаты… ага, палаты номер четыре, в дверях которой я маячил. Действительно далеко для того, чтобы сходить туда за телефонным номером. Теперь понятно, кто в больнице старший.

– Чего это тут, а?

– Это я тут чего. Спросить надо.

– Все вопросы к Виктору Макарычу.

– Я не о лечении. Вы не могли бы подойти сюда, чтобы не кричать на весь коридор.

– Ладно. Подойду. Уже подошла. Почему не в койке? Ну-ка, ходи под одеяло!

– Это я успею.

– Ляг и поговорим.

Я подчинился. Всадник против танка не попрёт.

– Чего хотел?

– Где пациенты вашего отделения? Вся Ващановка в здоровых ходит?

– Это к Виктору Макарычу обращайся. Следующий вопрос.

– Здорово общаемся. Ладно. Нас в машине ехало трое. Мои попутчики в других палатах?

– Они в одной палате. В морге. Машина ваша сгорела полностью, попутчики твои… почти полностью. Тебе повезло, майор.

Значит… я майор. Спасибо, Александра, спасибо за информацию.

– Александра… как вас по батюшке?

– Для тебя просто баба Шура. Мне так нравится. Ещё спрошать будешь?

– Пока всё, спасибо. Сейчас Василий Григорьевич подойдёт, я у него узнаю остальные подробности. Спасибо ещё раз.

– Ясно! Васька-шельмец за коньяком понёсся. Не упейтесь тут от радости. Если что – я в сестринской. Хотя пить тебе, майор, ещё рано, но всё равно выпьешь, так? Ладно, я в сестринской. Понял?

Отчего же не понять? Небось, не пальцем…. Александра, она же баба Шура, пригласила сама себя на коньяк участкового. По-моему, она начала мне нравиться.

Но от предстоящей выпивки надо вернуться в реальность. Новости, которыми одарила Александра, нуждались в срочном упорядочивании. Вот то горячее, что в моих воспоминаниях толкнуло меня в спину, было, скорее всего… да не скорее всего, а совершенно точно, взрывом. Когда мы… то есть соображающий я, один из общей троицы ездоков, крутился в перевёрнутой машине, то, а это теперь я точно знаю, запахло бензином намного сильнее. Сильнее, чем когда мы ещё ехали. Могли быть канистры с бензином в багажнике? Могли. А почему взрывается бензин? Потому, что этому способствует концентрация паров. А наличие запаха бензина тому доказательство. Логично? Да. Теперь о морге. Если из нас троих двое уже в лучшем из миров, то, опять, скорее всего, не водитель, а мужик с переднего сидения и был тем майором Олегом Ильичём с табельным оружием. Резонно? Пока да. Откуда у Василия-участкового мои, чёрт, уже заговариваюсь, майорские документы и пистолет, и где мои документы? Если я предположу, что при выползании из машины я схватил куртку майора, в которой были его вещи, я сильно ошибусь? Наверное, нет. А в таком состоянии, в каком я находился, ощупывать материал куртки под бодрую бурятскую музыку, чтобы отличить свою куртку от чужой, у меня не было ни времени, ни желания. И совсем не удивительно, что я не обратил никакого внимания на то, что куртка была отягощена пистолетом.