Loe raamatut: «Цена изменения»

1

Веррейн задумчиво посмотрел на корку крови на своих пальцах. Засохшая, испещренная тысячей трещинок.

Принюхался.

Чужая.

Он медленно сжал кулак. Так сильно, как только смог, так, что ногти впились в ладонь. Тогда появилась хоть какая-то боль, слабая, едва заметная. Она подсказала, что оставшийся Веррейн цел и невредим.

С трудом проглотив вязкую слюну, изменяющий завертел головой, пытаясь понять, где оказался.

Трущобы. Узкий, зажатый домами темный переулок. Тихо, как в гробу, только где-то вдали заливается лаем мелкая псина.

Холодно. От пропитанного сыростью воздуха, от волглой, усеянной островками зеленой плесени стены за спиной. В швах поросль собралась целыми колониями, склизкими и мерзко пахнущими. Поперек каменной кладки протянулась широкая полоса, будто по стене проехалось что-то… или кто-то. Ожидаемо она оканчивалась Веррейном.

Каша из давленой плесени покрыла грудь вместо отсутствующей рубашки, хорошо, хоть брюки остались. Впрочем, ниже пояса не он не чувствовал особого уюта.

Под задницей растеклась лужа. Маг наморщил лоб, но, похоже, локальное болотце появилось тут задолго до него. Да и не чувствовал он в себе силы напрудить столько.

Если по-честному, он в себе вообще никаких сил не чувствовал. Даже руку поднять стоило немалых усилий, а ноги и вовсе валялись в грязной воде, как два бревна. Связи с Арканиумом отпали напрочь, будто Веррейн вернулся во времена ученичества.

Ладонь плюхнулась в лужу, обдав бедро брызгами. Изменяющий прислонился затылком к камню и закрыл глаза. Он перебирал пальцами густую муть и пытался вспомнить хоть что-то. Корка крови на руке постепенно растворялась, смешивалась с остальной грязью.

Память возвращалась обрывками, короткими и несвязными. Вспышками. Веррейн не мог понять, что случилось раньше, а что – позже. Он даже не мог поручиться, что было на самом деле, а что произошло только в больном воображении. Порой маг видел себя со стороны, будто смотрел кино, но не удивлялся – мир любил над ним шутить.

Вот он стоит на поляне. Деревья вокруг – размытые черные мазки, но в падающих сверху лучах света он видит каждую пылинку. Этому немало способствует то, что ни одна не движется – пространство загустело, будто сироп. Птицы сидят на ветвях ракитника, приоткрыв клювы, и Веррейн почти слышит их щебетание. Звуковые волны тоже висят, впаянные в смолистое тепло.

Маг поднимает голову – он свободен в тюрьме застывшего времени. Он бог этого кусочка мира. И вместо яркого круга звезды видит пустую глазницу, из которой сочатся кровь и гной.

На плечи ложатся чужие ладони, и ему легко, тепло от того, что больше не один. Но они – чужие, совсем чужие, и он дергается, резко и зло отмахивается. Руки, оторванные у локтей, падают на землю. Остального тела нет. Нет и крови – только два обрубка, два давно холодных куска мяса валяются под ногами.

Он кричит, но вопль вязнет, как муха в янтаре. Веррейн и сам понемногу застывает, превращаясь в отвратительный инклюз. Горло сдавливает, как если бы на него набросили мокрый шерстяной шарф и слабые детские руки изо всех сил потянули за концы.

Веррейн глухо закашлялся, через силу выталкивая из себя воздух и ненавистное воспоминание. На секунду открыл глаза, мазнул по стылым камням полубезумным взглядом, но переулок расплывался, превращался в совершенно иное место и время.

Детские руки, дети, детки… Старая школа с дощатыми стенами. Откуда он знает, что школа? Он учился здесь невесть сколько лет назад. Серое дерево покрыто неумелыми рисунками, и вот эту кривую трехногую собаку нарисовал маленький Веррейн. На него не смотрят – дети носятся вокруг, радуясь перемене, вопят и толкаются. Шутливо, не всерьез.

Над новичками тут шутят, как взрослые.

Прямо на глазах стены начинают тлеть, превращаются в угли, минуя стадию огня. Краска вздувается пузырями, прогорает собака – один хвост остался. Потом и его покрывает копоть. Дети, забыв об играх, прибиваются к изменяющему, как к последнему островку спасения.

Нет. Дурак… В руке каждого блестят маленькие перочинные ножики. Обломанные, иззубренные от твердого дерева, которое ими кромсали. Глаза детей теряют последние отблески разума, они бросаются, все вместе, пытаются вонзить свои жалкие тыкалки в тело.

Ярость все больше разгорается, от нее, наконец, вспыхивает и сам Веррейн. Он разбрасывает тельца, и те взрываются, как ягоды крыжовника, как проткнутые воздушные шары. И внутри один лишь черный дым.

Этот дым… Он был еще где-то. Да, точно.

Астраль.

Это воспоминание показалось Веррейну куда ярче прежних, и он нырнул в него с головой.

Горят дома в восточной части города – той, где открылся проход с Грани. Пепел падает с неба, похожий на снег, тот самый снег, что падал полчаса зимней луны.

Веррейн идет по улице, на которой стоят невысокие, уютные особняки. Нигде ни звука, порой лишь от порыва ветра скрипят то ли ставни, то ли заборы – несерьезные, из широко расставленных штакетин. Поросль кустов стелется через проемы, как сбежавшее молоко. Все дышит покоем, радостью жить. Любовью к своему дому и своему миру.

Расплывшиеся темные пятна на мостовой показывают, где демоны настигали тех, кто страдал всеми этими глупостями.

Пыль и грязь, которых не было утром, липнут к подошвам и к душе. И, если ботинки можно отмыть или выбросить, что делать с тьмой внутри? На какую мусорку отнести запретные мысли, которые заставляют скрипеть зубами, рычать, как зверь, от невозможности что-либо изменить? Куда деть эту гнусную ярость, это желание, чтобы от боли выл кто-то другой?

Он хотел сойти с ума и не мог. Слишком давно был не в себе, привык, а такую дорогу надо начинать сначала. И только одна-единственная девушка умела отстранить безумие.

Все снова смешалось, прошлое и настоящее.

Калли.

Он стал ее наставником, другом и любовником, стал гораздо большим, чем смел просить и чем хотел сам. Стоит только подумать, и кончики пальцев чувствуют тепло бедра. Той нежной складочки между ногой и животом, что получается, если свернуться клубком. Руки безраздельно властвовали над ее телом, им было разрешено все.

Лучше всех духов – запах Калли. Часами не мог выпустить ее из объятий, как наркоман, тянулся за новыми дозами. Она смеялась и пыталась читать, но не различала ни одной буквы. Калли вечно куда-то спешила, отчаянно глотала знания, будто не вечность была впереди, будто мертвые страницы враз стали важнее одного обретшего смысл жизни изменяющего…

Веррейн терял последний разум, выдирал из рук книги, рвал их на клочки. И был с ней до того короткого мига, когда мир взрывался ослепительной вспышкой, когда он не мог дышать и даже шевелиться. А потом соскальзывал в расслабленное блаженство, лежал рядом, смотрел на Калли и думал: “Моя. Моя женщина. Самая охрененная в этом сраном мире”.

И чувствовал себя самым охрененным от того, что обладал ей.

Грязь обметала низ штанин, но Веррейн уже не смотрит под ноги. Другие изменяющие остались далеко позади – прочесывают кварталы, ищут следы последних тварей. Не выпускают друг друга из виду, готовые броситься на помощь. А он просто идет по осевой погибшей улицы, и те, кто не успел вернуться на Грань, сами сбегаются навстречу.

Сверху прыгает очередная тень. Веррейн отмахивается, не глядя, – он чует, что впереди ждет что-то посильнее. Что-то, с чем может справиться только опытный маг. Маг, в котором бурлит собранная Арканиумом энергия. Маг, способный стереть эту улицу с лица земли, но не способный спасти тех, кто на ней живет.

Жил.

Сердце колотится, как бешеное. Веррейну даже кажется, что оно, презирая анатомию, встало комом у него в горле и не дает ни глотать, ни дышать. Он останавливается, трясет головой, через силу делает несколько глубоких вдохов.

Что это, страх? От мелкой твари, не способной и обычного-то горожанина убить?

На землю падает несколько темных капель – все, что осталось от демона. Человек ли, зверь – те бы выбрали момент, затаились, напали со спины. Но не безмозглые комки ненависти. Демоны знают лишь голод, они умеют утолять его лишь одним способом – дочиста высасывая каждую кроху энергии из своей добычи. Когда проход только открылся, они жрали друг друга. Потом появилась пища получше.

Это – страх, кивает Веррейн своим мыслям. Но не за себя.

Он бросается вперед, закусив губу, мчится так, что болью взрываются мышцы и связки. Два дома и поворот. Длинные полоски материи полощутся на ветру у дома соседей-ткачей. Она захотела жить тут, а не в Арканиуме. Словно они семья, словно они обычные, жалкие, никчемные людишки.

Под ноги попадает вывороченный из мостовой камень, отлетает в сторону, лишая Веррейна равновесия. Он едва не падает, пробегает несколько неловких шагов и останавливается, со всей дури врезавшись в фонарный столб. С трудом выдыхает, пересиливая шок от удара, и отлепляется от шершавого железа. Маленькие чешуйки краски остаются на ладонях, и Веррейн машинально стряхивает их, не отводя взгляда от своего дома.

Дверь открыта настежь. На косяке – три глубокие царапины на уровне глаз и еще три – чуть пониже. Тварь ухватилась за него обеими лапами и ворвалась в дом.

Он осторожно касается торчащей щепки, пытается пригладить ее, поставить на место, но та выскальзывает из пальцев и теряется под ногами. Веррейн никогда не умел ничего иного, кроме разрушения.

– Калли, – тихо зовет он, делает шаг внутрь и останавливается, прислушиваясь.

Тишина.

Успела уйти? Спряталась? Обиделась, что не примчался сразу? Да, он виноват, но должна понимать, что сейчас не стоит…

– Калли!!!

Он орет изо всех сил, глотку дерет сухим, приправленным пылью воздухом. Скулы сводит судорогой, и Веррейн замолкает, давится собственным воем. Как раз вовремя, чтобы услышать даже не стон, а слабый его отзвук.

Под ноги попадает складка ковра, когда Веррейн влетает в тесную, заставленную громоздкой мебелью гостиную. Такую похожую на дом Калли в другом мире, другом времени. В камине уже почти прогорели угли, и ветер, влетевший в комнату вслед за Веррейном, сдувает с них хлопья белесого пепла.

Споткнувшись, он едва не падает прямо к коленям темноволосой девушки. Она сидит в кресле, бледная, как смерть, пытается поднять руку.

Живая, живая…

Веррейн подхватывает тонкую ладошку, прижимается к ней губами. Такая холодная, словно в венах Калли лед вместо крови. Устала, изменяла, защитилась… Ничего. Сейчас он заберет ее отсюда. Все позади.

Дождалась.

– Нет, – шепчет Калли едва слышно, когда Веррейн склоняется над ней, собираясь поднять. Она высвобождает руку, слабо, беспомощно толкает его в грудь.

– Калли, прости, – он хмурится, а в голосе проступает хриплое рычание. – Я больше не брошу тебя. Пойдем.

Он не знает, что добавить. Не время для слов, не время для ссор, не время ни для чего, кроме…

– Уходи! – губы Калли синеют, взгляд плывет, и Веррейн наклоняется еще ниже, лихорадочно пытается нащупать потоки, чтобы не дать уйти, раствориться…

Демон, затаившийся в ее теле, взрывается темным дымным роем. Он поглощает Калли в одно мгновение и всей собранной мощью обрушивается на Веррейна. Им никогда не бывает мало, даже если сожрана изменяющая, девочка-недоучка, только и способная, что отбиться от нескольких мелких врагов и впустить в себя старую, опытную тварь. Понять, что случилось, и удерживать ее, сколько сможет, чтобы хоть как-то помочь тем, кому не успели помочь другие маги.

Он плакал бы, если бы мог. Как тот червяк в створе высоких ворот, в грязи, перемешанной медвежьими лапами. В том мире, где Калли смеялась, танцевала, выходила обнаженная из ледяной воды. Там, где он должен был оставить ее, остаться с ней, забыть про изменение и никогда, никогда не позволить принять то же проклятие.

Но в груди бьется лишь сухое рыдание. Веррейн шарит руками по полу, пытаясь найти хоть одну нить, оставшуюся от Калли, хоть один волосок надежды. Вернуть, спасти, вернуть… Спасти! А под руки попадаются только жалкие обрывки, из которых уже не создать ничего.

Калли…

Вокруг вьется серая потусторонняя мгла. Демон бесится, исходит злобой, набрасывается то сверху, то сбоку, не понимая, почему до сих пор жив этот жалкий комок плоти, почему он лежит, такой беспомощный и такой неуязвимый?

Рыдание становится смехом, и Веррейн выплевывает его прямо в тварь.

Изменение разъедает тело демона, будто кислота. Мощь Нексуса вырывается из тела мага, и противник исчезает, исчезает вместе с тем, что когда-то было Калли. С искрами, которые были ее смехом, ее слезами, ее руками и ее взглядом.

Дальше – провал. Полная пустота там, где должна быть память, как он поднялся, как вышел из дома. Веррейн снова стоит посреди улицы, и нити сил плавятся и дрожат, пытаются отодвинуться от тела мага. Изменение почему-то превратилось в рой черных мух, и он удивляется краем сознания. Что это? Как это?

Надо… идти. Надо что-то делать.

Мгла кружится рядом, как преданный пес на коротком поводке.

Через несколько шатких шагов брусчатка под ногами выпускает очередную тварь. Но Веррейн не успевает даже взмахнуть рукой – коснувшись роя, демон рассыпается на таких же черных мух. Вливается в него, и мглы становится больше.

В голове будто горит огненный шар. Глаза опаляет изнутри, мозг пытается закипеть, и Веррейн взмахивает рукой, пытаясь отогнать боль. Стена ближайшего дома взрывается от удара – рой разрушил ее, словно привычные плети изменения.

Веррейн смеется, и его шаги становятся увереннее. Спустя минуту он уже бежит, чтобы успеть уничтожить как можно больше демонов… всех!

Они слетаются, как мотыльки на огонь, и маг почти счастлив. Огонь выжег все воспоминания, мгла застилает глаза, и он волен делать, что пожелает.

В какой момент он провалился в другую реальность? Неважно. Все серое, пустое. Звуки исчезают, как и должно быть на Грани. Мгла исчезла, но Веррейн знает, что делать дальше. Сила наполняет его, потоки взвиваются, когда маг отдает приказ, встают вокруг щитами, и ни одной твари не пробиться сквозь них.

Снова провал. Когда сознание возвращается, Веррейн слышит голоса.

Шепот. Многоголосый, хоровой. Его окружили!

Маг бросается вперед.

Рты открываются на десятках перекошенных лиц, широко, в крике, но Веррейн слышит только шепот. Шу-шу-шу. То сильнее, то слабее, – волны, лижущие на песок. А лица неподвижны, как на групповом портрете.

Глаза печет, словно он не спал тысячу дней. Веррейн с силой зажмуривается, а когда поднимает веки – лица превращаются в пасти, оскаленные и жадные.

Он бьет в одну, в другую, но ему мало. Душу рвут на части не чужие зубы, а собственное оглушительное отчаяние. Чуть сильнее лишь ненависть к ярящимся вокруг сгусткам тьмы, и Веррейн спускает ее с цепи.

Он останавливается, когда энергия уходит, как вода в песок, оставляя лишь опустошение. Но вокруг нет больше никого, ни одной живой твари. Маг снова бредет куда-то, поскальзывается, опирается на стену, чтобы не упасть, но рука скользит по мшистым камням.

Самого падения не вспомнить.

Веррейн открыл глаза и заставил себя сделать вдох. Дышать уже незачем, он сделал все, что мог. И потерял все, что мог. Что он вообще мог?

Куда больше, чем думал. А вот думать – не мог. Не маг.

Он потряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. Хотя бы сейчас, раз в прошлом не получилось. Безуспешно – в этот раз он проиграл безумию.

Но все-таки… У демонов нет крови. Такой бурой, засыхающей на пальцах крошечными комками. Человеческой.

Калли…

Он рывком выдернул ладонь из лужи, но корка уже растворилась без следа. Осталась только грязь. Раньше Веррейн уничтожил бы ее одним лишь взглядом, но больше нет ни в нем, ни в мире вокруг и капли изменения. С реальностью все ясно, он сам выбрал все нити, нескоро теперь дыра зарастет… Но что с собственной силой?

У ноги копошился, будто обнюхивая ее, сгусток голодной тьмы. Веррейн машинальным движением развеял его, и это слабое усилие чуть не опрокинуло его обратно в темноту.

Он криво усмехнулся, уперся затылком в стену и кое-как перекатился на бок. Теперь можно встать, царапая ногтями осклизлый мох.

Его отлучили. Отлучили-отключили. Вынули ключик из игрушки и дождались, пока кончится завод.

Он замер, стоя лицом к стене. Что-то изменилось. Совсем рядом… звук. Редкая капель с глухим эхом.

Цоп.

Цоп.

Цо-цоп.

Веррейн всегда на слух определял, на что падают капли крови, с какой высоты. Но не в этот раз.

Медленно, как ушибленная улитка, он повернулся.

В двух шагах замерла массивная фигура в длинном, до земли, балахоне. Глубокий капюшон скрывал лицо, а в вытянутой когтистой лапе существо сжимало что-то округлое. Между чешуйчатых пальцев просачивались темные капли и, сливались и падали в грязь.

Цоп. Цо-цоп.

Пришелец склонил голову и разжал пальцы, предлагая Веррейну посмотреть на ношу.

Детская голова. Короткие волосенки облепили лоб. Сейчас они перепачканы бурой грязью, но когда-то были светлыми. Лица Веррейн не видел, и чувствовал себя вполне довольным таким положением дел. Если слово “довольный” вообще стоило применять к этой безумной ситуации.

– Что… зачем?

Он без магии знал, кто скрывается под капюшоном, и на что способно это существо. На любое количество детских голов.

– Это часть цены за силу Нексуса. За защиту города от демонов. Заплаченная сегодня Арканиуму.

На последнем слове голос Эремерта сорвался в шипение, и он бросил голову под ноги Верейну. Маг вскинул руку, защищаясь, но брызги грязи долетели только до колен.

– Что вы придумали на этот раз?

Вместо ответа Эремерт в два шага очутился рядом. Когтистая лапа ухватила мага за лицо, когти впились в виски. Веррейн заорал, вцепился в лапу пальцами, пытаясь отодрать… где там. Еще два удара сердца – и образы хлынули в сознание. Он смотрел чужими глазами, смотрел на то, чего лучше бы никогда не видел.

Дети, с визгом бегущие по узкой улице. Одеты в школьную форму – кажется, возвращались с занятий. Они побросали свои сумки, бегут изо всех сил, но маленькие ноги плохо справляются на скользкой мостовой. Кишка улицы вьется без единого перекрестка, она поймала детей в западню, и ни одна из дверей не открылась, чтобы их впустить. Наоборот – люди захлопывают их, лишь услышав крик, пытаются схорониться за каменными стенами. Тени мечутся под ногами беглецов, будто пытаются оторваться от собственных хозяев.

Первым мчится светловолосый мальчишка в расстегнутой куртке. Впереди долгожданный перекресток, но, прежде, чем свернуть, он зачем-то оглядывается, подворачивает ногу и падает. Прочие дети проносятся мимо, дальше, быстрее, даже не пытаясь помочь другу. Он пробует встать и падает обратно, ползет к стене, чтобы убраться с пути… с пути… черной роящейся тучи, внутри которой с трудом угадывается человеческая фигура.

Изменяющий останавливается рядом с ребенком, склоняется над ним. Мальчишку крупно колотит от ужаса, он распахивает рот, чтобы закричать.

Черные мухи срываются с тела мага за доли мгновения, и крик умирает, не родившись. Тела у мальчика больше нет, только голова падает на мостовую и замирает. Под ней медленно расползается лужица крови.

Рой возвращается на место. На перекрестке изменяющий сворачивает налево. Там шумит площадь, полная беженцев из квартала, в котором он раньше жил.

Видение гаснет после того, как когтистые пальцы сжимаются вокруг светловолосой головы и поднимают ее с мостовой.

– Я убил его…

– Его и еще два десятка человек на площади. Многие успели убежать, и большую часть ты не догнал.

Когти Эремерта разжались, и Веррейн упал на колени. Рядом с похожим на мокрый носок трупиком крысы.

Сгусток тьмы, который обнюхивал его ногу.

Горло сжали спазмы, наполовину рвотные, наполовину рыдания.

– Я же был на Грани, – прохрипел он.

– Ни единой секунды.

– Я убивал демонов! Демонов!

Вскинув голову, он заорал прямо в небо – сизое и низкое. Даже, скорее, завыл. В глазах потемнело, Веррейн почувствовал, как сознание опять плывет… хлесткая пощечина вернула остатки разума на положенное место.

– Владыка зря подключил тебя к Нексусу.

Веррейн кивнул раз, другой, принялся истерически мотать головой вверх-вниз. Да, да. Он не виноват. Всего этого могло не быть, если бы не Глава. Если бы не Калли.

Если бы демоны не прорвали реальность, если бы не явились к его порогу, они бы… они бы любили друг друга сейчас… пили чай… пробовали парное изменение… ссорились… шли на рынок за колбасой, она опять не приготовила ужин… все вместе. Можно, пожалуйста, можно мне перепутать время, чтобы Калли была в будущем, а не прошлом?

– Что теперь? – Маг поднял голову, глядя перед собой неожиданно разумным взглядом. – Ты убьешь меня? Давай. Скорее.

– Нет, – Эремерт одним резким движением сбросил капюшон за спину. – Закончу начатое. Ты же пытался попасть на Грань?

Вокруг Веррейна снова взвился черный рой. И, как прежде, выбрал целью не демона.

Еще не демона.

Тьма втянулась внутрь мага, парализовала и тело, и волю. Эремерт вздернул Веррейна за шкирку, как котенка, взмахнул свободной рукой и исчез из грязного закоулка вместе со своей ношей. Лужа у стены пошла крупной рябью, и у поверхности ненадолго показались кончики волос.

Спустя час толпа вокруг Арканиума взвыла.

Веррейн вздрогнул. Плеча что-то коснулось, и он, еще не вырвавшись из лап памяти, вскочил и рывком развернулся, зная, что и в этот раз, в сотый, в стотысячный, на землю упадут чужие оторванные руки. Некому быть нежным на Грани.

Но надежда… она всегда вспыхивала.

Темноволосая, прискорбно знакомая девушка отпрыгнула на пару шагов и выставила перед собой ладони в защитном жесте. На кончиках пальцев плясали крошечные искры, но сама Аори, похоже, их не замечала.

Хорошо, что Веррейну больше не нужно было дышать. Когда он увидел один только силуэт, когда понял, что рядом – не тень в его сознании, а кто-то живой… живая, белое платье, торчащие из-под него коленки…

И – узнал. Невозможно дышать, когда грудь выжжена изнутри.

– С возвращением, – пробурчал волколак и пригладил вставшую дыбом на затылке шерсть. – Ты окончательно головешкой двинулась – ко мне подкрадываться?

Помедлив, Аори опустила руки и грустно усмехнулась.

– Так получилось, – она отвела взгляд, стоило Веррейну сделать шаг вперед. – Наверное, потому что должно было получиться.

– Ты как меня нашла?

Злость, яростная злость накатила, и за разочарование, и за дурацкие фразы, и за то, что в очередной раз придется менять свои планы, решать чужие проблемы. И плевать, что не было у Веррейна никаких планов.

Бросить глупую девчонку, чтоб сама… Справлялись же как-то первые изменяющие?

Он вздохнул. Да, дышать не обязательно, но так привычно.

– Не знаю. Просто почувствовала, что это место… какое-то другое. Не пустое.

Аори оглянулась, будто сомневалась в собственных словах.

Невысокий обрыв тянулся, насколько хватало глаз, над широкой, спокойной рекой. Почти весь берег был усыпан крупной гладкой галькой, но край затянул вьюнок, свесив вниз длинные зеленые пряди. Там, где недавно сидел Веррейн, листья едва заметно шевелились, расправлялись навстречу невидимому солнцу. Облака над головой светились сами по себе, и невозможно было понять, есть за ними небо или нет. Над самым горизонтом из мглы подмигивала игриво единственная звезда.

“Я ни разу не видела на Грани солнца, – безразлично подумала Аори.”

За ее спиной начинались густые заросли, куда выше девичьего и даже волколачьего роста. Ни одного листка не осталось между шипами терновника, но тихий шелест доносился отовсюду, наплывал волнами, словно под порывами ветра.

Она очнулась где-то там, на крохотном пятачке среди колючих веток и, когда осмелилась протянуть к ним руку, кусты сами раздвинулись, открыли узкую тропинку к берегу. И к волколаку, настолько поглощенному мыслями, что он даже не заметил ее приближения.

Аори коснулась его разумом раньше, чем пальцами, и успела увидеть ее – Каллике. Измученную девушку, из последних сил протянувшую руку навстречу.

– Любая адекватная изменяющая будет держаться подальше от того закоулка Грани, где кто-то есть!

– Я говорила, что адекватная? И что изменяющая?

– Гррр!

Волколак прыгнул настолько быстро, что Аори не успела не то, что понять, а даже увидеть. Вот он стоит, сутулится, смотрит на нее исподлобья, а в следующее мгновение уже держит за плечи обеими лапами и едва не тычет в лицо оскаленной пастью.

Сколько раз ей советовали с ним не связываться?

– Заткнись и делай, что я тебе скажу! Ты просто не понимаешь, ни на одну каплю не осознаешь, насколько тебе везет! Тебе не надо ползти к маяку, пытаясь не стать едой, не надо драться, не надо выживать, а единственный встречный демон будет пылинки сдувать с драгоценной человеческой шкурки!

Веррейн встряхнул девчонку, пытаясь добиться хоть взгляда. Но Аори даже не подняла головы, и это взбесило его еще больше.

– Да, повезло. Никогда не думала, что так повезет.

– Обеспечить стандартную программу? – прошипел Веррейн и разжал лапы. Девчонка пошатнулась, но не упала.

– Да не нужно мне от тебя ничего!

– А чего приперлась?

Аори промолчала. Не рассказывать же, как сжалось сердце, когда она увидела сгорбленную черную фигуру на краю обрыва. На самой кромке, так, словно Веррейн собрался кулем свалиться на ровную стеклянную гладь реки, то ли закованной в лед, то ли смертельно спокойной, неподвижной, как светящееся небо.

Она почувствовала его. Одиночество, страх, ярость на грани безумия. И то, как теперь изменился взгляд волколака, подсказало, что и он умеет чувствовать.

– Я уже привыкла, – Аори подняла глаза и улыбнулась, грустно и несмело. – Привыкла, что я не одна. Что есть, кому помочь и спасти. И все еще не понимаю, зачем я тебе.

– Э-хм, – глаза волколака забегали, – я же говорил?

– Если я что-то и поняла за последнее время, то лишь то, что ничего не происходит просто так. Или я должна стать чем-то конкретным, или что-то должна сделать для тебя. Веррейн, знаешь… Ты можешь просто сказать. Я сделаю.

– Удивлен, – он озадаченно поморгал и медленно, беззвучно переставляя лапы, двинулся вокруг Аори. Она проследила за волколаком взглядом без особого беспокойства и не обернулась, когда он оказался за спиной. – Что с тобой?

– Какая разница?

Показалось – или сбоку в кустах что-то мелькнуло? Веррейн, кажется, ничего не заметил.

– А хочешь, – он положил тяжелую морду ей на плечо, – я немножко, чуточку, поправлю твою память? Не сотру, но сделаю прошлым, прошедшим?

– Забавно, – она подняла руку и осторожно почесала мохнатый подбородок, прижавшийся к ее щеке. – Глава не спрашивал в свое время.

Веррейн довольно зажмурился, всего на секунду.

– И это сделало тебя несчастной?

– Да.

– Ты бы отказалась?

– Да.

– А сейчас? – он потерся щекой об ухо Аори.

– Нет, – прошептала она.

Демон оскалился и рассыпался роем мелких черных мух. Все они ринулись в Аори, и она вскрикнула от пронзительной боли – невидимый портной воткнул в нее миллион игл, прошил тело крепкими нитями. Но тьма, пройдя насквозь, вырвалась спереди и снова превратилась в ехидно скалящегося волколака.

И что-то прихватила с собой.

– Что это? Что ты сделал?

– Только то, что обещал, оленяшка. Изменяю, как могу.

– Почему ты стал демоном после смерти?

– После смерти мы все супчиком становимся. Те, кому не о чем жалеть, растворяются и снова рождаются. А такие, как я, страдают дольше. Если повезет, если хватит сил, мы обретаем тела. Изменяющие всегда в телах, с телами, мы не можем развеяться и живем тут, пока не сходим с ума. Окончательно!

Он расхохотался, повизгивая на высоких нотах.

– А те, кого ты убил?

– Злой супчик! Все туточки, все рядом, кое-кто по несколько заходов! Или ты думаешь, меня самого не убивали ни разу?

– И долго ты оживал? – Аори буравила волколака пронзительным взглядом.

Веррейн разом захлопнул пасть и отвел взгляд.

– Мне… помогали, – нехотя выдавил он.

– Наверное, теперь тут много Теней, – горько заметила Аори.

– Этих, серых? Мало.

– Почему?

– Та демоны их знают.

– А ты, прости, кто?!

– Ладно, уела, – фыркнул волколак. – Они умерли, выполняя долг. Они не видели ничего неправильного в этом.

Снова короткое движение на самом краю зрения. Что-то небольшое, может, мелкий демон, с кошку размером.

Нет, не может быть.

– Веррейн, любая изменяющая попадает на Грань после смерти? Без разницы, как она умерла?

Шерсть на всем волколаке вздыбилась волной, он задрожал, крупно, как от озноба.

– Каждая душа должна, каждая! – Он заскулил, будто пытался всхлипнуть и не мог, лишенный человеческого обличья. – Но Калли здесь нет. Я искал в каждом уголке, в каждой щели. Я бы землю рыл, если б знал, что она там. Я не могу ее найти, Аори, столько лет. Ее не стало.

– Что случилось? Ее наказали, как тебя?

– Зачем ты спрашиваешь? Я уже один раз сошел с ума, был на грани, с такой маленькой буквы грани… Так стали говорить из-за меня, после меня. Быть на грани, не тут, не там, запутаться и не принять решения. Видеть демонов и убивать людей… На Астраль напала дикая стая, я сидел в башне третий день, не хотел видеть Калли, не хотел извиняться, не хотел ползать у ее ног. А любовь – это не брать. Это давать, отчаянно, не зная, что же отдать еще! Аори, я бежал, я мчался, я просил всех богов – хоть бы не наш дом. И я словил только ее тень. Калли сожрали у меня на глазах, и ее душа исчезла, выскользнула из пальцев.

Волны дрожи все учащались, глаза волколака разгорелись алым.

Мы слишком слабы, поняла Аори. В нас нет того, что есть в Лейте, в Реодоре и Лане, в тысячах других людей. Мы не умеем пропускать удары судьбы и не умеем бить ее первыми. Мы встаем на пути всего, что встречаем, мы ломаемся и уходим в безумие, лишь бы больше не думать, лишь бы не чувствовать ошеломляющую боль там, где другие просто пожимают плечами.

Мы бежим от всего, от чего можем бежать, зная, что любая волна накроет нас и поглотит.

– Разве ты был единственным магом? Вы спасли город и всех, кого могли спасти.

– Я должен был беречь именно ее! Быть рядом! Она пришла из другого мира не для того, чтобы так умереть!

– Это важно? – Аори, закусив губу, пнула босой ногой крупный голыш. Тот даже не пошевелился.

– Да плевать, что она там значила для Астрали! Она пришла для меня, она нужна мне, я сам забрал Калли у Арканиума, чтоб не смели морочить ей голову предназначениями и миссиями!

Взвыв, Веррейн с размаху вонзил когти в землю. Камни полетели во все стороны, и Аори рывком бросилась назад, туда, где качнулись сухие ветви, где в просвете мелькнул покрытый рыжей шерстью кошачий бок.

– Сиэ!

Заросли терновника расступились, образуя тропинку. В ритмичный шелест вплелся хруст сломанных веток, и Аори поспешила на звук. Дорожка вилась, как змея в воде, петляла вправо и влево. На каждом изгибе мелкие черные шипы цепляли подол белого платья и тут же отпускали, оставляя тонкие длинные порезы на ткани и, иногда, на коже.