Loe raamatut: «Светлячки. Сборник рассказов», lehekülg 2

Аминазин

Заболела шея, да так сильно… Не повернуть ни вправо, ни влево. Спросила у своей подруги-врача: «Что делать? Чем лечить?» Посоветовала она купить мазь «Меновазин». Я пока бегала по городу название забыла. Захожу в аптеку… Вспоминала-вспоминала, никак… «зин» помню, а остальное нет. Тут что-то похожее в мозгу забрезжило, спрашиваю у аптекарши: «У вас Аминазин есть?»

– Есть, – отвечает. – Вам сколько таблеток?..

Задумалась. Вроде, Светлана говорила, что он жидкий этот аминазин:

– А он не в жидком виде?..

– Нет. У нас только в таблетках.

– Давайте, – скособочила шею.

Одну таблетку сразу выпила – шея не проходит. Пришла домой ещё две выпила, чтобы наверняка помогло. Взяла собаку пошла на собачью площадку. А там народ день рождения празднует. Водку в стаканчики разливают. И мне стаканчик налили, а подруга, та, что врач, внимательно так на меня смотрит и молчит. Потом хвать у меня из рук стаканчик. Я и отпить толком не успела.

– Что с тобой такое? Не пойму…

– Что-что, – отвечаю, – шея болит. Купила твой «Аминазин» только в таблетках ни фига не помогает.

– Что-о купила? – отвисла челюсть у подруги.

– Аминазин. Не помогает.

Тут Светлана собралась, спрашивает:

– И сколько таблеток выпила?..

– Три…

Тут её смех разобрал, позвала она ещё одну нашу подругу собачницу. Взяли они меня под белые ручки, поймали моего пса Казанчика и повели домой, приказав срочно ложиться спать. Шея в тот день так и не прошла, купила на другой день Меновазин, а про Аминазин я потом почитала. Его оказывается при психических заболеваниях выписывают. С тех пор стала названия лекарств на бумажку записывать.

Бассейн

– Одолели! Я вам покажу! – погрозил в сторону кулаком Тимофей Степанович. – Надувной бассейн когтями драть. Зять приедет в выходные отдыхать. Жара стоит тридцать градусов в тени, как купаться? Не в чем.

Сбегал в дом принёс клей, смастерил резиновые накладки и начал латать дырочки от кошачьих когтей. Пока латал, в голове созрел план по борьбе с мохнатой преступностью.

– Перво-наперво, надо сделать так, чтобы треклятые коты близко не подходили. Чтобы их так шандарахнуло, что искры из глаз. В памяти почему-то всплыла супруга Антонина, которая однажды в его отсутствие, углядев торчащий из стены провод, решила отрезать его ножницами, и её хорошенько тряхануло током.

– Бабы дуры, – констатировал он, стукая себя по лбу. – Надо вокруг бассейна сделать электрическую петлю и пропустить по ней слабый ток. Ни одна тварь не ступит внутрь круга. Идея настолько его захватила, что он не стал откладывать её на завтра и пошёл в гараж искать нужный провод.

Антонина Ивановна варила вишнёвое варенье в большом белом с цветочками обливном тазу, когда её внимание привлёк бегающий туда-сюда за окошком с проводом в руках Тимоша. Его седая голова была гордо поднята, глаза сверкали.

– Опять что-то задумал. – Бросила поварёшку на стол и вышла на крыльцо:

– Тима! – вкрадчиво начала разговор. – Что задумал?..

– Отстань! – отмахнулся Тимофей Степанович. – Котов буду гонять.

– Каких котов и за что их гонять? – поинтересовалась Антонина Ивановна, вытирая широкой ладонью липкий от пота и сахара лоб.

– Соседских. Опять бассейн когтями ночью порвали. Приедет зять с дочкой, расстроятся. Дырки заклеил, а котов… – погрозил пальцем в сторону соседского забора, – отвадить надобно.

– Как же ты их отваживать собираешься? – решила уточнить Антонина.

– Петлю вкруг бассейна положу, по ней слабый ток пущу. Как только гад ступит или присядет, так его и шандарахнет. Одного стукнет, остальные не полезут.

– Тима! Окстись! – Всплеснула руками Антонина Ивановна, старательно вдыхая ноздрями воздух. Варенье явно пыталось убежать из тазика и теперь шипело, проливаясь на горящую конфорку. – Побойся бога. Зять приедет, разденется до трусов, схватит пиво, снимет шлёпанцы и полезет в бассейн, а ты его током! Поди зашибёт насмерть. А если дочка первая пойдёт купаться, а если внучка?! Её лицо начало наливаться вишнёвым цветом, подстать варенью в тазике.

– Не зашибёт! – Взъерошился Тимофей, тряхнув седой, когда-то кудрявой, а теперь плешивой головой. – Я буду выключать ток, когда они будут приезжать. Решено.

– Тимочка, не надо… – взмолилась Антонина Ивановна. – С твоим склерозом, когда ты не помнишь, куда очки положил, нельзя с током баловаться. Тебя и самого убить может. Забудешься и наступишь. Помнишь, как меня чуть не убило по твоей вине, когда я провод ножницами отрезала? – припомнила обиду на мужа Антонина. – А всё потому, что ты из тех электриков, что ничего в токе не смыслят. Считают, ежели розетка закреплена, то ток постоянный, а если болтается на соплях, то он переменный. А у тебя всё на соплях прикручено. Как тебя ещё самого не раздолбало.

– Тьфу… Гангрена! – Сплюнул Тимофей Степанович. – Вспомнила! А я-то думал после того, как её тряханёт, она замкнется в себе. Ан, нет, рассуждает о постоянном и переменном токе. У тебя молоко убежало.

– Какое молоко? – всполошилась Антонина Ивановна. – Нет у меня на плите молока. Я варенье варю.

– Вот и вари! – яростно почесывая затылок, ввернул Тимофей Степанович. – Зятя хрен убьёшь. Он здоровый бык. Его чтобы свалить надо триста сорок врезать, а не двадцаточку.

Проходившая мимо забора соседка уловила последнюю часть разговора, приостановилась послушать и, в конце концов, не выдержала:

– Тимофей Степанович, вы что же это? Собираетесь зятя током бить? Что ж он такого натворил? Бедная Тонечка… Как можно жить с таким человеком? – Заохала, заохала и побежала по поселку разносить новость.

Ранним утром в субботний день ничего не подозревающий Алексей шёл пешком от станции к родительскому дому жены. Жена с дочкой должны были приехать позже. На подходе к калитке его перехватила соседка:

– Алёша… – тихо зашептав поманила к себе. – Подойди сюда, сынок. Тимофей сбрендил, хочет тебя того…

– Чего того? – не понял Алексей.

– Током пришить! – выпалила соседка. – А Гальку за другого выдать. Понял?..

Алексей покрутил у виска пальцем:

– Тётя Лида, вы совсем того?..

– Я не того, – надулась соседка. – Пойди к бассейну и посмотри. Там оголенный провод лежит, а через него ток идёт. Моего кота Ваську чуть не убило. Он теперь какой-то заторможенный сделался, словно под алкоголем или наркотой, ходит медленно, на имя не отзывается, что случилось с ним? Боится на участок к Тимофею заходить. Чует тот недоброе замыслил. Ты про себя-то подумай, эвон, какой коварный дед. В том годе чуть Тоньку не угрохал, теперь вот за тебя принялся. Следи за ним.

– Спасибо, тётя Лида. – Ответил Алексей, думая про себя, что старики совсем из ума выживают, даже свежий воздух не помогает. – И отворил калитку.

– Степаныч? Ты где?..

– Здравствуй Алёшенька. – Выбежала из дома тёща. – Степаныч отдыхает. Током его шарахнуло. Всё на котов охотился, сам в ловушку угодил. Поди Алёш, убери провод, что он вокруг бассейна уложил. Не ровен час, внученьку Алиночку стукнет. Надо бы деда занять чем-то, а то он всех нас переубивает. В электрика играет. Старые дураки – они самые большие дураки. У них больше опыта. А знаешь, у него радикулит прошёл. Его как по пяткам треснуло, так спина и разогнулась.

Алексей уставился на тёщу. Ему казалось, что он смотрит какой-то зарубежный фильм. И пошёл скручивать провод, крикнув тёще:

– Ставьте чайник, мама! Будем пить чай с вишнёвым вареньем. Степаныч, хватит в проводники и полупроводники играть. Чуть соседского кота Ваську не угробил, тётя Лида пожаловалась.

– Аха! Попался гад! – радостно подскочил с дивана Тимофей Степанович. – Получилось. Ещё надо бы ток по забору пропустить, чтобы Лидка не подслушивала наши разговоры. Мерзкая баба. Вся её жизнь укладывается в три вещи: посадить соседа справа, «построить» соседей слева и родить сплетню.

– Надо бы тебя Степаныч в санаторий отправить. Ты у нас как электрический ёж. Страшно в дом входить. Наэлектризовано. Нельзя животин обижать, – откликнулся Алексей.

– А бассейн портить можно? – не унимался Тимофей Степанович.

– Отомстит тебе Васька. Попомни моё слово, – ввернула Антонина.

На следующий день Тимофей Степанович упал перед крыльцом и ушибся, поскользнувшись на Васькиных делишках. Справедливость восторжествовала. Алексей скрутил бассейн и отнёс на ближайшую помойку.

Депутат

Из гостей Глеб Борисович возвращался в преотличнейшем настроении, причмокивая губами от послевкусия французского коньяка под икорочку. Его мысли были быстры, как скакуны: «В конце концов, депутат он или нет? Депутат и ещё какой! В Думе беспорядок, за всех приходится самому работать. А всё потому, что мы, господа депутаты, законы издаём всё не те, что нужны народу. Народишко у нас, безалаберный, безответственный. Уж если его зажимать, то нужно так, чтобы у него не было ни вдоха, ни выдоха, а то поди отдышится, оклемается, начнёт возмущаться. У нас все возмущаются: бабки, дедки, домохозяйки, лишь таджики и узбеки молчат, мётлами во дворах машут. Народ у нас не может без возмущения, тогда и поговорить будет не о чем. Кому нужны наши законы, если их не только исполнять, а читать никто не хочет, словно они не для них писаны? Надо, надо взяться. Чем представительней депутатский орган, тем крепче надо держать его в руках. Мы же себя не жалеем. Мы же кормящие матери. Вон в Крыму люди со свечками сидят. Думай депутат. Девки в Сирию к террористам бегут, опять свищ в обществе. Что мы решаем? Это же свихнуться можно! Зато мы видишь ли всем мешаем! Мигалки нельзя, сирену тоже. Да неужели нас столько, что человеку проехать негде?!»

Думы прервал звонок мобильного телефона.

– Борисыч! Ты в такси?..

– Я пошёл проветриться пешком. А вы всё сидите?..

– Быстро топай назад.

– С чего бы это? Ещё коньяку притащили?..

– Мы теперь не выходные по твоей милости: у Витьки ты взял шапку, у Егора дублёнку, и в Ванькиных ботинках.

– Я? – посмотрел на свои ноги Глеб Борисович, только сейчас понимая, что они и правда натирают ноги.

– Вы там пьяные, Петька! Не морочь мне голову. – Воткнулся кожаной шапкой в столб. Послышался треск.

– Борисыч! – зарычал Петька. – Засунь руку в нагрудный карман. Посмотри удостоверение.

– Погоди, – зашатался Глеб Борисович, – сейчас под фонарь встану. Тут какие-то искры летают. Та-а-к… Министерство обороны генерал полковник Пищук Егор Анатольевич. Вы мне в шутку что ли его сунули?

– Гражданин! Отойдите от столба, он под током! – Грозный полицейский подхватил Глеба Борисовича под руку. – Убьёт ненароком. Пройдёмте в машину, вы безнадежно пьяны. Вы перешли в неположенном месте дорогу. Теперь воткнулись в столб.

– Не имеете права! – взмахнул руками Глеб Борисович, роняя удостоверение. – Я депутат! Вы насилуете власть. А-а-а…

– А вы насилуете столб с электропередачей. Пройдёмте в отделение.

– А как же Егор?..

– Был Егор, да съел топор. Отсидитесь пару часиков, потом отпустим. Кто вы такой? Удостоверение есть?

– Есть! – грозно сверкнул очами Глеб Борисович. – В снегу валяется.

– Посмотрим. – Полицейский нагнулся за выпавшим удостоверением. – Ну что же гражданин Пищук, много пьёте.

– Я не Пищук! Я депутат Волобровский.

– У-у… батенька. Вы имя своё не помните. Депутатом прикидываетесь. Вы депутат, а я серый волк. Присаживайтесь в машину.

– А мы с пищалками поедем?

– Вам ещё и пищалки подавай? Ну-ну. Не наигрались в гостях. Где же вы так нализались-то?

– Мы обсуждали законы. Вот мой телефон. Ой, не мой. Ну не важно. Наберите последний номер и скажите, что я у вас. Вы весь наш депутатский корпус задерживаете. Они выйти из квартиры не могут.

– Это почему? – подскочили вверх бровки лейтенанта. – Вы помимо депутата ещё и террорист?

– Декабрист. – Съязвил Глеб Борисович. – Я в чужой одежде.

– А-а… – Понимающе кивнул лейтенант. – Обокрали депутатов. Шапка кожаная на меху, дубленка обливная, ботинки от Версаче. Так вы домушник?

– Да как вы смеете! Да я… только выйду отсюда, я вам покажу!

– Покажете, покажете. – Полицейский подтолкнул под зад подозреваемого в краже вглубь машины. – В участке разберёмся. У Шпака магнитофон, у посла медальон… Знаем вас. Не напились, так не попались бы.

В участке все стулья оказались заняты другими нарушителями порядка, поэтому Глеба Борисовича посадили дожидаться своей очереди в «обезьянник», где он благополучно заснул на лавке, подложив под голову Витькину дорогую шапку.

С тех пор Глеб Борисович совсем не пьёт, да и в гости его больше не приглашают.

Детинки с сединками

Утро начиналось как обычно. Ровно в пять Вероника Степановна проснулась, почему-то каждый день она просыпается рано, с трудом встала, медленно натянула домашний халат, грустно подумала:

– Эх… нет уже былой прыти, зато есть мудрость, да как ей правильно распорядиться. Наступает время, когда в день рождения, на торте зажигают столько свечей, что гости падают в обморок от жары. Увы… к восьмидесяти годам человек знает всё, да вспомнить не может. Надо бы чайник поставить.

Медленно прошла в соседнюю проходную комнату, где на диване сладко чмокая губами, крепко спал её супруг Володя.

– Сколько можно спать!.. – Чертыхнулась про себя и шелестя тапками по деревянному полу прошла в кухню, где и запнулась о две здоровенные подушки от дивана, который давно уже развалился от старости. Лишь вчера ей удалось уговорить мужа всё ж таки отнести основание от него на помойку. Теперь эти подушки будут валяться не один месяц, а сегодня приедут дети, и тоже будут спотыкаться о них.

– Вставай! – громко скомандовала она.

Володя приоткрыл глаза, и хотел было перевернуться на другой бок, смахнув видение, но голос супруги продолжал дребезжать.

– Вставай-вставай дружок, с постели на горшок… – Припомнила детскую присказку супруга. – Позавтракаешь, отвези на тележке подушки на свалку.

– Не отвезу, – приподнялся он, понимая, что спать ему не дадут, – они мне нужны. Я их на второй этаж затащу и положу на кровать, чтобы повыше было.

– Не затащишь, – съехидничала Вероника Степановна, – силов не хватит.

– Хватит! – как можно строже рявкнул он. – Отодвинь их в сторону и не жужжи над ухом.

– Даже если затащишь наверх по одной и уложишь на кровать, ты, – ткнула пальцем в мужа, – на них не взлезешь.

– Я не влезу?.. – окончательно проснулся он. – Я влезу. Это ты не влезешь. Ты и на второй этаж не заберёшься.

– Заберусь, – бодро парировала она, – а на этих подушках лежать не буду. Я тебя сколько дней прошу их вывезти?

– Я тебя десять лет прошу поставить второй гараж на участке, – начал закипать он, – и что? Грядки-грядки… кому они нужны? Ты на них работать не можешь, детей ждёшь, когда приедут и всё перекопают. Ей богу, ты мне напоминаешь престарелую актрису, которая сидит среди зрителей, и с грустью смотрит, как её любимые роли исполняют другие. Ветер пошумит – да устанет, а старая баба расходится – не скоро уймёшь. – Хохотнул он. – Позвони Зине, спроси, когда и куда пойдёте пенсию тратить.

– Не уйду, пока подушки не отвезёшь детинка с сединкой.

– Тьфу… – сплюнул он, вылезая из-под одеяла.

Сергей и Анюта удивились. Обычно мама встречала их у калитки, сегодня же на участке стояла мёртвая тишина. Они осторожно толкнули дверь и дружно охнули. На лестнице на второй этаж торчал дед, зажатый с двух сторон двумя огромными диванными подушками, напоминая собой гигантский гамбургер. Внизу суетилась Вероника Степановна.

– Говорила тебе, старый чёрт, отвези подушки на помойку. Не послушал ты меня, как тебя таперича вытащить? Мне не под силу. Виси не дергайся, а то зашибёшься. Правильно в народе говорят, коль дитя падает – бог перинку подстилает, а коль стар завалится – чёрт борону подставляет.

– Весело у вас, мама. Младенец с игрушками, старик с подушками. – Скрыл улыбку Сергей и потащил нижнюю подушку на себя. – Дед! Держись! Сейчас освобожу. Вас одних страшно оставлять. Только сейчас обсуждали с Анютой историю из теленовостей. Там одна старушка решила поругаться с девятого этажа на автомобилистов и выпала в окошко, пока летела, зацепилась за крюк, торчащий из стены. Пожарных вызвали, а на дорогах пробки только через сорок минут сняли. Хорошо, что обошлось, а тут вы со своими подушками, – подхватил на руки летящего деда.

– Анюта, вези тележку. А вы Вероника Степановна наливайте чай деду, будем силы восстанавливать. Судя по подвигам аппетиты у вас, как в молодости, только зубы уже не те.

До и после

Он лежал в больничной палате, устремив взгляд в белый потолок. Левая часть его тела больше не принадлежала ему. Вся его жизнь разделилась в одно мгновение на «до» и «после». Перед глазами промелькнул последний день. Лето. Жара. Он на даче. Старенькая мама просит сходить в теплицу посмотреть помидоры, а потом сразу темнота. Он даже не помнит, как оказался в больнице. Он не знал, сколько времени он здесь находится. Когда очнулся, понял, тело больше его не слушается.

– Как дальше жить? Что с ним будет? Останется прикованным на всю жизнь к инвалидному креслу? А она? Будет ли с ним дальше или уйдёт?.. Они прожили почти тридцать лет вместе. Гражданским браком. Сын вырос. Школу заканчивает в этом году. А сын? Как сын его будет воспринимать? Наверное, только мама останется рядом.

Воспоминания нахлынули разом. Маленький комочек у неё на руках, он стоит перед роддомом, тогда ещё не пускали к роженицам. Показывает ему в окошко, кричит:

– У тебя родился сын.

Он счастлив. Картинка сменилась. Они ругаются, она собирает вещи уходит к маме. Он любит её. Её огненные волосы и ясные голубые глаза. Её тоненькую мальчишескую фигурку и стальной характер. Сколько всего было между ними из-за её норова дикой кобылицы, но, ведь и понравилась она ему именно такой, непохожей на других, умеющей принять волевое решение в любой ситуации, и неожиданно расплакавшейся от пустяка. Он бежит вслед за ней, мучается, понимает, что без неё никак. Она возвращается и снова у них всё хорошо. Подрастает сын смешной, рыжий в маму и талантливый в него. Они с сыном вместе играют до полуночи на гитарах. Он музыкант. Лицо сводит судорога: «Был музыкантом…»

На соседней кровати вскрикивает мужчина. Ему ещё хуже. У него парализовано всё тело. И в его груди снова сжимается ком.

– Обуза. Всем обуза. Маме не помощник, жене не муж, сыну не отец. Зачем ему такой отец? Что он сможет ему дать, кроме мучения с ним инвалидом.

Распахнулась дверь. В палату ворвался свет. На пороге стояла она. Бледная, осунувшаяся, с плотно сжатыми в нитку губами и сияющими волосами. Подошла к нему, наклонилась. Тёплые губы коснулись его губ, и он почувствовал её запах. Родной, волнующий. Прикрыл глаза, потому что выступили слёзы. Выдавил сквозь зубы:

– Ты от меня уйдёшь? Я теперь такой…

Она всплеснула руками и вдруг звонко засмеялась:

– Конечно, уйду. Брошу тебя. Ты же меня бросал? Помнишь к маме уходила?..

Обняла его и гладила, гладила по голове. Он приподнялся на одной руке и попытался прижаться к ней:

– Я тебя люблю. Жаль, никогда не говорил об этом.

– Я знаю. – Она взяла двумя руками его голову и прижала к своей мальчишеской груди. Он почувствовал её маленькую грудь и боялся отпустить это мгновение счастья. – Я всегда это знала. Но я уйду от тебя, если ты не будешь стараться. Давай попробуем приподняться и сесть? Врач сказал можно.

Он постарался максимально приподняться. Получилось. Она подсунула под его спину подушку. Опустил глаза и снова ужаснулся. Он лежал в памперсах, как когда-то его маленький сын. Снова пронзила боль.

– Я останусь инвалидом.

– Вовсе нет. – Её руки заботливо меняли памперс, – ты начал говорить! Это первые слова за последние две недели. Ты сел! Прогноз благоприятный. Придётся потрудиться, но дело того стоит. Сегодня мы одержали первую победу. Шаг за шагом, медленно, восстановишься.

– Руки, – застонал он, – я никогда не смогу играть.

– Гитара, будет твоим главным тренажером. Сын поехал сегодня искать с широким грифом, чтобы пальцы удобнее было ставить. Киснуть некогда, у тебя много работы.

Она порхала вокруг и казалась ему диковинной птицей. Хрупкая, нежная, светящаяся и крепкая, как сталь. Почему он никогда не говорил ей, что не может прожить без неё и дня? Почему, когда люди здоровы, они скрывают свои чувства? Он опять потянулся к ней губами и её губы снова прижались. Как же он любил этот запах. Закружилась голова. Он одной рукой сжал её тёплую ладонь.

– Если встану, я буду носить тебя на руках всю жизнь.

– Встанешь, посмотрим, – парировала она в своей обычной манере. Он только сейчас заметил тёмные круги от бесконечных слёз под её глазами и вдруг понял: «Нет никаких „до“ и „после“ – есть „сейчас“». У него есть самое главное – она, его рыжая колдунья, талантливый сын, мама, друзья. Они – вся его жизнь, всё то, ради чего живут люди. Счастье оно каждый день. Завтра он попробует сесть сам, до её прихода. Он напишет лучшую песню. Для неё и для себя. Песню о любви.