Loe raamatut: «Оружие в его руках. Часть 2», lehekülg 9
Глава 24. Стефано
Время было около десяти часов утра, когда я проснулся от громкого звука моего телефона. Кто-то нещадно надрывался, пытаясь дозвонится до моего величества, в надежде услышать мой голос. Себя будить я позволял только четырём людям: жене, отцу, брату и Александро. Он был моей душой, моим отражением в зеркале. Мои брови сошлись у переносицы, когда я увидел ненавистные инициалы на экране телефона. Лиз.
– Ты решила меня убить своим звонком? – Я опирался локтями в матрас и сонно зевал. Мои мысли были далеко от ее разговора, но услышав ее злые речи, я словно упал камнем на землю.
– Твоя малолетняя курица трахнется с моим мужем! Угадай, что я с вами обоими сделаю?
– Что за чушь ты мелешь? – Я не хотел в это верить. Я доверился Андреа и обеспечил ей безопасность в кругах моего отца и брата. Она была верна мне все эти четыре года. Мы стали настоящими друзьями, хоть в это и трудно поверить наше время. Она не могла так поступить со мной в конце нашего пути!
– Не веришь? – Яд, который выплевывала Лиз был самым сильным, но в то же время, если правильно схватить ее за горло, она сама захлебнулась бы своими же соками.
Девушка сбросила звонок и дальше проследовало сообщение. Это было видео, снятое скрытой камерой в нашем Нью-Йоргском пентхаусе. Они: мой брат и моя жена страстно целовали друг друга. Вот она падает на длинный обеденный стол, за которым, черт ее дери, мы ели! Ее руки грациозно разведены в стороны, цепляясь ладонями за края, а Луи, в свою очередь медленно исследовал ее тело.
Я не мог заставить себя перестать смотреть это. Оральный секс ничего не значит. Он не мог понять, что моя жена девочка, пока она сама этого не скажет. Ни один врач не может увидеть эту плеву, пока девушка не подтвердит наличие полового акта.
Луи резко поднимается и расстёгивает ширинку. Нет! Нет! Нет! Ты не можешь так поступить со мной, маленькая никчемная шлюха!
Мои руки сжали до боли телефон, и, когда мой брат резким толчком вошёл в неё, я швырнул этот никчёмный прибор в стену. К чёрту все! Она предала меня, сдала моему брату самую важную мою тайну!
Сколько трудов требовалось вложить в ее маленькую голову, сколько мне потребовалось потратить нервов. И все ради чего? Ради того, чтобы она раздвинула свои маленькие ножки перед моим старшим братом? Луи прекрасный манипулятор, изощренный убийца, а ещё он предан клану, как Богу. Для него клан – закон, любое проявление слабости по отношению к кому-либо может испортить его репутацию Капо. А что это значит для Капо? Это значит бунт. Наша кровь итак смешана с итальянской. Наша великая бабушка связалась с мужчиной из Коза Ностра, будучи молоденькой девочкой, в точности, как моя милая женушка, поддавшись любви и наплодив двоих невыносимых мужчин. Один из них – наш с Луиджи отец. Корсиканцы и Коза Ностра – горючая смесь. Наша кровь горит синим пламенем, не гаснет и закипает от одного слова. Мы готовы убивать, как терминаторы, и знаем, что для убийства нам нужны лишь наши руки.
Моя мать была итальянкой, эмигрировавшей из Флоренции ещё в детстве.
Она была кроткой и милой, что итальянской крови было совсем не свойственно. И я своим нежеланием крушить все, что находится под рукой, пошёл в неё. Я так думал, до этого гребаного утра.
– Вы оба заплатите за это!
Мой крик рассеялся в тишина дома. Поместье пустовало – Лиз была на шоппинге в Париже, эти чертовы голубки в Нью-Йорке. А я строил козни и подкладывал лишние килограммы кокса в баржу, которая должна была отгрузится сегодня.
Бартер. Вот во что превратился великий корсиканский бизнес. Мы из Парижа принимаем синтетические наркотики, а отправляем кокаин. Идиотская затея, в последнее время приносящая мизерную прибыль, но вот рабство. Это куда более интересно. И это хорошо играло мне на руку.
Внутри все горело. Мне было тяжело дышать, словно в легкие набросали разбитого стекла. Я почувствовал такую всепоглощающую ярость, что единственным моим желанием было убивать. Я хотел расплаты. Я остался один в этом кровожадном мире и теперь придётся играть по их правилам. Они хотели войны? Они ее получат. С кровью и невинными жертвами.
Дом родителей Андреа находился в паре кварталов от нашего поместья. Я слишком быстро для нелюбящего мужа добрался до него и, не дожидаясь, когда мне откроют дверь, ворвался в дом. Франческа ахнула, увидев меня в холле своего дома. Она что-то протестующе блеяла, словно знала, зачем я пришёл. Вероятнее всего, моя любимая Андреа уже успела предупредить мамочку. Я рывком оттолкнул ее и прошёл в гостиную. Там за газетой сидел Хьюго. Он заметно похудел, осунулся. Плечи устало сгорбились, словно складной столик. Заметив меня, он медленно убрал газету.
– Что-то случилось?
– Случилось, конченный ты ублюдок! – Я выхватил пистолет из-за ремня брюк и одним нажатием выстрелил в мужчину. Франческа позади меня ахнула и вцепилась в мои плечи, царапая и крича, что ее муж ни в чем не виноват.
Я оттолкнул ее и вышел в коридор, но женщина гналась за мной, кричала, посылала проклятья. Ее голос давил на меня так сильно, что хотелось закрыть руками уши, хотелось никого больше не слышать. Я чувствовал горечь предательства, жгучую ненависть и боль. Грудь сдавило, то ли от предательства, то ли от страха. Все скоро выйдет наружу, если я не возьму себя в руки. Но с начала я должен была заставить замолчать Моретти. Она действовала мне на нервы. Я наотмашь ударил по щеке женщину, а та, не удержавшись, упала, цепляя головой угол лестницы. Кровь растеклась по паркету, глаза женщины закатились, она издала последний вздох и умерла.
Я не хотел ее убивать. Она была неплохой женщиной. Если бы Моретти молчала, если бы она просто, черт возьми, молчала!
Затолкав тела родителей своей неверной жены в салон их машины, я подъехал к порту, где меня уже ждали люди моего отца. Дорогой и не любимый мой папочка терпеть не мог Хьюго, и узнав о его несчастной кончине, великодушно предложил выбросить его тело за борт. Но я же не могу так поступить со своей драгоценной женой? Я привезу ей тела отца и матери, чтобы попрощаться.
Все кончено. Я начал открытую войну против своего брата. И я ее выиграю, потому что он слишком поздно влился в эту игру.
Телефон снова зазвонил и теперь на экране высветилось фото моего братца. Я снял трубку и будничным голосом заговорил:
– Слушаю, братец.
– Все готово? Мы сейчас полетим в Париж, чтобы не терять время.
Эти голубки не могут друг другом насытится. Я рассмеялся.
– А ты не мог бы оставить мою жену в Нью-Йорке, я вылетаю ближайшим рейсом после отгрузки баржи. Соскучился и послал ей подарок.
На той стороне послышалось протяжное мычание, а потом безучастным равнодушным голосом мне ответили.
– Хорошо.
Наши родители так тщательно пытались сохранить свою историю «Корсиканского союза», что любая вещь, способная омрачить их репутацию, казалась катастрофой. Мне же, как тому самому бельму в глазу моего отца, было плевать на них и на их репутацию. Я был уродством и долгое время чувствовал себя им.
Мой отец корпел над производством опиумной продукции, как мать корпит над своим ребёнком. Он сделал бы все, лишь бы только его наследие осталось в целости. Жаль, что эту целостность я испорчу быстрее, чем догорит спичка. Пока мой папаша, точно так же как и мой брат, резвится с какой-нибудь молоденькой шлюхой, я уже все подготовил. И рассчитываю я теперь только на себя.
– Груз прибыл пятнадцать минут назад, – оповестил меня начальник порта, когда я сидел в комнате отдыха и курил сигарету. Мой безразличный взгляд остановился на его почти что белом лице. – Ваш отец доставил нам тридцать килограммов. Какие будут указания?
– Утопить половину, а другую половину принеси сюда. – я снова затянулся и широко улыбнулся, увидев растерянное выражение лица мужчины. – Ты оглох?
– Как прикажете, сеньор.
Лениво потушив окурок, я поднялся, поправляя пиджак, и вышел вслед за этим пресмыкающимся, который бежал передо мной и трясся, словно осиновый лист. Жизнь хорошенько потрепала этого бедолагу. Это заметно по его ссутуленной спине и по морщинам, которые заполонили его лицо. Сейчас меня это мало волновало. Меня волновала лишь кровь моих несносных родственников, которая будет течь по моим рукам, словно шелковые ткани. Я улыбнулся.
– Когда позвонит отец, скажешь, что груз передал Луиджи.– Я сунул в его карман свёрток с изображением президента. – Выполнишь все как надо, заплачу в три раза больше.
Я знал, что этот бедолага нуждался в деньгах. Навести справки, имея фамилию Россини, это тоже самое, что щёлкнуть пальцами. Его жена больна и уже который год находится в больнице, его старший сын сидит в тюрьме за избиение, а дочь – его единственная услада для глаз. Она умница отличница, которой на образование нужны колоссальные деньги.
– Сделаешь все это и твоя жена сможет наконец-то ходить, а дочь поступить в престижный колледж. Но если ты откроешь свой рот, твоя жена умрет, так и не очнувшись, а твоя милая дочурка станет очередной девчонкой, которая будет плыть на этой же барже. А ты ей никак не сможешь помочь, потому что на той стороне берега ее будут ждать толстосумы, отвалившие за неё гору бабок.
Я говорил это тихо. Почти шёпотом, но мой шёпот криком доносился до его ушей. Он скривился, сглотнул и так отчаянно кивнул, что его голова чуть ли не оторвалась с плеч.
– Твоя семья в моих руках, Джордано, запомни это.
И он запомнил. Сделал все, как я просил. А я, в свою очередь, прилетел в Нью-Йорк, заранее убедившись, что мой подарок был доставлен по адресу, и застал свою заплаканную жену на пороге нашего пентхауса. Она пыталась обнимать тела обоих родителей, но ее хрупкое тело всячески этому противилось. Услышав поступь шагов, она подняла на меня свои медово-карие глаза и… ничего. Ни криков, ни обвинений, ни припадков истерик. Она лишь тольк окинула меня презрительным взглядом. Поднявшись, она сказала мне следовать за ней и ушла внутрь нашей квартиры. Там, опустошив стакан с янтарной жидкостью, она упала на стул. Я не мог понять ее эмоций. Может, она чувствовала вину передо мной? Или ещё не оправилась от шока?
Я смотрел на девушку и видел боль в глазах, но находил в них чувства вины.
Это ещё больше распаляло во мне ярость, но я держался. Нельзя было поддаться эмоциям сейчас. Но как же мне хотелось схватить ее за прекрасную длинную шею и выпотрошить из неё все ответы на свои вопросы, а потом покончить с ней так же, как и она разрушила меня.
Но вместо этого я молчал и смотрел на своего оппонента.
– Как? – Андреа подала голос, а я растянулся в этот момент на стуле, словно нежился в мягком кресле. Ее осевший голос придавал мне уверенности и радости. Я добился своего, когда убил ее любимых родителей.
– Пуля-дура. Знаешь такое выражение?
– Как ты узнал?
– Лиз узнала первой. Знаешь, ты могла бы быть и поосторожнее, раз уж на то пошло.
– Я выполнила свою часть сделки. Я подговорила работника кафе, в котором мы с Луи, – она произнесла его имя с той же болью, с которой спрашивала о родителях, даже поморщилась, словно имя моего брата резало ей горло. – Останавливались. Я сделала все так, как тебе было угодно.
Она поднялась. Руки, словно тряпичные, задели стакан, и он упал на пол, умудрившись не разбиться. Андреа даже не обратила на это внимание.
– К слову, твой брат думает, что я девственница, потому что не хотела, чтобы ты ко мне прикасался.
– И как же тебе удалось сохранить эту тайну, раздвигая ноги перед моим братом?
– Я просто ему не говорила. Несложно хранить чужой секрет человека, которого считаешь другом. Считала. – Она поправила свою речь, но я в ответ лишь рассмеялся, доставая из-за пазухи свой Баретта.
– Я просил тебя об одной вещи, жалкая ты лгунья. Об одной! – Мой голос сорвался на крик и я выставил дуло пистолета на неё.
– Ты сам меня к нему толкнул! – Закричала девушка, вжимаясь в столешницу.
– Ты сам просил быть ближе! Все пять лет я не давала себе даже мысли об этом! Но знаешь что, – она гордо выпрямилась, бросила короткий взгляд на пистолет, – я не жалею о том, что случилось. И если бы я узнала о его чувствах раньше, то ответила бы сразу.
– Шлюха! – Выплюнул я, наотмашь ударив ее по щеке. – Вот как ценна твоя дружба!
– Он бы не предал нас! Он бы никогда не узнал то, что ты яростно скрываешь!
– Интересно почему?
– Потому твой брат не такое чудовище! Он просто любит тебя! Закон бы не был нарушен, в конце концов!
– Закон уже нарушен!
Звук разбитого стёкла отвлёк меня. Я пригнулся, и этих секунд хватило Андреа, чтобы выскочить из квартиры. Я пошёл по ее следам и наткнулся на брата, стоявшего у входа в дом, мирно курившего сигарету. Он ждал меня.
Странные чувства охватили меня. Я чувствовал злость и успокоение одновременно. Как можно быть спокойным от того, что она умолчала? Как можно злиться на самого себя? Я ведь прав? Я все делал правильно и буду продолжать это делать!
Луиджи вместо приветствия схватил меня за горло и ударил кулаком в солнечное сплетение. Его сигарета все ещё торчала в зубах.
– Какого черта, брат?
В его голосе было столько боли, что я мог бы поверить ему, если бы не знал, на какие уловки способен мой дорогой старший братец. Я лишь хмыкнул и откинул голову назад, опираясь на бетонную стену.
– Ты спрашиваешь, какого черта я чуть не убил собственную жену? Или какого черта она сдала нас полиции?
– Какого черта ты убил ее родителей, какого черта ты чуть не лишил жизни Андреа? Просто, черт возьми, какого хрена, брат?
Я не успел ответить. Наводка моей жены сработала и наш дом окружило несколько полицейских машин. Международный конфликт назрел самым благородным образом.
Двое вооруженных полицейских вышли из первой машины и показали нам свои удостоверения.
– Стефано Россини, Луиджи Россини, вы арестованы за контрабанду наркотиков. – Я же говорил, – прошептал я брату, освободившись от его оков из железных рук.
– Мы ещё со всем этим разберёмся, – процедил сквозь зубы Луи, отталкивая от себя назойливого копа. – Я сам.
Его глаза горели, словно факелы. В них была бездна, полная обиды, предательства и недоверия. Он смотрел на меня и не верил, что все, происходящее с нами, творилось на самом деле, что его предало собственное сердце. Он впервые доверился женщине, и эта женщина его предала. В этом были были похожи. Нас предала одна и та же женщина.
– Нельзя доверять женщинам, – уже сидя в машине с мигалками отозвался я.
Мне почему-то хотелось сделать ему ещё больнее.
– Не только женщинам, – ответил брат, даже не глядя на меня, – но и родному брату.
Его слова глухим стуком сердца отозвались в моем теле. Я сжал до боли зубы, думая, что это всего лишь слова. Если бы он узнал настоящую правду, он убил бы меня.
Глава 25. Луиджи
Серые стены, высокие потолки и отсутсвие какой-либо нормальной мебели, кроме старых обшарпанных лавок, на которых наверняка спал не один бездомный. Пахло затхлостью и сыростью, и единственным приятным ароматом в этой комнате, отделяющей меня от адекватной жизни прутьями решёток, были мои духи и духи моего брата, который, похоже перед тем, как приехать, вылил на себя не один флакон.
Мы сидели в вольере для арестованных, – обезьяннике, говоря простым языком. Даже смешно от такой ситуации! Сколько раз меня отводил бог от этой жизни, но я все-ж-таки сюда попал по велению судьбы моего брата и моей женщины. Вспоминать о прекрасных днях, проведённых вместе с Андреа, словно заново резать себя по едва зажившим ранам. Они кровоточат, болят и напоминают о том, что рядом с ней я позабыл все, чему меня учили долгие годы.
– Может, поговорим? – подал голос Стефано, вскакивая со скамьи и нависая надо мной, загораживая тусклый свет лампы.
– Отойди, – я махнул рукой, – мне темно.
– Мне кажется, ты уже давно ослеп, – я, прищурив один глаз наблюдал за слишком спокойным братом.
Стефано стоял, как истукан, сложив руки на груди и выжидающе смотрел на меня. В нем не было ни единой нотки нервозности, словно он находился не в полиции, а на спа-процедуре.
– Нас подставила моя жена.
– Твоя фиктивная жена, – выпалил я, не собираюсь слушать об Андреа в таком ключе. Она не была его никогда, и несколькими днями ранее я в этом убедился. Я был зол на эту маленькую катастрофу, но слышать о её принадлежности к кому-либо ещё было невыносимо.
– Что ещё рассказала тебе эта шлюха?
– Выбирай выражения! – Мой стальной голос разрезал тяжёлый воздух камеры. – Андреа – единственная девушка из нашего круга общения, к которой этот эпитет не подходит. Я же не обзываю Лиз, хотя сам видел, как вы трахались.
– Ответь на мой вопрос. – Стефано не волновали мои воспитательные речи, его беспокоил больше тот факт, что в порыве страсти могла разболтать мне моя Андреа. Мой брат оказался тем ещё котом в мешке, и он, очевидно, скрывал чтото, что могло стоить ему жизни.
– О своём плане она не рассказывала. А ты, – теперь я тоже поднялся с лавки и встал нос к носу с братом, – ты, видимо, был в курсе ее планов, раз так разнервничался.
– Меня бесит, что моя жена изменила мне с тобой! – Он толкнул меня в плечо, и, как назло это заметил дежурный.
– Эй, вы! А ну без драк!
– Она не изменяла тебе, потому что никогда не была твоей. В отличие от тебя.
– Она – моя жена! – Прорычал Стефано, снова надвигаясь на меня. Я же с улыбкой на губах проследил за братом. Его глаза горели яростью, но за этой яростью скрывался очевидный страх.
– Чего ты боишься, брат? – но Стефано лишь ухмыльнулся, проводя языком по верхним зубам.
Ответить он не успел, – рывком отворились двери в отделение и, словно вихрь, влетел тучный и злой наш отец. Рядом с ним вышагивал в привычной для всех адвокатов манере Льюис, – адвокат отца. Он был в возрасте, седина обрамляла всю его голову, а мимически морщины придавали ему солидности. Я съежился, хоть и понимал, что отец пришёл не со злым умыслом. Воздух потрескивал от напряжения, Стефано довольный стоял около железных прутьев, когда отец, даже не взглянув на нас стал вести переговоры с главным.
Льюис подошёл к нам и с деловитостью обьявил:
– Ваше обвинение судит вам обоим пожизненное. – Потом он улыбнулся. – Мальчики, не беспокойтесь. Мы вас вытащим.
– Как с такими обвинениями не попал под прицел отец? – спросил я.
– Конфликт интересов двух государств: Америки и Италии. Фактически Ромеро числится во Франции, что является его алиби. Дела от его имени в других государствах ведёте вы. – Льюис с осуждением посмотрел на брата. – Надо было более тщательно выбирать приближенных людей, – потом его глаза нашли мои, – и тебя это тоже касается, Луиджи.
– Мы поняли, что совершили ошибку. И, как только выйдем отсюда, обязательно исправим. – В словах Стефано слышалась угроза. Что он сделает с девушкой, если выйдет?
Вдруг раздался крик. Громкий бас разнесся по всему участку, когда двое сильных полицейских заломами руки моему отцу. Рядом с ним стоял офицер ФБР, держащий в руках толстую пачку бумаг.
Дежурный, кивнув данному ему указанию офицера, подошёл к нашей камере и открыл ее. Стефано вышел, и я тоже уже порывался выбраться из этой грязной конуры, как перед моим носом снова оказались прутья. Щелчок.
– Как это понимать?!
– Стефано Россини, с вас снимают все обвинения. А вы, – голос офицера был грубый, слова получались рваными, на предохраним, – Ромеро Россини, обвиняетесь в производстве и сбыте наркотиков. Так же, на барже, доставленной в Нью-Йорк были найдены три девушки, родом из Италии. Ко всему этому вы обвиняетесь ещё и в работорговстве.
– Как это понимать? – Повторил я свой вопрос. Но ответил мне мой брат, шепотом отчеканивая каждое слово, находясь в нескольких сантиметрах от моего лица.
– Все просто: подписи на всех документах были ваши. Как удобно, неправда ли?
– Мелкий слизняк! – Выплюнул я, ухватив его за воротник рубашки. – Ты с самого начала… – Договорить мне не дали. Тот самый дежурный ударил по моим рукам, заставляя меня отпрянуть.
Отца увели в комнату для допроса. Льюис последовал за ним. Так на мгновение мы остались вдвоём с братом.
– Когда тебе не оставляют выбора, приходится прибегать к крайним мерам.
– О каком выборе идёт речь?
– Спроси у своей жены, когда они принесёт тебе вещи. Уверен, есть есть о чем тебе рассказать.
Спросить мне удалось только на следующий день, когда Лиз приехала вместе со своим отцом в это чёртово отделение полиции. Я весь уже пропах этим смрадом, щетина отростала, а во рту было чувство, словно нагадили кошки.
Увидев ее я поморщился.
– Как же так? – Она пустила скупую слезу, создавая вид заботливой жены. Но вместо неё я хотел видеть перед собой невинное личико Андреа. В свои двадцать с копейками она была по-детски мила. Одни глаза смотрели на меня с мудростью прошедших четырёх лет жизни с моим братом.
– Воля случая. – Безразлично ответил я, глядя на ее надутое и перетянутое кожу пластикой. Смотреть на неё было противно, и я теперь поверить не мог в то, что когда-то делил с ней кровать. Впрочем, я никогда не смотрел на ее лицо.
– Если бы ты не трахался с этой шкурой, – зло бросала свой яд жена. – Ты был бы дома.
– Если бы не был в постели с Андреа тогда, то был бы потом. Того, что случилось не изменить. Я же не тыкаю пальцем в тебя за то, что ты скакала на моем брате, как на механическом быке?
– Радео со Стефано – плата за молчание. Знаешь, когда тебе светит пожизненное и ты не сможешь выбраться и отомстить мне, я могу выдать одну страшную тайну. – Ее голос стал тихим и нежным, словно она рассказывала сказку мне, словно малышу, на ночь.
– О чем ты? – Я прищурился, резко почувствовав нехватку никотина в своей крови. Руки чесались размазать ее лицо по бетонному полу.
– Твой брат – гей, Луи. У него роман с моим братом. Я молчала ради Александро, но а секс со Стефано… – Она ухмыльнулась. – Просто приятный бонус.
– Какая же ты дрянь, – мой голос был хриплым, когда я процедил эти слова сквозь зубы. – Думаешь, я поверю в эту чепуху?
– Хочешь, верь, хочешь, нет. – Она продолжала елейно улыбаться. Потом она бросила пакет прямо перед прутьями, разделяющими нас. – Твои пожитки.
Когда моя жена ушла, я почувствовал рвотный привкус от сказанных ею слов. Насколько нужно быть глупой, чтобы придумать такую идиотскую отмазку. Она спала с моим братом, потому что Андреа не подпускала к себе Стефано. Все просто. Любому здоровому мужику нужен выброс спермотоксикоза.
В голове не могли сложиться мысли воедино: Андреа и ее предательство, Стефано и его якобы другая ориентация и его убийственно спокойное поведение. Его брошенные мне фразы о крайних мерах, слова Лиз о его романе с Александро. Нет, такого не могло произойти! Несмотря на всю инфантильную натуру моего брата, он был и оставался мужиком. В нашей семье никогда не было такого уродства, не потому что это чревато убийством, а потому что нас всех воспитывали в одинаковых условиях, нам прививали одни и те же традиции.
Мы, словно курицы в инкубаторе, все под один прототип.
Боль, пронзившая мою голову не утихала. Я чувствовал нужду в сигаретах, чувствовал, как от переживаний тряслось мое тело, как сердце было готово выпрыгнуть из груди. Мне не было страшно, – мне было чертовски обидно. Не за отца. За себя.
Я всю жизнь был предан отцу и его делу, но его манера вести дела всегда ставилась под сомнение. Он слишком жесток, в отличие от меня. Но, может, настоящий Капо должен быть таким. Самый пик, когда я отдалился от отца ещё больше, произошел несколько лет назад. Я заставал злого отца за экзекуцией над Андреа, видел, как тот срывает весь свой гнев на маленькой и беззащитной девочкой. Видел и ненавидел. Ненавидел отца за жестокость, ненавидел Хьюго за бездействие, и ненавидел себя и брата за то, что мы не можем уберечь такое крохотное создание. Раньше маленькая Андреа меня смешила, а сейчас она вызывает восхищение. Эта девушка вытерпела столько зла ото всех, включая собственного отца, который буквально подложил ее под моего брата. Она выстояла, поросла иголками для всех, кроме братьев Россини. Почему я не попал под прицел? Меня тешит надежда, что просто я ей нравился, а не то, что она меня боится.
Возможно, раньше она боялась, но сейчас, помня ее нежные руки на своей шее, ее ласковые поцелуи и горячий шёпот, когда наши тела соприкасались в головокружительном танце, я знал, что она не боится. Она желала меня точно так же, как я желал эту девочку «нельзя».
Я сходил с ума. Чем дольше мое пребывание в неведении продолжалось, тем сильнее петля затягивалась на шее. Я ненавидел всех. И на пятый день я стал ненавидеть не только родных, но и Андреа. Я ненавидел себя, что не уследил, отпустил эту птичку, которая попала в руки к дьяволу. Ненавидел не знать, где она сейчас, и что мог сотворить с ней мой брат. Страх, боль, ненависть… Удивительно, сколько чувств может испытывать человек, находясь в заточении несколько дней.
Однажды ко мне подошёл Льюис и сказал:
– Твой отец завяз по самые уши. Даже мой опыт не способен вытащить его. С тобой все проще. Оказывается, наводка была не на тебя. Говорилось, что из Милана в Нью-Йорк отправляли груз с подписью твоего отца. Не знаю, как так получилось, но кто-то очень хорошо продумал план, чтобы убрать Ромеро с пути.
– Кто мог это провернуть? И откуда был донос?
– Если ты думаешь на своего юриста, то ошибаешься. Она слишком неопытна и слишком мало времени пробыла в ваших кругах, чтобы понять всю суть. Боюсь предположить, что это кто-то из своих. – Он тяжело вздохнул, открывая папку с бумагами дела моего отца. – Говорят было три вызова. Один из Нью-Йорка о контрабанде наркотиков и два из Милана. Там уже к наркотикам добавили ещё и рабство.
– Кто? – Мой голос был хриплым, руки до боли сжимали железные прутья. И меня осенило. – Стефано! Зачем?
– Это ты выяснишь, когда выйдешь отсюда. Я внёс внушительный залог за тебя. За Ромеро так откупиться не вышло.
Слишком много вопросов. Слишком мало времени на ответы. Слишком сильно хочется расквасить лицо моего брата. А ещё сильнее хочется заглянуть в глаза Андреа. Уверен, что именно в них я найду все ответы на свои вопросы.
Меня отпустили тем же вечером. Грязный, уставший и злой я шёл в пентхаус моего брата, в надежде застать его там. Сумрак отягощал и так мое гадкое настроение, в груди, казалось, вырвали целый сгусток энергии, а на его место запихнули ярость. Лишь она сейчас придавала мне сил.
Свет горел к окнах, когда я подошёл к высотному зданию. Издалека невозможно было заметить Стефано, но я заметил блики. Он дома.
Стремглав ворвавшись в квартиру, первое, что бросилось мне в глаза, – это два бокала вина на барной стойке. Вино было недопито, но тарелки уже пусты. Мой брат был с кем-то. Неужели они с Андреа праздновали свою победу над нами? Желчь растеклась по горлу, и я скривился. Хотелось выплюнуть этот отвратительный осадок, но я проглотил его и последовал дальше по коридору, вслушиваясь в каждый шорох. В комнате моего брата, которая всегда была заперта был слышен тихий мужской стон. И тогда это стало последней каплей моего терпения. Я дёрнул за ручку, рывком отворил дверь и оказался очевидцем гей-порно.
– Какого хрена? – Рявкнул я, видя как с моего брата спрыгивает точная копия моей жены. Мужская копия. Александро. Значит, Лиз была права. Стефано и правда гей.
Звон в ушах усилился. Мне хотелось стереть из памяти то, что я сейчас увидел. Я был в растерянности, а мой братец лишь победно улыбался. Он знал, что я никогда не поверю Элизабет. Знал, поэтому представил доказательства.
– О, тебя отпустили. – Радостно произнёс брат, медленно поднимаясь с кровати и натягивая на себя пижамные брюки, своему благоверному он бросил халат. Отвращение, которое пронзило меня при виде двух трахающихся мужиков, усилилось троекратно. – Тебе бы в душ сходить.
– Какой к черту душ, Стефано? – Выпалил я, со скоростью рыси приблизившись к мужчине. Мои руки схватили за шею полуобнаженного парня, ставили ему тыльную сторону, а глаза пристально всматривались в чёрные глаза брата. Хотелось их выколоть, а потом выколоть и себе глаза, чтобы развидеть тот ужас, что происходил минутой ранее.
– Вы воняешь.
– Ты трахался с мужиком! – Зарычал я, крепче сжимая шею брата. Хотелось задушишь его, и сейчас я был на грани, чтобы сотворить сие деяние.
– Тебе же Лиз сказала. – Он что, пьёт успокоительные? Какого хрена он такой спокойный?
Я толкнул Стефано на кровать, одним взглядом заставил его благоверного ретироваться из их царства разврата, сам же сел напротив него в кресло, сжимая кулаки с такой силой, что костяшки на моих пальцах прекратились в белые камни.
– Ты же знаешь, что тебя должны убить. – Наконец произнёс я. – Ты знаешь, поэтому согласился на весь этот фарс с Андреа. Но зачем тебе, черт тебя дери, была нужна компания?
– Затем, что мне причитается. – Стефано растекался по шелковым простыням, словно мы обсуждали гольф.
– Ты сам изначально отказывался от доли. Ты сам ушёл от нашего бизнеса и пошёл работать в модельный бизнес. – Я плюнул ему в ноги. – Ты хоть представляешь, какой позор навлёк на нас тогда? Ты позорил нас столько лет, а потом вдруг одумался?!
– Ты когда-нибудь видел сорокалетних моделей? Рано или поздно мне понадобились бы деньги, и я все равно бы занялся вашим делом.
– Ты его разрушил! Ты уничтожил то, над чем отец трясся всю жизнь!
– Я разгромил лишь теневую сторону вашего бизнеса. Без него у тебя все ещё есть строительная компания и два порта.
– Ты хоть понимаешь, как ты навредил всем? Где Андреа? Что ты с ней сделал?
– Я уже думал, ты и не спросишь. – Он усмехнулся. – Плывет вместе со своими родителями по реке.
Этого было достаточно, чтобы я вскочил с кресла и вцепился в шею брата. Но тот лишь хрипло смеялся, нажимая на мою кровоточащую рану.
– Отвечай. – Шёпот, который никогда не предвещал ничего хорошего. – Отвечай, иначе, как Капо, я начну вершить суд сейчас же.
– Убьешь родного брата?
– Убью выродка, который посмел предать семью. – Мои руки крепче сжали шею мужчины. – Где она?
– Я не знаю, – Стефано задыхался, но всего глаза все так же предательски блестели. – Сбежала, пока нас держали в участке.
– Если ты мне и на этот раз лжёшь, я сгною тебя в собачьей конуре.
Выйдя из пентхауса, я дышал холодным осенним воздухом, но не мог насытится. Я задыхался там, где полно кислорода. Задыхался от предательства, от лжи, от нескончаемой боли.
Мои пальцы набрали на телефоне, что вернули мне в участке, номер Андреа, но там были короткие гудки. Тогда я позвонил в банк, узнал, что деньги, которые лежали на моем фонде в сохранности, хоть и поисчерпались кругленькой суммой из-за залога. После отца я был единственным человеком, кто мог управлять финансами всех членов семьи. И от его имени я только что заблокировал все счета своего брата. Он больше не Россини и не имеет никакого права пользоваться нашими деньгами.
