Loe raamatut: «Лес видений», lehekülg 16
С этими словами Марья единым движением, без малейшего промедления и жалости отрезала свою золотую косу, а затем выкинула в окно, где я ловко поймал её когтями. «Прощай, Ворон. Прощай и уходи, прямо сейчас, не мешкая: ты и так уже задержался. Иначе Матушка потеряет терпение и напустит на тебя вихрей неприкаянных, а мне бы этого не хотелось. Схорони косу в надёжном месте, а как возникнет необходимость, передай тому, кто поразит сильным и чистым чувством. И помни меня».
Ворон замолк, переводя дух, а после добавил ещё несколько сухих слов:
– Я вернулся в свет опустошённым и несчастным. Лететь мне было некуда, так что с позволения Яги я остался жить прямо здесь, в лесу. Вместе со своей жизнью я передал Яге на хранение и Марьину косу. Таков мой сказ. С тех самых пор я живу в дремучем лесу, приглядываю тут за всем – лес-то большой, – а иногда путешествую подальше, поручения разные выполняю, но это реже. В некотором смысле я тоже служу Матери, хоть и по-своему, а в благодарность за службу могу жить столько, сколько мне вздумается, и очень медленно старею. Посмотри на меня, разве я не красавец, разве я хуже, чем этот твой Иван?
Ворон подбоченился, широко улыбнулся, обнажая россыпь кривых мелких зубов, находящих друг на друга, подмигнул. Казалось бы – смешная шутка, но Немиле любое упоминание об Иване только душу бередило.
– Ты, Ворон, лучше, чем горстка пепла, с этим я спорить не стану, – хлюпнула она носом.
Ворон всплеснул руками, которые прямо на глазах у Немилы претерпели превращение в крылья и обратно.
– Ой, ну ты чего? Мокроту разводить вздумала! Ты покумекай, может, твоему царевичу на том свете не так уж худо. Суди сама: никто его судьбой больше не распоряжаться, ни злой дух, ни добрый батюшка. Сам по себе теперь, куда хочу – туда иду…
– Ты что такое несёшь?! – постыдила Немила Ворона. – Как ему может быть хорошо там, когда он ещё здесь ничего не успел сделать? Не успел жениться, не успел предстать пред очами родных, не узнал, каково это – дождаться своей очереди на престол… И это всё из-за меня!
Немила снова упала на землю, раскинула руки и уставилась в опротивевший туман. Взлететь бы птицей, увидеть небо чистое, ясное, да вдохнуть воздуха сухого, морозного вместо этого спёртого влажного! Но не будет ей отныне ни неба чистого, ни солнышка ясного. Решила она не так уж давно, а после сказа Воронова окончательно уверилась, что нет у неё иного выбора, кроме как дать обет добровольного изгнания за себя и за своих детей. Осталось Яге сообщить, что разрешения покинуть двор больше не требуется.
Ибо они втроём будут жить здесь. В конце концов, Яге же тоже такое соседство будет на пользу, а то одичала совсем, да и помочь ей некому, а Немила тут уже приноровилась – вести хозяйство на четверых, оказывается, не всегда бывает в тягость. А детки подрастут и будут помогать. Кто знает, может, в них ещё какие таланты откроются.
Нелегка будет судьбинушка… Да от неё, похоже, не уйдёшь.
Немила вздохнула. Влажным воздухом сложно надышаться: слишком много в нём воды. Вода оседает липкими капельками на коже, вода делает воздух тяжёлым, и он давит, давит на грудную клетку…
– Задумалась о чём?..
Вопрос Ворона вывел Немилу из задумчивости. Она мотнула головой и сложила руки на груди.
– Вижу-вижу, лик твой совсем посерел от страданий, – голос Ворона надломился, в нём снова отчётливо проявилась прежняя неприятная скрипучесть.
– Я так сильно хотела его спасти… – жалостно выдохнула Немила. – А вместо этого взяла и загубила. Почему, ну почему я не могу ничего исправить?
– Так уж и не можешь? – вкрадчиво спросил Ворон.
– Но от него же и косточек не осталось! – возразила она, зажмурившись, а когда открыла глаза, то обнаружила, что пугающе ощерившееся лицо Ворона нависает прямо над ней. Его некрасивая улыбка немного напугала Немилу, но не оттолкнула.
– Косточек нет – не беда, – фальшиво напел Ворон и добавил, посерьёзнев: – Ежели твоя любовь столь же сильна на деле, как на словах, тогда отправляйся в тридесятое царство, разыщи там душу Ивана, набери воды живой и мёртвой, а затем возвращайся. Царевич воскреснет и из праха как миленький. Одно тебе посоветую: ежели он идти с тобой не захочет, то не держи его, отпусти.
Глава 16
Кудрявые дубовые ветви охлёстывали кожу, оставляя на ней прилипшие листья. Гибкие и тонкие липовые ветви испускали дивный медовый аромат. Водичка из ковша лилась на камни и со звуком «пш-ш-ха-а-а» оборачивалась паром, который оседал капельками на деревянных стенах, на лице, руках, животе, спине и ногах.
– Боишься?
– Боюсь, бабушка, – едва слышно шептала Немила. Вокруг её глаз было мокро, но то были не слёзы, а иная вода: собственный пот, перемешанный с оседающим паром.
– Потерпеть тебе недолго будет, это не детьми мучаться, долгими часами ожидая, пока оно разрешится… Тьфу, ты, кому я объясняю? У тебя вон, настрой боевой, что любой дружинник обзавидуется.
Глаза Немилы были выпучены, зубы сжаты, губы раздвинуты в оскале. Напряжённые кулаки покоились на нагих бёдрах. Без спору, вид и правда воинственный, но Яга всё поняла не так, ибо Немила боролась скорее с желанием свалиться на пол от жары.
А о том, что ей предстоит совсем скоро, и думать не хотелось.
Старуха же была как огурчик. Ни одной капли пота с той не сошло, только стояла себе с веничками в обеих руках да ухмылялась – от довольства на лице ажно часть морщин разгладилась!
– Давай, я ещё разок веничками по спине пройдусь, а потом будем наряд новый примерять, специально для тебя пошитый, – сказала и тут же, не спрашивая одобрения, принялась за дело, и засвистели прутья во влажном, почти осязаемом воздухе.
А ей никакого наряда уже и не надоть было. Только бы мытьё пережить…
– Ты что же, за тельце своё бренное переживаешь? – с хриплым смехом укорила Немилу Яга, размахивая над её плечами вениками. – Да я такой переход в тридесятое обеспечу, что ни одного волоска с твоей головушки не упадёт. Я как-никак не раз такое проворачивала…
Яга замолчала, скорее всего, предавшись воспоминаниям, а Немила была слишком взволнована, чтобы нарушить молчание. Не проронила она ни слова и тогда, когда её волосы оказались заплетены в две тугие косы, ноги – обуты в пару прекрасных сапожек, предназначенных для долгой дороги, а на шею были повешены бусы из лунного камня.
Не смогла смолчать Немила лишь тогда, когда увидела ту одёжу, в которой предполагалось совершить странствие.
– Какая вшивенькая тоненькая рубашечка! А если я в ней замёрзну? А чего она такая длинная, мои ноженьки в ней запутаются, и я упаду! Ещё и чёрная! – воскликнула Немила и упёрлась на своём. – Не надену!
– Надо, доченька, надо, – ответила Яга, держа в руках нечто вроде очень длинной, до самого полу, и очень широкой рубахи, с рукавами вразлёт и узкой горловиной на мелких пуговках. – Зуб даю, ты не замёрзнешь. Матушка любит, когда облачаются в цвета ночи, а тебе шибко необходима поддержка, чтобы пройти тяжёлые испытания и вернуться домой целёхонькой. Тратить живую воду очень накладно, – пробубнила она себе под нос.
Получить поддержку богини Немиле хотелось сильнее, чем привередничать по поводу одёжи. Она натянула на себя рубаху, трясущимися пальцами, не без помощи Яги, застегнула все пуговки, завязала тесёмочки, оглянулась в поисках причины подзадержаться… И поняла, что ничего её больше тут не задерживает, ибо она полностью готова, осталось лишь… сделать шаг.
Вот она – Печь с заглавной буквы, побелённая, изгиб печного отверстия что у утяжелённое с обеих сторон коромысло, в очаге догорает самый обыкновенный огонь, и глядя на него Немила не в силах справиться с ощущением, что у неё слабеют ноги…
Ей бы сейчас очень кстати пришлась поддержка Ворона, но, как он сам отговорился, ему как птице в бане слишком жарко. Приходилось довольствоваться тем, что воронов клюв торчит из высокого окна и подбадривающе щёлкает.
На глазах у Немилы Яга швырнула в очаг перо, то самое, которым плавила железное древо. Металлический звон отразился от стен очага, превратившись в низко гудящее эхо, а затухающие лепестки пламени мгновенно выросли, заполнив собой всю печь, и цвет приобрели натурально золотой, такой насыщенный и плотный, что казалось, будто их можно потрогать руками. Во все стороны сыпались жёлтые искры, и от этого завораживающего зрелища Немила поняла, что не может, нет, не может, ей не хватит воли прыгнуть в пламя, будь оно хоть трижды особенным!
Она отступила, упёршись спиной в стену. Ворон коснулся клювом её макушки и несколько раз провёл влево-вправо, поглаживая. Сердце от этого заколотилось только сильнее.
Она заперта в ловушке, и судьба надвигается на неё со скоростью засидевшейся на одном месте избушки.
– Я передумала! Я не хочу! Я боюсь! – закричала Немила и бухнулась на пол, отбив о дерево оба колена.
Яга, тоже переодетая в чёрную рубаху, в передник, расшитый красными и жёлтыми нитями, с убранными в гладкую причёску волосами, медленно поставила на место печную заслонку и опустилась рядом.
– Ты, Немила, подумай вот о чём. Злой дух – душонка – провёл не только тебя, но и меня, и всех нас. Он был умён, а потому догадался, что лишь огонь, разожжённый пером жар-птицы, может провести в тридесятое. Не знаю, как он догадался об этом, но это моя промашка, а ты подумай вот о чём: он осознанно пожертвовал жизнью Ивана во имя своего спасения. Так что, пойдёшь за Иваном?
Немила пожала плечами и спрятала лицо в коленях, чтобы сию же минуту быть вздёрнутой за косу наверх.
– Силой любви найти его в тридесятом, выведи под белы рученьки и поставь перед очами отцовскими, – наставительно сказала Яга, пока немилино личико корёжилось и белело. – Вот тебе поясок, на нём висят два одинаковых с виду сосудика. Они предназначены для живой и мёртвой воды. Запомни, душа царевича и два вида воды: живая и мёртвая – вот и всё, что тебе нужно раздобыть в тридесятом. Всего остального опасайся, если кто вызовется в проводники, то не противься, но и не доверяй шибко. Мы с Вороном будем ждать вашего возвращения денно и нощно. Ах да, забыла.
Пока Немила приглаживала волосы, Яга сняла с пояса тряпичный мешочек. Запустив туда руку, она достала вещь, заставившкю Немилу изумлённо вздохнуть.
– Это клубочек пряжи, – сказала Яга. – Чистейшее золотое руно.
Немила повертела его, помяла пальцами изысканные тонкорунные нити, мягкие и лёгкие, как нежнейший пух, краем уха стала вслушиваться в слова Яги.
– Слушай внимательно. На обратном пути из тридесятого царства желательно вам с Иваном пройти через парадный ход, но ежели вдруг не получится, то в крайнем случае – лишь в крайнем случае – киньте этот клубок оземь, зажав в руках конец нити, и тогда он приведёт вас прямо сюда, но окольным путём. Поняла?
– Поняла, бабушка, – закивала головой Немила и прижала клубочек к груди.
– Вот и ладненько, – прошамкала Яга, с увлечением взявшись чесать подбородок. – Но это ещё не всё.
Из старухиного мешочка появилась ещё одна вещь, и на этот раз у Немилы глаза на лоб полезли от удивления. Это была золотистая коса из настоящих человеческих волос, очень длинная, перехваченная с двух сторон зелёными лентами.
– Правильно поняла, – проронила Яга, исподлобья заметившая удивление Немилы. – Это коса женская. Коса Марьи. Мы поговорили с Вороном, и он настоял, чтобы ты взяла её с собой.
– Но зачем она мне? – Немила вспрыгнула с пола, встала на цыпочки и оглянулась на высокое окошко, где по-прежнему маячила чёрная птица.
– Как окажешься в тридесятом, сразу иди к Марье, засвидетельствуешь ей своё почтение и вместе с косой передашь привет от давнего сердечного друга, – ответила Яга заместо Ворона. – А заодно попросишь помощи, чтобы царевича найти. Уж не думаешь ли ты, что это такое простое дело – отыскать одного человека среди многих сот других? Пусть Ворону и повезло, он имел преимущество, но тебе будет много раз труднее.
Затем Яга помогла прицепить мешочек к пояску, где уже болтались два сосуда, крепко-накрепко завязала поясок на талии и отступила довольная, да ещё прищёлкнула языком.
– Осталось прикрыть сокровища сверху, и будешь совсем готова.
Поверх рубашки легла пёстрая клетчатая понёва, которая, в отличие от рубашки, была коротковата, из-за чего край рубахи выглядывал из-под низу на целых две ладони.
Собралась Немила разразиться бранью насчёт нелепого, некрасивого, а главное, неудобного в дороге наряда, открыла рот, чтобы попросить нож и самой укоротить рубаху (заодно отсрочив страшную пытку), да откуда ни возьмись в бане объявился Васька.
– Мяу! – он потёрся о её колени.
– Мяу! – он выпустил когти и принял такую позу, в которой обычно драл дерево.
– Васька, брысь! – Немила подняла ногу, чтобы отпнуть кота, да промедлила, внезапно начала терять равновесие, запуталась ногой в рубахе…
Яга тем временем бочком приоткрыла заслонку, бочком же зашла за спину Немиле…
И тут Немила с ужасом поняла, что это всё – не случайность, а продуманный план…
Но она уже летела вперёд, лицом в разожжённую печь, чтобы омыть всё тело расплавленным золотом, как будто её мало было тех несчастий, что уже успели произойти.
Проблеск удачи, впрочем, мелькнул, она ещё могла приземлиться на пол прямо под печью, если бы не точный удар кошачьей лапой, который самым злодейским образом направил неуправляемое тельце аккурат в ревущую огненную пасть.
Провели! Обманули, сгубили, жестоко надругались…
– А-а-а-а-а-а-а! – закричала Немила. Она мгновенно ослепла от яркого света, а от вспыхнувшей в горле жуткой боли захлебнулась собственным криком. Попятилась, но ноги путались, не слушались, и всё же она смогла немного проползти назад до предполагаемого выхода наружу.
Нет! Выхода не было! Яга, она уже успела задраить путь к отступлению! Как же подло, низко, мерзко…
Это конец, ей не выйти!
Пнув пару раз и не получив никакого результата, Немила упала, стала лихорадочно хлопать себя, куда смогла дотянуться, и кататься с боку на бок, как будто это могло затушить огонь.
«Моя плоть горит, я чувствую, как от меня остаётся всё меньше», – безысходно подумала она.
Боль донимала беспрерывно, боль разрывала тело на части. Больше не существовало ни Яги, ни Васьки, ни Ворона, ни самой Немилы. Ноги сами собой подтянулись к груди, руки обхватили колени. Из-за агонии мышц всё тело сотрясалось непрерывной дрожью.
Сознание стало угасать. Последняя мысль была радостной: «Иванушка, я иду за тобой!» Она представила себя куском снега, который тая превращается в невесомый пар, и улетела.
* * *
Тишина. Глухая, угнетающая и мрачная тишина не нарушалась ни единым звуком. Даже шарканье собственных ног доносилось до Немилы как со дна реки. Она брела вперёд и равнодушно глядела по сторонам.
Она не помнила, как тут оказалась, не помнила, когда и где сделала свой первый шаг. Вокруг на сколько хватало глаз расстилалось обширное пустое пространство, поросшее травой, а поверх там и сям были рассыпаны кой-какие предметы, на которые Немила избегала смотреть.
А пустым она про себя назвала это место по той причине, что здесь не росло ни одного, даже самого чахлого и корявого, дерева. В случае чего нигде не спрячешься. Но, с другой стороны, пока и прятаться было не от чего, ибо ничего и не происходило, а единственный источник опасности виделся лишь в мелких расщелинах и буграх, да в плетучке, которая опутывала ноги и заставляла спотыкаться.
Трава была густая, но совсем бесцветная. А! Да кому какое дело до травы, когда тут повсюду кости, черепа расколотые валяются, со свёрнутыми челюстями и следящими глазницами, а нога так и норовит приземлиться на какой-нибудь ржавый меч или попасть в капкан из сломанного шлема?!
Суровая реальность постепенно привела Немилу в чувство. Сложно оставаться отстранённым, когда прямо перед тобой расстилается, на сколько хватает глаз, самое огромное в мире поле брани, какого, знать, и батюшка не видал.
Когда она начала понемногу осознавать самое себя и место, где очутилась, первым на ум ей пришло воспоминание о Вороне. Рядом с любыми останками всегда кружат они, родственники большой чёрной птицы, что отказалась от традиционного для птичьего племени бытия. В глаза не могло не броситься, что здесь, в этой части тридесятого (если это место вообще находилось в тридесятом), не видать было ни одной птички, и ни мышки, ни другой живности, мелкой и большой. Никто не ползал, не летал и не шнырял среди свидетельств неизвестной битвы, даже самые алчные и всеядные падальщики, обыкновенные чёрные мухи.
Постепенно Немила вспомнила всё произошедшее с ней до того, как её насильно упекли в печь (каков каламбур?), как она таяла и исчезала, а после каким-то чудным образом пришла в чувство уже здесь, на поле, причём первых своих шагов по тридесятому царству ей не удалось запечатлеть в памяти.
«Пересекал ли Ворон это поле? А если да, то как он мог забыть или не поведать об этом?» – думала Немила, а сама уже приглядывалась к дальней дали, туда, где купол неба, спускаясь к земной тверди, имел окаёмку оранжевого цвета. И такая окаёмка была везде, куда ни глянь: слева, справа, спереди, сзади – всё поле окаймлялось оранжевым, словно его со всех сторон одновременно взяли и подожгли. Немила поёжилась. Но что бы там ни было, оно не приближалось, так что повода ударяться в панику не было.
Осознав, что она не просто идёт, а идёт куда-то, Немила припомнила слова Ворона и нашла на горизонте взгорок, который издали казался совершенно невысоким, но чем ближе она подходила, тем больше он становился. Идти нужно было версты три, не меньше, а то и больше, но в Ягиных сапожках шагалось легко, казалось, будто она не идёт, а летит по воздуху, перепрыгивая-перелетая через буераки и останки огромной битвы столь бесстрашно и безрассудно, что даже богинка бы позавидовала.
Скоро захотелось пить, но преклонять колени перед мелкими ручейками, что выныривали прямо из-под ног и текли, омывая мёртвые косточки, ей было брезгливо. К тому же она прекрасно помнила общеизвестный завет: ни в коем случае не дели питьё и еду с мёртвыми отцами, дабы не стало тебе худо.
Небо, что висело над Немилой, пока она преодолевала путь до холма, достойно отдельного описания. Небесная гладь была тёмная и сумрачная, но облака… облака! Какими прекрасными были те облака, особенно для неё, целую вечность не видевшей в небе ничего, окромясь тумана! Багровые, малиновые, фиолетовые, жёлтые, голубые, серебристые, они походили на перемешанные в сундучке для рукоделия мотки ниток, из-за которых вечно ругалась Нелюба. Были тут и маленькие клочковатые облачка, стремительно носящиеся по небу туда-сюда, и медлительные пухлые облака с набухшими от влаги боками.
Однако здесь, внизу, Немила не ощущала на своей коже ни единого ветерка, весь воздух был каким-то застоявшимся, как в давно не проветриваемом помещении, но при этом сухим, потому дышалось достаточно легко.
Она и сама не заметила, как добралсь до взгорья и начала подъём. Склон холма был достаточно пологий, поросший коротким ёжиком травы. Пришлось приподнять длинный подол рубахи, но шаг Немилы всё ещё оставался прогулочным, эта часть пути давалась ей без усилий.
И всё же то, что поначалу выглядело небольшим взгорком, на поверку оказалось повыше, чем она думала, потому ближе к вершине она чуть запыхалась. Вышла Немила на покатую широкую вершину и сразу проверила, насколько стоптались каблуки сапог. Ан ни на сколько не стоптались. Обрадовалась она этому так сильно, что подпрыгивающей походкой припустила к путевому камню, венчавшему вершину холма.
– На-ле-во пой-дёшь… – ещё по-жи-вёшь. Пря-мо пой-дёшь…– чу-де-са у-ви-да-ешь. На-пра-во пой-дёшь… – се-бя по-те-ря-ешь. Об-рат-но пой-дёшь… – ни-че-го не най-дёшь.
Грамота Немиле давалась хорошо, лучше, чем сёстрам. Между прочим, она самолично сумела переписать словесный портрет царевича к себе на берестяночку, и потом ещё много раз его перечитывала, пока не заучила назубок. Сёстры с зависти пытались убедить Немилу, что умение это не имеет в быту никакой пользы, так поди ж, пригодилось знание.
Но куда же ей идти? Может, пойти по прямой, туда, где обещаны чудеса? В том направлении распростёрлась широкая гора с абсолютно голыми каменистыми склонами и плоской вершиной, таких гор Немила ещё не видывала. Но на вершине клубился серый дым, а у подножья то и дело вспыхивали жёлтые искры. Немилу от этого зрелища бросило в жар, и она поспешила отвести взгляд в сторону.
Огонь! Нет уж, спасибо! Себя потерять она тоже не жаждала. Остался один выбро – налево. Во-о-он туда, где в далёкой-предалёкой дали кусочек неба и облака искривляются, как в зеркале, и только холодные белые отблески намекают на природу чуда: то серебряные купола, венчающие чёрный терем, о котором говорил Ворон! Ах, в жизни бы она не разглядела с такого огромного расстояния никакого терема, ежели ли б не Ворон и не собственное баловство с Ягиным блюдечком, которое может показать почти любое место. Терем-то был, похоже, вылитый Лыбедский, только не белый, а чёрный, вот и вся разница. И когда Немила пустилась в путь по той тропке, что вела вниз с холма и направо, то с каждым шагом всё более убеждалась в свое й правоте.
А ещё она убеждалась в том, что путь будет не таким уж близким – посудите сами, у Ворона-то были крылья, а у неё всего лишь какие-то сапожки.
Спустившись с холма, Немила почувствовала себя почти полностью пришедшей в себя и более уверенной. «Добралась до холма – протопаю и дальше», – подумала она и бодрым шагом устремилась вперёд по дорожке.
Не очень скоро, но дорожка всё же подвела её к лесу, что взгляде с вершины холма напоминал опоясывающую неизвестный град цветастую змейку. Немиле было неспокойно заходить в этот лес – уж слишком он был приветлив – а другого выбора у неё и не было. Тропинка-то привела именно сюда, а обойти не было никакой возможности.
Невиданный был тот лес. Ствол каждого дерева в нём имел цвет непроглядно-чёрный, прямо как у того древа, которое охранял Васька, но если на Васькином древе не росло ни листочка, то эти были усеяны листвой как берёзки в разгар лета, и каждый листик был серебряным. Несмотря на отсутствие ветра, те деревья беспрерывно шуршали листвой, и звук раздавался такой, словно кто-то, прячась в лесу, с хрустом поедал чёрствые сухарики.
Постояла Немила с задранной головой, поискала глазами хоть одну живую душу, а когда никого не увидела, то недолго думая ступила под кроны деревьев. Но не успела пройти двух шагов, как над её головой расшуршались пуще прежнего, да так, что аж сверху посыпались листья, и вместе с листьями вниз полетело что-то зеленовато-чёрное, и разглядела Немила без труда, что то была большая груда перьев.
«Тридесятое царство не имеет дурной славы, но путешествие по нему не следует считать лёгкой забавой, ибо оно существует с единственной целью – испытывать сердце и разум любого, кто туда попадёт», – вспомнились наставления Яги.
Но кто же упал Немиле прямо под ноги, да ещё так нелепо, что она не сдержала смешка, хотя и сразу же пожалела об этом? Чьи лапы с изогнутыми серповидными когтями задрались кверху, чьи крылья распластались так беспомощно?
И почему, едва глянув в пару глаз, обрамлённых единственной бровью, что изгибалась по типу перевёрнутого коромысла, Немила взвыла и начала пятиться?
Росту существо было невысокого, пониже Немилы примерно на голову, верхняя часть тулова клонилась вперёд. Человеческой у существа была только голова, ниже шеи простиралось длинное, покрытое иссиня-зелёными перьями тело, а коротенькие, вывернутые по-птичьи ноги заканчивались вышеупомянутыми когтищами, которым и Васька бы позавидовал.
– Привет, добрый молодец! Меня зовут Немила, а тебя как? – выкрикнула с безопасного, как ей казалось расстояния, готовая в любой момент броситься за спасением в лесную чащобку.
– Чегось ты орёшь-то, дура, – без заминки выпалил «добрый молодец» и повторил несколько раз как заведённый: – Дура, дура, дура. Как пить дать, идиотка. На лицо не уродина, но изнутри даже не гнилая, а пустышка.
Немиле стало обидно, но в то же время полегчало. Теперь она знала, что с существом можно вести какую-никакую беседу. Осталось только преодолеть боязнь перед этим хищным взглядом…
– Я не дура. Я ищу кое-кого, – Немила развела руками и улыбнулась. Она была безобидна, уязвима и совершенно растеряна, примерно так же, как в тот день, когда она попала к Яге. Разве что в этот раз она меньше удивлялась.
– Ищешь? – переспросило существо и плотоядно облизнулось. – Я тоже кое-что ищу. Но пока ещё не знаю, что именно.
Немила не спешила бросаться наутёк. Существо, по всей видимости, плохо летало, а исходя из строения его ног Немила сделала вывод, что и бегает оно тоже не ахти как.
– Ах да. Я же не представился. Соловей моё имя. Куда путь держишь, девица-красавица?
Тот, что назвался Соловьём, расправил крылья и медленно двинулся к Немиле. Она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, оставшейся на заднем дворе наедине с огромным угрожающим петухом. Но в этот раз ей никто бы не посмел сказать: «Посмотрите, Немила испугалась петушка!»
Ведь вокруг не было ни души.
– Приветствую тебя, Соловей! – громко воскликнула Немила, потихоньку отступая назад. – Я направляюсь вон туда, за лес, где терем стоит чёрен, увенчан серебряными куполами! Будь добр, подскажи, приведёт ли меня эта тропа до него и далеко ли идти?
Соловей сверкнул очами, поиграл бровями, что струнками гуслей, и ответил с дружелюбием в голосе, от которого за версту разило неискренностью:
– Значит, держишь путь в Денница-град? Зачем спрашиваешь про дорогу, красна девица? Будто сама не знаешь, что приведёт она всякого куда надо и раньше, чем бы этого хотелось! А чего это ты странствуешь одна по тридесятому, да ещё вдали от главной дороги? Ужель не боишься? Али по дурости своей умудрилась в трёх соснах заплутать?
Целый град вопросов обрушился на неё, и ни на один из них она не смогла ответить полно и искренне, поскольку Яга твёрдо настояла, чтоб Немила никому не рассказывала о том, как и зачем она сюда попала.
Но Соловей отличался не только угрожающим видом, а также нетерпеливым нравом. Не дал он ей ни минуточки на раздумье.
– Ну, быстро говори сюда!.. – он подскочил совсем близко, как вдруг остановился, словно бы натолкнулся на невидимую преграду, и расхохотался. – Ага-а! Что, перепугалась? Да ты, никак, и правда заплутала! На личике всё написано! Видать, маменька с папенькой тебя никуда не пускали дальше деревни!
Немила не мешала птице-человеку веселиться, но и держаться предпочитала на безопасном расстоянии, тем паче что Соловей без зазрения совести кувыркался в воздухе и размахивал когтищами так бойко, что ей так и виделось, как эти когти головушку с плеч снимут. Намеренно это случится или нет – какая разница? А только бежать она пока что передумала. Уж если б хотел этот Соловей напасть, то уже напал бы, верно?
– Соловеюшка, – Немила масляно-приторно улыбнулась и захлопала ресничками, – ты смейся, смейся надо мной, ежели желаешь, но не держи на месте, поскольку спешу я встретиться с дорогим сердцу человеком.
Соловей скривился, будто прокисшего молока попробовал. Сплюнул. Передразнил.
– Дорогим сердцу!.. Ха! Тут тебе не родной край, где каждый второй – брат, сват… Это тридесятое царство, где надо остерегаться всех и вся, а особенно – незнакомых, таких, как я! Позволь, дам тебе совет, проверенный собственным опытом: хочешь искать своего возлюбленного, свата, брата, кого-нибудь ещё – ищи! Но не надейся на то, что они окажут тебе радужный приём. Видишь эти крылья? Эти уродливые лапы, эти неудобные перья, от которых, тьфу, больше мороки, чем пользы? Хочешь знать, кто меня наградил внешностью столь неприглядной? А то моя ненаглядная была! Обещанная мне в жёны, которая сначала глазки строила, а как умерла, так сразу все свои клятвы позабыла! Кстати говоря… откуда ты, из какой деревни? Уж вижу, что точно не городская, я-то повадки городских ещё не успел позабыть.
Сам не осознавая того, Соловей выпятил грудь и распрямился. Даже неприятное выражение на его лице смягчилось, но ненадолго.
– Как там тебя? Мила? Мирна? Ах, точно, Немила. Говоришь, деревенская? А братьев-сестёр много у тебя? В семье любима была али так, средненько? Положили ли плачущие родственники тебе в дорогу что-нибудь мало-мальски ценное?
Подмигнув, он снова стал приближаться.
– Зря ты, Немила, вздумала бродить в одиночестве. Разве не учили тебя матушка с батюшкой, что одной в лес соваться не стоит? Видишь, что из этого вышло? Меня встретила, и теперь я просто обязан преподать тебе урок, раз уж при жизни никто этого не сделал. Ну-ка, ручки убери, а то хуже будет.
Немила схватилась одной рукой за юбку, другую выставила перед собой в защитном жесте. Но разве могла она что-то противопоставить более сильному, опытному и свирепому? Детский кошмар сбылся. С петушиным кличем Соловей налетел на неё, повалил на землю, при помощи одних только когтей задрал юбку…
Она не успела оплакать свою честь, как внезапно всё и закончилось. Гадкий Соловей рванул за пояс, а когда тот затрещал, то отпрыгнул в сторону вместе с добычей.
– Так-так-та-ак.
Немила села, по ходу отправляя одежду, и узрела, что мешочек, который был подвязан под юбкой, валяется прямо у её ступней, надорванный и пустой, а рядом с ним лежат сокровища: клубочек и коса, совершенно не пострадавшие от соловьиных замашек.
Она вскочила на колени, бросилась вперёд, но оказалась недостаточно проворной. Орудуя лапой как рукой, Соловей выдернул обе вещицы прямо из-под Немилиного носа. Она упала.
– Не-не-не. Это моё! Моё, моё! К слову, что тут у нас?
Закончив кудахтать, он первым делом воззрился на косу из девичьих волос. Удивление на человечьем лице сменилось интересом, потом брезгливостью.
– Надо же, цвет точь-в-точь как у неё, у моей суженой… А, бесполезная дрянная вещица! Забирай обратно, мне такого не надоть!
Немила схватила косу обеими руками, стряхнула налипшую пыль и пододвинула поближе мешок.
В теперешнем виде тот никуда не годился, но если проделать дырочки и найти что-то навроде верёвочки, то всё можно исправить, а уж за пояс она как-нибудь его зацепит…
Однако ж, а клубочек! Клубочек гораздо ценнее косички, и Соловей, не будучи распоследним дураком, не спешил расставаться со своим нечестным приобретением.
– Хо-хо-хо, – красуясь, он подкинул клубок и без усилий поймал его когтями. – Это что же за овца даёт такое прекрасное руно? Ась? Значит, я ошибся, и ты не такая уж простая. Зачем тебе пряжа в этом гиблом месте, а? Явно не платочки ажурные вывязывать.
Соловей совершенно очаровался клубком золотой пряжи, а вот Немила смотреть на неё не могла; перед глазами сразу вставали золотые языки пламени.
