Loe raamatut: «Лес видений», lehekülg 6
Ужас, вновь нахлынувший на Немилу от этих мыслей, бешено гнал её по заснеженным полям. Туда, куда садится солнце… Она точно знала, куда держать направление, наизусть выучила каждый кустик, каждый холмик в округе, поэтому спокойно могла бы дойти до леса и вернуться хоть в кромешной тьме и с завязанными глазами, лишь бы только ноги не увязали и не проваливались в гадкий рыхлый снег, затрудняя передвижение…
Уйдя достаточно далеко, она начала оглядываться и бдительно высматривать, не мелькнёт ли где смолистый светоч, и прислушиваться, не примешиваются ли к песне вьюги человеческие голоса. Иными словами – не успели ли заметить её отлучки?
Несколько раз вьюге-шутнице удалось посеять в душе у Немилы тревогу своим совершенным подражанием Злобиному голосу: «Немила-а, Немила-а».
Но вот показалась опушка. На лапти налип мокрый снег, онучи намокли и неприятно холодили ноги начиная от кончиков пальцев и почти до середины икр, но в остальном Немиле было не холодно, а наоборот, жарко. Оттого что она почти всю дорогу сбивалась с шага на бег, увязала в сугробах и ни разу не позволила себе остановиться, сделать передышку, кожа под тулупом покрылась горячей испариной. Шея, грудь, подмышки и спина были скользкие от пота, и пот постепенно впитывался в нижнюю рубаху. Лицо тоже было мокрым. От смеси из снега и пота влажными были даже веки, из-за чего моргалось с трудом и приходилось часто отирать глаза.
Обернёшься вокруг своей оси три раза.
Три раза по три постучишь по ближайшему дубу.
Три раза позовёшь богинку.
Найти в зимних сумерках среди множества похожих друг на друга голых деревьев дуб – задачка непростая, но Немила прожила на этой равнине с единственным взгорком, широкой речкой, обширными плодородными полями и лесом в половину горизонта всю свою жизнь, и пусть она не знала всех деревьев наперечёт, но точно помнила, что где-то здесь, рядом, стоит дуб, ствол которого примерно на уровне пояса раздваивается, чтобы продолжить расти в разные стороны.
В её недалёком детстве девочки и мальчики любили качаться на его ветвях, приговаривая «одна сторонка для мальчишек, а другая – для девчонок». Благодаря снегу тень, укутывающая день, приобрела лилово-голубой оттенок. Сквозь кроны раскидистых деревьев снег почти не проникал, но несмотря на это ветер уже успел намести сугробов под ноги лесным великанам, оттого идти вдоль кромки леса было ненамного легче, чем по открытой местности.
И всё же Немила без особого труда нашла тот самый раздвоенный дуб. Она встала прямо напротив того места, где два ствола расходились в разные стороны, обернулась вокруг своей оси три раза («А в какую сторону – правую или левую? А! Без разницы! Пусть будет левая!»), постучала ровно так, как учила Мокша…
И крикнула три раза, удивившись, как звонко и громко прозвучал её голос, а вьюга словно нарочно настроилась на его звучание и подпела:
– Ба-а-агинка-ууу! Ба-а-агинка-ууу! Ба-а-агинка-ууу!
Она замолчала и прислушалась. Невероятно, но большой и тёмной, завьюженный лес откликнулся на зов мгновенно. Откуда-то из глубины, сквозь тесно переплетённых между собой ветвей дохнуло тёплым влажным воздухом с лёгким запахом затхлости. Тени сгустились. Ночь приняла бразды правления в свои руки, и с первым же её приказом вьюга стихла. Теперь ничто не могло заглушить хлюпающий звук, который поначалу раздавался то с правой стороны, то с левой, но потом выровнялся, стал более отчётливым и ритмичным. И тогда Немила поняла, что слышит шаги.
«Это она!» – подумала Немила, подалась на несколько шагов вперёд и встала как вкопанная.
В ответ на её сомнения из темноты раздался осторожный вкрадчивый голос:
– Не бойсья багиньку. Багинька тебя не обидьет.
Голос тот был приятный, воркующий и нежный, в котором угадывался не то лёгкий изъян, не то необычный говорок.
Немила фыркнула – ей-то, и бояться! Вот ещё! Да она ещё девочкой бегала по реке и звала водяного, потому что верила, что если хорошо попросить, то хранитель вод позволит ей встретиться с любимой матушкой.
Матушку Немила так и не увидела, а со временем совсем позабыла, потому как была совсем малюткой, когда та умерла, утонув… Батюшка иногда грустно шутил, что она стала русалкой, женой водяного, и живёт ныне на дне речном. Гоняется за рыбой, ищет под камнями раков, играет с пиявками и кормит лягушек комарами, а когда всё наскучит, то выбирается на берег и безмолвно сидит, вспоминая свою прежнюю жизнь.
Она отогнала непрошеные мысли. Матушку уже не вернуть – будь та где угодно и чьей угодно женой. Нужно позаботиться о себе и о собственном благополучии.
Богинка до сих пор оставалась полностью невидима, а у Немилы в голове никак не укладывалось то, на что намекала Мокша. Неужели обладательница такого сладкого чарующего голоса может иметь внешность отталкивающую? Увидеть бы загадочное неизвестное существо хотя бы краем глазочка!
– Сьледуй за мньой. Палучить вьеткой в глаз-с-с ньепр-риятна, – скупо проронила богинка. Снова раздался чавкающий звук, на это раз сопровождённый едва различимым бульканьем.
Немила сделала несколько шагов, чувствуя, как снег под её ногами сменяется чем-то жидким и мягким. В лапти мгновенно просочилась влага, намотанные в несколько слоёв онучи промокли сразу в нескольких местах. Вода! Снег тает! И это посреди зимы!
Обернувшись, она мысленно поблагодарила старый дуб за то, что послужил ей путеводителем, после чего бесстрашно ступила в лес.
Снег постепенно сходил на нет. С последними снежинками на небо выкатилось единственное око Матери, которым она приглядывала за порядком, пока второй глаз – также именуемый Солнцем – был закрыт.
Глава 6
Серебристый свет луны плохо проникал между плотно сплетённых ветвей, но Немила пока не начала переживать. Она крадучись пробиралась по лесу за невидимой предводительницей и не переставала удивляться. Влажный участок земли у границы леса сперва сменился почти сухим, но потом богинка вильнула в сторону, и началась другая тропа, вязкая, трудная, смердящая испарениями.
Чтобы поменьше вязнуть, Немила хваталась за ветви деревьев, замечая, как древесные исполины постепенно сменяются кустоподобными кривыми карликами, которым в земле не хватало пищи.
«Никогда не думала, не гадала, что суждено мне утонуть в болоте посреди зимы», – страдальчески подумала Немила, но вслух даже не пикнула, несмотря на то что ноги её всё сильнее увязали в жиже.
Под лаптями уже вовсю хлюпало, передвигаться становилось тяжелее и тяжелее, но богинка продвигалась вперёд в своём темпе и не собиралась сбавлять ход, только изредка из темноты доносилось нетерпеливое: «Сьюда, сьюда!», а луна высвечивала сероватую длань с узловатыми пальцами и длинными скрюченными ногтями.
Лес внезапно кончился, а точнее, сильно поредел до торчащих из земли палок толщиной максимум в запястье. Заместо хлюпающей воды под ногами запружинила мягкая подушка, по которой ступать было гораздо легче и веселее. Луна перестала прятаться между деревьев и незаметно выкатилась на самую высокую точку небосклона, благодаря чему Немила наконец могла немного разглядеть фигуру своей проводницы, благо, та перестала нестись вперёд и теперь стояла на месте, подманивая Немилу к себе.
– Подойдьи сьюда, – раздался свистящий шёпот. – Дай мне посмотрьеть на тебя поближье!
Лунный свет обрисовал человеческий силуэт, облачённый в облегающие одежды, которые полностью повторяли изгибы фигуры. На самом деле собственно изгибов там особо и не было, рука, помахавшая Немиле, оказалась тощей и костлявой, а слишком длинные ноги, выглядывающие из прорех платья, богинка по очереди поднимала, потирая друг о друга, то ли от холода, то ли пытаясь избавиться от мучавшего её зуда. Это нехитрое действие напомнило Немиле, как пронырливые чернобрюхие мухи в редкие моменты отдыха, когда они не выискивают пищу и не кружат назойливо по округе, трут друг о дружку свои тоненькие, не толще конского волоса, лапки.
Ноги у богинки были совершенно кривые, вывернуты от колен таким образом, что пятки оказались смотрящими наружу, а пальцы ног – завёрнутыми внутрь. Лицо богинки оставалось в тени, а голова была покрыта гладью масляных волос, чернота которых плавно переходила в черноту платья.
Немила подошла и встала перед богинкой. Луна, более не загораживаемая густыми ветвями, светила в полную силу. Чувствуя не страх, но сильнейшее возбуждение, отдававшееся во всём теле дрожью, Немила подалась вперёд, чтобы получше разглядеть ту, кому по собственной воле позволила заманить себя сюда, кому вверила свою… жизнь.
И вдруг до неё окончательно дошло, что это, застывшее перед ней существо, может называться женщиной с большой-пребольшой натяжкой.
От омерзительного вида «женщины» Немилу чуть не затошнило: лицо той каким-то непостижимым образом выглядело одновременно и молодым, и старым, щёки были раздуты, а лоб был пересечён по горизонтали несколькими крупными глубокими морщинами. Морщины взрезались в уголки рта, искривлённого неестественной дугой по вине торчащих изо рта клыков.
Только сейчас до Немилы дошло, что богинка не была одета, а то, что она поначалу приняла за платье, было не чем иным, как продолжением волос, которые струились по голому телу почти до самой земли. Часть волос была намотана на предплечья и пропущена под грудью, а под рёбрами находилась уродливая выпуклость.
«Раздута вся от воды, как у утопленницы», – подумала Немила. Здесь впору испугаться, сломя голову ринуться через лес, обратно в деревню, к людям, но, с другой стороны, кого она ожидала увидеть? Известно же, что по описаниям видевших их людей, и кикиморы, и леший, и русалки имеют отталкивающую наружность, но это далеко не всегда значит, что они хотят причинить кому-то зло.
«Но добра ждать тоже не стоит, ибо у богинки жуткая внешность и чёрная душа», – напомнила себе Немила и поёжилась. Поскорее бы разделаться с маленькой загвоздкой, и – чухнуть домой на всех ветрах.
– Дай-ка потрогайю дитьятко, – проворковало чудовище и опустило свой жадный взгляд туда, где под несколькими слоями одежды чуть выпирал растущий животик.
У женщины тоже выпирал живот, только в нём бурлела не жизнь, а болотная вода, склизкая, вонючая, испускающая газы. Мёртвая.
Варежки Немила сняла уже давно, пуховый платок свисал с шеи на грудь, тулуп был распахнут. Эти меры не давали желаемой прохлады, однако алчущий, раздевающий взгляд чудовища вызывал лишь подспудное желание закутаться посильнее.
Неправдоподобно тонкие руки вытянулись и легли поверх юбки. Не обращая никакого внимания на Немилу, богинка начала ворковать:
– Ты ж моя дьевачька! Зьаберу тебя к с-себье, будесь жить в моей утробушкье, а потом с-сама тебья рожу, и не будьет мне так с-скучно и одиноко. А ежели ты не дьевачька, если ты – мелкий пративный мальчишка! – То не увидишь света белого, задушу в утробе как пить дать…
От последних слов Немила почувствовала себя нехорошо, у неё закружилась голова. Ей-то думалось, что она избавится от нежеланного ребёнка раз и навсегда, что он перестанет существовать полностью, будто никогда и не было его, и неважно, каким именно образом это случится, а теперь, узнав судьбу своего малыша, она испытала чувство глубочайшей вины.
Если будет девочка, то богинка переместит малышку к себе в утробу, самостоятельно её родит. А если не девочка, то… судьба мальчика в руках богинки станет, похоже, более определённой, менее трагичной, а главное – короткой.
«Хоть бы мальчик!» – взмолилась Немила. Не могла она представить, что ребёнок, если будет девочка, будет расти в этих болотах и воспитываться этим чудищем. Но что она сама может сделать для ребёнка? Какой у неё выбор? Нет никакого выбора, самой бы выбраться отсюда! Лишь бы богинка быстрее сделала своё дело, а уж после Немила все силы приложит, чтобы забыть произошедшее с ней. В этот момент ей казалось, что она вполне справится с тем, чтобы забыть, а забыв однажды, больше не о чем будет и сожалеть.
Чужие пальцы мяли и ощупывали живот с такой силой, будто богинка хотела прямо сейчас выдавить несчастное дитя наружу. Это было неприятно, почти больно, но вот мучительница замерла, движение рук прекратилось, а в следующий миг из зубастого рта вырвалось удовлетворённое стенание.
– Раз-с рьебёночек, два рьебёночек… – пролепетала богинка таким голосом, будто готова была растаять на месте от умиления. – Два рьебёночка – это такая рьедкос-сть! И обе – дьевачьки! Аргх, больше не быть мнье одной!
В последние недели Немиле казалось, будто её распирает, будто вместо живота у неё был объёмный сосуд, наполненный водой с рыбёшками, а после прикосновения богинки все эти «рыбёшки» взбунтовались, зашевелились, отчаянно забились, беспорядочно тыкаясь в стенки «сосуда» своими шершавыми ртами в поисках спасения.
Богинка продолжала держать руки на Немилином животе, но вдруг отдёрнула их и пронзительно взвыла.
– Чьто с етими ребьятишками?! Я не могу их взьять! Оньи не таки-й-е!
Немила была обескуражена. Как же это так, в последний момент, когда она уже смирилась с судьбой своих несчастных детушек (надо же, целых двое!), богинка смеет отказываться от щедрого дара?!
Когда что-то шло вразрез с её волей, в голосе Немилы всегда прорезались капризные нотки.
– Какие – не такие? – взвилась она. – Я, значит, притащилась сюда – посреди ночи! – рассорилась с родными, договорилась со своей совестью, а ты отказываешься, говоришь – не такие?! Ну-ка, быстро забирай!
Она подалась к богинке, схватила за ладони, попыталась снова приложить к животу, повторяя: «Забери, забери, забери!» Богинка замахала костлявыми, узловатыми руками, завизжала:
– Плахийе дьети! Не воз-зь-му! Уйди и не возвращайсья!
– Они не плохие, они самые обычные! Ты сама сказала, что там две крепкие девочки! Хотела их – так забирай!
– Плохие девачьки! – с шипением повторила богинка, брызжа слюной. – Мнье такие не нужны! Уходьи по своей воле-е!
Богинка отпрыгнула в сторону, угрожающе набычилась, согнула колени и глухо заворчала, готовая к нападению.
Но как же, как же Немила могла уйти?! Одна её часть вопила: «Ничего хорошего это тебе не сулит, спасайся, пока можешь!», тогда как другая предпочла бы умереть, нежели вернуться и принести в подоле позор для всей семьи.
– Да простит меня Матушка, что я приблизила свою встречу с ней, – выдохнула Немила и в отчаянии упала на колени.
Богинка перемещалась стремительно. Плеснула вода, а следующим, что Немила почувствовала, был резкий рывок за волосы. Из-за боли у неё перехватило дыхание, что пришлось очень кстати, поскольку, сделав несколько шагов, богинка толкнула свою слабую жертву лицом в болотную жижу и надавила на затылок.
«Я сама выбираю свою смерть!»
Вода просочилась в ноздри, осталось вдохнуть поглубже – ровно так, как это сделала матушка годы назад, – но тело и разум Немилы отказывались принимать низкую судьбу, как смерть в убогом грязном болоте от рук уродливого существа. Что станется с её телом? Наверняка и косточек не найдут, а батюшка точно с ума сойдёт от горя.
В агонии боли и страха Немила совершила полное отчаяния защитное движение, пытаясь оттолкнуть женоподобное существо, но всё было тщетно. Она была как лягушка, которую по случайности придавили ногой, но не довели дело до конца, и только оставалось, что невольно дёргать лапками. Как известно, по одной очень старой сказке о двух лягушках, если долго и упорно не сдаваться, неутомимо грести лапками в сторону свободы, то можно прожить немного дольше.
Но в этом случае в своём спасении она могла повинить только чудо, поскольку богинка ослабила хватку сама.
Немила вывернулась из ослабевшего захвата, на коленях отползла в сторону, а когда оглянулась, то увидела, что жуткое лесное создание, каким-то чудом преодолев участок непроходимой топи, стояло на другой стороне лесной прогалины и ухмыляясь смотрело на неё.
За спиной у богинки снова начинался лес, ещё более недружелюбный и уродливый, чем тот, что они оставили позади себя. Тонкие, корявые стволы не могли устоять прямо и искали друг у друга поддержку, щетинились во все стороны ветвями, безуспешно пытались вырасти вверх, туда, где круглый блин луны терял потихоньку терял свой золотистый окрас, но опадали вниз, к бедной почве, которая смогла вырастить на себе много-много поколений ущербных карликов, могущих рассчитывать на лучшее будущее для своей породы только в том случае, если какая-нибудь белка или птичка ненароком перенесут хотя бы одно семечко в более благоприятное для будущих поколений место.
– Куда?! Стой! Мы ещё не закончили! – в отчаянии крикнула Немила, взвилась на ноги и, придерживая юбку, сделала несколько шагов по направлению к богинке. Та в ответ рассмеялась:
– Не пройдьёшь! – но не сдвинулась с места, а с издевательскими гримасами наблюдала за попытками Немилы преодолеть топь.
В очередной раз, не сумев удержаться на ногах, она упала и принялась вытаскивать из грязи застрявшую ногу, а богинка снова развеселилась, отчего Немила горько взвыла:
– Почему ты меня не убила?! Почему отказала в такой малости?!
– Ньет, – богинка передёрнула плечами. – Я нье убивайю своихь.
– Своих?!
Но богинки уже не было на прежнем месте. Повернулась спиной и, не обращая внимания на крики, увещевания, удрала. Понеслась через кущи, только голое тело мельком показалось на границе болота, да сверкнули на удивление белые пятки.
– Нет, стой! У-у, гадюка! Ну погоди, найду – отомщу!.. И что мне теперь делать? – пробормотала Немила себе под нос, после чего, аккуратно переходя и перепрыгивая от деревца к деревцу, козочкой доскакала до противоположного края лесной проплешины.
Луна уже успела почти докатилась до края небосклона, когда Немилины руки дотянулись до ближайших к ней колючих ветвей. От прикосновения к ним она тихо ойкнула.
Но богинка же, богинка как-то пролезла?!
Немила надела варежки, поплотнее запахнула тулуп и двинулась через плотные кусты. На её радость, только первый ряд ветвей оказался плотным и шипастым, одолев его, идти стало в разы легче, но – непонятно куда именно.
«Если долго идти, то куда-нибудь приду», – успокоила она себя. Иногда Немила звала богинку, но – никто не отзывался. В лесу стояла гробовая тишина.
А лес тем временем внезапно стал более дружелюбен. Он любезно раздвигал ряды деревьев, перестал норовить ткнуть незваной гостье в глаз, не кидал под ноги каких-нибудь сомнительных сюрпризов, а когда безлунная чернота стала сереть, предвещая рассвет, то обнаружилось, что под ногами у Немилы лежит вполне себе утоптанная тропа.
«Ага! Значит, здесь часто ходят, и я тоже куда-нибудь доберусь», – решила Немила и уже собралась ускорить шаг, чтобы быстрее попасть «куда-нибудь», но тут вдруг громким урчанием напомнил о себе голодный живот.
– Ах вы, мелкие поганки! – вспылила она. – Неужто проголодались?
Немила уже ненавидела этих двоих, что заняли её утробу и только требовали от неё новых и новых жертв.
От злости она отломила небольшой ивовый прутик, засунула в рот и принялась жевать горьковатые волокна, то и дело морщась, сплёвывая и ругаясь самыми грязными словами, что доводилось ей слышать в своей жизни.
* * *
Она уже успела сжевать штук пять таких прутиков вместе с набухающими на них почками (весна?), нашла и выкинула какие-то лжегрибы, поймала и выпустила лягушку, а рассвет, как назло, всё не наступал, хотя Немиле казалось, что шла она часа три – не меньше.
Но не зря она среди деревенских имела славу страшной упрямицы; Немила не рассматривала ни малейшей возможности сдаться и повернуть обратно, а продолжала идти вперёд.
Рано ли, поздно ли (по личным впечатлениям Немилы, скорее поздно), но усилия её вознаградились. Тропинка, как и полагается, куда-то привела.
Первым делом Немила услышала голоса, много голосов, десять или больше, среди них только мужские, разной тональности, от грубого и низкого до тоненького и почти детского, и все они говорили одновременно, при этом вразнобой, каждый – о своём, отчего создавалось ощущение полнейшей какофонии звуков, которая с каждым шагом приближалась.
Немила ужасно обрадовалась. Почему-то подумалось ей о батюшкиной дружине, но она тут же одёрнула себя: дружина сейчас очень далеко, с запада идёт, до Лыбедь-града ещё даже не добралась.
Но что же то за голоса были? Неужели здесь есть живые люди, в этой глуши? Невзирая на сомнения, Немиле почему-то сразу показалось, что эти голоса дружелюбны, что, придя туда, откуда они доносятся, она найдёт и кров, и пищу, и отдых. Оставшиеся до голосов шаги она преодолела бегом, благо, уже почти рассвело.
– Осторожней, девка!
– Ой! – вынырнув из-под ветки, она почти вписалась во взявшуюся из ниоткуда преграду и только благодаря предупредительному вскрику успела в последний момент затормозить.
– Стой! Кто такая, куда и зачем путь держишь?
Это был частокол из плотно подогнанных друг к другу брёвен. Немила опёрлась рукой на одно из них и медленно осела вниз, другой рукой придерживая снизу живот, который онемел, стал твёрдым и тяжёлым. Не обращая внимания на незримых свидетелей, она уселась прямо на землю, спиной привалилась к дереву, закрыла глаза. И поглаживая рукой живот, медленно, глубоко задышала.
– Эй, ты только не умирай тут, малахольная.
Голос, обратившийся к ней, был звонкий, молодой, а главное – невраждебный.
Немила разлепила веки и посмотрела по сторонам, перевела взгляд выше и ахнула. Сверху частокол увенчивала человеческая голова, живая человеческая голова, которая моргала глазами, шевелила губами и обладала светлой шевелюрой, едва прикрывающей уши. Голова могла принадлежать юноше, одно но – вместо тела она была насажена на заострённый конец бревна.
Почти сразу Немила заметила ещё две головы, они располагались на небольшом расстоянии от первой и несколько отличались от неё – у одной были усы и борода, и волосы полностью закрывали уши, у другой лицо было гладкое, а макушку венчал колпак.
– Кто ты такая и откуда? И куда? – хмуро повторил тот, что постарше, а самый юный, что был в колпаке, беззлобно добавил:
– Здесь не место юным прекрасным девам.
– Я Немила, живу в деревне на окраине леса. Не видали ли вы женщину некрасивую, с волосами до пят и… нагую? – вымолвила Немила, едва ворочая во рту пересохшим языком с привкусом горечи. И жалобно взмолилась: – Добрые молодцы, а дайте водички хлебнуть!
Кто-то фыркнул – кто-то не из этих троих. Немила видела, что частокол дальше идёт, и подумала, а что если частокол этот увенчан другими головами, которых отсюда не видно?
– Ха! Это ты богинку назвала женщиной? А за добрых молодцев спасибо, давно нас так никто не величал. Ты только водицу болотную не пей, – заботливо посоветовал тот, кого она про себя окрестила средним.
– Встань и подойди, я посмотрю на тебя, – приказал старший, и Немила не посмела ослушаться этого уверенного, сдержанного… человека? Ну, голова-то у него точно была человеческая, самая настоящая, на ней имелись рот, нос и глаза, и кустистые брови, и голос был из тех, что с первых слов вызывают внутренний трепет.
Одним словом – красавец-мужчина, чем-то неуловимо похожий на батюшку, но несколько моложе. И всё в нём было идеально, если бы не одна маленькая особенность, что одним своим видом могла испугать кого угодно. По счастью, Немила слишком утомилась, чтобы так уж сильно испугаться.
А особенностью той была шея, которая резко заканчивалась чуть ниже бороды и в месте обрубка переходила в гладко отёсанный деревянный столб цвета предрассветных сумерек.
Немила смотрела на этих трёх бестулых исполинов, высоко задрав голову. Немаленькие то были головы, черты на них были крупные, да и столб, который они венчали, был толстым и крепким.
Старший сдержанно осмотрел Немилу с высоты своего положения, нигде не останавливая внимания дольше положенного приличиями. Спросил:
– Ты заблудилась, девица-красавица?
Немила честно покачала головой и ещё раз повторила:
– Мне бы богинку найти…
– Иди домой! Никому ещё встреча со злобной, проклятой нечистью не сулила ничего хорошего! – выплюнул тот в ответ и сжал свои мощные челюсти, заиграв желваками. Тот же миг, Немила могла поклясться, в чистом небе раздался раскат грома.
– Но я не могу домой!
Не в силах боле сдерживать впечатления от прошедшей ночи, Немила истерично зарыдала и плюхнулась на колени, оперевшись головой о деревянный столб частокола.
– Дура я, дура, дура! Не смогла проклятие с Ивана-царевича снять! Не смогла от детей избавиться! Даже умереть не смогла, потому как богинка бросила меня посреди болота и сбежала! Может, хоть от жажды и голода помру, прямо тут, ежели не прогоните!
– Осади, осади, – пробормотал старший и принялся вращать глазами по сторонам. – Эй, братья, вы слышали?
– Слышали, братец Март, – послышалось откуда-то из-за деревьев. Голос был скрипучий и древний, слова проговаривал чётко и ясно. Немила мгновенно оробела, представив обладателя сего голоса. – Прояви-ка гостеприимство, пусть девица-красавица колодезной водицы изопьёт.
Рот Марта приоткрылся, но оттуда не вылетело ни слова. Глаза его покорно моргнули, и вдруг участок частокола меж двух голов начал опускаться, втягиваясь в землю.
– Как тебя зовут, девица? – с явной тяжестью выдохнул соседний брат, хотя, казалось бы, без лёгких ему нечем было выдыхать. Немила склонила голову и как положено назвала своё имя.
– Я, Апрель, от имени всех двенадцати месяцев приглашаю тебя, Немила, в обитель нашей хозяйки. Проходи, коль сама желаешь этого, – вымолвил усатый, пронизывающе глядя сверху вниз на несчастную одинокую пришелицу. Немила уже подалась по направлению ко двору с намерением занести ногу над тем местом, где ещё недавно торчали острые колья, но тут, к явному неудовольствию остальных, вмешался тот, что без растительности на лице и в колпаке.
Он крикнул Немиле, выпучив глаза:
– Только учти, ежели передумаешь, то уже не сможешь выйти без разрешения хозяйки!
– Ш-ш, Май! Сколько можно тебя учить уважению к старшим! Уж тысячелетия минули, а ты никак не уймёшь свой нрав! Бери пример с младших, они никогда не позволяют себе лишнего с теми, кто опытнее и мудрее…
С явным неудовольствием слушая поучения, Май пошевелил большими ушами, на которых держался колпак, и снова крикнул:
– Лучше, пока не поздно, уходи отсюда, вернись домой и покайся перед родными, позволь им самим решить, что делать с тобой и детьми!
Опять со всех сторон послышались шиканья, которые затихли, когда в разговор снова вступил скрипучий голос, который начал медленно и размеренно убеждать Немилу, что-де выхода у неё иного нет, кроме как войти в круг и встретиться с их загадочной хозяйкой:
– Ежели тебя сюда ноги привели – значит, неслучайно это, значит, это кому-то зачем-то нужно. Богинку тебе, Немила-краса, всё равно искать бесполезно, – на этих словах голос осуждающе хмыкнул. – Уж как решит она затаиться, так никто с той не сладит! Мой совет – не ищи это злобное существо, очередная встреча с ней тебе ничего хорошего не принесёт, а уж если тебе так нужно разобраться в свалившихся на тебя бедах – так это точно к хозяйке! Она мудрая, она ведёт своё существование с незапамятных времён, и мы с ней почти ровесники, а я, между прочим, самый старший из братьев, и зовут меня Январь.
– А кто ваша хозяйка?
– Баба-яга, знамо дело, а ты кого ожидала тут встретить? – хмыкнули все четверо собеседников.
– Испугалась, никак? Возвращайся-ка ты домой, – с добрым лицом посоветовал Март.
Немила вначале опешила. Не ожидала она никак услышать, что от лесной отшельницы Яги можно получить не только пугание, насмешки, преследования и поколачивание метлой, но и что-то хорошее.
Она бы и не просила о помощи! А будь не такая усталая да чуть поумнее, так побежала бы уже со всех ног, только заслышав, в чьи владения вторглась по незнанию. Только зачем отказываться, ежели сами подмогу предлагают? Вот если бы Яга помогла найти Ивана, Немила могла бы отдать за это всё, что имеет, и даже больше!
– Нет, я иду, пустите сейчас же! – срывающимся голосом возразила Немила. Ох, неслучайно в эту лунную ночь ноги привели её именно сюда, в эту часть леса, ведь если кто-то в целом свете способен совершить чудо и Ивана найти, то только лишь та, что впитала могущества от самой Матери Всея.
– Так иди же, – повелительно сказал Март и скосил глаза вбок, чтобы проводить Немилу взглядом.
Она уже занесла ногу над кольями, намереваясь побыстрее перепрыгнуть, пока они не стали обратно подниматься, и вдруг услышала:
– Я, Апрель, мог бы одарить тебя несметными богатствами. От тебя только и требуется, что повернуться на месте и возвратиться туда, откуда пришла.
Заманчивым было то предложение, но – недостаточным.
– Не нужны мне богатства несметные, я хочу своего суженого вернуть! Вот верну его, и будут у меня богатства несметные, муж-царевич и вообще всё, чего пожелаю!
Губы Апреля тронула смиренная улыбка, он кивнул и закрыл глаза.
Шагнула Немила, сама не ведая куда, оглянулась – а участок частокола снова на прежнем месте стоит, ровными кольями в небо смотрит.
Впереди распростёрся тесный круглый дворик. С немилиного места стали видны все головы, расставленные по границе частокола, равномерно, по шесть штук на полукруг, а всего – двенадцать, дюжина, столько же, сколько и месяцев в году.
Здесь было ещё чему подивиться. Во-первых, почва под ногами Немилы оказалось заболоченной, как будто тут недавно прошёлся сильный дождь, а во-вторых, даже предрассветная серость и недостаток света не могли скрыть, каким неприглядным, откровенно дурным образом велось в этом дворе хозяйство.
Маленькая квадратная изба стояла на противоположной окраине двора, а весь участок перед и вокруг неё был покрыт здоровенными рытвинами, уходящими вглубь земли на целый локоть. Повсюду валялись здоровенные валуны, сучья и перевёрнутые корнями вверх пни, а почти у самой избы на голой земле лежало треснутое корыто.
Немила обошла корыто и устремилась к избушке, но у самого порога замерла в нерешительности. А где дверь? Где окна? Разве не видела она при первом взгляде на избу низенькую дверцу и небольшое окошко с узкими ставнями, или же ей почудилось? И крылечко было со ступенями да с перильцами самыми простыми. Куда же всё это делось?
Заглянув за угол, Немила увидела, что и тут тоже ничего нет, ни окон, ни дверей – лишь сплошная глухая стена упирается в забор-частокол.
Она уже была готова развернуться и пойти обратно, но перед этим ненароком, по зову сердца, прикоснулась к брёвнам, из которых было сложено строение, и подивилась их непривычной гладкости, будто и не дерево это было, а отполированный камень или кость.
Чудненько, но не чуднее, чем встреча с богинкой, или дремучий лес, в котором посреди зимы тепло как весной, или говорящие головы, или… ночные встречи с Иваном, которые казались сейчас прекрасным сном, который внезапно обернулся настоящим кошмаром.
