Loe raamatut: «Nota Bene. Сборник стихотворений», lehekülg 6

карма-мрак

тебе дальше нельзя – мне надо идти одной

обжигать горшки, обгрызать стаканы.

чуять, что главное абсолютное за спиной,

и не сметь повернуть башки. это, знаешь, карма.

что до настоящего – ему не сложить цены,

ибо оно вообще для меня ничего не стоит.

тебе дальше нельзя. остаются цветные сны,

в коих мне никак не оставить тебя в покое.

остаются твои указатели посреди пустынь

на предательских сомали, пушту или санскрите.

кофе со знанием дела советует мне: остынь.

пока тобой не обжёгся какой-нибудь небожитель.

как мне оставить тебя в покое, маятника фуко?

ведь каждый мой одинарный след выглядит как двойной.

и каждый заморский ветер гладит твоей рукой.

а мне дальше нельзя – видишь, надо идти одной.

ценообразование

сколько тебе обычно платят за встречу?

штуку баков? так я тяну эту сумму!

штуку душ? так это вполне разумно.

штуку тел? так тут и раздумывать нечего.

давай относиться к миру чуточку проще, а?

у меня есть безумный спрос, у тебя – единичное предложение.

у тебя отличное дело, у меня – неплохие вложения.

у меня документ не действителен без твоего росчерка.

мой билет в эту жизнь заработает лишь тогда,

когда ты продырявишь его своими большими клыками.

представлять подобную ценность – это, бесспорно, дар.

и если я не права, то пусть в меня бросят камень;

и он образует смертельную по опасности течь.

у тебя крылья позади или хвост? я не видела тебя со спины.

ты мне никогда не назначишь своей цены.

и плевать, сколько тебе обычно платят за встречу.

скоро_спас

звенящий, как тетива, отпустившая в даль стрелу.

шаткий, как устаревший подвесной мост.

прогнувшийся, как настоящий индейский лук,

я с трудом отвечаю на вопросы про вес и рост.

небо теперь постоянно находится справа, слева – земля.

я встаю, словно после нокаута – через боль.

и шатаюсь, будто только спускаюсь по трапу с убогого корабля.

ещё партейку в небесные шашки? и девять-ноль.

счёт не в мою, что очевидно, пользу. и не в твою.

но кто-то пьёт наше здоровье прямо из фляги.

я тебе давно говорю: хочешь войны – воюй,

покуда тебя не вздёрнут рядом с твоим белоснежным флагом.

что до меня, то я, вероятно, пас.

контузия, понимаешь. возраст. такое лето.

я как-нибудь сговорюсь со своим пистолетом.

и пчёлы летают. и скоро медовый спас.

1/3

когда у всех чилл-аут – у нас караоке-бар.

москва с молоком, карамелью и эндорфином.

я лично мечтаю, чтоб здесь началась пальба,

и тебя стало можно прикрыть. аккурат как в трагичных фильмах.

но заместо ты молча отвозишь меня назад.

я обхожусь перед сном надоевшим немецким порно.

и Бог смотрит на нас ночами во все глаза,

предварительно запасясь огромной корзиной попкорна.

огорчённо вздыхает, морщится: вот дураки…

удалось же пройти им друг друга мимо,

когда она отдала бы легко полмира,

лишь бы снова коснуться его руки.

ты ничего не знаешь об этом. ты крепко спишь.

во снах мне так нравится на тебя смотреть.

там очевидно, что ты состоишь

из чуда ровно на треть.

ралли

а ты знаешь, в семь лет я предвидела эту весну,

тренируясь в провинциальном парке культуры,

в детской машинке ногами скребя по дну –

как теперь, так и тогда, чувствую себя полной дурой.

это какой-то абсурд, а не ралли париж-дакар.

ощущения жизни от твоей машины в соседнем ряду.

ты отменяешь все знаки – регулировщик или бекар –

и я за тобой абсолютно вслепую иду.

я теперь всё делаю только на красный,

ведь это мой самый любимый цвет.

нет, ты не кажешься мне хоть сколько опасным.

или хотя бы пугающим – нет.

где-то у моего подъезда дежурит пожарный расчёт,

а замку на нём позавидовал бы любой амбар.

и даже теперь я не думаю просить счёт

и покидать наш с тобой круглосуточный бар.

я сейчас из тех, кому нечего больше терять.

на меня не действуют никакие санкции.

думаю, упадёт не волос с твоей головы, а целая прядь.

и да, тебе теперь есть чего опасаться.

кэмел

зимний вечер. в песках палестинской границы

ты считаешь на идише пролетающих птиц.

а у солнца такие пустые глазницы,

и оно никогда не спускается вниз.

наш с тобой на двоих одинокий верблюд

на помятой лазурной пустеющей пачке

создаёт несомненный, особый уют,

от которого по ночам ты плачешь.

вопреки репортажам стреляют, увы,

так же редко, как воду привозят.

и как кони тоскуют по стогам травы,

мы скучаем по лютым морозам.

зимний вечер в песках, как в крутую метель,

мы навечно вдвоём и свободны.

и, конечно, разделим и стол, и постель,

если небу так будет угодно.

сомали

давай вместе в анголу, судан или сомали?

делать чумазым детям прививки от столбняка,

отбивать по змеиной коже простейший ритм.

так исходно. как, знаешь, рука в рукав

попадает по памяти вне головы.

а не то после нас остаются одни руины,

кратеры-котлованы,  воронки-рвы.

что ты будешь рассказывать правнукам у камина?

тем более если общим, а не своим?

как я подрезаю каждый увиденный opel?

как ты помогаешь таможне отрыть героин?

и как мы потом отдыхаем на разных концах европы?

а к тридцати я вырасту в стерву с хваткой питбуля?

зацитирую в оригинале манна, грасса и ницше?

и научусь очень сочно писать про тех, кто не лез под пули.

ты отымеешь весь мир. и от нечего делать остепенишься.

и мы умрем не от боли, как все предсказывали, – от скуки

в нереально понтовых  отелях на разных концах земли.

тебе лучше сейчас подумать уже о внуках.

собирайся, заеду утром. и в сомали.

тшшш

никогда не касайся тем этих, моей души.

я заделал все дыры, я всё зашил.

я обтёр до остова столько шин.

помолчи со мной, как умеешь, да подыши.

я везде опоздал, куда так спешил.

там, откуда я, ночь уже.

мальчики в арафатках, девочки – в парандже.

марс всё время требует новых жертв,

но меня бракует как неликвид.

если хаос у нас бывает, то здесь царит.

солнце по цвету отдаёт медью, земля – кирпичом.

знаю: у тебя столько дел, и всё бьёт ключом.

но найдётся, должно быть, время помолчать со мной ни о чём.

мысленно кладу голову на твоё плечо.

помолись потом за меня. я устал как чёрт.

потолкуй потом с Богом, у тебя там блат:

меня не берут ни пули, ни сталь, ни булат.

все меня полюбили. и юный мальчик-мулат

мне приносит в ладони подтаявший шоколад.

от него сохнет глотка до самых гланд.

из профессий тут только простые: военные и врачи.

у меня одноместный бунгало. сегодня дали ключи.

не спалось поначалу. а вчера снились аисты и грачи.

подожди, прикурю последнюю. спички. чирк.

помолчи со мной. я тоскую. ещё чуточку помолчи.

наваждение

по ночам, бывает, накатит. и не уснёшь.

песчаные бури хлеще июльских гроз.

тянешь на себя одеяло, подушку мнёшь,

покуда не нащупываешь охотничий нож.

и думаешь: вот наконец-то и он. некроз.

глаза закрываешь тут же, якобы от песка.

видишь, как зебры в страхе на юг бегут.

выходишь на улицу, с обоих боков в тисках

этой заглохнувшей ночи, и только луна близка.

и пастырь уводит куда-то овечий гурт.

закуриваешь, но кислорода так мало, что

его не хватает для тления табака.

себя убеждаешь: у меня тут пустынный шторм,

а она смотрит на спб-шное небо между толстенных штор,

на фоне которых так неприлично белеет её рука.

вынуждаешь себя вернуться в палатку, коря за манию.

мол, не хватало только паниковать от снов.

и вдруг снова видишь её поверх остывшего спальника,

слитую в складки пододеяльника.

и большеухую кошку, трущуюся у ног.

аутотренинг

ты не та укороченная взлётная полоса,

что оборвёт моему нежному самолёту

мягкий тормозной путь.

ты не камень, о который споткнётся моя коса.

ты не обморок у пилота.

ты не ком, что ни выплюнуть, ни сглотнуть.

пятница. я варюсь в животе столицы,

у которой начальный перитонит.

и от этого лишняя суета.

ты такая красивая, что имеешь право мне сниться.

я прекрасно чувствую, как болит.

но пойми меня правильно: ты не та.

нас ведь учили весьма давно:

всякому даётся по вере, но на словах.

пожелай мне, милая, сладких снов.

и себе – очевидности «2х2».

северный проспект

сидим у тебя за горчащим кофе,

строим давних хороших знакомых,

а тем временем ты – моя атомная катастрофа.

и твои последствия перекроют все эти строфы.

и я кончу в лучшем случае комой.

всем этим хочу объяснить, как сейчас паршиво,

как хочется зажевать орбитом или хной.

или нарваться на гвоздь полустёртой шиной,

лишь бы ты с утра не летел в беер-шеву

со своей ненаглядной женой.

моё унижение в фас и профиль.

по тиви снова песня про магадан.

а тем временем ты, персональный мой мефистофель,

сидишь у окна за остывшим кофе.

и я собираю твой чемодан.

iz_ранен

у тебя в беер-шеве утро приходит раньше.

море ночами брызжет слюной в окно.

завтрак приносит милый еврейский мальчик,

обещает полнейший штиль, но ведь он обманщик,

так что ветер почти что сбивает с ног.

постояльцы считают вас чудной парой.

ты в заплывах наносишь на раны йод.

ну а я будто пункт по приёму тары,

интересуюсь пустым и старым,

пока караван идёт.

у меня, на семи холмах, солнце рук не лижет.

ленпроспект вполне пересекаем вброд.

парадокс: чем на дно заплываешь ниже,

тем Бог ощущается ярче и ближе.

пока караван идёт.

собери километры на палец или катушку

как резинку, прилипшую к каблуку.

прогляди меня на минуту. мне душно.

я прикладываю холод к макушке,

а дуло – к виску.

в надежде в итоге отстать от стаи,

проломить очертевшим телом весенний лёд.

слагаемые снова махнулись местами.

и ветер дует, собаки лают.

и караван идёт.

всё кроме меня

чужие жизни смешные, твоя – всерьёз.

огромный джип. у мотора, по ходу, туберкулёз.

ты смеёшься заразительней зрителей стенд-ап шоу.

но тот, кому от твоей улыбки нехорошо,

точно двинется от твоих слёз.

личный бизнес. наёмники как итог

того, что найдёшь иголку, минуя стог.

а ещё вторая машина, жена и редчайший кот.

слегка побаливают костяшки, зато каков апперкот.

срок твоей годности не истёк.

чужие жизни смешные. а твоё дно?

ты стоишь у окна, когда дождь минует твоё окно.

когда я миную твой дом. и тебе плевать.

у тебя в комнате трижды по сотне ватт.

а там, внизу, у меня темно.

пространство как шаловливый бродячий пёс:

ты имеешь весь мир кроме того, что хочешь иметь всерьёз.

про_драг

на посту дпс огромной подвздошной вены

какой-то маньяк постоянно меня тормозит.

я сменил взгляд на гитлера, валиум и измены.

я почти научился просачиваться сквозь стены.

а вчера попросил у Бога тебя в кредит.

я не просто наркотик – я индивид.

ты, короче, всё путаешь с меня_дозой

в животно-паническом страхе вконец подсесть.

эти парни на улице толкают всем адскую смесь,

а я чистейшее вещество. от капли до капли – весь.

со мной не дотянешь до слабоумия или склероза.

я заберу тебя раньше любой коррозии.

надо решаться, милая. выбирай.

я напал на след, я нащупал путь.

злые языки поговаривают, я край,

нереальный драйв и большой раздрай.

ну, сама понимаешь, на деле я просто рай.

и та палка, которую надо давно перегнуть.

док

слышишь, док, я устал как вол:

перекрёстки, отбойники, номера.

по ночам такая стоит жара,

что проваришь кашу из топора.

что-то ты не то мне, видать, вколол.

половина знакомых в майами, вторая – в гробу.

а я здесь увяз посреди нигде.

ни один ежедневник не тянет ту кучу дел,

что я тут затеял. но где предел?

я давно заплыл за последний буй.

слышишь, док, меня завтра найдёт портье.

англетер всполошится часа на два.

так что все мои письма снеси в подвал

вместе с пародией на «девятый вал».

и туда же пластинки мирей матье.

мне в двенадцать нравился так хичкок.

тут хватает денег на весь тираж.

если будет, то сдачу потом отдашь.

знаю-знаю: всё это такая блажь –

непременно купи его завтра, док.

я развёл в абсенте весь валидол,

перевёл все деньги в какой-то фонд.

подарил прохожему свой айфон.

записал все памятки в диктофон.

ну и всё, давай. я устал как вол.

евсюк

банкротом тебя признают синицы

с лёгкой подачи уток.

ночью почти не спится,

только едва под утро.

сколько часов в сотне суток?

кофе-машина нагло портачит,

шнурок зажевал эскалатор.

думаешь, вроде ехал на дачу,

а вдруг пересёк экватор…

нашей истории… сладкая вата

больше не сладковата.

победа всегда в кармане,

проигрыш – на экранах.

ты декадентствуешь в ванне,

лениво копаясь в ранах

под свинг престарелого крана.

уединившись с собой на крыше,

мешая табак с травой,

решаешь: «раз с этой не вышло,

завтра рискну с другой.

я же известный плейбой».

а я захожу в супермаркет,

чтобы вечер начать не с марки.

и начинаю стрельбой.

забортовой журнал

мои корабли выпадают, как зубы

из стройной линейки, и камнем на дно.

сирены поют в пароходные трубы.

спорим, вы все заодно?

я с мачты смотрю на себя как в кино.

я держу обещание вовсе тебе не писать.

эти лишь бортовой журнал – надо чтить порядки.

у тебя сейчас, вероятно, больше на два часа.

и ты спишь как без ног. или без оглядки.

и я снюсь тебе в виде огромной тупой касатки,

севшей брюхом на очевидную вроде мель.

неудачники чем заметнее, тем глупее.

а ты пахнешь… табак и латте-карамель.

а ты спишь, словно эльф или юная фея.

и от этой одной картинки я млею.

и пока попугаи на палубе не поднимут шум,

предвкушая опасность заморской земли,

я смотрю на тебя через веки и еле дышу.

а ты тянешь сквозь сон одинокое «пли».

и мне явно плевать на мои корабли.

познерая осень

ну, куда ты пришёл? уже осень. довольно поздно.

все цыплята посчитаны и розданы задарма.

люди любят перетирать, словно есть о чём – по телеку познер.

по программе бессонная ночь. а по фактам тюрьма.

среди тех вещей, к каким ты стремился,

деньги пришли нарочитей всех прочих благ.

до тебя не доходит даже разносчик пиццы –

у тебя перед домом огромный сырой овраг.

к нашей встрече ведут две кривых дороги.

у тебя в порошке, как в дебильной песне, один цемент.

времени, как обычно, совсем немного.

от чего ты бежишь, прибегая порой ко мне?

распластавшись на верхней в пустом купейном,

обливаясь баккарди в тамбурной суете?

ты как лузер на скачках: в хвосте и в пене,

угловатый подросток с пивом на перемене.

ну куда ты пришёл? в эпицентр нигде.

изнутри

куришь уже в рубашке, а спишь в пижаме.

горячее в речах и раскованней в снах.

из тех, с кем знаком, до финиша добежали

самые осторожные. и это не лучший знак.

на ресторанной вывеске выглядит столь потерянной

обесточенная без повода на то «ё».

и вот на вечерне уже фабрикуешь истерику:

Бог, забери своё Божье, верни моё.

зрелость, за которой старость не явится.

как непродолженный числовой ряд.

зато каждая малолетка теперь красавица,

и непомерно прекрасно утро первого января.

дни принимаешь как чаевые, с почтением.

мол, что-то ещё положено. и повезло.

начинаешь считаться неславным со временем,

но это только до столкновения с настоящим злом.

в тебя всё капает пустота из пипетки.

пока как-то утром соседка не вскрикнет: смотри!

обнаружив тебя под лестницей, как деревянную статуэтку,

выжранную термитами изнутри.

прогнозы

это сказка для девочки, по которой сходят с ума.

послезавтра начнётся осень, за ней зима.

мои волосы отрастут сантиметров на пять.

спятить – это желание повернуть время вспять.

и ты всё равно всё решишь сама.

твой поворот всегда левый. наперерез.

слёзы глазам придают очевидный блеск.

к весне ты заставишь меня окончательно присмиреть.

я истончусь на одну и последнюю треть.

это покажет мой бессердечный срез.

а затем снова лето. и выбритые виски.

ты меня заберёшь как рыбу рукой из реки.

как книгу из антикварной лавки тайком.

как дьявол – корабль, прикинувшись маяком.

и станешь истоком моей беспросветной тоски.

ставок нет

больше нет. ставки сделаны, господа.

до осени ровно четверть луны.

год святого «иди/не ходи сюда»

путает карты. но дать взаймы

мне никто не решается. под заклад ли…

или под честное слово на вес пера.

самое непредсказуемое – заплакать,

если этого стоит игра.

если ты остановишься, кинув мельком взгляд,

между систолой и диастолой – пустота.

моё такси постоянно сдаёт назад,

пытаясь вслепую нащупать старт.

больше нет, не снимай нам номер во сне

с видом на пристань захваченных кораблей.

я уйду от тебя, только ляжет снег,

и бубновым валетом прикроет даму червей.

я уйду. если можно уйти от себя.

к самым верным чертям, если можно уйти к себе.

и ту воду во сне непременно покроет рябь

как итог аксиомы «семь раз отмерь».

кто нам вытянул козырь, тот поспешил –

раздающего ждёт на выходе пистолет.

на тебя не хватает никак непомерной моей души.

ставки сделаны, господа. ставок больше нет.

в одном городе

когда мы в одном городе, я не могу позволить себе дышать.

жаль, ты всегда идёшь моим горлом. невыносимо жаль.

прогони меня из этого дома, подворотни, квартала.

из гоморры, содома, огня, металла.

сопроводи туда, куда уходит кураж и смелость,

в призраки-города, дабы потом хотелось

смешаться с осенним холодом и обратиться в воздух.

когда мы в одном городе, в этом городе постоянно грозы.

эмо_инвалид

вот почему-то не происходит со мной ничего такого,

что дало бы мне право позвонить тебе среди ночи.

герои тв-сериалов обычно впадают в кому,

теряют память, детей или даже (!) одну из почек.

а я всего-то смотрю на небо то в архангельском, то в кусково.

и явственно слышу, как оно надо мной хохочет.

я наследую все шаблоны – что дорого, то и любо.

может, пора уже сесть на иглу или лечь под шефа?

а для начала хотя бы побить посуду

или выкинуть из окна планшетник.

слышишь, как звякает о её зубы

туго завязанный амулет на твоей бесподобной шее?

видишь, как она пересматривает сотый раз на ю-тьюбе

все твои передачи в случайном порядке?

тут ещё крупный план, там тебя заслоняют люди.

а вот ты в самолёте. и мягкой тебе посадки.

да, она наследует все шаблоны – что дорого, то и любо.

посему не ведает, где очутилась, несясь к тебе без оглядки.

я почему о себе в 3-ем лице, вспоминая такие моменты –

психологи уверяют, что оно нивелирует лишнюю близость.

я же всё чаще срываю небесные аплодисменты,

потому как успешно не довожу до лезвия и карниза.

может, когда всё закончится, ты мне выплатишь алименты

за мою приобретённую эмоциональную инвалидность.

9.5.19.00

сентябрь. пятое. 19-00.

птицы вздымают в небо, камень идёт на дно.

мои гончие потеряли след, посбивались с ног.

Отче, пока не поздно, сделай всё это сном.

если у каждой сказки такой канон,

то надо уже уколоться веретеном.

надо скорее травиться яблоком наливным.

что мне неволя, что воля. туман и дым.

всё бесконечные путешествия за предел.

что-то ты, Отче, за мною недоглядел.

другой бы давно губами сжимал обрез.

ну а со мной всё в порядке. мне грустно, бес.

недо_промч

на деле, промч недоумок, хотя притворяется пере-.

из чего вытекает вывод, что не мерзавец.

ну, или неявный, по крайней мере.

каждый четверг он с утра поднимает себя с постели

и пешком отправляется в тир попалить по зайцам.

берёт поначалу десять, а затем ещё десять пулек.

обнимает приклад и плечом, и щекой, и шеей.

вдруг лицо его принимает оскал питбуля.

промч вполне сознаёт, что держащий ружьё тут рулит,

потому и не хочет признаться, что стал мишенью.

нет, не то чтобы он прародитель маний.

даже наоборот. часто шутит: мол, ангел сглазил –

надо будет пополнить его кошелёк веб-мани…

только вот возвращаясь домой, бряцая связкой ключей в кармане,

он всё чувствует на спине обжигающий красный лазер.

промч пробует перед сном молиться. но после пары коротких гудков

понимает, что линия занята. Бог – хитрец.

ему снится всю ночь силуэт, походящий на длинный кофр,

и его неказистое тело под грузом стальных оков.

просыпаясь, промч заключает:

раз не можешь помиловать, так убей уже наконец.

на бес_дну

говорю крайне редко, помногу сплю.

обрастаю подкожным слоем – предчувствую зиму.

если здесь вдруг случается плыть кораблю,

то непременно мимо.

если свет пробирается от небес,

он сильно приправлен серой.

если ты что-то задумал, бес,

то поскорее делай.

я живу ожиданием, как вдова

безызвестно пропавшего капитана.

совпадение меня нынешней с фотографией на правах

неочевидно туманно.

люди заводят интрижки, детей, моторы.

меняют валюту, бельё, дома.

а мой календарь, полуприкрытый шторой,

до сих пор заявляет март.

середина осени. золотая.

двор за вчерашнюю ночь облез.

если вдруг сможешь, то залатай их,

все мои кратеры, бес.

джобс vs гейтс

а расстались мы безболезненно, как разминулись.

без её проклятий, моих истерик.

правда вот, у меня появилась пара непроходимых улиц

и мыслишек на тему: «ведь кто-то стелет

для неё постель, её поджидая к ночи.

покупает ей красный мальборо сразу блоком».

и когда я думаю, как они в полутьме хохочут,

мне становится вдруг беспросветно плохо.

устаревший красный трамвай под литерой «к»

совершает по мне то большой, а то малый круги.

и знакомый давно кондуктор – моя тоска –

под сиденьем, по ходу, хранит килотонны гирь.

кто-то из пассажиров извечно провозит кошек,

чей природный удел – где-то во мне скрести.

и ничего не меняется, мой хороший

песок, утекающий из горсти.

а расстались мы не на ножах – на пилах.

так что календарь заимел ещё пару бордовых дней.

со смертью джобса победа всегда за биллом.

с моим уходом – победа всегда за ней.