Loe raamatut: «Селитра», lehekülg 6

8

На третьей очереди в бригаде Бабаса заболел грузчик. Мастер попросил меня выйти в ночь.

Я много слышал о Бабасе, но близко знаком с ним не был, так, здоровался при встрече. Бабас был легендарной личностью. Не знаю, правда или нет, но рассказывали, что Бабас спокойно мог проработать три смены кряду – 24 часа, то есть целые сутки. При этом ему стукнул уже почти полтинник, а росточком совсем не вышел – метр с кепкой, и того 155.

Конечно, мне интересно было поближе познакомиться с таким неординарным человеком.

Мы «били дальняк» – третьим грузчиком работал высоченный грек по имени Алекс, – и я внимательно наблюдал за Бабасом. Он принимал мешки только «на стакан», игнорируя другие приёмы. Причем без малейшего усилия. Бабас подходил к транспортёру, поворачивался, и мешок словно сам вскакивал ему на плечо в позицию «стакана». А длиннющему Алексу (Бабас был ему по плечу) для этого требовалось совершить целый ряд промежуточных операций. Остановить мешок на ленте. Сделать полуприсед. Взять «стакан» на плечо. Выпрямить свои длинные ноги. Развернуться… И когда грек бежал потом, придерживая руками этот не совсем отцентрованный «стакан», возникало опасение, что мешок вот–вот сползёт на пол. А на широком плече Бабаса мешок стоял как влитой.

Мне любопытно было посмотреть, как Бабас будет бить верхние «этажи» при своём малом росте. Тем более, что вчера вышло новое распоряжение: «увеличить высоту ряда на одно значение». То есть теперь нужно было укладывать мешки не в 13, а в 14 «этажей».

Здесь ветеран тоже нашёл выход. Верхние «этажи» он бил с первого «этажа» следующего ряда, наступая на мешок, который предварительно бросал на пол. Такой «трамплин» мы использовали при погрузке колхозных тележек.

Когда Бабас перед «серёдкой» ушел отдыхать, я по ходу дела спросил напарника:

– А почему его зовут Бабас?

– Это по–гречески означает «папа».

– Понятно.

Действительно, Бабас годился Алексу в отцы.

– А он всегда так работает?

– Как?

– Ну «стаканом».

– Всегда. Это ведь он «стакан» придумал.

– Да? Я не знал. А натирать парафином ленту и пришивать нейлоновые накладки – его изобретение?

– Насчёт этого я не в курсе. Но вот «трамплин» тоже он придумал. Он ведь здесь со дня открытия цеха.

Вон оно что! Оказывается, Бабас – на самом деле отец, отец всех селитровых грузчиков, родоначальник технологии селитровой погрузки. Именно он создал те оригинальные технические приёмы, которыми пользуются до сих пор все грузчики и которые так облегчают им жизнь. Ай да Бабас!

Часа в два ночи мы сели подкрепиться. Алекса неожиданно прорвало. Не стесняясь постороннего человека, ведь меня он почти не знал, прямодушный грек на чем свет стоит стал крыть начальство.

– Вот, козлы! Мало им 13 «этажей», надо ещё прибавить. Всё план гонят. Они и на этом не остановятся, заставят нас мешки под самый купол бить.

– Могут, – поддержал я праведное возмущение Алекса, вспомнив рассказ Сявы о двухметровом грузчике, бившем 18 «этажей». – Когда я пришел, только 12 били, потом 13, а теперь вот 14. И это за полтора года.

– Раньше, говорят, вообще, 10 били, – заметил грек и обернулся на Бабаса, ожидая от него подтверждения своим словам.

– Да били, – подтвердил ветеран. – Но мешки были не по 50 кг, а по 70.

– Да ну! – удивился Алекс.

– Точно, – заверил Бабас.

– Начальству на нас наплевать. Ему только тоннаж давай. Любой ценой! Но это нарушение техники безопасности. Бастовать надо! – революционный темперамент так и пёр из правдолюбивого грека.

Накануне меня просветил мой бригадир Рустам, который тоже сильно возмущался по поводу этого дополнительного 14–го «этажа». Как говорил Рустам, официально установленный норматив – 12 «этажей». Мы же грузили больше, и вся сверхплановая селитра сбывалась «налево». Это был хорошо налаженный подпольный бизнес. От него кормились не только мастер и начальник цеха, но и вышестоящее руководство. Нам, конечно, доплачивали за переработку, но это были крохи по сравнению с тем, что имели люди, управляющие этим прибыльным делом. Поэтому грузчикам в виде кости время от времени бросали колхозные тележки и закрывали глаза на некоторые незначительные прегрешения.

Хотя я теперь всё это уже знал, но не посчитал нужным здесь об этом разглагольствовать. Тем более время обеда заканчивалось, и нужно было идти работать.

14–й «этаж» меня всё–таки достал. Это случилось, когда мы били второй ряд «дальняка» во втором вагоне. Бабас или Алекс, не знаю уж кто из них, повесил «сосульку» – мешок не лёг полностью на своё место, наполовину он вывалился наружу. По–хорошему, нужно было остановить конвейер и переложить мешок. Но я понадеялся на своё мастерство, решив прищемить хвост «сосульки» верхним мешком последнего 14–го «этажа». Я совершил сильный бросок со «стакана» под купол вагона и уже сделал разворот, как «сосулька» обрушилась, потащив за собой весь ряд. Я взвыл от жгучей боли, пронзившей левую лопатку и упал на пол, придавленный грудой повалившихся сверху мешков. Бабас с Алексом начали вытаскивать меня из под них. На шум прибежал дежурный грузчик.

Я с трудом поднялся на ноги, левая рука и плечо отнялись, спину резала сильная боль. Было ясно, что продолжить работу я не смогу.

– Сам дойдешь до раздевалки? – спросил Бабас.

Я молча кивнул головой и заковылял к железной лестнице, ведущей вниз в полуподвальное подсобное помещение. А мое место занял дежурный грузчик.

Каждый мой шаг по скрипучим ступенькам отдавался острой болью в спине. Наконец я добрался до своего шкафчика, еле достал из кармана ключ, вставил его в дверной замок, повернул и… вскрикнув от дикой боли, рухнул на холодный бетонный пол.

Сколько я так пролежал без сознания, точно сказать не могу. Когда меня привела в чувство испуганная уборщица, уже светало. Вызвали дежурную грузовую машина и отправили меня домой. Помню, как в полуобморочном состоянии я вскрикивал на каждой кочке – малейшая встряска вызывала нестерпимое страдание.